Ученик Ключевского

Детство Александра прошло в Оренбурге, где его отец служил в администрации генерал-губернатора. Еще в гимназические годы под влиянием преподавателя истории Н. Е. Северного и под впечатлением от книги В. О. Ключевского «Боярская дума Древней Руси» он определился с выбором будущей профессии.

В 1884 году Александр Кизеветтер поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Выбор учебного заведения он сам объяснял просто: «...к Москве меня притягивало, словно магнит, имя Ключевского...»². Кизеветтер вспоминал, что лекции Ключевского пользовались чрезвычайной популярностью среди студентов всех факультетов: «Тогда все скамейки были переполнены и все пространство между скамейками и кафедрой и по бокам кафедры битком было набито стоящими студентами, которые стояли плечом к плечу, сплошной массой, так что популярному лектору не так просто было пробраться к кафедре. <…> В Ключевском органически сочетались глубокий ученый, тонкий художник слова и вдохновенный лектор-артист»³.

А. А. Кизеветтер старался быть похожим на своего учителя. Как вспоминал потом П. Н. Милюков, «мы все (его ученики — Д. Т.) тогда пытались подражать Ключевскому. Но у Кизеветтера были для этого особые задатки. <…> Способность живописать словом, находить надлежащие краски и делать неожиданные сопоставления, вводившие в суть предмета, отличала Кизеветтера, как лектора и преподавателя, до последних его дней»⁴.

В 1888 году после окончания университетского курса Кизеветтер был оставлен при кафедре русской истории для подготовки к магистерской степени. Диссертация на тему «Посадская община в России в XVIII столетии» была защищена лишь в 1903 году. «Семь лет почти ежедневно сидел я в архиве от 9 утра до 3 часов дня и накопил такую гору выписок из архивных документов, что для их обработки потребовалось еще около двух лет», — вспоминал Кизеветтер. Время архивных занятий он называл «отраднейшими часами» жизни⁵.

Научную работу молодой историк успешно сочетал с преподавательской: читал лекции по географии и истории в гимназических классах Лазаревского института восточных языков и по истории литературы в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.

Участие в политике как «гражданская повинность»

Кизеветтер позже писал, что среди его сверстников, однокурсников по университету «решительно преобладало убеждение в том, что революционные эксцессы не создают переломов в жизни государства, а являются лишь следствием уже назревшей перестановки государственно-общественных отношений в стране, своего рода вскрытием нарыва <…>. Вот почему, кончая университетский курс, мы не мечтали стать революционными героями; нас манила к себе легальная общественная деятельность; но на этой легальной почве мы все же готовили себя к борьбе за свои идеалы, борьбе терпеливой, настойчивой и неуклонной»⁶.

Уже в молодые годы ученый проявил себя на общественном и политическом поприще. Он был членом Московского комитета грамотности при Вольном экономическом обществе и Общества по распространению технических знаний: составлял библиографические обзоры, выступал с лекциями в провинциальных городах, участвовал в создании народных библиотек и читален. На рубеже XIX—XX вв. Кизеветтер активно занимался и публицистической деятельностью, сотрудничал с журналом «Русская мысль» и газетой «Русские ведомости», чуть позже — с журналом «Освобождение». В 1904 г. он вошел в созданный на базе этого журнала «Союз освобождения» — нелегальную либеральную организацию, предтечу конституционно-демократической партии. Посещая знаменитые «Телешовские среды» и иные культурные и общественные мероприятия, А. А. Кизеветтер познакомился с Л. Н. Андреевым, И. А. Буниным, А. П. Чеховым, Ф. И. Шаляпиным и многими другими деятелями искусства.

В 1894 году Кизеветтер женился на Екатерине Яковлевне, вдове своего однокурсника и коллеги по Лазаревскому институту А. А. Кудрявцева, через год родилась их единственная дочь Екатерина.

В 1905 году Кизеветтер вступил в конституционно-демократическую партию, ставшую вскоре ведущей либеральной силой страны, был членом Московского городского и губернского кадетских комитетов, а затем и ЦК партии. В годы первой русской революции он проявился как блестящий оратор, пропагандировавший идеи конституции, гражданского общества и правового государства.

Александр Кизеветтер был избран депутатом Второй Государственной думы от г. Москва и стал товарищем председателя партийной фракции. «...Как ни мало эта перспектива [стать членом думы] привлекала меня, тосковавшего по научным работам, я не видел возможности отклониться от этой гражданской повинности»⁷. «Я — ученый и писатель, — подчеркивал он. — Бывают в жизни страны грозные моменты, когда каждый гражданин обязан, независимо от своего призвания, принять участие в общей политической „страде“, если у него имеются к тому хоть какие-нибудь способности. Именно в силу такой обязанности я в 1905—1907 гг. счел своим долгом уйти с головой в дело политической борьбы»⁸.

Наука и преподавание в революционную эпоху

Членство в оппозиционной партии повлекло за собой административные репрессии: в 1910 году Кизеветтера не утвердили в должности профессора Московского университета, а в 1911-м он не был допущен к чтению лекций в Санкт-Петербургском обществе народных университетов вследствие политической неблагонадежности⁹.

Магистерская, а затем и докторская диссертации Кизеветтера были посвящены истории местного самоуправления. В России лишь только создавалась система представительной власти, и необходимо было обобщить исторический опыт с научной точки зрения.

Его работа по «Городовому положению» Екатерины II, ставшая в 1909 году докторской диссертацией, продемонстрировала блестящие источниковедческие (Кизеветтер выявил практически все его правовые источники) и аналитические способности ученого. Однако после 1917 года она оказалась не востребованной специалистами на родине, хотя советской исторической науке, казалось бы, должен был импонировать вывод о Екатерине как «дворянской царице» (противоречащий расхожей в то время точке зрения, согласно которой императрица в первые годы правления готовила отмену крепостного права и уравнение крестьян в правах с другими сословиями).

В 1911 году А. А. Кизеветтер вместе с целой группой преподавателей покинул Московский университет в знак протеста против политики министра народного просвещения Л. А. Кассо, направленной на ограничение университетской автономии. После этого он преподавал в Народном университете имени А. Л. Шанявского, своего рода вечерней школе для взрослых. «И все мы, преподаватели университета имени Шанявского, работали <…> дружно, бодро и весело. Различие политических направлений в нашей преподавательской сфере нисколько не мешало спаянности нашей работы. Октябристы, кадеты, эсеры, эсдеки действовали там рука об руку, как-то инстинктивно чувствуя, что под кровлей университета <…> партийная пикировка явилась бы режущим ухо диссонансом среди общей гармонии»¹⁰.

Впоследствии большевики поместили в бывшем Народном университете Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова, затем Высшую партийную школу, «а прекрасное это здание показывали иностранцам как одно из достижений большевистской культуры!»¹¹. А. А. Кизеветтер верил, что идея народного университета возродится в будущем: «Деятельность университета имени Шанявского составляет замечательнейшую страницу в истории русского просвещения и русской общественности. Зачем-то эту страницу насильственно прервали на полуслове? Но мы не сомневаемся в том, что с наступлением эры возрождения разрушенной русской культуры восстановится и это истинное народное учреждение и светоч знания вновь засияет под его кровлей прежним блеском»¹².

В 1911—1917 гг. А. А. Кизеветтер читал лекции также и на Высших женских курсах В. И. Герье и в Коммерческом институте, который возглавлял его друг и соратник П. И. Новгородцев.

Октябрь 1917: «губительное и дикое изуверство»

Кизеветтер приветствовал Февральскую революцию, был сторонником идеи продолжения войны «до победного конца». Он вернулся в Московский университет ординарным профессором и был избран членом-корреспондентом Академии наук¹³.

Октябрьская революция развеяла иллюзии Кизеветтера относительно демократического будущего страны. Историк предвидел ужасы Гражданской войны и развал государственности. Приход к власти большевиков Кизеветтер считал результатом заговора меньшинства против своего народа, попыткой «сотворить из пролетариата новую буржуазию со всеми минусами и без всяких плюсов буржуазного жизненного уклада»: «…все это губительное и дикое изуверство обрушено на Москву и Россию кучкой русских граждан, не остановившихся перед этими неслыханными злодеяниями против своего народа, лишь бы захватить во что бы то ни стало власть в свои руки, надругавшись с таким беспредельным бесстыдством над теми самыми принципами свободы и братства, которыми они кощунственно прикрываются»¹⁴.

А. А. Кизеветтер был против заключения позорного сепаратного мира с Германией, настаивал на усилении борьбы с советской властью. Подобные антибольшевистские выступления в прессе сделали его неблагонадежным, ему было запрещено преподавание в высших учебных заведениях, он трижды арестовывался. В 1919—22 гг. Кизеветтер работал в отделении Государственного архивного фонда, затем в Центральном архиве ВСНХ и даже продавцом в книжной лавке кооперативного издательства «Задруга»; от Московского областного союза кооперативных объединений ездил с лекциями в Тулу и Владимир — и при этом едва сводил концы с концами.

В Праге: «Наше слово свободно»

Осенью 1922 года по решению ОГПУ А. А. Кизеветтер в числе других ученых и общественных деятелей был выслан из Советской России. Покидая родину в октябре на пароходе Oberbürgermeister Haken, он отметил в своей записной книжке: «Верю, что через море Русской Революции не выпуская из рук „нашего“ руля, вернемся мы снова в нашу родную Россию, на землю дорогой родины — ее пахать и возделывать»¹⁵.

Сначала Кизеветтеры поселились в Берлине. «Есть у меня виды на Прагу, и Павел Иванович [Новгородцев] подал мне уже надежду на возможность получить там работу по специальности», — писал Александр Александрович Н. И. Астрову 15 октября 1922 года¹⁶. Когда в Праге по инициативе Новгородцева был организован Русский юридический факультет, Кизеветтер занял там место профессора.

Перебравшись в ЧСР в самый разгар «Русской акции», он мог с удовлетворением констатировать: «...Над нами не тяготеют духовные вериги. Наше слово свободно. Никакая принудительная указка не властвует над нами. И мы имеем поэтому полную возможность чувствовать себя в мировой республике наук на равной ноге со всеми другими ее представителями. Мы можем говорить от имени подлинной русской науки, не умаленной в своем авторитете никакими окриками большевистского держиморды. И потому наше служение русской науке помимо удовлетворения нашей личной потребности в научном творчестве приобретает в условиях настоящего момента характер общественной функции высокого значения. Мы стоим на страже достоинства русской культуры, в то время как большевистские палачи из всех сил стремятся унизить и растоптать его»¹⁷.

Пожалуй, среди русских историков, оказавшихся в эмиграции, Кизеветтер был наиболее деятельным, наиболее разносторонним ученым, сотрудничавшим со многими учебными и научными организациями. «Мне думается, — писал он в 1925 году В. А. Маклакову, — что впредь до возможности делать в России общественно полезное дело эмиграция могла бы найти поле для деятельности за рубежом, если бы она не отграничивалась от окружающей местной жизни. Не делают ли русские зарубежники ошибку в том отношении, что, убаюкивая себя иллюзией на скорое возвращение в Россию, они живут за границей как на станции, замыкаясь в своем кругу, не завязывая отношений с окружающей их жизнью»¹⁸.

С переездом А. А. Кизеветтера в чешскую столицу заметно оживилась деятельность пражских кадетов, особенно в деле пропаганды среди учащейся молодежи¹⁹. В эмиграции Кизеветтер занимал центристскую позицию в партии, был противником раскола, т. к. считал, что для дальнейшей борьбы с большевизмом потребуются «комбинации сложные и пестрые, для осуществления которых не полезно углублять и закреплять сейчас водораздельные линии между политическими группировками»²⁰.

Подчеркивая важность единства кадетской партии, он упрекал П. Н. Милюкова в расколе. «Партия не действует теперь ни в Москве, ни за границей, но задача ее не исчерпана. По существу, это партия старой русской интеллигенции и душу ее составляет проповедь и насаждение начал права в русской жизни»²¹. Хотя ученый не принимал активного участия в политической деятельности, в отличие от П. Н. Милюкова, П. Б. Струве и др., его политические воззрения не изменились — он считал, что для России наиболее приемлема парламентская форма правления.

За единство европейской культуры

Одной из главных своих задач в эмиграции А. А. Кизеветтер считал защиту русской культуры, поэтому он резко выступил против такого нового течения русской общественно-политической жизни, как евразийство (среди евразийцев были и историки, например, Л. П. Карсавин). «„Евразийство“ есть настроение, вообразившее себя системой, — писал Кизеветтер. — Оно родилось из ощущений, навеянных великой европейской войной и водворением в России большевизма». Ученый был не согласен с тем, что евразийцы противопоставляли русскую культуру европейской: «Единство европейской культуры не исключает местных национальных своеобразий отдельных европейских стран, и, обратно, наличность этих своеобразий не упраздняет понятия единой европейской культуры».

Но более всего русскому историку и либералу претила политическая концепция евразийцев, которая, как казалось (причем не только ему), оправдывала большевизм: «С таким же пренебрежением к подлинным фактам, засвидетельствованным историей, они рисуют перед нами фантастически-идиллическую картину духовного родства Руси и татарщины и каким-то непонятным плодом этого русско-татарского культурного единения у них оказывается торжество на Руси православия. Этой фантастической русско-татарской Евразии они присвояют миссию стать во главе всего внеевропейского мира против европейской культуры, тлетворной, насильнической и дышущей (так! — Д. Т.) на ладан. А в противоположность этому гниющему европейскому западу (как давно, подумаешь, он уже гниет: еще наши деды, если не прадеды, в 40-х годах XIX в. твердили об этом гниении, а все никак сгнить не может) Евразии предлагается и предрекается явить миру небывалую картину экономического прогресса под пятой патриархального деспотизма»²².

«Особое и выдающее место в русской среде»

В условиях свободы печатного слова Кизеветтер продолжил публицистическую деятельность. С 1922 по 1931 год он печатался в правокадетской газете «Руль», рижской газете «Сегодня», в журналах «На чужой стороне», «Современные записки», «Воля народа», Slavia, в сборниках «Крестьянская Россия». На страницах этих изданий он отстаивал демократические свободы, осуждал репрессивную политику Советской власти, пытаясь влиять на общественное мнение в Европе.

Научное наследие А. А. Кизеветтера весьма значительно. Список его трудов, подготовленный его зятем Е. Ф. Максимовичем, включал в себя более 1000 названий²³. Даже в последние годы жизни, находясь на чужбине, Кизеветтер, по словам его биографа А. В. Флоровского, «живо откликался на каждое сколько-нибудь интересное явление исторической литературы, касающееся истории России, на каждую значительную русскую юбилейную дату. И при этом Александр Александрович осуществлял этот учет научного движения в области истории России перед глазами широких слоев русского зарубежного общества»²⁴. По мнению его соратника по Русскому историческому обществу в Праге Е. Ф. Шмурло, Кизеветтер «ловил новую мысль, находила ли она свое выражение в новой книге или в новой теории построения русской общественности и задач, ей предлежащих»²⁵.

В годы эмиграции Кизеветтер состоял членом Академической группы, был профессором Русского Педагогического института и Карлова университета, принял участие в создании Русского народного университета и руководил его историко-философским отделением. Особое внимание уделял Александр Александрович подготовке научных кадров. Среди учеников A. A. Кизеветтера были такие известные ученые, как С. Г. Пушкарев и М. М. Карпович, Б. А. Евреинов и Н. Е. Андреев.

«С первых же дней своего пребывания в Праге [Кизеветтер] занял свое особое и выдающееся место в русской среде как оратор и лектор — в этой области он развернул сразу же весьма живую деятельность», — вспоминал А. В. Флоровский²⁶. Краткие лекционные курсы были прочитаны А. А. Кизеветтером в русских культурных центрах ЧСР, а также в Латвии, Эстонии, Германии, Королевстве СХС²⁷. Лекции в Белграде имели «колоссальный успех» — в газетах писали, что «успеху профессора Кизеветтера могут позавидовать Анна Павлова и Федор Шаляпин»²⁸.

«Гораздо достойнее замкнуться в сфере чистой науки»

Пристально следил ученый за развитием исторической науки в СССР. В 1920—1930-е гг. вышло несколько рецензий Кизеветтера на труды С. Ф. Платонова, М. Д. Приселкова, С. В. Бахрушина, М. К. Любавского, М. Н. Покровского, А. Е. Преснякова, М. В. Нечкиной, отдельные сборники документов, номера журналов «Красный архив» и «Анналы» и др., целый ряд некрологов советским ученым.

Кизеветтера, как и других историков-эмигрантов, возмущала обстановка духовной и творческой несвободы, царившая в СССР. Говоря о своих коллегах, продолжавших работу на родине, Кизеветтер писал в 1923 году, что в условиях жесточайшей цензуры «историку гораздо достойнее замкнуться в сфере чистой науки, нежели влачить свою музу по трясинам эзоповского языка»²⁹.

Негодование эмигрантов вызывала начавшаяся на рубеже 1920—1930 гг. волна арестов ученых и, прежде всего, арест академика С. Ф. Платонова. Вскоре после начала так называемого «Академического дела» Кизеветтер писал секретарю редакции «Современных записок» М. В. Вишняку: «Сакулину³⁰ я действительно отказался подавать руки. Его речь была архихамской и лживой. Он говорил о величайшем подъеме культурного строительства в СССР, а нам тут же сообщили приехавшие оттуда, что только что посажены в Соловки академик [Платонов] и ряд петербургских ученых. Я ему так и сказал „Ваша речь была омерзительна“. Он ничего не ответил». В другом письме М. В. Вишняку опять прозвучала тема опальных ученых: «С родины вести тяжелые. Все мои коллеги — московские историки — разосланы по разным трущобам, большей частью в Сибири, где им делать нечего и кормиться нечем. А более молодые историки, не примкнувшие к большевикам, — в Соловках»³¹.

«Проповедник русской культуры»

Много сил и внимания Кизеветтер отдал работе в Русском зарубежном историческом архиве — он был избран председателем Совета и учено-административной комиссии архива. А. В. Флоровский подчеркивал, что «именно участие Александра Александровича и некоторых других лиц в работе и организации архива скоро превратило это учреждение в сосредоточие работы большого общерусского национального значения. Александр Александрович стоял во главе Совета архива, объединяя в своем составе представителей различных общественных течений и кругов в среде русской эмиграции, и имевшего задачей укрепить связь архива с русской заграничной общественностью»³².

А. А. Кизеветтер стал одним из организаторов Русского исторического общества в Праге, начавшего работу в 1925 году под руководством Е. Ф. Шмурло, и в 1930 году вошел в состав президиума Общества как товарищ председателя. Он стремился создать условия для непрерывной научной работы Общества, способствовал расширению круга входивших в него ученых, в том числе за счет привлечения молодых историков. Кизеветтер часто читал доклады на заседаниях РИО, последнее выступление состоялось 9 мая 1932 года. Его тема — «Различные оценки Петра Первого, существующие в исторической науке»³³. Стараниями Кизеветтера увидели свет три сборника Записок Русского исторического общества (последний — уже после его смерти). Ученый поддерживал связи с чешскими научными организациями, прежде всего со Славянским институтом и Карловым университетом.

Несколько лет Кизеветтер работал над книгой воспоминаний. Ему удалось создать удивительные по образности портреты коллег, например, В. О. Ключевского и В. И. Герье, писателей Л. Н. Андреева и И. А. Бунина, актрисы М. Н. Ермоловой, общественных деятелей и товарищей по партии П. Б. Струве, П. Н. Милюкова, А. И. Чупрова, С. А. Муромцева. Кроме того, в 1931 году Кизеветтер смог издать книгу «Исторические силуэты. Люди и события», в которую вошли его ранние очерки, посвященные биографиям политических деятелей и писателей.

Он принимал участие в съездах ученых и писателей в Белграде в 1928 и 1930 годах и в «Днях русской культуры», проводившихся в 1920—30-е гг. в разных странах Европы. Кизеветтер был в числе организаторов празднования в Праге 70-летия П. Н. Милюкова и 175-летия Московского университета.

Супруга соратника Кизеветтера по кадетской партии И. И. Петрункевича Анастасия Сергеевна писала ему: «Вырванный из родной почвы политической бурей, Вы и на чужбине не изменили своему призванию проповедника русской культуры, и с ревностью апостола Вы разносите драгоценнейшие ее дары по всем пределам временного рассеяния русских изгнанников»³⁴.

«Идеал свободного гражданина»

Александр Александрович потерял в пражский период сначала жену, а затем падчерицу, которую воспитывал с раннего детства. Эти трагедии не могли не сказаться на его здоровье. В последние годы жизни Кизеветтер страдал диабетом. По воспоминаниям его ученика по Московскому университету А. Ф. Изюмова, «пражская жизнь Александра Александровича была безрассудным расходованием своих сил, уже надломленных роковым недугом. Александр Александрович выступал с докладами и лекциями чуть ли не каждый день. Уже за несколько дней до смерти он должен был читать три доклада в один день. <…> При этом он писал всюду, где можно, как он сам говорил, — „пишу без отдыха“»³⁵.

А. А. Кизеветтера не стало 9 января 1933 года. Современники отмечали не только эрудицию и высочайший профессионализм ученого. В прощальной речи Е. Ф. Шмурло назвал главной его чертой гуманизм; по его словам, Кизеветтер «воплощал в себе идеал свободного гражданина, для которого Истина, Правда, Законность и Преуспеяние были основным императивом деятельности».

«Единодушное выражение скорби, каким пражане проводили его в могилу, показало, какой огромной популярностью он пользовался и какую зияющую пустоту оставила его преждевременная кончина — последствие надломленного жизнью в Советской России и трудностями изгнания организма», — писала парижская газета «Возрождение»³⁶.

2 марта 1933 года на соединенном заседании Русского исторического общества и РЗИА, посвященном памяти А. А. Кизеветтера, С. Г. Пушкарев справедливо отметил: «Александр Александрович далеко не дал нам всего того, что он мог и хотел дать исторической науке, но и то, что он совершил и закончил, обеспечивает ему почетное место среди выдающихся представителей этой науки»³⁷.

Судьба Александра Александровича Кизеветтера — трагедия русского интеллигента первой половины XX века. Гражданин России, он сохранил для себя и для других ту Россию, которая была ему дорога, даже тогда, когда этой России не осталось в самой России.

ФОТО

1. Александр Александрович Кизеветтер.

Архив Московского государственного университета

2. А. А. Кизеветтер (в центре), С. Б. Веселовский и С. В. Бахрушин за работой в архиве Министерства иностранных дел. 1917.

Архив Российской академии наук

3. А. А. Кизеветтер (в третьем ряду четвертый справа) с преподавателями Русского юридического факультета в Праге.

Архив Российской академии наук

4. А. А. Кизеветтер (сидит, второй справа) с группой русских ученых в Ужгороде.

Архив Российской академии наук

5. А. А. Кизеветтер в канун 40-летнего юбилея научной деятельности.

Иллюстрированная Россия. 1929. 22 июня

6. Могила А. А. Кизеветтера на Ольшанском кладбище. Памятник установлен на средства Русского исторического общества в Праге.

Архив автора