Богатая на события и противоречия история Чехословакии XX века породила целую плеяду людей, которых вспоминают с уважением за их труд в мирное и героизм в военное время и вопреки их трагическим, но объяснимым заблуждениям. Среди них историк, политик и интеллектуал Милош Гайек. Его чтут и за храбрость, продемонстрированную в борьбе с фашизмом и политическим террором коммунистических властей, и за достоинство и понимание, с которыми он смог принять крушение своих юношеских идеалов. Глубокая вера в необходимость борьбы за социальную справедливость привела его в юности к членству в коммунистической партии, сподвигла на изучение истории рабочего и социалистического движения. Однако после оккупации 1968 года те же убеждения стали причиной прихода зрелого человека и верного коммуниста в ряды чехословацкого диссидентского движения и подписания им Хартии 77. Немного найдется людей, способных не просто признать ошибочность своих взглядов, но и открыто выступить против тех, кто, проповедуя близкие ему идеологические ценности, ломал судьбу страны и ее народа. За два года до падения коммунистического режима Милош Гайек участвовал в написании самиздатовского учебника истории «Перекрестки ХХ века». Хотя его жизнь сама по себе могла бы стать таким учебником.

Политическая юность

Милош Гайек родился 12 мая 1921 года в деревне Детенице неподалеку от города Либань у Йичина. Его родители уважали первого президента Чехословакии Т. Г. Масарика и одобряли его деятельность, придерживались патриотических и одновременно социал-демократических взглядов. Семейная атмосфера во многом предопределила ранний интерес молодого человека к политике, а возможно, и судьбу. «Мне было пятнадцать, когда я стал свидетелем первых в моей жизни парламентских выборов. Такие понятия, как „аграрный“ или „социалистический“ мне были уже хорошо знакомы. В 1935 году я сочувствовал Национальной социалистической партии, ведь в ней состоял мой отец».

Гайек-старший служил клерком на сахарном заводе, и для того времени семья считалась достаточно обеспеченной. Вспоминая ранние школьные годы, которые прошли в местечке Ужице-у-Кралуп, Милош Гайек писал: «Мои одноклассники были детьми из рабочего класса, очень бедными. У меня единственного в классе было зимнее пальто. Остальные зимой бегали в курточках, надевая на рубашку еще одну кофту. Летом в школу ходили босиком — экономили на обуви».

В январе 1936 года семья перебралась в Прагу. Милош поступил в гимназию в Кралупах-над-Влтавой, у него началась иная жизнь, появились новые друзья, но воспоминания о бедственном положении одноклассников и их семей его не оставляли. Возможно, именно они стали причиной левизны его политических взглядов: «Я колебался между социал-демократами и коммунистами. И очень сожалел, что эти две партии не сотрудничают друг с другом».

Подобные записанные и неоднократно повторенные им в интервью воспоминания о том времени особенно ценны. Они дают возможность проследить эволюцию его политических воззрений, переход от юношеского сумбура в мыслях и максимализма к постепенному, пусть и не всегда свободному от эмоций и объективному осмыслению происходящего. Особенно ясно этот процесс виден в отношении к Мюнхенскому сговору, оккупации Чехословакии и началу Второй мировой войны.

В 1938 году семнадцатилетний гимназист, по его собственным словам, «был по уши в политике». Он сам и его товарищи уже прекрасно понимали, что такое нацизм, но верили, что войны не будет, потому что «Гитлера скоро свергнут. В противном случае Германия будет разгромлена». Мюнхенское соглашение положило конец их иллюзиям: «Я до сих пор помню 21 сентября 1938 года, когда правительство должно было сказать „да“ требованиям Гитлера. Мы сидели у радиоприемника и ждали семичасовых новостей. Но слышали только колокольный звон из Вышеграда. Мы все плакали». С тех пор Милош больше не считал Вторую республику своим государством, а поддержка сговора европейскими социал-демократами отвратила его и от них. Когда же 15 марта 1939 года в поезде он узнал от друга об оккупации Чехословакии, то осознал, что для него «вторжение вражеской армии не стало большим потрясением, чем Мюнхен».

Первый коммунист

Все это привело к дальнейшему сдвигу политических симпатий Гайека влево и даже, что особенно любопытно, к позитивному восприятию заключенного несколькими месяцами позднее, в августе 1939 года, пакта Молотова — Риббентропа: «Я и мои близкие слишком сильно ненавидели Чемберлена, чтобы не понимать позицию Сталина. Кроме того, из школьных карт я знал, что территории, занятые Советским Союзом, были этнически не польскими, а украинскими и белорусскими». Свою убежденность в правильности внешней и внутренней политики советского руководства Милош сохранит почти на двадцать лет…

После окончания гимназии в 1940 году Гайек решил зарабатывать преподаванием немецкого языка, для чего потребовалось сдать государственный экзамен. Чтобы подтянуть разговорную речь, он занялся поисками носителя языка. Помог ему друг детства Йиржи Геллер, сын коммерсанта из Либани, еврей по национальности. Не имея по этой причине возможности поступить в университет, Геллер перебрался в Прагу, поселился у тетушки и тоже перебивался частными уроками, обучая еврейских детей, которых оккупационные власти отлучили от образования. Он и познакомил Милоша с Рихардом Майером, инженером-строителем из Вены, перебравшимся в Протекторат после аншлюса.

Гайек вспоминал, что уже на одном из первых занятий речь зашла о политике, а вскоре он узнал, что его учитель — член нелегальной коммунистической партии Австрии. «Он был первым живым коммунистом, с которым я близко познакомился». Уроки разговорного немецкого превратились в политический ликбез: Майер рассказывал Гайеку о коммунистическом движении, разъяснял его отличия от социал-демократического и окончательно склонил юношу к выбору первого. Большое впечатление на молодого человека произвела издававшаяся нелегально газета Rudé právo, причем не содержанием материалов, а тем, что ради ее выхода в свет люди рисковали жизнью. Героизация коммунистов усилилась после нападения Германии на СССР. Именно тогда Милош с несколькими друзьями принял решение присоединиться к чехословацкому Сопротивлению, посчитав при этом, что самым «правильным» будет то, в котором борются с фашистами члены компартии.

В рядах Сопротивления

Достоверно известно, что членом антифашистского подполья двадцатилетний Милош Гайек стал в сентябре 1941 года. Йиржи Геллер привел его в конспиративную штаб-квартиру молодежного крыла подпольной сионистской организации социалистического толка Hashomer Hatzair на улице Dlouhá. По воспоминаниям Гайека, один из членов организации Лако Гершкович сразу же отвел его в сторону и поинтересовался, является ли он членом партии, знаком ли с таковыми и готов ли сотрудничать. И, получив утвердительный ответ на два последних вопроса, поручил создать ячейку.

Никакой особой подготовки не было. Еще один участник в нескольких словах ознакомил Милоша с основными принципами конспирации и назначил встречу со связным. «В четверг в шесть часов вас будут ждать на Петршинской площади у телефонной будки. Выберите себе подпольное имя». Вот и весь инструктаж. Они встретились в назначенное время. Милош представился Иваном, связная — Ириной. Это все, что они знали друг о друге: ни реальных имен, ни адресов...

Гайек и его друзья входили в состав подпольных групп «Мир против Гитлера» (Svět proti Hitlerovi) и «Авангард» (Předvoj). Их первая пражская ячейка состояла из пяти человек, в основном одноклассников по гимназии. Затем была создана вторая в Либани, в которую он привлек друзей детства Войтеха Менцла, Милослава Пажуту и Мирослава Гудату. «У нас не было оружия, как у военных организаций, не было важных должностей и доступа к государственной тайне <…>. Нам было по восемнадцать-двадцать лет, и ни в каких серьезных акциях мы не участвовали. Наши дела были малыми, но без них не могло бы быть больших».

Изначально подпольщикам-новобранцам поручили распространение среди надежных лиц журнала организации. Но первым запомнившимся Гайеку настоящим делом стала их собственная инициатива: «Когда Красная Армия отбила Ростов, мы сделали листовки с серпом и молотом, названием города и буквой V. Ирине и мне предстояло расклеить их в Новом Городе. Мне было так страшно, что пачка выпала у меня из рук и листовки разлетелись вокруг. Ирина вела себя мужественно. „Соберись!“ — сказала она, и я преодолел свой страх».

Далеко не все юные бойцы проявили стойкость до конца. С прибытием в Прагу Рейнхарда Гейдриха было объявлено военное положение, активизировалась карательная деятельность гестапо: были арестованы трое лидеров организации, а чуть позднее — рядовые бойцы, в том числе Ирина, в газетах появились первые списки казненных. И тогда несколько человек покинули ячейку.

Оставшиеся на свободе решили продолжить антифашистскую деятельность и стали искать связь с коммунистическим подпольем. В мае 1943 года всемером они основали новую группу, постепенно число участников достигло тридцати. Изначально планировалось, что строиться она будет по принципу, усвоенному Милошем Гайеком еще с 1941 года: ячейка должна состоять максимум из трех человек, и никаких контактов с другими членами. «Но у нас не получилось, — признавался он позднее. — Стопроцентную конспирацию обеспечить практически невозможно». У группы не было имени, но после войны она стала известна как «Обзоры» (Přehledy) — так назывались отпечатанные на машинке и распространявшиеся ею материалы о текущих событиях.

Оружия у бойцов по-прежнему не было, устранять конкретных лиц они не могли и искали иные пути нанести ущерб оккупантам, особенно на транспорте. Члены группы пустили под откос локомотив, подожгли несколько вагонов, взорвали склад шин для военных автомобилей, отключили от электроснабжения пражский завод. В группе были химики, которые занимались изготовлением подрывных устройств. «Моей последней операцией стала добыча железных опилок и передача их для производства бомб», — вспоминал Милош Гайек. Это произошло незадолго до его ареста, но прежде он успел совершить одно из самых праведных своих дел.

Спасительные документы

Нацистская оккупации не оставляла евреям шанса на жизнь в Чехословакии, и многие друзья и соратники Гайека по подполью, члены Hashomer Hatzair, искали возможность уехать, благо границы внутри рейха не были плотно закрыты. Но для отъезда, как, впрочем, и для относительно спокойной жизни в стране, требовались «правильные» документы.

Милош Гайек, к которому обратились за помощью, «не работал с полицией, высокопоставленным чиновником или каналами для изготовления поддельных документов», но все же кое-что смог собрать. В его распоряжении оказалось шесть удостоверений личности, несколько свидетельств о крещении и две выписки из домовых книг из Йичина. Кроме того, Гайек отдал и свой собственный паспорт, предупредив других членов группы, которые готовы были сделать то же, что позволит им такой шаг, только если у них будут иные удостоверения на случай проверки.

Документов было немного, но Гайек с уверенностью говорил о том, что они дали шанс уехать на работу в Германию или спокойно существовать в Праге семерым евреям. На самом деле таких людей было больше. Благодаря поддержке членов группы, не менее двух десятков евреев по поддельным документам устроились железнодорожными рабочими, электриками, продавцами, рабочими сцены. Остававшимся на нелегальном положении находили жилье, их снабжали продуктами. В операцию были вовлечены многие участники «Обзора», в том числе будущая жена Гайека Алена.

В ожидании смерти

Гестапо удалось внедрить своих агентов в руководство компартии, и 21 августа 1944 года Гайека арестовали. Были схвачены десять членов группы, двое из которых, евреи, были сразу же отправлены в Освенцим. Арестовали девушку Милоша и его родителей: они оставили у себя ночевать человека, скрывавшегося от властей. Войну пережила только его мать.

Шесть месяцев длилось следствие, и 21 марта 1945 года арестованные предстали перед судом. «Нас было семеро. Одна женщина притворилась сумасшедшей, поэтому ее дело не рассматривали. Из шести человек четверых приговорили к смертной казни». Гайек был в их числе.

Обычно от момента оглашения смертного приговора до его исполнения проходило около шести недель. Гайек провел в камере смертников на три дня больше, и, возможно, это спасло ему жизнь. Хотя психологически выдержать пытку ожиданием было крайне сложно, особенно когда приходили за кем-то из товарищей по заключению и уводили его навсегда. Но людей поддерживала надежда. Милош Гайек вспоминал: «Лидер нашей группы шепнул мне в суде, что война, вероятно, закончится через три недели. Он был старше и имел контакты за стенами тюрьмы, поэтому я отнесся к его словам серьезно. В противном случае мне оставалось надеяться, что с окончанием жизни прекратятся и мои страдания». Ему было двадцать четыре года…

Однако даже в камере смертников Гайек не сожалел о своей деятельности в Сопротивлении: «Меня расстраивало, когда кто-то из товарищей говорил: „Мне не следовало этим заниматься!“ Окажись я в подобной ситуации снова, я бы ни о чем не жалел».

Тюремное братство обменивалось информацией: в шесть часов вечера соседям по коридору на русском или немецком сообщали, что происходило на фронте. Зная оба языка, Милош Гайек одним из первых услышал и передал дальше: «Берлин взят!»

5 мая 1945 года участники Пражского восстания открыли двери тюрьмы Панкрац, и вместо казни узников ожидали свобода и жизнь.

Карьера коммуниста

Трудно сказать, мечтал ли после войны Милош Гайек о карьере партийного функционера, но в 1947 году он принял предложение о работе в пражском обкоме КПЧ и оставался на этом посту до 1948 года. Затем занялся преподавательской деятельностью: «Когда в 1948 году была создана политическая школа, я стал преподавать там историю рабочего движения».

В Высшей партийной школе ЦК КПЧ Гайек работал до 1964 года, занимался историей партии, выпустил ряд публикаций на эту тему. Естественно, как убежденный коммунист, он приветствовал переворот 1948 года и по-прежнему не отрицал правильность партийной доктрины даже в ее самых жестких проявлениях: «Я не сомневался ни в одном из тезисов сталинизма, включая отношение к оппозиции». Коллега Гайека Ян Крен позже напишет, что «темные годы сталинизма были также и темными годами его ума».

В феврале 1956 года, после доклада Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС, наступило прозрение. И с этого времени он фактически перешел в оппозицию к руководству КПЧ. В том же 1956 году на лекции в ВПШ под впечатлением информации о раскрытых преступлениях Сталина даже высказался за созыв внеочередного съезда партии. Подтверждение своим мыслям он нашел в докладе Хрущева: «Мне нужен был авторитет — в данном случае первый секретарь — чтобы сказать: не было необходимости ликвидировать оппозицию».

В 1964 году Милош оставил преподавание в ВПШ (официальная формулировка — «из-за ревизионистских взглядов») и до 1968 года работал сначала старшим научным сотрудником института истории Чехословацкой Академии наук, а затем директором Института истории социализма. В ту пору у него не было сомнений в правильности социалистического пути развития, плановой экономики, не задумывался он и о выходе из КПЧ: «Мы коммунисты, но наш долг — предотвратить повторение чего-то подобного <сталинизму>. Единственным выходом для нас была бы демократизация... Надо что-то делать, говорили одни. Другие — заткнись, а то тебе несдобровать. Я был одним из первых».

Крутой поворот

Ночью 21 августа 1968 года Гайека разбудила жена и сообщила, что русские танки пересекли границу. Вместе с товарищами по партии он пытался прорваться к Александру Дубчеку, но на улицах уже появились бронетранспортеры, а вход в кабинет первого секретаря охраняли двое десантников с автоматами, грубо отрубившие: «Нельзя!». Вскоре состоялся чрезвычайный Высочанский съезд, в созыве которого Гайек, один из главных коммунистов-реформаторов, принимал непосредственное участие. Осудивший оккупацию съезд был признан незаконным, реформаторы не смогли остановить наступление нормализации под руководством Густава Гусака.

Лично для Милоша Гайека некоторое время все оставалось неизменным: он был кандидатом в секретари пражского горкома партии и назначенным директором Института истории социализма. Однако, когда Густав Гусак в своей речи в сентябре 1969 года назвал его имя среди «вставших на путь правого оппортунизма», Гайеку стало ясно, что все кончено: «Уже на следующий день я ушел с поста директора. А из партии меня исключили во время чисток в 1970 году».

Как участник Сопротивления, опальный коммунист имел право на досрочный выход на пенсию в возрасте 55 лет. Воспользовавшись этой возможностью, Гайек избежал судьбы многих коллег, которым в период нормализации пришлось довольствоваться работой истопника или ночного сторожа. На пенсии он занялся историей III Интернационала. Однако результаты его научных изысканий публиковались только в самиздате или за рубежом.

Впрочем, серьезных проблем с коммунистическими властями у Гайека не было, пока он одним из первых не подписал Хартию 77. Вот тогда начались аресты (более десяти раз), задержания (правда, непродолжительные — на несколько дней) и допросы. Со 2 января 1988-го по 2 января 1989 года Милош Гайек был представителем Хартии и в этом качестве вместе с Вацлавом Гавелом и семью другими диссидентами 9 декабря 1988 года присутствовал на историческом завтраке с президентом Франции Франсуа Миттераном во французском посольстве в Праге.

Милоша Гайека вспоминают и в связи с первым официально разрешенным мероприятием Хартии 77 — демонстрацией по случаю международного Дня прав человека 10 декабря 1988 года в Праге. Его подпись стоит под рядом обнародованных Хартией в 1988 году документов: Призывом к солидарности с Румынией, Поддержкой петиции о свободе вероисповедания, Призывом к общественности пяти государств, участвовавших в августовском вторжении 1968 года, заявлением «О смерти Павла Вонка» и Предложением о строительстве мемориала жертвам сталинских репрессий.

И все же Милош Гайек оставался «левым». В 1988 году он стал соучредителем оппозиционного политического клуба «Возрождение» (Obroda), объединившего исключенных из рядов КПЧ «ревизионистов». После ноября 1989 года его представители попытались влиять на Гражданский форум, но безуспешно. В 1991 году клуб Obroda влился в ČSSD, куда вступил и Милош Гайек. И затем десять лет работал в комиссии по политическому анализу, а в 1999 году участвовал в разработке тезисов долгосрочной программы партии. Отойдя от активных партийных дел, в последние годы жизни занимался переводами с немецкого и написанием мемуаров, опубликованных в 2012 году. Умер 25 февраля 2016 года в Праге в возрасте 94 лет.

За диссидентскую деятельность в 2001 году Вацлав Гавел наградил Милоша Гайека Государственной медалью «За заслуги». За участие в антифашистском сопротивлении во время Второй мировой войны и спасение евреев в годы оккупации в 1996 году Израиль удостоил коммуниста-диссидента почетного звания Праведник народов мира.

Литература

Hájek M. Paměť české levice. Ústav pro soudobé dějiny AV ČR. Praha, 2011

Mencl V., Otáhal M., Hájek M., Kadlecová E. Křižovatky 20. století. Praha, 1990

Rothkirchen L. The Jews of Bohemia and Moravia: Facing the Holocaust. Jerusalem, 2003