Такого количества пассажиров с кошками и собаками в аэропортах я, наверное, не видела никогда. Билеты на самолет из России сегодня стоят от 700 евро — это если рейс с пересадками. Прямые рейсы — от 1000 евро. Но даже такие билеты найти трудно — быстро раскупаются. Уезжают из страны по разным причинам: кто-то потому что закрылись Zara и McDonald’s, кто-то опасаясь политического преследования. И здесь действительно есть чего опасаться.

Об этом я рассказываю своим украинским друзьям, на что почти от каждого слышу удивленный возглас: «Как уезжают?! А кто же будет свергать Путина?!»

Далеко не все, конечно, но многие выходят на протесты и одиночные пикеты, подписывают петиции против вторжения России в Украину, увольняются с работы в государственных учреждениях и корпорациях, где их заставляют поддерживать действия российской власти и ходить на проправительственные акции, славящие так называемую «спецоперацию». А потом к этим людям приходит полиция. Большинство протестующих (причем протест может быть выражен в любой форме: от участия в митинге до поста в социальной сети) отделывается административным наказанием — это штраф или арест на срок от нескольких дней до нескольких недель. Но теперь для несогласных в России предусмотрены и более серьезные кары.

Четвертого марта президент России Владимир Путин подписал указ о внесении поправок в Уголовный кодекс, согласно которым за распространение «фейков» о действиях Вооруженных сил России положено наказание до 15 лет лишения свободы. Законопроект был одобрен и подписан молниеносно. Теперь даже за призывы к введению санкций против России предусмотрено наказание до 5,5 тыс. долларов или до трех лет заключения.

И это точно не тот закон, который будет еще какое-то время лежать на полке. Он был создан, чтобы не просто напугать, а чтобы сажать без любых предупредительных выстрелов в воздух. Стрелять, кстати, начали сразу по «своим». И не за посты в соцсетях и призывы, а, например, за приватный телефонный разговор ненадлежащего, как решили силовики, содержания.

22 марта стало известно, что техник главного управления МВД по Москве Сергей Клоков арестован на два месяца по делу о распространении недостоверной информации о российской армии. А распространил он эту самую недостоверную, по версии следствия, информацию во время телефонного разговора. Что именно и кому сказал Клоков, неизвестно. Независимого адвоката к арестованному сотрудники правоохранительных органов не допускают: он, мол, от помощи адвоката отказывается сам. Адвокат Даниил Берман же уверен, что на обвиняемого могут оказывать физическое или психологическое давление. Берман также утверждает, что судебного разрешения на прослушку разговоров в деле нет, то есть нет и законных оснований для привлечения Клокова к уголовной ответственности. При этом ему грозит до 10 лет колонии.

Уголовные дела по статье о дискредитации Вооруженных сил возбудили также в отношении кулинарного блогера Вероники Белоцерковской, российского журналиста Александра Невзорова, украинского журналиста Дмитрия Гордона и сотрудничавшего с редакцией «Сибирь. Реалии» журналиста Андрея Новашова. Напомним, что с момента появления нового закона в Уголовном кодексе не прошло и месяца.

«Как можно бояться тюрьмы, когда в Украине война?!» Бояться тюрьмы можно всегда: когда ты единственный кормилец в семье, когда ты работаешь, чтобы лечить близкого человека, когда ты несешь ответственность за подчиненных, когда тебе просто страшно. Потому что российские тюрьмы — это пытки, с которыми не каждый может справиться. И осознанно на такой риск идут немногие. Еще часть задается вопросом: «Что изменится, если за протест я сяду в тюрьму?»

Но еще большая часть, кажется, всеми этими вопросами не обременена. Она просто живет, как живется, покупает еду, пока не кончились деньги, запасается бытовой химией, пока она еще есть в магазинах, надеется, что «это все ненадолго, пара месяцев — и все наладится», не подозревая или не веря, что при этой власти в России уже ничего не наладится. Эта часть также верит восторженным воплям продажных журналистов в российском телевизоре, которые воспевают отечественное производство и доказывают народу, что Россия справится и без «прогнившего Запада». Никто, правда, не рассказывает, как именно планируется справляться. В России скоро не останется зарубежных самолетов и комплектующих к ним; в аптеках уже трудно найти европейские препараты; даже самые простые запчасти для автомобилей зарубежного производства автовладельцы скоро купить не смогут; элементарная офисная бумага для принтера подорожала в десять раз, а скоро ее может и вовсе не остаться, потому что реагент, красящий ее в белый цвет, в России попросту не производится.

А в Украине погибают люди. Погибают украинцы, у многих из которых, кстати, есть родственники в России, теперь совершенно не поддерживающие и не понимающие политику Путина. Погибают русские, чьи отцы и матери скоро получат их тела в цинковых гробах, если вообще что-то получат.

Путин с трибуны продвигает доктрину единства и «Русского мира», уповает на «священную», «праведную» цель этой войны. Войны, которую и войной-то в России запрещено называть под страхом уголовного преследования. Почему? Потому что несколько поколений россиян выросли под бабушкины причитания: «Лишь бы не было войны». А еще, конечно, потому что, когда настанет время трибунала и Гааги, оставшиеся в живых чиновники смогут оправдываться: «Нам говорили, что это не война, а спецоперация, мы ничего не знали».

«Почему люди не выходят?» Люди выходят. Изменится ли что-то, если будет выходить больше людей? Может, да, а может, и нет. Яркий пример тому — белорусские протесты, действительно поразительные по масштабу, но не справившиеся с диктатурой. Изменится ли что-то, если люди будут выходить дольше? Возможно, да, а возможно, нет. Достаточно вспомнить протесты в Хабаровском крае в защиту арестованного губернатора Сергея Фургала, которые длились полгода и тоже ни к чему, кроме уголовных дел, не привели.

«Ощущает ли все российское общество свою ответственность за ту войну, которую развязал Путин?» Нет. Но все же ее сполна ощущает довольно большая часть россиян, оставшихся в стране, чтобы бороться здесь, и уехавших в другие страны, чтобы получить больше возможностей для борьбы оттуда.

«Кто будет свергать Путина?» Гражданское общество, которое хоть и малочисленно, но все же существует в России. А еще — голодные люди, семьи, которым скоро нечем будет лечить своих детей, да и не у кого: многие хорошие специалисты уезжают, опасаясь быть отправленными на фронт и не желая больше вкладывать себя в страну, которой управляет сошедший с ума человек. Но пуще всего — матери, чьих детей посадил в тюрьму за протест или отправил на войну лидер с лицом подлого бандита из подворотни.

«Кто свергнет Путина?» Единственный вопрос, ответ на который кажется однозначным. Путина свергнет он сам. Неважно, будет ли он в пылу горячки задавлен толпой, отравлен или смещен своими же приближенными, обиженными на него за утраченные виллы, яхты, загубленный бизнес и отпуск в Европе, или его сердце внезапно остановится «по естественным причинам». Он свергнет себя сам, он свергает себя прямо сейчас.