ПЕРЕЛЕТНАЯ ПТИЦА  ПОЛГОДА НА КАМЕ  В октябре 1917 года ход русской истории круто изменил свое направление. Перед десятками тысяч людей в России сразу после революции или несколькими годами позднее остро встал вопрос об отъезде, а иногда и бегстве из страны. «Были моменты, когда казалось, что сходишь с ума, — писал о днях октябрьского переворота архивист Г. А. Князев. — Нельзя представить себе того, что происходило в эти дни. Сухая хроника событий уже одна заставит содрогаться от ужаса. Будь проклята революция, как проклята война. <…> И что случилось с народом русским? Он словно угорелый. Кровь и злодейство кругом»¹. Профессор Петроградского университета А. С. Догель², у которого когда-то учился К. Н. Давыдов, писал через год советской власти, в октябре 1918 года, своему ученику А. А. Заварзину в Пермь: «Что касается нашего здешнего бытия, то говорить об этом не приходится.

В конце минувшего года издательство «Русская традиция» выпустило две книги русских пражан о временах катастрофы, постигшей около ста лет назад Россию: «Воспоминания» бывшего депутата Учредительного собрания Семена Николаева и «Омский дневник (1917—1920)» Татьяны Машинской. Поскольку мне выпала честь стать редактором первой из этих книг, о ней и пойдет речь. Многие мысли автора и его соратников удивительным образом перекликаются с сегодняшним днем.

Десятого марта в Национальной библиотеке состоялась презентация книги Семена Николаевича Николаева «Воспоминания», выпущенной издательством «Русская традиция». Все — и небольшой тираж, и судьба автора, и презентация в центре Европы в эпоху нового российского кризиса — делает эту книгу поистине уникальной. Увы, хотя она и является исторической сенсацией, на ее массовую популярность издатель рассчитывать не может: тема антимонархических партий, Гражданской войны и послевоенного ГУЛАГа начала свою настоящую жизнь только после ельцинского указа «О реабилитации жертв репрессий» (1993), но в сегодняшней мрачной российской реальности любой анализ этих событий, любые детали, воспоминания, пафос борьбы — разрушают мифы Кремля, а послушный народ простодушно кивает, что да, дескать, устал от «чернухи».

ПОЭТ И РОМАНТИК ПРИРОДЫ   Герой этого очерка — широко известный в начале XX века ученый-зоолог, путешественник-натуралист, личность колоритная, разнообразно одаренная, наделенная феноменальным даром слова, русский эмигрант, член-корреспондент Французской Академии наук, окончивший свои дни в Со, под Парижем, 21 июня 1960 года. Теперь, спустя 55 лет после смерти Константина Николаевича, уже нет очевидцев, которые могли бы рассказать о нем. К счастью ряд воспоминаний современников сохранился в обширном архиве ученого¹.

Однажды столкнувшись с историей чьей-то жизни, настолько ею проникаешься, что она еще долго-долго тебя не отпускает. Так произошло и со мною — в 2014 году я написала статью о российском периоде жизни Софьи Владимировны Паниной «Графиня Софья Панина: жизнь, наполненная надеждами» (Русское слово 2014/5). Мне стало очевидным, что в литературе имеются лишь разрозненные воспоминания современников о ней. Доклады о тех или иных событиях, связанных с деятельностью С. В. Паниной, отдельные факты ее биографии освещались в сообщениях научных сотрудников на конференциях, симпозиумах, в частности, интерес к ее биографии проявила американский исследователь Адель Линденмаер.

Полтора года назад Каспаров пронесся через Прагу как метеор: мы успели лишь побродить часок по набережной Влтавы рядом с Рудольфинумом. На сей раз он прилетел аж на два дня, чтобы выступить на открытии нового офиса известной компании AVAST Software, и любезно согласился дать развернутое интервью для журнала «Русское слово». Летом 1980-го, когда мы познакомились, Гарри только что стал самым молодым гроссмейстером планеты, окончил школу с золотой медалью и поступил в институт иностранных языков. Был заядлым книгочеем (через год чуть не завалил супертурнир в Тилбурге, ночи напролет читая запрещенный в СССР «Архипелаг ГУЛАГ»), любил слушать крамольные записи песен Галича, Высоцкого и Окуджавы, задавал массу вопросов, на все имел собственный взгляд и довольно скептически относился к советской пропаганде.

В 2016 году мы будем вспоминать выдающихся деятелей русской колонии в межвоенной Чехословакии. Объединяющей точкой стал год их рождения: все они родились в 1866 году, 150 лет тому назад. Первую статью мы решили посвятить выдающейся русской женщине Аделаиде Владимировне Жекулиной.  Аделаиду Владимировну Жекулину знали в Праге все русские. Это была пожилая женщина (когда она приехала в Прагу, ей было 56 лет, а когда покидала город и страну — 83 года). Она была среднего роста, довольно полная, любила смеяться и обладала огромным шармом, умела разговаривать с людьми, убеждать их и склонять к своей точке зрения, с удовольствием общалась с маленькими детьми и молодежью.

История долгой жизни Сергея Степановича Чахотина (1883—1973), ученого, политика, эсперантиста, художника, полная разнообразных свершений и неожиданных поворотов, уже давно привлекает внимание журналистов.

И. И. ЛАПШИН И К. С. СТАНИСЛАВСКИЙ: О ПРОБЛЕМЕ ПЕРЕВОПЛОЩАЕМОСТИ.  Исследуя проблему перевоплощаемости в художественном творчестве, И. И. Лапшин обратился к работам К. С. Станиславского. Знакомство Лапшина со Станиславским состоялось в апреле 1912 года во время гастролей МХТ в Петербурге, как раз в момент работы И. И. Лапшина над этой темой. Они встретились в доме приват-доцента А. Е. Преснякова, коллеги И. И. Лапшина по университету, организовавшего кружок поклонников МХТ. Свое впечатление от их первой встречи Лапшин описал в одном из писем Н. И. Забеле-Врубель: «Очарователен сам Станиславский, свидетельствующий удивительное благородство и простоту обращения с неопытным умом.

(К 145-летию со дня рождения)  К Лапшину я пришла через Введенского, которому посвящена моя кандидатская диссертация. Иван Иванович Лапшин был учеником, а впоследствии коллегой Александра Ивановича Введенского по кафедре философии в Петербургском университете. Во многих трудах Лапшина прослеживается преемственность идей его учителя, который, в свою очередь, был убежденным сторонником учения И. Канта и считался главой русского неокантианства. В дореволюционном Петербурге И. И. Лапшин был фигурой довольно известной и в научных, и в светских кругах.

Рассказ об удивительных приключениях русского беглеца профессора Сергея Чахотина в России, Италии, Германии и других странах. А также о том, как книга «Изнасилование масс» и ее автор, прозванный в начале 30-х «красным Геббельсом», рассказали миру, что и как с человеком делает пропаганда. ГРОМ И МОЛНИИ

В русской литературе имя поэта и художника Давида Бурлюка сегодня не столь широко известно — как и многие эмигранты, Бурлюк оказался выключен из российской культуры. Интеллектуал, бунтарь и скандалист, он не только являлся одним из основателей русского футуризма, но, по сути, именно он создал имя поэту Маяковскому: он подкармливал, поощрял и заставлял Маяковского писать.

В пражском ресторане OPEN 23 августа впервые отмечали День вареника — неформальный праздник, приуроченный ко Дню независимости Украины и Дню украинского флага. Весь вечер и всю ночь накануне организаторы Дня вареника Павел Коршиков и Зинаида Гаврилюк саморучно стряпали вареники с картошечкой и капустой, специально готовили традиционные блюда украинской кухни — одной из самых богатых и интересных кухонь мира.

В Праге на Ольшанском кладбище я часто останавливаюсь у могилы Ивана Ильича Петрункевича, депутата I Государственной Думы, видного дореволюционного политика России. «Я вышел рано, до звезды...» — написано на его могильной плите, и это крылатое пушкинское объясняет, почему России оказались не нужны цивилизационные перемены в эпоху кризиса монархизма, почему не нужен был он, да и я, тоже выкинутая из России несчетной волной эмиграции уже в наше время.

ЧЕХОСЛОВАЦКИЙ СЛЕД НА ТОЛСТОВСКОЙ ФЕРМЕ  ПОД ЗНАКОМ КРАСНОГО КРЕСТА  Тысяча самоотверженных девушек и молодых женщин в белых платьях с красным крестом на груди — это образ начала Первой мировой войны. Торжественное настроение, полное патриотического восторга и веры в победоносную миссию российской армии, вызвало всеобщую волну энтузиазма. Тысячи молодых людей, прежде всего студентов, бросили учебу и вступили добровольцами в ряды армии. А девушки? И они решили помогать родине. Кто только тогда не накрыл волосы белой косынкой и не надел белый фартук с красным крестом.

Алексей Михайлович Сурин родился 10 февраля 1897 года в городе Богодухове Харьковской губернии. Талантливый юноша окончил гимназию в недалеком городе Ахтырке, ему было всего 17 лет. В мае 1914 года он поступил в Киевский политехнический институт. Но через два месяца все резко изменилось. Грянула Первая мировая война, и все студенты пошли добровольцами на фронт. Алексей стал артиллеристом и воевал всю войну на Юго-западном румынском фронте. В 1917 году он на короткое время вернулся в Киев, где предполагал осуществить свои довоенные планы и вернуться в Политехнический институт. Но и на этот раз это было на очень короткое время. Разгорелась Гражданская война, и Алексей поступил в Добровольческую армию и прошел весь трудный путь от Киева через Перекоп на побережье Крыма. Следовало прощание с родиной и эвакуация. Алексей покинул Россию, покинул ее навсегда и покинул всех своих родных.

Борис Федорович Соколов — выпускник Зоотомического кабинета Императорского Санкт-Петербургского университета (ИСПбУ), протозоолог, врач, исследователь клеточных механизмов раковых заболеваний, биологических свойств антибиотиков и витаминов, публицист и писатель — прожил долгую жизнь, две трети которой прошли вне России. Его жизненная история, особенно в ее первой, российской трети, по разнообразию и хитросплетению событий действительно похожа на сюжет романа. Она и была описана самим Соколовым, правда, в форме рассказов, которые вошли в две его автобиографических книги¹.

АЧИНСК  Не успели отъехать от станции, как услышали оглушительный взрыв. Вся станция была взорвана большевикам и утонула в клубах черного дыма. Еще минуту лишнюю задержись мы, и, во всяком случае, наш поезд не уцелел бы. В Нижнем Удинске мы долго не задержались, на станции Инокеньтевской под Иркутском застряли на несколько дней. Ангара река быстрая, бурная, скачет по скалам, куда-то торопится, захлебывается пеной, сердитая река, знает, что если на миг остановится, ледяные объятия ее схватят, на долгие месяцы сожмут в свои оковы, но из них ей удается вырваться, она бьется под слоем льда и вновь вырывается и несется дальше, сердито клокоча, как разъяренная тигрица.

Имя этого человека хорошо помнят в Праге, отлично знают в Гарварде и с почтением произносят Республике Коми. Его можно найти в статьях Владимира Ленина, стихах Демьяна Бедного, мемуарах видных ученых и в архивах ЧК и ФБР. Сын странствующего золотых дел мастера, эсер-подпольщик, студент, учившийся на медные деньги, ставший депутатом Учредительного собрания и ученым с мировым именем, основателем современной социологии — Питирим Александрович Сорокин прожил трудную и прекрасную жизнь.

ОТЪЕЗД НА ФРОНТ  На станции суета и хаотично, как всегда, когда на фронт отправляется не один полк, а сразу несколько. Грузятся лошади и фураж, клочья сена валяются на земле. Пахнет лошадиным потом, кожей и еще чем-то специфически армейским. Всеми такими запахами проникнут воздух, когда проходит погрузка бесконечно длинного эшелона. Николай Васильевич добровольно покидает штаб Правителя, считая, что его долг — быть с любимым полком на фронте.