Вундеркинд. Так называли мальчика с невероятным талантом к рисованию, который уже в десятилетнем возрасте выставлял свои рисунки и копии картин в витрине аптеки в Кромержиже…

Зузана Швабинская

Живописец и график Макс Швабинский считается одним из самых известных мастеров в истории чешского изобразительного искусства первой половины XX века. Современников и представителей последующих поколений восхищали и его выдающиеся навыки рисовальщика, и одухотворенность живописи, и большое разнообразие графических техник. Благодаря многогранному плодотворному таланту Швабинский стал своего рода эмиссаром, даже иконой искусства Богемии, а затем и Чехословакии в Европе.

Детство в Кромержиже

Очарование Кромержижа и его окрестностей вдохновляюще действовало на многих выдающихся деятелей чешской культуры, независимо от того, родились они в этих местах или жили. Среди них композитор эпохи барокко Павел Йозеф Вейвановский, дирижер Национального театра Вацлав Талих, архитектор Карел Прагер, писатель Йиндржих Спачил, сценарист и поэт Милош Мацурек. Макс Швабинский — ярчайший пример влияния родного города на личность человека и развитие его таланта.

Макс Швабинский родился 17 сентября 1873 года в доме № 11 по улице Jánská, о чем сейчас напоминает мемориальная доска, установленная к 60-летию художника в его последнее посещение Кромержижа. Семья несколько раз переезжала: сначала в Дом Матоушей на улице Vodní, затем К Хюттерам на берегу Моравы, а потом в помещения францисканского монастыря, где в наши дни расположился отель и ресторан Octárna и сохранилась стена с четырьмя из пяти арочных (люнетных) картин, написанных художником для Национального театра в Праге.

Макс был внебрачным ребенком и вырос в нищете. И хотя сытым и благополучным его детство назвать сложно, отсутствие материального достатка с лихвой компенсировала любовь матери Марии, тети Мары и бабушки Полины. Дедушка Франтишек был для внука единственным мужчиной, идеалом и объектом для подражания, но он скоропостижно скончался, когда тому не исполнилось и десяти лет. На Янскую улицу Швабинский вернулся, когда пришло время идти в начальную школу — она располагалась практически напротив его дома. Затем была немецкая реальная гимназия, окончив которую он уехал в Прагу, поступил в Академию изящных искусств, где в 1891—1898 гг. учился в у Максимилиана Пирнера.

Художественный дар Макса проявился с ранних лет, чему немало способствовала среда, в которой он рос. Архитектура родного города, росписи собора Иоанна Крестителя, журнальные репродукции картин немецких мастеров, которые мальчик филигранно копировал, немало дали для раскрытия дара рисовальщика. В детстве он проводил много времени в замковых садах, отражающих два совершенно разных мира: четкий и симметрично-формальный барочный цветник являл собой противоположность ландшафтному парку. Швабинскому нравилось наблюдать за насекомыми. Он охотился на бабочек, несмотря на угрозы садовников, которые злились за затоптанные цветы и следы на аккуратно подстриженных газонах. Максу приходилось проявлять чудеса ловкости и изобретательности, чтобы избежать столкновений и уйти домой с добычей. Бабочек он рисовал с особым увлечением и сохранил этот интерес на всю творческую жизнь — мотыльки стали постоянно повторяющимся мотивом в его работах.

Часто его спутником был дедушка Франтишек. Гуляя с внуком по замковым садам, он делился знаниями об окружающей природе и рассказывал занимательные истории о дальних странах. Эти разговоры и парковые оранжереи с множеством экзотических растений, которых в моравских краях нельзя было увидеть больше нигде, также служили источником идей для начинающего художника. Ребенку теплицы казались настоящим тропическим лесом. Вдохновение, которое Швабинский почерпнул под их стеклянными сводами, впоследствии трансформировалось, например, в сказочные образы цикла гравюр «Райская соната» с экзотической растительностью и дружелюбными дикими животными. Причем Швабинский никогда не бывал ни в одной из далеких земель, так что буйство дикой природы, пышность тропического пейзажа — все это плоды его воображения и мощного таланта.

Был у него в парке и любимый уголок — волшебное и романтическое место с квадратным каменным столом в окружении четырех стульев-тумб. Здесь он написал один из первых автопортретов.

Вдохновители и вдохновение

Последнее десятилетие XIX века — время учебы Швабинского в пражской Академии художеств — было одним из самых плодотворных в истории этого учебного заведения. Как раз тогда стали пошатнулись строгого академизма с его ориентацией исключительно на эпоху Возрождения, барокко, ампир и классическим набором жанров: портрет, пейзаж, натюрморт, историческая живопись с эпическими и мифологическими фигурными композициями, а также религиозная с ее аллегорическими и сакральными смыслами. Благодаря появлению нового поколения живописцев, графиков, архитекторов богемское изобразительное искусство переживало взлет.

В 1891 году, когда молодой человек стал студентом, состоялась Национальная юбилейная выставка, представившая ретроспективу чешского искусства. На ней были показаны работы Вацлава Брожика, Ярослава Чермака, Юлиуса Маржака, Антонина Хитусси, профессора Академии Максимилиана Пирнера (преподавателя Швабинского) и многих других, творивших на границе романтизма и символизма и тем самым повлиявших на становление и раннее творчество художника. Там же он впервые увидел работы уже признанных мастеров, творчество которых в полной мере отражало живописные тенденций того времени — Йозефа Манеса, Франтишека Женишека, Войтеха Гинайса. Они были столь созвучны собственному видению Швабинского, что он сразу же присоединился к их профессиональному кружку — сообществу Mánes.

Гинайс и Брожик только что вернулись в Прагу из Парижа и привезли с собой новейшие веяния современного европейского искусства. С 1893 года Академия приглашала обоих читать лекции и вести занятия со студентами на пленэре. Не оттуда ли в пейзажах молодого Швабинского и его однокурсников раскованность самовыражения и непривычно яркие, смелые цветовые решения? Но главным вдохновителем, разумеется, был его ведущий профессор. Сам Пирнер писал в стиле неоромантизма с присущими этому направлению мистическими и аллегорическими сюжетами и деталями. Потому их немало и в работах его студента тех лет: «Луна» (масло, 1892—1893), «Хронос I» (рисунок углем, 1893), «Поэт и муза» (рисунок углем, 1893), «Аллегория живописи» (рисунок пером, 1893).

Швабинский с самых первых шагов в изобразительном искусстве отдавал предпочтение графике, но преподаватель считал своим долгом указать ему путь от рисунка к живописи. Молодой педагог, в то время трудившийся над эскизами к полотнам «Демон любви» и «Мойра и Эрос», стал знакомить ученика с романтическими произведениями искусства и литературы, воспевающими женскую красоту. Ход оказался очень верным, молодой художник с готовностью принял вызов. В результате появились графическая работа «Любовь I» (1894), пастель «Эринии» (1894) и эскизы «Апофеоз материнства» (1894—1895) — одухотворенные, красочные, нежные.

В середине 1890-х гг. Макс Швабинский уже смелее экспериментирует с цветом. Начав с многочисленных оттенков серого в графических работах, он постепенно расширяет палитру в живописных, стремясь передать мягкость и сияние человеческой кожи, чистоту или знойность воздуха, сочность зелени… О том, что ему довольно скоро удалось выработать свой собственный почерк, свидетельствует первый крупный заказ. В 1896 году Швабинский выполняет для фойе Земского банка Na příkopě две настенные росписи темперой в теплых и жизнерадостных тонах — аллегорические картины «Святой Вацлав благословляет труд и прогресс» и «Труд — источник процветания». Известный журналист того времени Карел Матей Чапек Ход в статье в журнале Světozor превозносит талант художника, его чувство цвета, оригинальность концепции и безукоризненность техники. А спустя два года один из самых уважаемых искусствоведов и критиков рубежа столетий Карел Боромейский Мадл напишет, что считает эти произведения шедеврами.

Во второй половине 1890-х гг. параллельно поискам своей цветовой палитры Швабинский совершенствует уже привычные и пробует новые техники, расширяет диапазон жанров. К началу XX столетия в его арсенале масляные краски и уголь, кисть, перо, игла и карандаш, сангина и черный мел. Он пишет портреты и пейзажи, жанровые сцены и многофигурные композиции. В это время его особенно интересует идеальная передача падающего света, полутона, тени. К этому периоду относятся многочисленные портретные этюды, на которых модель, ее лицо и руки оказываются как бы на границе освещенности и глубокой тьмы (рисунки пером «Тетушка Мара», 1898; «Бабушка Павлина. У прялки», 1898 и др.).

Близость родных мест Швабинского к столице Австро-Венгрии, где кипела культурная жизнь и в ту пору творил Густав Климт, сделали для него Вену особенно привлекательной. Разумеется, он бывал там, знакомился с работами Климта, что дало основание некоторым исследователям его творчества говорить если не о прямых заимствованиях, то о подражании чешского художника австрийскому коллеге. Речь прежде всего о заказанных еще студенту Швабинскому немецким гравером, фотографом и издателем Мартином Герлахом аллегорических триптихах «Женщина, вино, пение», «Желание, блаженство и восторг» (оба 1895) и рисунке «Любовь I» (1894).

Много аллюзий на картину Die Liebe Климта критики находят в знаменитом «Слиянии душ» (1896) Макса Швабинского. Впрочем, сюжет (мужчина и женщина в объятиях друг друга) никак не делает работы идентичными, тем более что художники передают совершенно разные чувства и отношения персонажей. Не говоря уже о том, что картина Климта в стиле символизма весьма декоративна (он уже начал использовать золото), тогда как у Швабинского можно наблюдать влияние письма прерафаэлитов с отсылками к средневековой живописи. Карел Матей Чапек Ход пишет о «сентиментальных чувствах и английских влияниях» в «Слиянии душ» и замечает, что «лица двух влюбленных формируются очень тонкими тенями, похожими на технику сфумато, которую можно встретить на картинах итальянских живописцев XVI века».

Говоря о вдохновителях и вдохновении, нельзя не вспомнить, что в 1898 году у художника появилась возможность провести полгода в Париже. Посещая галереи и выставки, он особенно проникся творчеством Пьера Пюви де Шаванна — одного из главных представителей декоративного символизма конца XIX века.

Проза жизни

Несмотря на приобретенную известность, в конце XIX и первые годы ХХ века Швабинский еще не был высокооплачиваемым мастером и порой остро нуждался в деньгах. Ситуация стала особенно тяжелой после смерти тети Мары, когда на его плечи полностью легло содержание матери и престарелой бабушки. В студенческие годы по рекомендации своего преподавателя он какое-то время подрабатывал учителем рисования в аристократической семье Лобковицей, но самым надежным способом заработать реальные деньги оказались портреты на заказ. Возможно, увидев некоторые из них, основатель и президент Королевской Богемской Академии наук, литературы и искусства (просуществовала под разными названиями до 1952 года), выдающийся архитектор, общественный деятель и филантроп Йозеф Главка в 1898 году предложил художнику масштабную работу — написать по фотографиям 49 портретов ученых, писателей и художников. Стоит напомнить, что Главка был старочехом и роялистом, а потому предполагалось, что полотна станут частью Мемориала в честь 50-летия правления императора Франца Иосифа I, чье имя носила Академия.

Этот заказ положил начало многолетней практике создания Швабинским портретов (в основном графических) политических деятелей и людей искусства. Уже в 1899 году он рисует Хьюго Салуса — врача и поэта, одного из самых видных представителей немецко-еврейского культурного сообщества Праги того времени. Хьюго был поклонником его творчества и даже посвятил стихотворение Vereinigung der Seelen картине «Слияние душ». Среди наиболее известных работ Швабинского в жанре портрета графические изображения историка Франтишека Палацкого, писательницы Божены Немцовой, президента Чехословакии Т. Г. Масарика, художников Йозефа Манеса и Миколаша Алеша, поэта и драматурга Ярослава Врхлицкого, доктора Ярослава Франта, издателя Рудольфа Рышавого и др.

Другой возможностью улучшить финансовое положение была продажа картин на выставках. В 1896 году «Слияние душ» стало одной из первых работ Швабинского, представленных на ежегодном мероприятии старейшего объединения чешских художников Krasoumná jednota (1835—1940). Причем этот первый вариант (холст, масло) воспринимался как этюд, второй же, показанный годом позже (перо, тушь), как полностью завершенная работа. В том же 1897 году демонстрировались и были внесены в продажный каталог несколько этюдов, триптих «Желание, блаженство и восторг» и три портрета, в том числе Элы Вейриховой (Круглый портрет, 1897) — музы и будущей жены художника.

Личная жизнь в искусстве

Перипетии личной жизни великих чаще всего оказываются сюжетами мемуаров их близких или публикаций в прессе желтоватого оттенка. Но в данном случае взаимоотношения художника с женщинами так прочно вплетены в его творчество, что обойти эту тему невозможно.

В 1895 году на Этнографической чешско-словацкой выставке в Праге Макс познакомился со своей будущей женой — семнадцатилетней Элишкой Вейриховой, которая пригласила его провести несколько дней в кругу своей семьи. Ее родители как раз купили дом в деревушке Козлов, затерянной в холмистой сельской местности Чешско-Моравского нагорья между Чешской Тршебовой и Литомышлью. Несколько дней превратились в пару десятков лет: Макс вошел в семейство Вейриховых, проводил в тех краях почти каждый летний отпуск. Это время стало поворотным в его личной и творческой жизни.

Эла была вторым ребенком в состоятельной семье австрийского железнодорожного служащего Рудольфа Вейриха и его жены Йозефы. Ее мать писала небольшие рассказы на тему деревенской жизни и занималась переводами. Младший брат Рудольф был художником, старший Карел — пианистом и преподавателем музыки. Макс, выросший в бедности и постоянной необходимости решать насущные бытовые проблемы, оказался в материально и культурно совершенно иной среде. Достаток, доброжелательная семейная атмосфера, дивная природа действовали на него вдохновляюще, он много и плодотворно работал, особенно над портретами. Элу художник увековечил в знаменитых символистских полотнах «Розовый портрет» (1898) и «Бедный край» (1900), где органично сочетаются монументальность и интимность. К сожалению, во время землетрясения в Сан-Франциско была утрачена удостоенная золотой медали Академии картина «У ткацкого станка» (1909), на которой также была запечатлена Эла. Судя по сохранившимся литографиям, эскизам и отзывам современников, это и правда была выдающаяся работа мастера.

Создавая портреты Вейриховых, как индивидуальные, так и групповые, Швабинский писал своего рода изобразительную семейную сагу. Нельзя не заметить, как из темных, слабо освещенных помещений его модели перемещаются на свет, как все более разнообразной становится цветовая палитра: «Бабушка в шали» (1903), «Желтый зонтик» (1908), «Большой семейный портрет» (1909), «Малый семейный портрет» (1912). Пребывание Швабинского в Козлове увековечено также в сграффито «Жница» (1910) на фасаде хуторского дома. А на фронтоне флигеля, где Макс оборудовал себе кабинет и мастерскую, изображена сцена получения даров св. Вацлавом — совместная работа с Рудольфом Вейрихом и графиком Отакаром Ванячем. Последний раз Швабинский приезжал в Козлов в 1919 году на похороны тестя.

…Встреча студента Академии живописи и юной Элишки, по воспоминаниям приемной дочери художника Зузаны Швабинской, стала «любовью с первого взгляда. Эла вдохновила его на создание картин, которыми он впоследствии прославился». Они поженились в 1900 году и производили впечатление дружной и благополучной пары. Во всяком случае, таковой они до поры виделись дочери Рудольфа: «К нам приезжали дядя Макс и тетя Эла в коляске, запряженной одной или двумя лошадьми, и мы вместе ездили на пикники... Впрочем, это продолжалось недолго, и папа стал ездить в Козлов один, только со мной... без мамы. Я запретила себе спрашивать, почему она больше не ездит в Козлов».

Речь идет о летних месяцах после 1914 года, когда, похоже, и начались романтические отношения жены Рудольфа — Анны Прохазковой с ее шурином Швабинским. Причина семейного разлада практически мгновенно и очень наглядно отразилась в его творчестве: уже тогда на картинах и гравюрах вместо Элы стала появляться другая модель — Анна. Впервые — на литографиях «Камелия» и «В лесу» (1912), затем в знаменитом цикле из четырех гравюр на дереве «Райская соната» (1917—1920), буквально кричащих о радостях любви. На них автор изобразил себя Адамом, а Анну — Евой.

Неофициально оба брака распались в 1919 году, но развод Макс получил лишь в 1923-м, подтвердил документально в 1930-м, а узаконить свои отношения с Анной смог только 1931-м. Они прожили вместе до ее смерти от сердечного приступа в 1942 году, а в 1945-м Швабинский официально удочерил Зузану. С первой женой Максу удалось сохранить приятельские отношения, и он очень помог Эле, когда та после войны вернулась из заключения. В крупнейший женский концлагерь нацистской Германии Равенсбрюке она попала после ареста за участие в Сопротивлении и укрывание в Козлове антифашистов.

Признание вне времени и обстоятельств

Живопись и гравюры на дереве, первый портрет президента Т. Г. Масарика и мозаики для Национального памятника на Виткове, рисунки для витражей в соборе св. Вита, экслибрисы и книжные иллюстрации, эскизы почтовых марок и банкнот — Швабинскому было подвластно многое. И многое позволено, ведь мастер оказался в числе очень немногих художников-модернистов, относительно благосклонно принятых коммунистическим режимом. Но его талант был признан гораздо раньше: Максимилиан был одним из основателей объединения художников Hollar и членом сообщества Mánes, куратором пражской Moderní galerie, членом ассоциации венских художников Hagenbund и французского Société nationale des Beaux-Arts. Кроме того, он стал почетным доктором Масарикова университета в Брно, в 1932 году был утвержден пожизненным почетным профессором Высшей школы прикладного искусства в Праге, в которой долго преподавал и восемь раз был ректором. Кавалер Ордена Республики и ордена Почетного легиона, член-корреспондент Real Academia de Bellas Artes в Мадриде и L'Institut National de France, лауреат итальянской правительственной премии за коллекцию офортов — это лишь самые громкие из титулов выдающегося художника.

Швабинскому не было и тридцати, когда 1901 году он получил первую премию Чешской академии наук и искусств и стал ее член-корреспондентом. За ней последовала золотая медаль на всемирной выставке в Санкт-Петербурге в 1904-м. Профессорское звание в пражской Высшей школе прикладного искусства ему присваивают в 1910 году, тогда же он создает там кафедру графики и руководит ею до 1927 года. Популярность художника и признание его культурной значимости были столь очевидны и велики, что в честь 50-летия 14 сентября 1923 года Швабинский был назван почетным гражданином родного города. И одна из набережных Моравы в Кромержиже получила его имя.

В 1931 году художник был удостоен Большой ежегодной премии Чешской академии наук и искусств за монументальное полотно «Жатва», которое сейчас украшает парадный зал ратуши в его родном городе. Моделью для ее центральной фигуры вновь становится Анна. В 1930-х гг. Макс получил и выполнил заказ на эскизы для трех монументальных витражей в соборе св. Вита — «Страшный суд», «Сошествие Святого Духа» и трехчастное окно за алтарем со св. Троицей. «К сожалению, завершение работы совпало с началом Второй мировой войны, и поэтому логично, что должного внимания в то время она не удостоилась», — полагает искусствовед, специалист по творчеству Швабинского Яна Орликова. Это же относится и к следующему крупному проекту художника — четырем мозаичным панно на стенах Национального мемориала на Виткове.

Годы оккупации художник провел в Праге и частично в Козлове. О его творчестве в тот период известно крайне мало, но предполагается, что Макс Швабинский был автором эскиза «Почетного щита Протектората Богемии и Моравии с орлом св. Вацлава» (Svatováclavská orlice) — специальной награды протектората, учрежденной менее чем за год до окончания войны, по-видимому, для поддержания снижающегося морального духа должностных лиц. Впрочем, согласно найденным документам, предложенный Швабинским в 1942 году первый вариант был категорически отвергнут Гейдрихом как слишком «патриотичный и государственный».

Любопытно, что никакого даже формального наказания за сотрудничество с оккупационными властями Швабинский не понес. Напротив, художник, чья творческая личность формировалась еще в империи, а популярность достигла пика в годы Первой и Второй республик, оказался весьма востребован коммунистическим режимом. Вероятнее всего, чиновников от культуры очень устраивало неприятие Швабинским авангардизма. Даже будучи куратором Галереи современного искусства, он открыто заявлял, что новые веяния с их беспредметностью, резкостью линий, «сыростью» красок входят в противоречие с собственно искусством, являются его противоположностью. «Он был убежден, что грядет упадок искусства, фактически его конец. Воспитанный Пирнером, Швабинский был традиционалистом и консерватором, классиком, сторонником реалистического, понятного», — пишет Орликова.

В 1945 году указом председателя правительства Чехословакии Зденека Фирлингера Швабинскому было присвоено звание «народный художник» в знак признания его выдающейся творческой деятельности. Некоторые исследователи полагают, что созданный им в 1950 году портрет расстрелянного в 1943 году чехословацкого коммуниста, журналиста-антифашиста Юлиуса Фучика стал ответным благодарственным жестом, подтвердил приверженность художника идеалам социализма и сделал его официальной фигурой коммунистического искусства. За эту работу, вскоре ставшую культовой, в 1951 году он был удостоен Чехословацкой премии мира. Впрочем, портрет был всего лишь одним из множества выполненных Швабинским на заказ и предназначался лично для Густы Фучиковой, жены Юлиуса. Сам художник считал его проходной работой, а вовсе не венцом своего творчества. Но властям было удобнее использовать талант, общественный вес и репутацию Швабинского для борьбы с современным искусством и утверждения правильности идеологии, приверженцем которой (как, впрочем, и никакой другой) художник не был.

До конца своих дней Максимилиан Швабинский жил в пражском районе Бубенеч, лишь летом перебираясь на дачу в Ходове. Скончался 10 февраля 1962 года в возрасте 89 лет. Похоронен на Вышеградском кладбище в Праге.

Литература

Švabinská Z. Světla paměti. Praha, 2012

Brabcová-Orlíková J. Max Švabinský: ráj a mýtus. Praha, 2001

Páleníček L. Ela Vejrychová — Švabinského první múza. Kladno, 1978

Páleníček L. Max Švabinský, Život a dílo na přelomu epoch. Praha, 1984

Clegg E. Art, design and architecture in Central Europe 1890—1920. Yale University Press, New Haven, 2006