Они вошли в историю как «мужи 28 октября», а сама эта дата считается днем провозглашения независимости. На следующий день, 29 октября, решение о независимости поддержали в остальных городах Чехии, 30 октября капитулировало австрийское военное командование в Праге и тогда же в городе Мартин Словацкое народное собрание приняло декларацию о присоединении Словакии к Чешским землям. А еще через две недели, 14 ноября 1918 года, была провозглашена Чехословацкая Республика. Тем самым был окончательно решен вопрос о ее политическом строе, поскольку существовала небольшая вероятность того, что в стране будет установлена монархия как, например, в соседней Венгрии.

Так сто лет тому назад в Европе появилось новое государство. Юбилей, тем более столетний, как правило, повод для торжеств, празднеств и одновременно размышлений, попыток подвести исторические итоги, осмыслить прошлое и подумать о будущем. Оснований для праздника у чешского общества вполне достаточно. Несмотря на трагедии, обрушившиеся на чехов и словаков в ХХ веке (Мюнхенский диктат, оккупация 1939 года, коммунистический режим, оккупация 1968 года, депрессия «нормализации»), Чешская Республика сегодня — благополучное европейское государство, имеющее все основания уверенно смотреть в будущее.

Падение империи

Независимая Чехословацкая Республика возникла в результате распада мощной Австро-Венгерской империи, насчитывавшей вместе со своей предшественницей (империей Габсбургов, Дунайской монархией) несколько столетий.

В самом начале ХХ века такого развития событий, казалось бы, ничто не предвещало. Экономический рост Австро-Венгрии был умеренным, но устойчивым. По выплавке стали она опережала Великобританию и Францию. Ее вооруженные силы уступали только российским. Империя выстояла в наполеоновскую эпоху, во второй половине XIX века выдержала жестокий натиск канцлера Отто фон Бисмарка, железом и кровью строившего единое германское государство из конгломерата немецких княжеств и королевств. Процветали культура и искусство. «Едва ли в каком-либо другом городе Европы тяга к культуре была столь страстной, как в Вене, — писал Стефан Цвейг о столице империи. — Именно потому, что Австрия уже несколько столетий не имела политических амбиций, не знала особых удач в своих военных походах, национальная гордость сильнее всего проявилась в желании главенствовать в искусстве. От старой империи Габсбургов, которая некогда господствовала в Европе, давно уже отпали важнейшие и наиболее значительные провинции — немецкие, итальянские, фландрские и валлонские; нетронутой в своем прежнем блеске осталась столица — оплот двора, хранительница тысячелетней традиции»¹.

Сегодня в России немало людей, видящих в империи наилучший способ организации политической и государственной жизни, считающих распад континентальных территориально интегрированных Австро-Венгерской, Российской и Османской империй результатом происков внешних сил и внутренних врагов. Известная формула о крахе Советского Союза как о «величайшей геополитической катастрофе» не что иное как проявление этой ностальгической тоски по прошлому, осложненной непониманием хода и логики исторических процессов. Но крах империй был неизбежен. Он был предопределен самой природой их политической системы.

По мере роста национального самосознания населяющих их народов подрывалась легитимность и правящей элиты, и самого принципа империи как объединения в одном наднациональном государственном образовании различных этносов. Невозможно убедить общество и элиту, что им лучше и удобней жить под иностранным господством или управлением. Лучше, чем многие политологи и историки, это выразил Булат Окуджава:

Вселенский опыт говорит,
Что погибают царства
Не оттого, что тяжек быт
Или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
Что люди царства своего
Не уважают больше.

И вместе с тем в истории нет ничего предопределенного. Она развивается нелинейно, подчас хаотически. А потому однозначного ответа на вопрос, можно ли было сохранить в те годы Австро-Венгерскую империю, преобразовав ее в полноценную федерацию, нет. Произошло то, что произошло. Одна из причин — упорное сопротивление венских пангерманских кругов осуществлению крупных государственных преобразований. «Австро-венгерская элита, — писал российский ученый и политик Егор Гайдар, — понимая хрупкость империи, пыталась сохранить ее, разжигая противоречия между подконтрольными народами, создавала ситуацию, когда венгры ненавидят чехов, чехи — немцев, итальянцы — и тех, и других. Крах империи стал неизбежным»².

Непосредственным толчком к распаду Австро-Венгерской империи (как, впрочем, и Российской) стала Первая мировая война. И дело не только в ее социально-экономических последствиях. Они были крайне тяжелыми не только в Германии и Австро-Венгрии, но и в странах-победительницах: Франции и Великобритании. Наиболее важная причина краха Австро-Венгрии в другом: война нарушила хрупкое равновесие в межнациональных отношениях, стимулировала недовольство значительной части населения и высветила слабость власти и ее неспособность предвидеть последствия своих решений. «То, что имперские правительства дали в руки оружие миллионам крестьян, отнюдь не всегда лояльных к власти, послали их на годы в окопы, не удосужившись объяснить им необходимость войны, делало сохранение империй задачей трудноразрешимой», — утверждал Егор Гайдар³.

Как это было

Общие исторические схемы и социальные закономерности по-разному реализуются в каждой конкретной стране. Движение чешского и словацкого обществ к независимости было далеко не простым и не быстрым. В основе своей оно определялось темпами формирования социальных и политических субъектов, стремящихся к независимости не только как к идеалу, но и как к условию реализации своих ключевых интересов. Нельзя не учитывать и политику венских властей, которые время от времени шли навстречу национальным устремлениям входящих в империю народов с тем, чтобы нейтрализовать или ослабить тяготение к политической самостоятельности.

В конце XVIII века параллельно с формированием гражданского общества в Чешских землях австрийской короны начинается процесс, известный как Чешское национальное возрождение. Его инициаторы — литераторы, филологи и историки Феликс (Геласий) Добнер, Иосиф Добровский, Франтишек Пельцель, известные как «будители» — ставили своей целью восстановление и развитие чешского языка и культуры. Их деятельности способствовали реформы императора Иосифа II, принявшего в 1781 году закон о веротерпимости, уравнивающий всех верующих в правах и лишающий католическую церковь привилегий. В Пражском университете появились кафедра чешского языка, начали издаваться книги на чешском языке.

В середине XIX века появляется политическое движение, идейными лидерами которого стали историк Франтишек Палацкий, экономист Франтишек Ладислав Ригер и журналист Карел Гавличек Боровский. Они сформулировали развернутую концепцию «австрославизма», предусматривавшую преобразование двойной австро-венгерской монархии в тройственную — австро-венгерско-славянскую, довольно широкую автономию для населяющих ее народов и восстановление исторического государственного права чешского королевства при сохранении высшей власти императора. Эта концепция стала политической доктриной созданной в 1860 году Чешской национальной партии («старочехи»). В 1874 году из нее выделились более радикальные представители, «младочехи», образовавшие Национальную свободомыслящую партию. Главным их отличием от «старочехов» было не отношение к проблеме независимости, но вопрос о равенстве народов империи, всеобщем избирательном праве и государственной поддержке промышленности. Правда, идеолог и лидер партии Карел Крамарж незадолго до Первой мировой войны разработал проект перехода Чехии, Словакии и других земель, населенных славянами, в состав Российской империи в виде «Славянской унии».

В ХХ веке в программах большинства чешских партий появляется термин samostatnost (самостоятельность, независимость). Наряду с идеей Крамаржа о «Славянской унии» возникает концепция «катастрофы», принадлежащая видному журналисту Виктору Дыку, основавшему в 1918 году Национально-демократическую партию. Чехи и словаки, утверждал Дык, могут получить независимость только в результате столкновения германского и славянского миров.

Однако вплоть до Первой мировой войны независимость оставалась скорее абстрактной целью, а не практическим политическим требованием. Никаких средств и способов ее реализации у чешских и словацких политиков и общества в целом не было. Любая попытка от слов перейти к делу была заведомо обречена на провал, а ее инициаторы — на суровые судебные приговоры.

Ситуация изменилась после августа 1914 года. Война высветила глубокое противоречие между политической реальностью и интересами чешского и словацкого обществ. Они оказались вовлечены в вооруженное противоборство с Россией и Сербией, то есть со славянским миром, к которому принадлежали сами, и Францией, считавшейся естественным союзником славян, на стороне германского мира, воспринимавшегося как исторический враг славянства.

Наконец, война создавала практическую возможность обретения независимости в случае поражения Австро-Венгрии и союзных ей центральных держав. Это предопределило частые случаи перехода чехов и словаков на сторону противника, к концу войны их насчитывалось около 350 тысяч. Из них в России, Италии и Франции были сформированы особые подразделения — чехословацкие легионы, сражавшиеся против Австро-Венгрии. Существование этих легионов, представлявших собой значимую военную силу, стало важным фактором в пользу предоставления независимости Чехословацкой Республике.

Война привела к ужесточению политики венских властей по отношению к чешскому политическому истеблишменту. Были закрыты многие чешские газеты и журналы, немецкий язык был объявлен единственным языком в административных органах и образовательных учреждениях. Под арестом оказались несколько видных политиков и журналистов, в том числе лидер Чешской национально-социалистической партии Вацлав Клофач, убежденный сторонник славянского единства.

Одновременно сформировались два политических центра, добивавшихся независимости. Один из них сложился в эмиграции, его лидерами были Томаш Масарик, Эдвард Бенеш и словацкий политик Милан Ростислав Штефаник, служивший летчиком во французской армии. Они основали в 1915 году в Париже Чешский заграничный комитет, заявивший о поддержке Антанты и о стремлении добиваться создания самостоятельного чехословацкого государства. В 1916 году он был переименован в Чехословацкий национальный совет, начавший переговоры с державами Антанты о признании независимости после окончания войны.

Несколько других политических деятелей и интеллектуалов, оставшихся в Чехии, в конце 1914 года создали структуру, названную «Маффией». Вначале ее возглавлял Эдвард Бенеш, а после его отъезда в эмиграцию — Карел Крамарж, Алоиз Рашин, Прежемысл Шамал и другие. Они собирали и передавали Франции и Великобритании разведывательную информацию. Крамарж и несколько его соратников были арестованы, судимы и приговорены к смерти, но в 1917 году император Австро-Венгрии Карл I заменил им смертную казнь пятнадцатилетним заключением.

В решающую стадию события вошли в 1918 году, когда стало ясно, что Германия, Австро-Венгрия и их союзники обречены на поражение. Перед державами Антанты остро встали вопросы о послевоенном устройстве Европы, в частности, о судьбе народов, входивших в состав Австро-Венгерской империи. Летом 1918 года союзники признали право чехов и словаков на независимое государство и полномочия Чехословацкого национального совета как руководящего органа чехословацкого национального движения. В июле 1918 года в Праге создается Чешский национальный комитет, преобразованный вскоре в Чехословацкий национальный комитет, из представителей чешских партий, избранных в 1911 году в австрийский рейхсрат, во главе с Карелом Крамаржем, Антонином Швеглой и Вацлавом Клофачем. Задача этого комитета заключалась в том, чтобы в критический момент капитуляции венских властей не допустить вакуума власти.

Это, собственно, и произошло осенью 1918 года. 18 октября 1918 года в Вашингтоне по инициативе Томаша Масарика была обнародована Декларация независимости чехословацкого народа, в которой заявлялось: «Ни федерализация, ни автономия ничего не значат, если сохранится габсбургская династия. <...> Наш народ не может самостоятельно развиваться в габсбургской лже-федерации, которая представляет собой не что иное, как новую форму угнетения. <...> Мы объявляем династию Габсбургов недостойной возглавлять наш народ и отрицаем ее права на земли чехословаков».

У венских властей не было ни сил, ни возможностей во чтобы то ни стало добиваться сохранения империи. Положение действительно было критическим: в стране одна за другой шли волны забастовок, перераставшие в массовые беспорядки, дезертирство стало повальным, банды грабителей терроризировали население в сельской местности. 17 октября 1918 года провозгласил независимость парламент Венгрии.

28 октября министр иностранных дел империи граф Дьюла Андраши-младший направил правительствам держав Антанты ноту, в которой говорилось о готовности сложить оружие и признавались условия, сформулированные президентом США Вудро Вильсоном относительно начала переговоров о мире. Как только об этой ноте стало известно в Праге, Чехословацкий национальный комитет принял судьбоносные решения. «Понедельник 28 октября 1918 года, — подчеркнул чешский историк Петр Прокш, — закончился для национального совета успешно. Он взял политическую власть, наладил сотрудничество с пражской полицией, создал собственные военные отряды, устранил угрозу вмешательства австро-венгерской армии и приобрел авторитет в глазах чешской общественности, которая признала его верховным национальным политическим органом»⁴.

Это был конец империи. Вслед за Чехословакией 29 октября появилось Государство Словенцев, Хорватов и Сербов, 6 ноября в Кракове было объявлено о восстановлении Польши, 13 ноября объявила о независимости Западно-Украинская Народная Республика.

Чехословацкий феномен

На протяжении первых двадцати лет своего существования Чехословакия была уникальным явлением — единственным стабильным демократическим государством в Центральной и Восточной Европе.

В Венгрии, ставшей независимой почти одновременно с Чехословакией, после подавления попытки коммунистов во главе с эмиссарами Коминтерна захватить власть была провозглашена монархия. Короля, правда, найти не смогли, власть оказалась в руках регента адмирала Миклоша Хорти, установившего авторитарную диктатуру. Газеты шутили: «адмирал без флота, королевство без короля». В Польше в 1926 году маршал Юзеф Пилсудский (официальный титул — Начальник польского государства) произвел государственный переворот. Авторитарный режим, названный «санацией», сохранялся вплоть до падения Польши в 1939 году. Хорватия, бывшая частью Австро-Венгерской империи, в декабре 1918 года присоединилась к Сербии. В 1929 году конституционная монархия в Югославии была заменена абсолютным самодержавием короля Александра Карагеоргиевича. В Австрии в 1933 году канцлер Энгельберт Дольфус установил типично фашистский режим, главной несущей конструкцией которого была партия Патриотический фронт. О Германии и СССР и говорить не стоит.

В Чехословакии ничего подобного не произошло, хотя молодое государство сталкивалось с более чем серьезными проблемами. Разруха, вызванная Первой мировой войной, нехватка продовольствия, рост цен, обострение социальных проблем сопровождались массовыми беспорядками, получившими особый размах в мае — июне 1919 года. В большинстве случаев их разжигали прибывшие из Москвы коммунисты. В Словакию вторглись отряды Венгерской красной армии, направляемой Бела Куном, который после возвращения в Россию в 1919 году стал одним из организаторов чудовищных массовых убийств в Крыму. Чехословацкому правительству удалось стабилизировать ситуацию с минимальными жертвами. В конце 1920 года, когда беспорядки в Праге, Мосте, Ославанах и Словакии пришлось подавлять силой, погибло 13 человек. Это несопоставимо с потерями человеческих жизней в Германии и Венгрии, не говоря уже о России.

Несмотря на тяжелую экономическую ситуацию, социальную и политическую нестабильность, типичную для всей послевоенной Европы, Чехословакии удалось сохранить демократическую систему. Уровень политической свободы в Первой республике был действительно уникальным. Свобода слова, печати, собраний сочетались с самой широкой парламентской демократией. В Национальном собрании были представлены не только центристские и левоцентристские партии политического мейнстрима, но и их идеологические и политические противники: коммунисты, крайне правые, радикальные представители национальных меньшинств.

Часто это объясняют особой ролью первого президента Чехословакии Томаша Гаррига Масарика. Он действительно пользовался огромным авторитетом, был исключительно опытным и умелым политиком, своего рода «отцом нации» и, в отличие, например, от своего польского коллеги Юзефа Пилсудского, убежденным демократом. «Чехословакия, — заметил российский историк Александр Бобраков-Тимошкин, автор известной книги «Проект Чехословакия», — была задумана ее создателем и первым президентом Томашем Гарригом Масариком как „проект“, который не просто организовал бы государство, но и определял его цели. Масарик посчитал, что при помощи государственной независимости чехи и словаки (которых он считал единым народом) лучше смогут реализовывать свое историческое предназначение, нести в мир идеи гуманизма, демократии, социальной справедливости»⁵.

Но, думается, корни чехословацкой демократии гораздо глубже. Эдуард Гольдштюккер, известный чешский писатель и социолог, один из лидеров Пражской весны, говорил о том, что в XVII веке чешская нация лишилась своей элиты — аристократии и образованной, экономически процветающей верхушки городского населения. Ведущей силой национального возрождения в XIX веке стал быстро растущий новый средний слой. «И поскольку нация потеряла свою прежнюю элиту, ее место было занято интеллектуалами, которым пришлось стать национальными лидерами». Эти интеллектуалы, от Франтишека Палацкого до Томаша Масарика, продолжал Гольдштюккер, сформулировали «гуманистическую программу движения за национальное возрождение, которая была реализована в 1918 году»⁶. Мысль о том, что в Чехии культура доминирует над политикой, разделяется многими исследователями, причем культура не элитарно-аристократическая, но демократическая, отражающая взгляды, интересы и настроения среднего класса.

Но это лишь одна сторона дела. Стабильная демократия Первой республики во многом была обусловлена нормами, типичными для чешского среднего класса конца XIX — начала XX века. «Сильные партии, преданные национальной демократии, подготовили почву для введения демократии создателями чехословацкого государства, — писал один из ведущих американских специалистов по Центральной и Восточной Европе Гейл Стоукс. — Поэтому исчезновение централизованного венского аппарата в 1918 году не создало вакуума опыта, а открыло свободу действий для подготовленной страты. Существовала группа партий среднего класса, которые могли прийти к власти и ввести демократическое политическое правление. <…> Центрально-европейская индустриализация была наиболее сильной в чешских землях; в основе ее лежала развитая протопромышленная традиция; она создала средний класс, обладавший большим политическим опытом; и межвоенная Чехословакия стала демократией».⁷

Судьба республики оказалась сложной. За двадцать лет независимого существования Чехословакия вошла в первую десятку промышленно и технологически развитых стран мира, расцветала культура. Но вместе с тем новое государство не смогло решить наиболее острую проблему отношений с немецким национальным меньшинством. В итоге пронацистская партия во главе с Конрадом Генлайном сумела завоевать голоса судетских немцев. Дальнейшее известно: угроза германской агрессии, предательство Франции и Великобритании, нерешительность чехословацкого руководства во главе с Эдвардом Бенешом, интриги Москвы, пытавшейся разжечь конфликт в центре Европы… Но это уже совсем иная история.

1 Цвейг С. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. М., 2015.

2 Гайдар Е. Гибель империи. Уроки для современной России. М., 2007. С. 41.

3 Там же. С. 43.

4 Шимов Я. Крушение империи: как создавалась Чехословакия. Radio Praha. 28.10.2011. — www.radio.cz/ru/rubrika/progulki/krushenie-imperii-kak-sozdavalas-chexoslovakiya-1

5 Там же.

6 Цит. по: Holy L. The Little Czech and The Great Czech Nation. National Identity and the Post-Communist Social Transformation. Cambridge University Press. 1996. P. 83.