Офицер отказался, а затем уволился и выбросил свою форму. Вскоре после увольнения он дал большое интервью изданию «Проект», в котором раскритиковал работу сотрудников правоохранительных органов и призвал их не бить свой народ. Теперь Николаю поступают угрозы от бывших коллег.

— Мне несколько стран уже предложили политическое убежище. Но я не побегу, я не боюсь этих декораторов, я буду жить в своей стране и защищать права людей, которые тут живут, всеми законными средствами. Мне самому сейчас помогают юристы «ОВД-Инфо». У моих бывших коллег проблема в том, что не могут они ничего на меня набрать, хотя очень хотят, не могут подтянуть уголовное дело, потому что докопаться не до чего. [Сразу после интервью «Проекту»] они хотели прийти ко мне с обыском и что-нибудь мне подбросить. Но меня об этом предупредили, я тут же это опубликовал и сказал, что возможна такая ситуация. И они поняли, что не получится это сделать так, по беспределу. Начали искать что-то более хитрое.

— Коллеги, с которыми вы работали, вас поддерживают?

— В большинстве поддерживают, звонят по видеосвязи прямо с места бывшей работы, говорят: «Нам бояться нечего». После того, как я ушел, моих коллег на камеру опрашивали, хотели, чтобы они меня оклеветали, угрожали увольнением, должности всякие предлагали. Все отказались, один только согласился. Несколько человек ушли на пенсию, несколько уволились по собственному желанию. Многие из ОМОНа и Росгвардии пишут и звонят, тоже поддерживают. Я не думал, что правозащитники, «ОВД-Инфо» будут мне помогать, могли сказать: «Ты мент бывший, сам разгребайся, это твои проблемы». Нам же мозги промывают в органах, что на гражданке мы никому не нужны, работу не найдем, и то, что мы принадлежали к МВД, — это клеймо. Нас в этом убеждают, и мы начинаем верить. Но все не так.

— На ваш взгляд, какое главное качество, которым должны обладать сотрудники полиции?

— Честность — и с собой, и по отношению к гражданам. Честность в том, чтобы соблюдать закон так, как он написан, а не выворачивать его так, чтобы он был выгоден тебе.

— Есть ли сегодня это качество у сотрудников полиции?

— Нет. Все, кто пытается быть честным, выглядят как диковинка из кунсткамеры. И даже мои бывшие коллеги, когда заходила речь про взятки, говорили: «Ты что, никогда не брал взятки? Дурак, что ли?» А почему я должен брать? У меня есть заработная плата, я могу работать своими мозгами, написать статью, провести семинар. Но легче же пойти к метро, поймать человека без регистрации и под угрозой того, что отведешь его в отдел, взять с него определенную сумму.

— Когда вы уволились?

— Я написал рапорт 29 декабря 2020 года. По закону о службе я должен был отработать один месяц. И я уволился 3 февраля 2021 года.

— Жалеете?

— Нет. Ни разу не пожалел. Мне очень жалко тех ребят, достойных, которые остались и теперь подвергаются нападкам. У них сейчас дилемма — по весне опять митинги собираются. И сотрудники не знают, что делать и чем это все закончится. А я сделал все честно, по совести, это был мой выбор.

— Сколько вы проработали в органах?

— В полиции 13,5 лет, еще два года служил в армии. Обычно мы работали на митингах как кинологи: обследовали местность на бесхозные предметы. На митинге на Болотной в 2012 или в 2013 году именно это и делали. А вот когда я сейчас попал в подмосковное подразделение, из-за нехватки кадров нас, кинологов, начали использовать как обычных полицейских. Мы выходили на хоккейные матчи, патрулирование улиц. И вот 23 января меня хотели вытащить на митинг работать в усилении, разгонять людей, но я отказался, в грубой форме сказал, что этим не собираюсь заниматься. Мое отношение к митингам знали всегда мои руководители, но лишний раз не наезжали, потому что я неплохой специалист. То, что я видел на Болотной 10 лет назад вживую, и то, что видел по кадрам 23 января, — две абсолютно разные вещи, не было тогда этого сумасшедшего насилия [со стороны полиции].

— Страшно ли сотруднику работать на митинге, в толпе?

— Конечно, страшно. Мы обычно на матчах работали — это другое, но и на политических страшно. Но сотрудник должен сглаживать ситуацию, не допускать конфликтов и столкновений.

— Проходят ли специальную подготовку люди, которые работают на митингах?

— Психологической подготовки никакой нет. А Росгвардия отрабатывает владение щитами, психологическое давление на толпу, разделение толпы. У нас, в полиции, подготовка началась после московских протестов, когда оппозиционных депутатов не допустили на выборы в Мосгордуму в 2019-м. Представляете: вытащили десять участковых, трех кинологов, пять дознавателей, шесть оперов — они не умеют действовать, как ОМОН, и все это выглядит смехотворно. Им дают щиты, дубинки, шлемы, они пытаются что-то делать, но это комедия.

— Вы сказали, что нет психологической подготовки. А какой она должна быть?

— Надо настраивать сотрудников на то, чтобы не было насилия. Трудно, когда к тебе подходит подросток и говорит: «Дядя, ты кого защищаешь? Ты же меня должен защищать». Тут ты, конечно, тоже задумываешься. Вообще, психологическая работа с сотрудниками должна вестись в обязательном порядке. А сейчас она превращена в проформу, все делается для вида. Отсюда огромное количество суицидов в МВД. Ненормированный рабочий день, нет нормальной зарплаты. 90 % сотрудников вынуждены подрабатывать: после работы охраняют магазины, например. А однажды офицер спецназа мне привез домой пиццу. И если командир о таких подработках узнает, сотрудника уволят. Нам запрещено как-либо подрабатывать, разрешены только научная и преподавательская деятельность.

— Часто человек на митинге стоит и действительно ничего не делает, но к нему подбегают сотрудники и очень жестко «винтят», иногда бьют. Это они не приказ исполняют, а агрессию выплескивают?

— Да. И я сам этого не понимал. У меня знакомый вышел из метро, набирал сообщение девушке, к нему подбежали парни в форме, схватили за ноги, за руки, разбили телефон, отвели в автозак, потом отвезли в отдел и только к вечеру отпустили. И очень часто такое: человек ничего не делает, а его жестко хватают. Это садизм, это безнаказанность, сотрудники чувствуют, что им все можно. Тут и отсутствие психологической работы сказывается, конечно. Но безнаказанность — главное. Случаи применения силы сотрудники между собой почти не обсуждают. А если об этом и говорят, то так: «Все протестующие — это навальнята, два процента — не пойми кто. И вообще, они все продались и хотят разрушить нашу славную Россию, все враги».

— Были случаи, когда сотрудники полиции встречались на митингах со своими знакомыми или родственниками?

— Наверняка были. Я сам один раз так встретился. Я люблю группу «ДДТ», узнал, что в центре Москвы будет бесплатный концерт. Пошел, смотрю — стоят ребята в шлемах, один меня дубинкой легонько трогает: «Коля, ты куда?» Вижу — это мой знакомый, говорит: «Тут несанкционированная акция, скоро начнем задерживать, и тебя тоже». И я ушел. Там же очень жесткий контроль. Система камер по распознаванию лиц стоит везде. И почти все, кто находится на митинге, под колпаком. И не дай бог сотрудник попадется — на следующий день он будет уволен. Никто не будет разбираться, намеренно ты там оказался или нет. Вот недавно двух офицеров ФСО уволили: один случайно оказался на митинге, другой специально пришел.

— А почему камеры так эффективно используются на митингах и не используются для раскрытия преступлений?

— Эта система камер называется «Безопасный город». Она очень эффективная: опера, которые понимают в этом, ее используют и раскрывают преступления. Но у них очень много бумажной работы. Вот человек пишет заявление, что у него что-то украли. И пока участковый будет разгребать бумаги, вся информация с камер уже сотрется — она хранится ограниченное время. А из-за загруженности никто быстро ее с камер не снимает, преступление остается нераскрытым. Только если у тебя есть знакомые, которые могут по связям попросить быстро эти записи снять, тогда да, можно вора, например, найти.

— Что чувствует сотрудник полиции, когда протестующие скандируют популярные кричалки: «Полиция с народом, не служи уродам!» или «Мусора — позор России!»? Есть ли какая-то рефлексия?

— Может, у кого-то в глубине души и есть. Но вообще, сотрудники к этому уже привыкли, и их задача — дотерпеть: это скоро закончится, они придут домой, нальют себе стаканчик и зальют свое горе алкоголем. И надо понимать, что мало кто может смело сказать о своей позиции коллегам. В МВД присутствует стукачество, твои сослуживцы могут командиру на тебя донести, сказать, что ты инакомыслящий. И тебя могут лишить премии, не дать отпуск в летний период, будешь изгоем.

— Что вам не нравилось и что нравилось в работе в органах?

— Нравилось работать с людьми, нравилось, когда ты приезжаешь на вызов и понимаешь, что от тебя многое зависит, и ты делаешь все, чтобы не случилось беды. А не нравилась трактовка законов в пользу руководителей — в пользу сотрудника ничего не трактуется. Когда пытаешься отстаивать свои права, говорят: «Не нравится — увольняйся». Вся система МВД пришла к развалу: мы теряем классных специалистов, а на их место приходят абсолютно безграмотные, безответственные люди, которые попутали все берега, потеряли представление о том, что такое мораль и честность. Главное, что ценит руководство, — исполнительность и личную преданность. МВД сейчас — чистой воды декорация. Коллеги спрашивают: «Почему ты ушел так, громко хлопнув в дверью?» Да чтобы вам лучше жилось — тем, кто остался. Я же могу рассказать о том, что там происходит на самом деле.

— Куда уходят квалифицированные сотрудники?

— Один мой бывший коллега успешно работает частным детективом, еще несколько возглавляют службы безопасности, еще кто-то в фармакологии. Еще один 20 лет отработал в полиции и ушел в массажисты. Люди находят себя, главное — желание. А на их месте оказываются неквалифицированные сотрудники — по остаточному принципу. Ну и на хорошую должность возьмут, как правило, знакомого человека. Я вот по всей стране проездил, меня много где знают, но мне стать руководителем какого-то уровня было невозможно. Во-первых, не было протекции, во-вторых, руководители, которые говорят «нет» своему непосредственному начальству и обосновывают это, в органах не нужны. Сейчас главное — со всем соглашаться и угождать.

— Опишите момент, когда вы решили, что не хотите больше так работать.

— Это был январь 2020 года. Накануне, 28 декабря 2019 года, у меня умер отец. И я занимался похоронами. Я попросил десять суток отгула по смерти близкого родственника для решения бытовых проблем, а мне дали только пять и говорят: «Завтра же мероприятие, связанное с Крещением, давай ты сначала отработай его, а потом будешь бегать и похоронами заниматься. Какая тебе разница — он же умер». И эта бесчеловечность заставила меня задуматься, стоит ли продолжать работать. Я собрался уходить, коллеги отговаривали: до пенсии осталось всего 4,5 года досидеть. А я не люблю сидеть, я хочу делом заниматься. Теперь, конечно, пенсии у меня, как у всех полицейских, не будет, и в госорганы меня из-за моих высказываний не возьмут.

— Как ваши близкие отреагировали на то, что вы уволились?

— Меня поддерживают. Я сейчас без работы, мне друзья привозят продукты, деньги я принципиально не беру. Незнакомые люди даже пишут в соцсетях: «Спасибо, мы увидели другую полицию». Сотрудники благодарят, что я привлек внимание, пишут и высокопоставленные, дескать, держись, тебе будет трудно, сам понимаешь, против какой машины ты пошел.

— Как ваш сын отнесся к вашему увольнению?

— Ему пять лет, он уже все понимает. 23 января, когда были митинги, я опасался, что ко мне домой кто-то может прийти из-за того, что я отказался там работать, и мы поехали в гости. Когда мы возвращались, ехали в метро мимо Трубной, там были наверху большие столкновения. И сотрудники, которые стояли в метро в камуфлированной форме, грубо остановили молодого человека. Мой ребенок увидел это и спросил: «Папа, а кто эти дяди? Почему они носят такую же форму, как у тебя?» Я отвечаю: «Это полицейские». «А почему они с дядей так разговаривают?» И было очень трудно ребенку объяснить. Он говорит: «Эти дяди — бандиты». А я: «Нет, эти дяди не бандиты, просто, наверное, они уставшие были, вот и вели себя грубо».

— Страшно ли было увольняться и рассказывать о том, как выглядит работа в органах на самом деле?

— Конечно, страшно. За свою жизнь я не боялся, но боялся за жизнь своего ребенка, своих близких, за жизнь друзей. Но я по-другому не мог, мне надоел этот страх, который вечно испытывают сотрудники по отношению к своим руководителям. И после интервью началось вот это, когда кто-то у тебя в подъезде стоит, смотрит за твоей дверью... Посыпались угрозы: мол, знаем, где работает твоя невеста, дадим твой адрес бандитам и так далее.

— Коллег разозлило, что вы выбросили форму и это видео оказалось в открытом доступе?

— О да. Это очень всех разозлило. Но форма мне действительно стала неприятна. Мне сейчас пишут: «Ты офицерскую честь выбросил». А офицерская честь не в звездах. Она в сердце и в мозгу твоем, и ты ее не можешь выбросить. Я выбросил символ беспредела, бесправия и беззакония.

— Кем будете работать теперь?

— Свою любимую работу я не брошу — продолжу заниматься кинологией, дрессировать собак. Я неплохой специалист, работаю в Москве, пишу разные научные статьи про безопасность и использование собак. Планирую заняться общественной деятельностью. Я не буду баллотироваться в президенты, попытаюсь улучшить жизнь в моем районе, жизнь своих соседей, буду защищать не только права обычных людей, но и права сотрудников правоохранительных органов, которые абсолютно бесправны, у них нет ни одного эффективного механизма защиты.

— Вы понимаете, что для вас эта деятельность будет связана с новыми рисками?

—Да и старые никуда не пропадут.

— Назовите причину, по которой другим сотрудникам стоило бы поступить так же, как вы, и причину, по которой им, наоборот, стоило бы остаться работать в органах.

— Причина уйти оттуда одна — что ты своему ребенку скажешь, когда он увидит кадры и спросит: «Папа, почему ты эту тетеньку по голове бил?» Рано или поздно все равно будет какой-то суд над этими людьми. И ответственность за свои поступки придется нести. А почему стоит остаться… Ну, ребята, а кто, если не вы? Вы молодцы, вы остаетесь в системе, но будьте честными, соблюдайте закон. Сотрудники полиции — это часть общества, у нас есть свои плюсы, свои минусы, и нас поставили на стражу закона. А сейчас мы чем занимаемся? Непонятно…