Павел Литвинов: Сегодня я хотел бы вспомнить наших друзей, которых уже с нами нет. Первый ушедший — замечательный поэт, самый молодой участник демонстрации Вадим Делоне. Он три года отсидел в тяжелых лагерях, потом вынужден был эмигрировать и умер в Париже.

На мой взгляд, самый замечательный участник нашей демонстрации и ее организатор — Лара Богораз. Для меня она была главным вдохновителем диссидентского движения. Несколько лет она провела в очень суровых условиях заключения, занималась тяжелой работой в ссылке в Сибири. До самой смерти она не прекращала свою правозащитную деятельность. Ее муж Толя Марченко больше 20 лет отсидел в разных советских лагерях. Он тоже был бы участником нашей демонстрации, но он уже был арестован, он подписал письмо протеста против вторжения в Чехословакию. Толя Марченко умер в лагере в результате голодовки с требованием освободить всех политзаключенных.

Следующим упомяну очень тихого человека, замечательного ученого Костю Бабицкого, который никогда ни в чем не участвовал, но как гражданин почувствовал стыд за то, что его страна оккупировала своего маленького соседа — Чехословакию.

Дальше я напомню о судьбе Владимира Дремлюги, рабочего, ранее исключенного из вуза, человека очень энергичного, который приехал в Москву специально, чтобы присоединиться к диссидентскому движению. Он получил за нашу демонстрацию четыре года лагеря, там ему добавили еще три, после этого он вынужден был эмигрировать и несколько лет назад умер в Америке.

И последний, хотя совсем не последний по значению, участник демонстрации — наш друг поэт Наташа Горбаневская, которую в Чехии и в Польше хорошо знают, потому что она была славистом, ее стихи переводились на многие языки. Она опубликовала книгу о нашей демонстрации и по-русски, и по-чешски, и на многих других языках. Наташа пришла на демонстрацию со своим маленьким сыном Осей в коляске. Она не была посажена сразу, успела еще издать «Хронику текущих событий», но потом просидела два года в ужасных условиях психиатрической клиники. Ее заставили уехать, она тоже умерла за границей.

Виктор Файнберг: Из всех участников нашей демонстрации я лучше всего знал самого молодого, Вадика Делоне, и Наташу Горбаневскую. Они оба были поэты. Наташа Горбаневская была живым мостом между поэзией, литературой, культурой России и западнославянских народов: чехов, словаков, поляков. Она вышла на Красную площадь с маленьким ребенком в коляске. Именно он стал самым молодым участником демонстрации, и без него она вообще не могла бы состояться: был жаркий день, все ходили без рукавов, негде было спрятать лозунги «За вашу и нашу свободу!», «Руки прочь от Чехословакии!», «Свободу Дубчеку!» и т. д. Эти плакаты лежали в коляске, под его маленьким телом.

Чтобы отвезти в Лефортовскую тюрьму, за мной пришли трое: полковник КГБ, русский; майор КГБ, армянин; и какой-то молодой лейтенант, еврей — такой интернационал. В 50-м отделения милиции, «полтиннике», ко мне подходит этот лейтенант и говорит очень вежливо: «Извините, я интересуюсь философией. Вот как это молодая женщина с грудным ребенком вышла на демонстрацию, зная об огромной опасности, которая всем грозит? Меня это интересует с философской точки зрения». Я отвечаю: «Как вам объяснить?.. Были, например, героини войны, о которых все знают, в школе учили, такие как Зоя Космодемьянская. Вот это человек такого же типа». «А, спасибо, извините, я просто интересуюсь философией…» Но тут послышался голос полковника: «Курганов, сюда!» — и он побежал обратно.

Татьяна Баева: Мне был 21 год, я была веселая и эмоциональная девочка и особенно не задумывалась о своем будущем. И если мои старшие товарищи понимали, на что идут, то я, видимо, не понимала, хотя эмоционально для меня было важно участвовать в демонстрации. Мы в «полтиннике» довольно долго сидели, Павел с Ларой о чем-то серьезно дискутировали. Они мне сказали: «Таня, ты не готова».

Павел Литвинов: Когда я увидел, что Таня пришла на демонстрацию (я не знал, что она придет), я очень забеспокоился. И я был очень рад, что Тане удалось уйти. Потому что я был готов к посадке, я об этом много думал и знал, что меня посадят в любом случае: за эту демонстрацию или за что-то другое. Я знал, что они ищут повод, чтобы посадить меня и Лару Богораз в первую очередь. А Таня им специально не была нужна.

Татьяна Баева: Я не была серьезным идеологическим противником. Я была, как меня называли, просто «юная Таня Баева».

Виктор Файнберг: Было бы большой ошибкой считать, что советский режим во всех его проявлениях был связан только с одним жанром — с трагедией. Он действительно был трагичен. Но это был режим настолько нелепый, что в этом было что-то трагикомичное. И это давало какой-то ресурс для тех, кто был его объектом. Я хотел бы рассказать про Вадика Делоне. Когда была кампания в поддержку Буковского и его наконец освободили, обменяв на Луиса Корвалана, главу компартии Чили, появилось четверостишье. Его и сейчас часто вспоминают, но автора никто не знает. А это был Вадик Делоне, и я был один из первых его слушателей. «Обменяли хулигана / На Луиса Корвалана. / Где б найти такую б…, / Чтоб на Брежнева сменять».

Когда меня освободили вопреки всякой логике (потому что не знали, что со мной делать), я приехал в Москву. Паша Литвинов меня встречал, я у него провел несколько дней. Однажды к нему приходит молодой человек, здоровый такой. Этот парень в детстве был беспризорником, ездил на крышах поездов, и у него ментальность и реакции были именно такие, какие с детства остались. Но он был талантливым физиком, а таких людей тогда брали в военную промышленность немедленно. Он занимался и ракетами, и всем чем можно, несмотря на свое еврейское происхождение. Во время вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию на заводах, в научно-исследовательских институтах, в университетах — везде проходили собрания, все должны были единогласно одобрить братскую помощь Советского Союза несчастному чехословацкому народу. Этот парень отказался поднять руку. Он думал, что будут какие-то репрессии, что его, по крайней мере, выгонят с работы, но он был такой талантливый, что это решили не заметить. Он увидел меня у Павла и говорит: «Ты Виктор Файнберг? Я за тебя отомстил». И рассказал, что, услышав о движении за права человека, он пришел к Якиру, в квартире которого тогда был диссидентский центр (потом он всех нас предал, боясь расстрела, но это было уже потом). Он спросил у Якира: «Что мне делать?» Тот ответил, что у нас ни начальников, ни приказов нет: кто что хочет, тот то и делает. Надо сказать, что Якир, отец которого был расстрелян, с подросткового возраста сидел в лагере, он был алкоголиком. Он сказал этому парню: «Я боюсь выходить из дому, потому что много агентов ГБ ходит вокруг дома. Принеси мне пол-литра». Он пошел, купил пол-литра и хотел уже вернуться, и тут на него напали два сотрудника органов, которые притворялись хулиганами. Но он был здоровый парень и одному даже выбил несколько зубов, поэтому он и сказал «я за тебя отомстил» (Виктору Файнбергу во время задержания на Красной площади выбили передние зубы. — Ред.).

И еще я хочу поблагодарить поколение чехов и словаков, которое пошло на Пражскую весну. Это стало огромным переломом в движении за права человека, которое у нас было тогда еще в зачаточном состоянии. До этого существовали какие-то иллюзии, что режим будет постепенно меняться, что возможны какие-то переговоры с ним, какие-то компромиссы. А после вторжения в Чехословакию во время Пражской весны стало совершенно ясно, что режим не просто противник, это беспощадный враг, настолько жестокий и циничный, что всякие компромиссы с ним — это либо глупость, либо преступление. И те люди, которые это поняли, вели себя соответственно, они сохранили это движение, сделали его, если хотите, более опасным, но и более успешным.

Хочу закончить тем, что наши товарищи, которых уже нет, живут не только в нашей душе, в наших сердцах, в наших воспоминаниях, но их помнят и наши враги, которые остались те же. Они поменяли свои имена, свои знамена и где-то даже идеологию, но самое главное осталось.

Павел Литвинов: Виктор сказал очень важную вещь о том, что не может быть компромисса с преступным режимом. Это безусловно так. Я хочу добавить, что наше движение за права человека имело еще дополнительный принцип: мы старались основывать свое неприятие советского режима на базе советских законов, советской конституции, декларации прав человека и пакта о правах человека Организации объединенных наций. Это очень важно, потому что в старой России, в сталинском и послесталинском Советском Союзе, в сегодняшней России одна из главных бед, поразивших все общество, — это очень низкий уровень правосознания. Когда советские войска были выведены из Чехословакии, когда официальное давление Советского Союза на эту страну кончилось, Чехословакия вернулась к демократическому строю того типа, который у нее был до Второй мировой войны — потому что было к чему возвратиться. В России после распада СССР в очень короткий срок режим встал на старые привычные рельсы (не идеологические — коммунизма нет, коммунистическая идея практически мертва), сохранился имперский характер режима. Зажим независимого мнения, неуважение к закону — все это вернулось и при Путине расцвело пышным цветом. Поэтому очень важно (и я думаю, наше движение послужило тому примером) помнить, что надо не только бороться против путинского режима, это необходимо, но еще и помнить, что нужно будет что-то строить на основании существующих законов или новых законов и новых принципов. Тогда в России, независимо от того, кто окажется у власти, будет развиваться демократия.