Я падаю с неба в ад, я суров и вместе с тем чувствителен, я и печален и весел одновременно, я чувствую «да» и «нет», как одно слово.

Витезслав Незвал

Его называют одним из величайших деятелей чешской литературы прошлого века. Поэт, прозаик, драматург и переводчик Витезслав Незвал был писателем разносторонним и при этом всегда творившим в духе времени, будь то демократическая творческая вольница Первой республики, жесткие запреты и ограничения периода Протектората Богемии и Моравии или идеологические путы эпохи социализма. Как проповедник авангарда и сюрреалист стал едва ли не главным поэтическим рупором коммунистов? Как ему удалось удерживать равновесие между верностью художественным идеалам юности и лояльностью властям ЧССР, оставаясь любимым поэтом миллионов? Есть ли однозначный ответ на вопрос, продался ли он коммунистическому режиму или просто нашел возможность писать и жить в соответствии со своими взглядами и желаниями?..

Его университеты

26 мая 1900 года в маленькой южно-моравской деревеньке Бискупки в семье сельского учителя Богумила Незвала родился сын Витезслав. Когда мальчику исполнилось три года, семья переехала на Высочину, в местечко Шамиковице. Здесь он пошел в школу, дополнительно брал уроки фортепьяно, хотя предпочитал им игры с приятелями. В гимназию Витезслав Незвал поступил в городе Тршебич, но в 1918 году был вынужден бросить учебу — его призвали в армию. Однако побывать в бою не довелось: война вскоре закончилась, он смог вернуться в гимназию, окончить ее и поступить на юридический факультет университета в Брно. Правда, задержался Незвал там всего на один семестр и в 1920 году отправился в Прагу, чтобы учиться на философском факультете Карлова университета.

На формирование его взглядов большое влияние оказали Ф. X. Шалда — писатель, журналист и литературный критик, соавтор Манифеста Чешского модерна и сподвижник Т. Г. Масарика, и З. Неедлы — историк, литературный и музыкальный критик, государственный деятель. В эти годы оба преподавали в Карловом университете и пользовались у студенческой молодежи огромной популярностью. Учебу Незвал так и не завершил и диплома не получил, но, забегая вперед, скажем, что в дальнейшем судьба не раз сводила поэта с его профессорами. Ф. X. Шалда давал ему возможность печататься в журнале Tvorba, главным редактором которого был до прихода на это пост в 1928 году Юлиуса Фучика. Позднее он публиковал стихи Незвала в своем частном литературоведческом издании Šaldův zápisník. Со Зденеком Неедлы у молодого поэта были общие взгляды, как художественные, так и политические. Профессор увлекался «левым» искусством, был поклонником идей Пролеткульта, а в политике придерживался сначала анархо-коммунистических, а затем и социалистических позиций.

Покинув досрочно университетские стены и решив посвятить себя литературе и искусству, Витезслав Незвал столкнулся с необходимостью зарабатывать на пропитание. Конечно, можно было вернуться под родительский кров — это решало большинство экономических проблем. Но родители по-прежнему жили в Шамиковице, затем перебрались в столь же провинциальное местечко Далешице и лишь в 1932 году в Брно. Уехать туда означало покинуть кипящую жизнью столицу. Кроме того, отец настаивал, чтобы сын устроился на работу, даже обещал посодействовать в поисках места учителя. Но Витезслав мечтал совсем о другом. В Праге он получил должность секретаря в редакции учебного словаря Масарика и продержался на ней около года. Но канцелярская работа с фиксированными присутственными часами никак не вязалась с богемным образом жизни, который вели новые друзья Витезслава Незвала по творческому объединению Děvetsil.

Děvetsil, Освобожденный театр и другие причалы

Опыт Первой мировой войны и возникновение независимого Чехословацкого государства привели к трансформации многих сфер жизни и потребовали от общества переосмысления всех, в том числе культурных, ценностей. На этой волне возникали новые течения, группы, союзы, в том числе и художественное объединение Devětsil, основанное 15 декабря 1920 года.

Витезслав Незвал стал его членом в 1922 году: широко распространенное мнение, что именно он стоял у истоков этого сообщества молодых творцов, тяготевших к авангарду, несколько преувеличено. Разумеется, начинающий поэт был знаком с Карелом Тейге, Ярославом Сейфертом, Владиславом Вейчурой и Адольфом Хоффмайстером, разделял их взгляды и творческие принципы. Ключевой идеей объединения была доступность искусства, будь то поэзия, живопись или театр, всем социальным слоям общества, а источником вдохновения — жизнь и чувства людей труда. Но начиная с 1923 года исключительность этого народного родника была поставлена под сомнение и на смену «культуре пролетариата» пришел поэтизм с его игривостью, эротизмом и оптимизмом. И хотя Первый манифест поэтизма его теоретик Карел Тейге опубликовал только в 1924 году, произведения в этом стиле, в том числе и авторства Витезслава Незвала, появились в сборниках Devětsil и Život уже в 1922 году. А вскоре вышли и его персональные сборники, которые полностью отвечали духу поэтизма.

Активность объединения во всех сферах культурной жизни — в организации выставок живописи и скульптуры, в лекциях и литературных чтениях, театральных постановках — не только способствовала формированию чехословацкой художественной среды, но и привлекала в страну представителей модернизма и авангарда из Франции, Германии, советской России. Именно тогда Витезслав Незвал знакомится с И. Эренбургом, В. Маяковским, Вс. Мейерхольдом.

Незвал принял участие и в деятельности «театральной секции» объединения Devětsil — Освобожденном театре. Уже в 1926 году были поставлены его пьесы «Депеша на колесах» (Depeše na kolečkách), «Алфавит» (Abeceda) и «Тюрьма — Мадригал» (Vězeň — Madrigal). 17 апреля 1926 года они были объединены в один спектакль под названием Сценический вечер Витезслава Незвала. Популярный критик тех лет, публиковавший рецензии под псевдонимом Dr.Klo, писал о нем: «Освобожденный театр и Незвал пользуются успехом. Но только ли художественным является этот успех? Или художественно-политическим, указывающим путь? Поклонники и самоуверенные юнцы убеждены, что и тем, и другим. Но мне кажется, есть тут еще кое-что. Люди ходят в Освобожденный театр, чтобы омолодиться. И это работает. Вы почувствуете это на себе, как только вернетесь домой».

С 1927 по 1929 год Незвал был штатным драматургом Освобожденного театра и работал в нем как актер и музыкант. Его постоянными партнерами и соавторами были Йиндржих Штырский, Ян Верих и Йиржи Восковец, Эмиль Франтишек Буриан, Йиндржих Гонцль и самый близкий ему по политическим воззрениям режиссер Йозеф Фрейка — сторонник пролетарского, агитационного театра в его самых радикальных проявлениях, заимствованных из французского и советского сценического авангарда. Именно Фрейка ставил пьесы Незвала.

Своей популярностью театральные произведения Незвала во многом обязаны музыке молодого талантливого композитора Ярослава Ежека — одного из самых смелых экспериментаторов и постоянного автора Освобожденного театра. В декабре 1926 года Ежек положил на музыку стихотворение Chanson, чуть позже — Píšťalku. Незвал со своей стороны ввел приятеля в круг молодых художников, поэтов, музыкантов революционных взглядов. Они собирались в популярном у пражской богемы кафе Národní kavárna или в доме приятеля Незвала Йиржи Маржанека, где проходили бурные заседания дадаистского объединения Tam-tam.

Когда Витезслав Незвал всерьез увлекся сюрреализмом, близко сошелся с Андре Бретоном и стал одним из авторов письма-манифеста чехословацких сюрреалистов от 21 марта 1934 года — программного документа организации Skupina surrealistů v ČSR, он вновь пригласил Ярослава Ежека. Впрочем, вскоре композитор, которому были чужды политические метания членов группы, от нее отошел. Как и сам Незвал, хотя и по совершенно другим причинам.

По одной из версий, в 1938 году группа была распущена ее основателем Витезславом Незвалом, выражавшим свое несогласие с антисоветскими взглядами большинства участников, включая занимавшего в то время пост председателя Карела Тейге. Действительно, после 1936 года, когда стало известно о репрессиях в СССР, многие члены группы открыто выражали свое несогласие с просоветскими настроениями Незвала. Они инициировали сначала исключение стихов Незвала, восхваляющих советский строй, из поэтического сборника, а затем и его самого — из состава группы с формулировкой «за обожание Сталина». Сама же группа продолжила свою деятельность до 1939 года, выражая протест против репрессий в Советском Союзе, в частности, против ареста Вс. Мейерхольда.

Магия поэзии и астрологии

В литературу Витезслав Незвал вошел одновременно с Ярославом Сейфертом и Йозефом Фричем. Состояние умов творческой молодежи в то время можно описать как головокружение от открывающихся перед левым художественным авангардом перспектив. Кумиры сотворялись и почти сразу низвергались без сожаления. «Сначала это была бодрящая рифма, — вспоминал позже Незвал, — в 1917 году у меня был махаровский период (Й. С. Махар, представитель критического реализма, соавтор Манифеста Чешского модерна. — Т. А.), в 1918 году — дыковский (Виктор Дык, политик, поэт, публицист анархо-коммунистического, а затем националистического направления. — Т. А.). Пол Форт (французский поэт-символист. — Т. А.) интересовал меня в 1919-м. Я попал под их влияние, но лишь на треть. И освободился от него, как только полностью их понял».

В 1922 году увидел свет сборник «Мост» (Most), а вслед за ним — поэма «Чудесный волшебник» (Podivuhodný kouzelník). Композиционно это произведение объединено магическим числом семь, а сюжетно — образом волшебника, глазами которого автор смотрит на мир социализма и видит его как нечто гармоничное, свободное и полное любви. К этому своему произведению Незвал обращался еще много раз, до последних лет жизни внося в него правки в соответствии с «духом времени». Однако оригинал 1922-го года был утрачен и нашелся лишь во время войны, когда о публикации не могло быть и речи.

Следующему сборнику — «Пантомима» (Pantomima, 1924) — критики присваивают титул манифеста поэтизма. Его открывает поэма «Алфавит» (Abecedа): буквы дают повод для написания четверостиший, в которых автор с помощью чеканного ритма, неожиданных метафор и парадоксальных рифм пытается пробудить в читателе «максимальное количество эмоций в секунду». На вопрос о том, как следует подбирать рифмы, Незвал ответил: «Объединить отдаленные пустоши, времена, породы и касты с помощью гармонии слова, и сделать так, чтобы они подружились».

В 1920-е гг. Незвал ненадолго увлекается поэзией Аполлинера. Впервые он прочитал его поэму Zone из сборника Alcools (1914) в переводе Карела Чапека. Незвал пишет каллиграммы, близкие к верлибру, но кубистически точные своим разложением на элементы. Они составляют сборники «Стихи на открытках» (Básně na pohlednice, 1926) и «Эпитафии» (Nápisy na hroby, 1926). Его привлекает тема города, повседневной жизни и смерти, но не без гламурной изысканности. Что и неудивительно при его богемном существовании.

Это был период, когда Незвал увлекся астрологией, ставшей его хобби на всю жизнь. Ярослав Сейферт вспоминал, что виновником отчасти был драматург и писатель Ян Бартош, время от времени посещавший мероприятия Devětsil. «Он произвел на нас впечатление не только как драматический поэт, обладатель одновременно тонкой фантазии и едкой иронии, но и как полемист, автор злых и ядовитых эпиграмм на театральных деятелей, актеров и писателей. Однако он также умел мастерски гадать по руке и составлять профессиональные гороскопы. Незвал был вне себя от восторга! Да и все мы, за исключением скептика Тейге, были очарованы его искусством. Мы не слишком верили, но нам было любопытно, и мы с готовностью протягивали ему свои ладони. Другое дело Незвал. Он единственный искренне поверил Бартошу и даже попросил научить его этому искусству».

Незвал с юности искал встреч с ясновидящими, мечтал о хрустальном шаре, изучал гадание по руке и почерку. В зрелом возрасте он собрал библиотеку книг по астрологии и начал работать над пособием по составлению гороскопов, но закончить его не успел. Звезды, планеты и их влияние стали частью творчества Незвала. Достаточно вспомнить одно из его самых известных стихотворений «Великий Орлой» (Veliký orloj, 1949)

...Итак, пришел я в мир

В сиянии зари небесной майской на востоке

Где солнце, напившись крови Близнецов, всходило из-за горизонта

Восторженный Меркурий в окружении Плеяд

Под взглядом пристальным Юпитера с Ураном

Как мяч меж теннисистов двух, дерущихся

За право его пронзить ракеткою-стрелою

Всю жизнь Незвал составлял гороскопы для себя и своих знакомых. Сбывались ли они? Иногда да, чаще нет. Тогда он переделывал их, сетуя, что упустил какие-то серьезные обстоятельства. Уран он считал главным виновником человеческих бед, буквально ненавидел эту планету, что было несколько странно при его увлеченности авангардными идеями в искусстве и политике: Уран в астрологии является символом революционной борьбы. Ни на одно серьезное дело, будь то хирургическая операция или судьбоносная встреча, Незвал не отправлялся, не проконсультировавшись c астрологическими таблицами. Говорят, он даже предсказал, что умрет на Пасху. Что и произошло поздней ночью в Пасхальное воскресенье 6 апреля 1958 года.

Но известность и популярность Незвалу принесли, конечно, не астрологические изыскания, а его стихи, пьесы, проза. В 1920-х гг. он написал и опубликовал тринадцать сборников стихов, в 1930-х — в два раза больше. Увлечение сюрреализмом особенно было заметно в книгах «Женщина во множественном числе» (Žena v množném čísle, 1936) и «Абсолютный могильщик» (Absolutní hrobař, 1937). Поэт по-своему трактует «реальное движение мысли» — основополагающую идею теоретика сюрреализма А. Бретона, с которым познакомился во время поездки во Францию. «По логике, стакан принадлежит столу, звезда — небу, а дверь — лестнице. Поэтому они остаются незамеченными. Надо было усадить звезду за стол, стакан утвердить за фортепьяно с ангелами по бокам, а дверь установить на берегу океана. Идея состояла в том, чтобы освободить реальность от флера, показать ее в изначальном сиянии, как в первый день творения. Если я и делал что-то вопреки логике, то лишь для того, чтобы поднять реализм на более высокий уровень».

Любопытно, что параллельно с сюрреалистическими опытами в поэзии и прозе Незвал анонимно писал баллады в духе Франсуа Вийона. Самый большой успех выпал на долю первого сборника «52 горестных баллады вечного студента Роберта Давида» (52 hořkých balad věčného studenta Roberta Davida, 1936). В отличие от сюрреалистических стихов, эти баллады были прямым обращением к читателю, их строки пронизаны социальным, даже социалистическим пафосом. Тираж был распродан мгновенно, а поэт сразу же принялся за продолжение — «100 сонетов спасительнице вечного студента Роберта Давида» (100 sonetů zachránkyni věčného studenta Roberta Davida) и «70 сонетов из подземного мира на прощание с тенью вечного студента Роберта Давида» (70 básní z podsvětí na rozloučenou se stínem věčného studenta Roberta Davida). Однако повторить успех первой части им не удалось.

Социалистический реализм

В 1924 году Витезслав Незвал стал членом Коммунистической партии Чехословакии, что не могло не сказаться на всей его будущей жизни.

До середины 1930-х гг. революционные идеи и воспевание светлого социалистического будущего вполне органично вписывались в общую картину литературной и художественной жизни Европы с ее авангардными течениями и отрицанием старого мира. Так что произведения Незвала того времени вряд ли можно считать политическими памфлетами. Другое дело — его публицистика. В качестве журналиста он сотрудничал с газетами Lidové noviny и Rudé právo, где делился восторженными впечатлениями от поездок в СССР.

Впервые поэт оказался на родине пролетарской революции в 1934 году: он был делегатом I съезда советских писателей, на котором метод социалистического реализма объявили единственно возможным для истинно советского художника. Тем самым, к примеру, Булгакову, Хармсу, Ахматовой, Набокову путь к читателю был заказан. Но, похоже, Витезслав Незвал не воспринял происходящее как ограничение свободы творчества. А личное знакомство с М. Горьким и Б. Пастернаком еще больше укрепило его преданность коммунистическим идеям. Пробыв в Москве два месяца, он гулял по летней столице, посетил мавзолей Ленина, обедал с хлебосольными коллегами по перу в ресторане только что открывшегося Центрального дома литераторов на Поварской, отдыхал на писательских дачах и утвердился в восприятии Советского Союза как рая, оставив вне поля своего человеческого и поэтического зрения идеологический диктат и политические преследования. Мысль о величии СССР не раз высказывается в его книге очерков «Невидимая Москва», написанной по возвращении и изданной в 1935 году. Примечательно, что иллюстрации к ней выполнил Йиндржих Штырский, а обложку оформил Карел Тейге.

Наверное, только жизнь в демократической стране и изначально ничем не ограниченная широта взглядов не дали Незвалу увязнуть в предвоенные годы в болоте идеологических штампов и большевистских агиток. Но его творчество становится удивительным смешением актуального и экспериментального, с одной стороны, и воспеванием социализма — с другой. При этом поэзия остается прекрасной, иногда пафосно-патриотичной, иногда лирической, порой упрощенной по сравнению с экспериментами 1920-х гг., зато более понятной читателю. Даже песни на его стихи становятся популярными, например, «Махнув на прощание» (Sbohem a šáteček), музыку к которой в 1937 году написала талантливый композитор Витезслава Капралова.

Во второй половине 1930-х гг. Незвал проявляет себя как активный противник нацизма, даже полученную государственную премию передает в фонд помощи немецким эмигрантам-антифашистам. Это приветствовали в Москве, где чехословацкого поэта уже считали своим, но его жест не ускользнул и от внимания местных профашистских сил. И его припомнили, когда страна была оккупирована гитлеровцами. Незвала в годы Протектората не издавали, а в 1944 году он был арестован и провел несколько месяцев в тюрьмах Праги и Брно.

Реальный социализм

Второе восхождение Витезслава Незвала к вершинам славы, а также служебной карьеры и финансового благополучия началось после войны с приходом к власти в Чехословакии коммунистов в 1948 году. В то время как многие выдающиеся художники, среди которых были и его друзья, попадали в опалу, оказывались в тюрьме или были вынуждены покинуть страну, Незвал безоговорочно принял сторону власти. Его стихи воспевают новый строй, да и написанные в межвоенные годы произведения он перерабатывает в соответствии с социалистической моралью: например, вымарывает или смягчает эротические пассажи.

Молодые писатели-коммунисты считали его декадентом, затесавшимся в их славные ряды буржуем. Тем более что и при социалистическом режиме поэт продолжал вести богемный образ жизни, ездил на дорогом автомобиле, окружал себя молодыми красивыми барышнями... Возможно, не обошлось без доносов, следствием которых стали угрозы ареста, суда и сурового приговора. Во всяком случае, написание поэмы «Сталин» (1949), которую считают самым позорным пятном на его творческой биографии, Незвал объяснял тем, что защищал свою жизнь: кто-то вовремя предупредил его о готовящемся политическом процессе. «Вити им не достать!» — решил он для себя, купил бутылку водки и за вечер выпил ее, сочиняя монументальную оду «отцу народов». Незвалу пришлось задействовать связи, чтобы это скороспелое произведение напечатали в кратчайшие сроки. На полках книжных магазинов «Сталин» появился меньше чем через неделю, автор был удостоен Государственной премии 1951 года, но главное — на него больше ни у кого не поднялась рука.

Было ли известно Незвалу о преступлениях воспетого им тирана? В середине 1950-х гг. в разговоре с одной из своих приятельниц он скажет: «Это ужас, что я узнал об этом деде Сталине. Я изучал его гороскоп — в нем масса убийств». И эту поэму, и прочие идеологически верные произведения — «Песнь миру» (Zpěv míru, 1950), «Крылья» (Křídla, 1952), уже упоминавшийся «Великий Орлой» и др. — автор оценивал со свойственным ему цинизмом: «Они этого хотели, так я им это наблевал за двести тысяч крон».

В среде интеллигенции над этими поэтическими произведениями откровенно издевались. Были написаны пародии, которые расходились в списках и даже попадали в редакции некоторых изданий. В результате какие-то из них были закрыты, в том числе, Časopis pro kulturní i politický život, редактором которого был тогда Карел Тейге.

Витезслав Незвал занимал высокие должности (в 1945 году получил пост директора отдела кино в Министерстве культуры) и водил дружбу с коммунистическими вождями — был близко знаком и даже приятельствовал с министром культуры, главным идеологом и пропагандистом Вацлавом Копецким, посещал вечера в доме президента Климента Готвальда, где музицировал и читал свои стихи. Однако надо признать, что одновременно он старался помочь оказавшимся в беде коллегам и единомышленникам по Devětsil или Группе сюрреалистов: Ярославу Сейферту, Йиржи Коларжу, Яну Заградничеку, Бедржиху Фучику, Карелу Тейге и другим. Один из сотрудников секретариата Союза писателей Властимил Маршичек вспоминал, что видел копию письма Незвала министру внутренних дел Вацлаву Носеку. Настаивая на освобождении католического поэта Яна Заградничека из тюрьмы, тот писал: «Это недостойно нашей прекрасной страны, что такой поэт, как Заградничек, является заключенным, даже если его убеждения не совпадают с моими». Рассказывают, что Незвал напоминал Носеку о своей просьбе при каждой встрече, так что в конце концов министр стал от него прятаться. Заступился поэт и за киномагната Милоша Гавела: выданное Незвалом «свидетельство о надежности» помогло тому избежать обвинений в коллаборационизме. «Мы, поэты, иногда ведем себя непредсказуемо», — заявил он сотрудникам Корпуса национальной безопасности (SNB), когда в начале 1950-х его попытались привлечь к ответственности за неправильную парковку. И вообще при всяком удобном случае без колебаний напоминал, кто он и каково его положение во властной иерархии.

И в последний путь 10 апреля 1957 года поэта провожали в соответствии с его положением: государственные похороны, траурная процессия через всю Прагу, могила в Вышеградском пантеоне... Как оценил бы это сам Витезслав Незвал? Гордился бы или скептически улыбнулся? В конце концов, он не питал иллюзий: «Таких бессовестных поэтов, как я, мало. Я — бессовестный. И только благодаря своей бесцеремонности я выдержал всю эту хулу и похвалу».

Литература

Blahynka М. Vítěslav Nezval. Praha, 1988

Cinger F. Šťastné blues aneb Z deníku Jaroslava Ježka. Praha, 2018

Bydžovská L., Srp K. Český surrealismus: 1929—1953. Galerie hlavního města Prahy, 1996

Taylor J. A Little Tour Through European Poetry. Routledge, N.-Y., 2017