Лауреат Четвертого и Пятого международного конкурса имени М. Волошина (2006, 2007), лауреат фестиваля «Киевские лавры» (2008), дипломант конкурсов «Сетевой Дюк» (2000), «Заблудившийся трамвай» (2007), а также ряда премий, в том числе премии им. Иосифа Бродского (2008), специальной премии «Московский счет» (2007), премии Antologia (2008), Русской премии (2010). Специальная премия Literaris (Австрия) за книгу «Семейный Архив» в переводе на немецкий (Wieser Verlag, 2011). Стихи переведены на английский, немецкий французский, голландский, болгарский, финский, грузинский и итальянский языки. Переводит с украинского, английского, белорусского и грузинского языков.

С самого начала событий на Майдане Борис Херсонский занял ярко выраженную гражданскую позицию — против диктатуры, за Украину. Это немедленно отразилось в его творчестве. Борис дал множество интервью, в которых недвусмысленно заявлял о своих взглядах. Одним из следствий этого стало получение многочисленных обвинений и угроз — вплоть до угрозы быть повешенным на центральной площади Одессы; а в феврале этого года у дверей квартиры, в которой он жил ранее и до сих пор прописан, прозвучал мощный взрыв.

После событий 2 мая 2014 года в Одессе Борис Херсонский вошел в число координаторов Форума одесской интеллигенции, одной из задач которого стала попытка объединения расколовшегося гражданского общества города.

Зачистят площадь замоют пятно на странице
новейшей истории им легко притвориться
что колокола звонили и дымило кадило
а больше у нас никогда ничего не происходило

была нарядная елка и карнавал новогодний
веселые добрые маски обитателей преисподней
были головы в шлемах и ноги в тяжелых ботинках
все было как нарисовано на нелепых картинках

акварелью и карандашами дети расцветят раскраску
красным лужицу крови зеленым военную каску
черным тоску и горе серым течение будней
чем ужасней история тем она неподсудней

Мы встретились с Борисом Херсонским 3 июля, на следующий день после взрыва кафе «У Ангеловых», на импровизированном концерте прямо у разрушенных взрывом окон и дверей. Кафе взорвали уже второй раз — хозяева широко известны своей патриотической позицией. Идея провести концерт возникла мгновенно после того, как в городе узнали о произошедшем — нужно было помочь собрать деньги на ремонт. Литераторы и музыканты выступали по очереди, публика перегородила улицу, зрители стояли даже на балконах соседних домов. Я выступал сразу после Бориса Григорьевича; одесситы подходили к нему и благодарили. Если одесситу задать вопрос о том, кто в городе поэт номер один, сомнений ни у кого не возникнет.

— Борис Григорьевич, прошло уже полтора года с момента победы Майдана. Что изменилось в стране за это время? Изменилось к лучшему и, наоборот, к худшему?

— Полтора года — срок небольшой. Главный позитивный факт состоит в том, что мы избавились от позорной, антиинтеллектуальной, криминализованной власти. Это еще не изменения, но это возможность позитивных перемен. Отдельно скажу — если бы не Революция Достоинства, в Украине бы действовали диктаторские законы, которые делали бы развитие гражданского общества и демократии невозможным. Кроме того, Украина на долгие годы была бы привязана к путинской России, став фактически ее сателлитом. Незавидная участь. Мы и так долгое время оставались на коротком поводке энергоносителей…

Проще сказать, что мы потеряли. Аннексия Крыма. Образование на территории Украины двух пророссийских «народных республик». Необъявленная война, унесшая тысячи жизней. Проблема беженцев. Обнищание населения. Это высокая цена за достоинство и европейский выбор. Непомерно высокая. Но она заплачена, и теперь главное — продолжать идти в выбранном направлении, несмотря ни на что.

Значит, кто-то должен стоять на морозе под небом, а с неба
не дождешься ни белого голубя, ни просто белого снега, 
который бы освятил и немного согрел
всю темень и холод, весь страх и надежды стоящих вплотную тел,
все молитвы стоящих вплотную душ, попавших под артобстрел.

Значит, кто-то должен стоять за себя и за нас, по стойке
«вольно», поскольку «вольному воля» способствует стройке
баррикад, что костью в горле у тирании торчат, 
кто-то должен глотать костров свободы угарный чад, 
не надеясь на благодарность от детей и внучат.

Трудно увидеть, что над ними, как и над их отцами, 
летают ангелы с мученическими венцами,

для венцов найдется немало лихих, неповинных голов. 
Апостолы-рыбари! Вот идет косяком улов.
В начале было Слово и больше не надо слов.

— Есть распространенная теория о том, что для позитивных перемен в обществе должно быть хотя бы пять-семь процентов людей, мыслящих по-новому и готовых менять страну. Как вы считаете — есть ли в Украине эти люди? Есть ли они в Одессе?

— Собственно, кто нам считает, как гласит одесский анекдот. Дело не в количестве людей, а в их реальной способности что-то изменить. А это напрямую зависит от той позиции, которую занимает человек в иерархии влиятельных людей. Состоятельных людей. Состоявшихся людей. Да пусть миллионы обнищавших граждан Украины захотят перемен, но у них в руках нет реальных рычагов влияния, кроме автоматов Калашникова и бутылок с коктейлем Молотова (если кто-то будет заинтересован в раздаче орудия и боеприпасов) — не лучшие средства для изменения ситуации. А несколько олигархов вполне могут повернуть страну в новом направлении. Но будут ли они думать при этом о стране или о своих доходах? Вопрос риторический. Об Одессе. Лозунг правильного одессита — мы приспособимся ко всему и останемся при своем. Мы очень консервативны и эгоистичны. И, что очень важно, почти неспособны к действиям в команде. По команде — еще куда ни шло, а вот в команде — увольте. Мы общество самых лучших одиночек. Мы будем давать мастер классы, ничего еще не достигнув. Ну что поделаешь — такой мы народ.

— С момента назначения Михаила Саакашвили губернатором, а точнее — председателем Одесской областной государственной администрации, — внимание всех СМИ не только внутри страны, но и во многих странах мира приковано к Одессе. Ваше мнение — это назначение позитивно для Одессы и одесситов? Если да — что, по вашему мнению, должен в первую очередь сделать Саакашвили и готовы ли одесситы его поддержать?

— Одесса город женственный и немного истероидный. Она любит привлекать к себе внимание, ощущать себя центром Вселенной. Отсюда вывод — все, что привлекает внимание к нашему городу, полезно для него. В частности — назначение Саакашвили с его репутацией решительного реформатора, борца с коррупцией и, что для Одессы и одесситов важно — с его обширными связями с зарубежьем. Саакашвили контактный, энергичный и оптимистичный человек, который умеет привлечь к себе симпатии. И значительная часть одесситов искренне приветствовала его — достаточно вспомнить овацию, которую устроили ему жители города на открытии кинофестиваля. Но думаю, что у него есть немало противников, не громких, а почти подпольных — это круг «заинтересованных лиц», для которых изменения — острый нож, слишком хорошо они приспособлены к нынешней ситуации. Для того чтобы провести реформы, Саакашвили придется испортить отношения со многими людьми — влиятельными и мстительными.

— С самого начала Революции Достоинства творческие люди в стране разделились на две группы — одни заняли четкую проукраинскую позицию, другие осторожно молчат и ждут, чем все закончится. Вы, безусловно, принадлежите к первым. На страничке Википедии о вас гражданская позиция идет особым разделом. Как вы считаете, для творца — поэта, музыканта, художника — важна гражданская позиция?

— Не я писал свою страничку в Википедии. И, кстати, не знаю, кто ее создал. Но то, что этот человек выделил мою гражданскую позицию в отдельный раздел, показывает, что речь идет о чем-то важном. Не для творца, поэта, а для человека, имеющего совесть и чувство справедливости, то, что Абрахам Маслоу называет высшими потребностями, метапотребностями. А в творчество позиция гражданина входит опосредованно. Входит как часть внешней и внутренней реальности. Процитирую Маяковского: «Это было с бойцами или страной, или в сердце было моем» — так, кажется. В годину испытаний мы ощущаем слияние с происходящим, просто физически невозможно стоять в стороне или свободно парить над схваткой. Тот, кто молчит — боится. Что-то ощущает. Что-то предвидит. Чего-то ждет. На всякий случай.

Трусость — не лучшее человеческое качество. Я долго проявлял сдержанность. Но когда на Майдане пролилась кровь — все для меня было решено окончательно и бесповоротно.

Боишься ступить на лед, чтоб не упасть.

В зеркало стыдно смотреть — стар, бородат, плешив,

но пока ты еще способен презирать неправую власть,

ты — жив.

— На состоявшейся недавно в Одессе дискуссии «Культура во время войны», в которой вместе с вами принимали участие писатель Сергей Жадан и художник Александр Ройтбурд, вы высказали парадоксальную мысль о том, что когда говорят пушки, музы должны не молчать, а кричать. Почему?

— Ну, если продолжить метафору — чтобы заглушить голос орудий убийства. Войны и революции убивали писателей, но в эти годы культура развивалась — иначе и быть не могло. Достаточно вспомнить литературу в период Второй мировой войны — и это под властью Сталина! И — седьмая симфония Шостаковича в блокадном Ленинграде… Майдан породил значительное количество книг — документальных, прозаических, поэтических. Мои стихи этого периода вошли в несколько антологий, были опубликованы отдельной книжкой в Санкт-Петербурге. Со стороны издательства это был решительный и рискованный шаг. А дневники 2014 года были изданы отдельной книгой в Киеве, в издательстве «Дух и Литера». Насколько я понимаю, сейчас она переводится на немецкий язык. А на столе у меня лежит «Дневник Майдана» — документальная книга Андрея Куркова.

В сущности человек есть мишень для стрелка

чемпиона гада почетного сына полка

в сущности человек от рождения взят на прицел

в уши шепчет голос смывайся покуда цел

и человек смывается и стирается до нуля

вспоминает что Бог говорил ему яко еси земля

и в землю отыдеши как же он раньше мог

позабыть что сказал ему при рождении Бог

в сущности человек чернозем глинозем

в сущности он песчаник мы его не спасем

пусть бежит пусть торопится под шутовским колпаком

встретим сделаем вид будто парень нам не знаком

— Вы начали писать стихи на украинском языке. Это расширение языковых границ и возможностей для самовыражения, дань моде или осознание себя как украинского поэта?

— Не совсем так. Я начал переводить свои стихи, которые первично написаны на русском языке, на украинский. Мне и раньше доводилось переводить стихи разных поэтов, в основном — с украинского на русский, но иногда и с русского — на украинский. Эта работа всегда требовала — и требует сейчас — напряженной работы, совершенствования моего украинского. У меня на столе несколько фундаментальных словарей. Я ежедневно читаю и перевожу украинские тексты. Но для того чтобы писать прямо на украинском, нужен иной уровень владения языком. Когда-нибудь, если буду жив, надеюсь достигнуть этого уровня.

— Одесса этим летом внезапно ожила. Море туристов, гостиницы, пляжи и кафе заполнены до отказа. Создается ощущение, что и одесситы, и туристы уже не боятся взрывов, которые продолжают звучать. Что это — вытеснение? Люди устали бояться? Как вы считаете, оправился ли город после 2 мая или эта травма — и вызванный ею раскол в обществе — надолго?

— Я думаю, что Одесса в целом достаточно равнодушный город и ей приходилось сбрасывать с себя и иные травмы, куда более серьезные. Десять тысяч евреев было сожжено в артиллерийских складах, сотни заложников были повешены на Александровском Проспекте и в других районах города. Одесса десятилетиями обходилась без мемориалов в честь погибших. И теперь, когда эти мемориалы появились, мы можем смело сказать — это самые незаметные памятники в городе. Но думаю, что для друзей и близких тех, кто погиб в Доме Профсоюзов, трагедия Второго мая будет незаживающей раной. Это подлинная трагедия. Однако когда происшедшее объявляют «Одесской Хатынью», сравнивают с Холокостом, называют геноцидом, мне хочется кричать — не манипулируйте человеческим горем. Проведите расследование, наконец! Назовите виновных!

Все любят войну, в которой почти никто не погиб. 
Толпятся на площадях и кричат гип-гип-ура,

и еще раз — гип-гип-ура, и снова — гип-гип-ура!

я — старый мальчик, я это видел вчера.

Будь я ребенок, я б тоже скакал, закусив губу,
но я — старый мальчик, я видел все это в гробу,
в белых тапочках, в царской мантии, в золотой мишуре. 
Будь я маленький мальчик, я бы в это играл во дворе.

Но я — старый мальчик, я видел эту толпу.
У отчизны звезда не там, где положено, а во лбу, 
отверстие влажное — до самых височных долей. 
Хорошо, когда есть стена, а у стены — мавзолей,

хорошо, когда классная площадь во-от такой ширины, 
что на ней может столпиться худшая часть страны. 
Взгляд толпы не различает зарево и зарю.
Я — старый мальчик. Знаю, о чем говорю.

— Вашу книгу «Месса во время войны», посвященную событиям на Майдане и войне на Востоке, издали в прошлом году в Санкт-Петербурге. Какова была реакция российских читателей и критиков — и, соответственно, украинских?

— Читателей — прекрасная. Меня особенно радует поддержка моих друзей — поэтов, творчество которых я высоко ценю. Стихи из книги уже переведены на несколько языков. Реакция критиков? Ну, в России меня часто называют нацистом и говорят, что мне аплодирует из могилы сам Геббельс. В ответ на этот чудовищный вздор издательство объявило конкурс на лучшее прочтение моих стихотворений из этой книги. Я уже говорил, что для издательства эта публикация — мужественный и рискованный шаг. Сейчас, если журналы, издаваемые в России, заказывают мне материалы, они просят: «Никакой политики!» Обычно ответом на эти просьбы с моей стороны является прекращение сотрудничества. Думаю, что и редакторы при этом испытывают некоторое облегчение.

чем чаще я получаю
предупреждения издателей
литературных журналов
о том что присылаемые мною стихи
должны быть свободны от политики
и нужно считаться с реальностью

тем чаще я думаю 
нужно посчитаться с реальностью
как можно скорее
прежде чем свобода от политики
не превратится в позорное рабство
прежде чем благоговение перед жизнью
не превратится в раболепие перед пиджаком и галстуком
прежде чем личная охрана репутации политика
не применит оружие массового вырождения

— Говорят, что миф об Одессе больше самой Одессы. Тем не менее, наш город знают и любят в разных уголках планеты. В чем необычность и оригинальность Одессы? И что, по-вашему, нужно предпринимать, чтобы эти необычность и оригинальность не исчезли?

— Как любой миф, Одесский миф — это как сказка: ложь, да в ней намек. Сегодня этот миф рушится, и мне его не жаль: слишком много в нем романтизированной уголовщины и пошлости. Я об этом много писал и говорил. Хуже другое — быстрыми темпами разрушается сама старая Одесса. Гибнут лучшие исторические здания. Строятся фантастические уродливые высотки. Самое печальное, что одесситы в худших традициях равнодушны к происходящему.

Прозрачный воздух проясненный ветром.
Обрывки облаков летят Бог весть куда.
Им — все равно. В Господнем мире светлом
все движется, не ведая стыда.

Нагие лепестки и золотые травы,
деревья стройные — к вершине от корней,
журчащая вода без привкуса отравы,
прохладная земля и жаркий огнь под ней.

И на прощанье сладко человеку
глядеть, как, зябко поводя плечом,
богиня Памяти, смущаясь, входит в реку
забвения, не помня ни о чем.

— Борис Григорьевич, в вашем стихотворении «Вписываем главу в историю новых времен» — одном из самых моих любимых — есть строки: «Со временем это будет страница, позднее — абзац или два. Ученик у доски не вспомнит ни дат, ни имен». И все же — жертвы не напрасны? Оно стоит того?

— Вопрос о том, стоит или не стоит, нужно было обдумывать до того, как события начались. Сейчас мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы жертвы не оказались напрасными. Они достаточно велики. И, говоря честно, меня сейчас беспокоит не учебник истории двадцать пятого века.... Скорее — то, что произойдет сегодня совсем рядом с нами или просто — у нас. Через призму веков самые значительные события мельчают и становятся малозаметными...

Вписываем главу в историю новых времен.

Со временем это будет страница, позднее — абзац или два.

Ученик у доски не вспомнит ни дат, ни имен,

Информация в голове — что в речке плотва.

Только вспомнятся выстрелы, взрывы, костры в ночи,

крики "слава!", тела убитых — страшно смотреть.

Учитель скажет — а ну садись и учи!

Страница сто сорок шестая, верхняя треть.