27 июня по приказу командующего фронтом генерал-полковника Федора Кузнецова Трухин выехал из Резекне на Екабпилс для наблюдения за отступлением. Генерала сопровождали его адъютант старший лейтенант Тимофеев и сержант, машину вел красноармеец Мудров. В то же время на Екабпилс двигались части 1-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Фридриха Кирхнера, и на развилке южнее Екабпилса Трухин и его спутники напоролись на моторазведку 4-го разведывательного батальона. Две немецкие бронемашины расстреляли автомобиль, после чего Трухин приказал всем бежать в лес. Сержант и адъютант погибли под обстрелом, раненный в бедро шофер добрался до чащи, а Трухин спрятался во ржи. Мудров отлежался в лесу, сделал себе перевязку и через сорок минут попытался отыскать генерала, но найти его не смог. Добравшись до своих, Мудров узнал, что Трухина расстреляли литовские повстанцы.

6 октября 1941 года генерал-майор Федор Трухин приказом № 090 Главного управления кадров Наркомата обороны был исключен из списков комсостава РККА как пропавший без вести.

В поисках мотивов

Трухин не пропал без вести.

Немецкая бронемашина подъехала к тому месту, где находился вооруженный пистолетом генерал… «Воин Красной Армии даст скорее вырвать сердце, лучше погибнет смертью храбрых, чем сдастся в плен и изменит этим своей Родине», — утверждали советские политработники. Однако Федор Иванович в последний момент не стал пускать себе пулю в висок. Примерно так же поступили и многие другие плененные генералы, не застрелился и сын Сталина старший лейтенант Яков Джугашвили, взятый в плен в гражданской одежде. Теоретически Трухин мог открыть огонь из пистолета по бронемашине — и закончить жизнь героическим самоубийством. Но он не стал делать и этого.

Зимой 1946 года следователь контрразведки СМЕРШ Коваленко оформил протокол с показаниями Трухина: «Я струсил. Застрелиться не хватило мужества, а оказать немцам сопротивление я побоялся, как бы меня не убили, я решил лучше сдаться в плен, чем быть убитым». Вместе с тем «признательные» протоколы допросов органов СМЕРШ и МГБ — источник специфический, ведь следователю требовалось подчеркнуть трусость «предателя и врага народа». Однако образ «трусливого генерала» плохо соответствует портрету конкретного человека. Напомним первую аттестацию Трухина в Красной армии: «Образцовый командир, неоднократно личной храбростью увлекал красноармейцев, благодаря чему блестяще выполняет боевые приказы».

Скорее всего, подлинная разгадка выбора плена, а не самоубийства заключалась в драматическом жизненном опыте. Его составляли удушливая действительность с человеческими трагедиями, репрессии в отношении родных и сослуживцев, внутренний конфликт с властью и многолетнее одиночество, отрицание сталинской системы и неприятие большевизма. Бывшая студентка Ленинградского университета Вера Пирожкова, оказавшаяся летом 1941 года в псковской оккупации, описывала этот поведенческий феномен так: «Если человек замурован в могильном склепе и начинает задыхаться от недостатка кислорода, то, услышав, что кто-то ломает стенку склепа, он бросится к дыре, чтобы вдохнуть свежего воздуха, не спрашивая, кто именно сломал стену, благородные спасатели или же грабители могил». Так стоило ли ради Сталина пускать себе пулю в висок?..

Гласность за колючей проволокой

На допросе Трухин назвал свое имя, звание, должность, цель поездки и выразил сомнение в быстрой победе Вермахта над Красной армией. Из немецкого источника следует, что на вопросы военного характера генерал отвечать отказался. 19 июля Трухина доставили в офлаг № 62 (XIII-D) в баварском Хаммельбурге, где он получил № 49. Здесь содержались несколько тысяч пленных командиров, в том числе большая группа советских генералов: Иван Благовещенский, Евгений Егоров, Дмитрий Закутный, Ефим Зыбин и другие.

Среди пленных бурно обсуждались причины поражений, шли горячие споры о последствиях революции и гражданской войны, коллективизации, репрессиях и сталинской системе. В безликой, на первый взгляд, массе «партийных» и «беспартийных» большевиков, с фальшивым энтузиазмом демонстрировавших власти свою лицемерную лояльность и преданность, на самом деле скрывались травмированные многолетней ложью и принудительным молчанием очень непохожие люди. Они отстаивали разные точки зрения на прошлое, настоящее и будущее, и нередко — диаметрально противоположные. За колючей проволокой развязались языки. «Мы заметили, что становимся другими людьми. Я и мои товарищи в первый раз смогли откровенно поговорить друг с другом», — признавался генерал-майор Михаил Снегов.

Лагерная полемика 1941 года в какой-то степени предвосхитила хрущевскую «оттепель» и горбачевскую гласность. Среди пленных нашлись сторонники Ленина и противники Сталина; противники и Ленина, и Сталина; защитники Советского Союза, бухаринцы, троцкисты, верные сталинцы; люди, близкие по взглядам к меньшевикам, эсерам и кадетам; русские и украинские националисты; сторонники Февральской революции, возрождения казачества, единого Российского государства и разделения СССР на национальные республики; антисемиты и интернационалисты; верующие, агностики и атеисты; бывшие чины Белых армий и красные командиры, и даже отдельные монархисты. Вместе с тем большинство пленных осуждали террор НКВД и колхозную систему. С другой стороны, богатый опыт советской жизни предполагал умение с легкостью менять свои взгляды в зависимости от обстоятельств, поэтому были среди пленных и колебавшиеся, и приспособленцы, желавшие выжить.

Жаркие дебаты шли и по вопросу об исходе войны. Осенью 1941 года сталинский режим казался обреченным, но даже его убежденные противники признавали, что на стороне Сталина пространство, время, ресурсы (о которых немцы имели очень смутное представление), помощь союзников и… германская политика. Трухин сблизился с Закутным и стал одним из наиболее заметных генералов с резко антибольшевистскими взглядами. Революцию дворянин Трухин принимал, но только Февральскую. Он по-прежнему считал маловероятным быстрое поражение СССР, полагая, что немцы не смогут обойтись без создания альтернативного правительства и русской антисталинской армии.

В немецких лагерях

В октябре 1941 года группа пленных во главе с военюристом Семеном Мальцевым и младшим лейтенантом Сергеем Сверчковым создала в Хаммельбургском лагере Российскую народно-трудовую партию (РНТП). Трухин вошел в президиум партии и разрабатывал материалы о военном отделе РНТП. Комендатура разрешила «трудовикам» встречаться с эмигрантами. Так Трухин познакомился с архимандритом Иоанном (Шаховским) и иереем Александром Киселевым, приезжавшими из Берлина. Под их влиянием он вспомнил юношеский опыт церковной жизни и снова стал молиться. После одного из посещений клириков у Трухина появилась маленькая иконка Курской Божией Матери. «Он не ложился спать, не помолившись», — вспоминал майор Сергей Шейко.

Зима 1941/42 годов была самой тяжелой: с осени 1941-го и до весны 1942-го погибло более половины от общего числа советских военнопленных, скончавшихся за всю войну. Тиф не щадил ни сторонников, ни противников Сталина. Трухин работал в похоронной команде; когда хватало сил — читал «трудовикам» лекции. При этом опыт РНТП оказался неудачным, во многом вследствие вождистских амбиций Мальцева, желавшего строить партию по большевистско-нацистскому образцу. В ту же зиму немцы начали предлагать образованным пленным преподавать на курсах по подготовке административных кадров для оккупированных территорий СССР. Трухин согласился и в марте 1942 года прибыл в лагерь Вустрау под Берлином.

Учебная часть Вустрау находилась в руках членов Национально-Трудового Союза (НТС) нового поколения, на которых Трухин произвел сильное впечатление. «Федор Иванович был замечательный человек, прекрасный, большого благородства. Убежденный антикоммунист», — вспоминал о нем Роман Редлих. По рекомендации Дмитрия Брунста, Владимира Поремского, Романа Редлиха и других «новопоколенцев» Трухин стал старшим офицером в соседнем учебном лагере Циттенхорст. Оба лагеря насчитывали до пятисот курсантов; здесь, по словам Закутного, «концентрировались антисоветские кадры». По воспоминаниям Редлиха, Трухин «завел справедливость в раздаче супа», боролся с произволом лагерной полиции и добился от комендатуры других послаблений для соотечественников.

Споры о будущем России продолжались. Трухин, по одному из свидетельств, считал, что Россия после уничтожения сталинщины станет «национально-буржуазным государством». В разговорах с немцами он продолжал настаивать на необходимости создания русской антибольшевистской армии. «Отобранные должны быть лица, любящие Россию, осознающие весь вред и преступность большевизма, сознательно идущие на борьбу с ним», — писал генерал в одной из своих докладных записок в мае 1942 года. Однако подобные предложения решительно противоречили гитлеровским установкам и целям войны на Востоке.

Дабендорф

Первого сентября 1942 года Трухин был освобожден из плена и остался преподавать в Циттенхорсте, где он читал курсы «Россия и большевизм», «Земельная политика советской власти» и другие лекции. Перспективы наступления на южном крыле Восточного фронта генерал оценивал скептически: с его точки зрения, немцам не хватало сил и ресурсов для развития операций в глубине такого огромного пространства.

В Берлине Редлих познакомил Трухина с председателем НТС Виктором Байдалаковым и идеологом организации Кириллом Вергуном, который до войны руководил «новопоколенцами» в Чехословакии. Под влиянием эмигрантов генерал вступил в НТС, принял активное участие в разработке «Схемы национально-трудового строя», а позднее стал членом Исполнительного бюро и Совета Союза. В то же время в Москве органы НКВД возбудили против Трухина уголовное дело по обвинениям в переходе на сторону врага, антисоветской агитации и формировании «русской народной армии». 8 декабря члены Военной коллегии Верховного суда СССР во главе с армвоенюристом Василием Ульрихом заочно приговорили Трухина к расстрелу.

Зимой 1943 года защитники «акции Власова» в Генеральном штабе ОКХ во главе с полковником Рейнхардом Геленом и подполковником графом Клаусом фон Штауффенбергом добились организации учебного центра РОА в Дабендорфе под Берлином. Его немецким начальником стал капитан Вильфрид Штрик-Штрикфельдт — участник Белого движения на северо-западе России. Формально школа выпускала русских пропагандистов для Восточных войск Вермахта. Однако на деле генерал-лейтенант Андрей Власов и его соратники получили возможность для подготовки своих офицерских кадров.

Преподаватели школы были представителями «подсоветской» интеллигенции, а учебная часть находилась под сильным влиянием НТС. В феврале на квартире Байдалакова Трухин познакомился с Власовым и с тех пор стал одним из руководителей движения, которое нацисты упрямо сдерживали и стремились свести к узкой пропагандистской акции. Однако власовцы продолжали требовать создания реальной армии и политического центра с провозглашением антисталинской программы, отвергавшей не только большевизм, но и гитлеровскую колонизацию.

В конце марта Трухин возглавил учебную часть Дабендорфской школы. Ее русский начальник генерал Благовещенский разочаровался в перспективах сотрудничества с немцами и бездействовал, но Трухин энергично взялся за дело. Он подобрал толковых офицеров, включая белоэмигрантов из РОВС, и использовал связи НТС для привлечения нужных преподавателей. С точки зрения генерала Эрнста Кестринга, Дабендорф представлял собой «место, где под прикрытием лояльности по отношению к нам и признания необходимости сотрудничества с нами вынашивалась идея великорусскости». На занятиях по истории преподаватели подчеркивали вечевой опыт Новгорода и говорили о непригодности Führerprinzip для управления Россией. Поручик Константин Крылов писал об этом так: «В Дабендорфе, возможно, благодаря стараниям Штрик-Штрикфельдта, был охраняем от немецкого влияния дух свободы. Говорили и думали как хотели и что хотели. В этом, прежде всего, и заключалась сила дабендорфского перевоспитания людей».

В период с августа 1943-го по октябрь 1944 года Трухин занимал должность русского начальника Дабендорфской школы РОА. При нем состоялись 12 выпусков (более четырех тысяч человек); позднее многие из курсантов заняли разные должности в войсках КОНР. Трухин разработал и читал такие курсы, как «Заветы Суворова» и «Офицерская этика». Среди немецких офицеров и власовцев генерал пользовался авторитетом; современники ценили подтянутость, тактичность, знание службы и принципиальность Трухина. Поручик Николай Покровский отмечал: «Самый светлый человек и самый крепкий среди всех руководителей движения. В нем сочетались и ум, и культура, и знание своего дела, и настойчивость, и, главное для генерала, справедливость». Военнослужащих Красной армии удивляло, что Трухин избегал площадной брани и в целом больше походил на царского офицера, чем на сталинского генерала.

Летом 1944 года в Германии гестаповцы начали массовые репрессии членов НТС, разгромив два центра организации. Планировалось ликвидировать и «антинемецкое гнездо» в Дабендорфе, Трухину с группой его офицеров тоже грозил арест. Но угрозу удалось отвести благодаря заступничеству полковника Генерального штаба Весселя Фрейтаг фон Лорингофена, впоследствии застрелившегося после провала заговора 20 июля.

После Праги

Еще весной 1943 года Трухин понимал, что для власовцев время упущено; тем более это стало очевидным осенью 1944 года. Но Власов и Трухин полагали, что до разгрома Германии еще возможно сформировать и объединить вокруг Комитета освобождения народов России (КОНР) как можно больше русских частей и соединений, чтобы перевести их на сторону союзников. Тогда удалось бы сохранить квалифицированные военные кадры для развертывания большой антибольшевистской армии в случае конфликта между Сталиным и англо-американцами. Поэтому Трухин со всей энергией включился в создание Вооруженных Сил КОНР, как называлась власовская армия, формировавшаяся в последние месяцы войны.

14 ноября 1944 года в Праге Трухин подписал Пражский манифест, был избран членом президиума КОНР и наделен полномочиями заместителя Власова по военным делам. Заняв должность начальника армейского штаба, Трухин фактически стал создателем и организатором власовской армии. Сначала он работал в Берлине, а с февраля 1945 года — в Хойберге (Вюртемберг). Его заместителем стал генерал-майор Владимир Боярский, а ближайшим помощником и начальником оперативного отдела — полковник Андрей Нерянин, оба кадровые полковники Красной армии. Ряд должностей в штабе Трухина, где произошло символическое «примирение» белых и красных, заняли бывшие чины Белых армий и РОВС.

Трухин требовал подвергать чистке личный состав, поступавший на формирование, отсеивать криминальные элементы и скомпрометировавших себя лиц, обращал особое внимание на состояние офицерских кадров. Власовцам решительно не хватало вооружения, снабжения и снаряжения, но главное — времени. Тем не менее за считанные месяцы, несмотря на препятствия со стороны нацистов, в обстановке нараставшего хаоса Трухину удалось добиться заметных результатов. С нулевого уровня был развернут армейский штаб со штабными службами и подразделениями, возникли две пехотные и управление третьей дивизии, запасная бригада, четыре противотанковых дивизиона и офицерская школа, кадры технических войск, части и подразделения ВВС. Под Зальцбургом началось формирование отдельного корпуса. В ВС КОНР де-юре вошли полк «Варяг», два казачьих и Русский корпуса.

В конце апреля 1945 года общая численность войск КОНР составила примерно 120 тыс. человек. Были установлены контакты с четниками Драголюба Михайловича, югославянскими монархистами Дмитрия Льотича и словенскими домобранцами Льва Рупника, заявившими о готовности влиться в армию Власова. Однако Германия капитулировала гораздо раньше, чем власовцы успели стянуть и сосредоточить свои разрозненные силы в Австрии и Словении.

Финал трагедии

Пятого мая Трухин вместе со штабом и частями Южной группы (до 20 тыс. человек) находился в Разбодене под Каплице (150 км южнее Праги). К тому времени уже были отправлены парламентеры в войска 3-й армии США, но затем пришел приказ Власова, находившегося при 1-й дивизии генерал-майора Сергея Буняченко, двигаться ему навстречу. Выполнить приказ до возвращения парламентеров Трухин не мог. В то же время начали распространяться слухи о вмешательстве власовцев в Пражское восстание, но Трухин был противником похода на Прагу, считая, что Буняченко должен подтянуться к Каплице, после чего следовало сдаваться американцам. В итоге Трухин отправил под Прагу Боярского, чтобы он доложил Власову обстановку и уточнил приказ.

Однако Боярский не вернулся: в Пршибраме он попал в засаду отряда советско-чешских партизан капитана Евгения Олесинского и был убит вместе с адъютантом подпоручиком Александром Кубековым. 6 мая Трухин решил сам отправиться к Власову, несмотря на возражения старших офицеров; заместителем он оставил генерал-майора Андрея Севастьянова. К тому времени парламентеры вернулись и привезли письменные условия о сдаче. Трухин подписал их, приказав вернуть документ американцам, и уехал под Прагу вместе с немецким майором связи Карлом Оттендорфом и генерал-майором Михаилом Шаповаловым.

Утром 7 мая в Пршибраме вооруженная толпа неожиданно блокировала движение и остановила машины. Сначала казалось, что Пршибрам занят чешскими националистами, а когда власовцы увидели красные флажки и звезды, то даже не успели схватиться за оружие — в итоге партизаны арестовали власовцев и взяли их под стражу. Ночью один из чешских часовых предложил устроить побег, однако Олесинский сменил караулы.

Когда через два дня солдаты Буняченко, спешившие через Пршибрам, освободили арестованных сослуживцев во главе с поручиком Анатолием Ромашкиным, Трухина уже с ними не было. К тому времени Шаповалов вместе с Оттендорфом были расстреляны, а Трухина Олесинский перевез в Добржиш, занятый советскими парашютистами. 11 мая парашютисты передали Трухина сотрудникам контрразведки СМЕРШ 162-й танковой бригады полковника Ивана Мищенко и вскоре отправили в Москву.

При обыске у Трухина изъяли несколько служебных документов и удостоверений, черновики рукописей, фотографии, часы, бумажник и 8357 рейхсмарок — ни золота, ни бриллиантов, ни ковров, ни мехов, которые так любили коллекционировать в побежденной Германии некоторые советские маршалы и генералы, чекисты у него не нашли. За четырнадцать с половиной месяцев Трухина допрашивали 27 раз, причем несколько раз — с очень большими перерывами между допросами, от пяти до десяти недель. Он был одной из центральных фигур обвинения, и с ним работали особенно настойчиво. Однако запланированный открытый судебный процесс, который готовил начальник СМЕРШ генерал-полковник Виктор Абакумов, так и не состоялся… Вероятно, существовали никому не нужные риски антисталинских заявлений со стороны некоторых «подсудимых».

23 июля 1946 года члены Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным приговорили Андрея Власова, Василия Малышкина, Федора Трухина, а также девять других генералов и штаб-офицеров войск КОНР к смертной казни. 30—31 июля состоялся «судебный процесс» Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством генерал-полковника юстиции Ульриха. «Судебные заседания» за два дня заняли более 14 часов, но весь протокол «процесса» уместился всего в 38 машинописных страниц. Объявлению предрешенного приговора предшествовало «совещание» членов коллегии на протяжении семи часов, вероятно, с целью морального давления на подсудимых. Ночью 1 августа Ульрих огласил приговор Политбюро: всех подсудимых лишить советских воинских званий и подвергнуть смертной казни через повешение с конфискацией личного имущества. В ту же ночь их повесили в тюрьме, останки кремировали и захоронили на Донском кладбище.

Часы костромского дворянина Федора Трухина отошли в пользу советского государства. А окончательный суд над ним принадлежал Богу.