В энтузиазме, с которым отдались этому предприятию эмигранты, нельзя не усмотреть работу по преодолению ностальгии. Но были и другие важные предпосылки, в первую очередь, чаяния всеславянской солидарности в пику вековому австро-германскому доминированию в этой части Европы. Был Томаш Гарриг Масарик и его правительственная команда, на государственном уровне помогавшая эмигрантам из России. Была чешская интеллигенция, восхищавшаяся пережившим на рубеже веков взлет русским театром, наследием которого пользуется весь мир и поныне. В результате русские эмигранты не ощущали Чехословакию как чужбину.

Стоявшие у истоков

Нашлись и протагонисты нового начинания. В первую очередь, это драматург Илья Сургучев (Ставрополь, 1881 — Париж, 1956). Некоторые из его текстов, посвященные Праге, недавно были опубликованы в «Русском слове» (№ 12/2017). Писатель в последние годы активно переиздается и на своей малой родине, в Ставрополе, также вышел сборник его рассказов «Европейские силуэты» под нашей редакцией (СПб.: Росток, 2017).

Но Сургучев был не единственным героем, и даже не самым первым. Вначале в чешской столице объявился другой деятель будущего Русского Камерного театра, актер и режиссер Сергей Васильевич Стренковский, в отличие от Сургучева сегодня вовсе забытый. Уроженец Москвы, он прибыл в Прагу в 1921 году, имея за плечами богатый профессиональный опыт и пребывая в самом благоприятном для творческих свершений возрасте — 35 лет. То, что Стренковский увидел в Чехословакии, вдохновило его на новое дело — создание постоянного театра.

Однако и вулканический Стренковский был не первым. На берегах Влтавы он обнаружил уже существовавший тут скромный театр, имевший внушительное название — Первый Пражский русский театр. Его организовал и им руководил человек еще более молодой — 30-летний Владимир Харитонович Хинкулов, уроженец Кишинева, из бессарабских дворян.

«Власть тьмы» на чешской сцене

До эмиграции Хинкулов работал преимущественно в Киеве под сценическим псевдонимом Владимир Владимиров. Очевидно, и им в Праге овладел особый энтузиазм, он сплотил вокруг себя актеров-любителей. Для первого спектакля (похоже, он стал и последним) была избрана драма Льва Толстого «Власть тьмы» (1886), которую режиссер ставил в Киеве, в театре Николая Соловцова, нынешнем театре имени Леси Украинки.

У пьесы была трудная судьба: запрещенная цензурой из-за личного вмешательства Победоносцева, в России она стала символом стремления к лучшему, справедливому мироустройству. Именно эта драма вызвала к жизни известный каламбур Гиляровского, не потерявший своей актуальности и поныне: «В России две напасти: внизу — власть тьмы, а наверху — тьма власти».

Пьесу хорошо знал и Стренковский, влившийся в Первый Пражский русский театр. Очевидно, она пришлась по вкусу чешскому зрителю, который увидел «Власть тьмы» летом 1921 года, во время гастрольных поездок любительской труппы по провинции. Ранней осенью, по возвращении в Прагу, Стренковский решился на создание постоянного театра — уже с профессиональными актерами, а не с любителями. Его предтеча Владимиров-Хинкулов отошел от проекта и вскоре сделал себе имя в Чехословакии как успешный кинорежиссер: на рубеже 1920—1930-х гг. он поставил с десяток фильмов, вошедших в золотой фонд чешского кинематографа.

«Центр славянского творчества»

Для воплощения новой театральной идеи Стренковскому нужна была государственная поддержка. И он ее добился, подключив самых влиятельных людей культуры. Среди них был, к примеру, Карел Чапек, который тогда тоже находился под обаянием всеславянской идеи. Вот что он писал в октябре 1921 года в газете Lidové Noviny по поводу возникшего русского театра: «Мы радоваться можем тому, что у Праги есть шанс все более и более походить на центр славянского творчества в области культуры».

Именно в тот момент Стренковский и привлек к делу Сургучева, назначив его директором нового театра. Два энергичных молодых человека принялись за работу: составили дельный проект, заручились весомыми рекомендациями и отнесли все это в Министерство иностранных дел Чехословакии. Оттуда пришло «добро» и более того — финансовая субсидия.

Репертуар: классики и современники

В феврале 1922 года Русский Камерный театр в Праге объявил о своем рождении. Помещение для него предоставил театр Švandovo divadlo na Smíchově. Что же решили дать в качестве премьеры? Уже проверенную на чешском зрителе «Власть тьмы».

Открытие театра, как и следовало ожидать, превратилось в праздник: директор обратился с прочувственной речью к пражской публике, та благодарно аплодировала. На выбор уже «обкатанной» пьесы оказал влияние и престиж Льва Толстого у чехов: сам Масарик дважды ездил к писателю в Ясную Поляну.

Театровед Николай Янчевский в статье «Русский драматический театр за рубежом» (журнал «Возрождение», № 41, 1955) первым серьезно исследовал послереволюционный период развития русского театра в Европе и пришел к выводу, что пражский Камерный театр кардинально отличался от остальных эмигрантских инициатив — это был слепок с российского дореволюционного театра с постоянной труппой, ежемесячными окладами, долгосрочным репертуаром. Все как в старой России. И авторы ставились те же: Грибоедов, Пушкин, Островский, Достоевский, Тургенев, Чехов.

Но не отказывались и от новинок: это, конечно же, тексты самого Сургучева — быть может, самые первые русские пьесы, где в художественной форме осмыслялась трагедия исхода. К проявлению профессионального чутья на качественный литературный материал следует отнести постановку блестящего автора Льва Лунца из группы «Серапионовы братья». Его пьеса «Вне закона» была объявлена в Советской России реакционной. Лунц сумел передать ее в Прагу, так как выехал в Европу на лечение — увы, безуспешное: спустя год после постановки он скончался в Германии.

В политические демонстрации превратились спектакли по текстам Леонида Андреева, властителя дум молодежи предреволюционной России: писатель скончался в 1919 году, успев обличить диктаторский режим большевиков.

Среди актеров наибольший успех выпал на долю Екатерины Рощиной-Инсаровой, любимицы петербургской публики в начале 1910-х гг. В российской столице она выступала на сценах Суворинского театра и Театра Незлобина, перейдя затем в труппу Александринского театра, где участвовала в постановках Мейерхольда.

Европейские гастроли

Пражский русский театр ездил на гастроли, несмотря на проблемы, возникавшие при путешествиях по Европе эмигрантов без документов. Очевидно, в те годы, при перекройке карты старого континента, европейские власти вынуждены были мириться с перемещениями человеческих масс. Так, актеры посетили Болгарию и Германию. Но особую радость им принесла поездка в венгерское Закарпатье, где они выступили в ряде городков, заселенных русинами. Именно среди этой малой славянской народности, на окраине бывшей Австро-Венгерской империи, эмигранты почувствовали особое тепло и солидарность.

В те годы проблема Подкарпатской Руси еще обсуждалась в Европе, и русины, оставшиеся в качестве маргинального этноса на территории Венгрии, мечтали о пересмотре своего положения. Среди них еще жива была память о неудачной попытке Российской империи отвоевать Галицию, закончившейся в итоге крахом государства.

Ян Гус, говорящий по-русски

В контексте стремлений к славянскому единению особую роль сыграла уникальная постановка пьесы в стихах «Ян Гус». Камерный театр дал ее премьеру 6 июля 1922 года на престижной сцене Национального театра. Спектакль был приурочен к 550-летию со дня рождения знаменитого чешского реформатора.

Судьба пьесы незаурядна. Ее автор — крестьянский поэт-гусляр Александр Ефимович Котомкин. Его стихи заметил и похвалил великий князь Константин Константинович (поэт К. Р.) — возможно, в этом истоки крайнего монархизма Котомкина и его ненависти к большевизму. Однако во время Гражданской войны, оказавшись в армии Колчака, он отказывался брать в руки оружие, полагая, что русские не должны убивать друг друга, и пытался бороться за свои идеалы пером.

Когда чехословацкие отряды, находившиеся вместе с колчаковской армией, посетил Т. Г. Масарик, поэт поставил с небольшой любительской труппой пьесу «Ян Гус», написанную им еще до революции, но запрещенную тогда царской цензурой. Тронутый этим спектаклем Масарик пригласил Котомкина в Прагу, и после поражения Белого движения тот воспользовался предложением и даже получил звание почетного гражданина Праги. Летом 1922 года пьеса дождалась своего звездного часа.

В дальнейшем Котомкину пришлось много скитаться по Европе, последние годы он провел как уличный музыкант-гусляр в Гамбурге, где и скончался в 1964 году.

Во Францию, Италию, Америку…

Пражский Русский камерный театр в итоге прожил недолгую жизнь, что было вызвано целой серией обстоятельств. Директор театра Сургучев почувствовал ограниченность драмы как жанра и увлекся прозой, для продвижения которой ему была нужна уже не театральная, а читающая публика, а также газеты, журналы, салоны и клубы. Все это амбициозному литератору мог предоставить только Париж, куда он и уехал в 1923 году. Там ему действительно удалось сделать писательскую карьеру — понятно, что только в эмигрантском кругу. В Париже он и скончался.

Интересным, но, увы, кратким, оказался путь Стренковского. После закрытия Камерного театра, осенью того же 1923 года, он тоже покинул Прагу. Побывав в Южной Америке, Стренковский переехал в Италию, где у него было немало коллег и друзей, в первую очередь — замечательная актриса Татьяна Павлова. Со свойственной ему энергией он окунулся в местную в театральную жизнь, здесь даже вышла его книга на итальянском Per essere più bella («Быть красивей»). Это сборник очерков, написанных еще до революции и обращенных к женщинам — об искусстве макияжа и грима. В 1934 году его пригласили в США, где открывались широкие перспективы, но в 1939 году Стренковский скончался в Нью-Йорке, в возрасте 54 лет.

Уехала в середине 1920-х гг. в Париж и звезда сцены Екатерина Рощина-Инсарова…

После Камерного театра

Нельзя сказать, что русская театральная жизнь умерла после распада Камерного театра. Его дело продолжила Русская Драматическая труппа, руководимая Эвелиной Федоровной Днепровой — она сама была одной из актрис Камерного театра, так что преемственность тут стала органичной. Но и эта труппа, несмотря на талант Днепровой, просуществовала недолго. Иным стал политический климат в Чехословакии и в Европе, надежды на скорейшее возвращение на Родину таяли, как и мечты о славянском братстве. Менялась и география русской диаспоры: лучшие творческие силы окончательно переориентировались на Париж. Последний предвоенный всплеск русского театра был связан именно с этой столицей — не только Франции, но и русской эмиграции.

В 1935 году в Прагу приехал из Парижа Николай Евреинов. Будучи драматическим режиссером, на сей раз он поставил на сцене Национального театра оперу — «Сказку о царе Салтане» Римского-Корсакова. Ее декорации были созданы по эскизам другого русского парижанина — Ивана Билибина. Прага ему была хорошо знакома — уместно вспомнить, что в конце 1920-х гг. по его эскизам были исполнены замечательные фрески и мозаики церкви на Ольшанах.

Успех оперы предопределил и повторный приезд Евреинова: теперь Национальный театр попросил его поставить «Горе от ума» Грибоедова. Постановку посвятили 140-летию со дня рождения писателя. Курировала ее Алиса Масарик, дочь первого чехословацкого президента. Этот спектакль превратился в праздник русско-чешской культурной солидарности. Вероятно, последний накануне новой мировой войны.