Предшественница нынешней Украины, Киевская Русь, неоднократно испытывала на себе нашествия орд кочевников, сжигавших и грабивших ее города, порой осаждавших Киев. То было в далекой древности и, казалось, в XXI веке ничего даже отдаленно напоминающего набеги степных племен произойти не может. Но произошло. Орда вторглась на украинские земли, неся с собой разорение и смерть. Пожалуй, ее единственное отличие от гуннов и печенегов в том, что передвигается она не на конях, а на танках и бронированных машинах. Но суть от этого не меняется. Как и в древности, современные варвары грабят дома, насилуют женщин и девочек, убивают просто ради того, чтобы убить, уничтожают города. И чем дольше идет война Украины с Россией, тем яснее становится, что это война не между государствами, а между европейской (или, иными словами, иудео-христианской) цивилизацией XXI века и чудовищной реставрацией древней кочевой империи. Исход этой войны в целом не вызывает сомнений — Украина с помощью коллективного Запада одержит победу. Но когда и как это произойдет, какие еще жертвы будут принесены, мы не знаем.

Сводки с фронта

Российское вторжение в Украину началось ранним утром 24 февраля. Крылатые ракеты, запущенные с кораблей Черноморского флота и переброшенных в Восточное Средиземноморье ракетных крейсеров и эсминцев, а также боевая авиация нанесли удары по местам, где, как предполагали в Генеральном штабе в Москве, находились украинские командные центры, комплексы ПВО, боевая авиация и склады вооружений. Одновременно началось наступление сухопутных войск и сил ВДВ по нескольким направлениям: на Киев по обоим берегам Днепра на западе из Беларуси и на востоке через Чернигов; на юге на Херсон; на востоке на Сумы и Харьков; на Донбассе вдоль всей линии соприкосновения сил так называемых «народных республик» и Украины.

Определенных успехов российские оккупанты добились: к концу первого дня войны они вышли к Чернобылю, Херсону и Харькову. Был высажен десант на аэродром «Антонов» вблизи небольшого города Гастомель в 20 километрах к западу от Киева. Однако главная цель Москвы — разрушить систему государственного управления и командования Вооруженными силами Украины (ВСУ), вынудить президента Владимира Зеленского бежать из страны или захватить его в плен — достигнута не была. Украинский политический истеблишмент консолидировался, общество мобилизовалось на патриотической основе, госаппарат и военное командование не распались. Более того, Генштаб ВСУ был предупрежден о начале военных действий и смог в короткие сроки вывести из-под удара российских ракет и авиации значительную часть своих самолетов и комплексов ПВО.

Первый период войны длился около двух недель. В это время российские войска с тяжелыми боями продвигались вперед и смогли оккупировать довольно значительные территории в Киевской, Черниговской и Сумской областях, захватить Херсонскую область, начать наступление на Николаев и осаду Мариуполя, подойти близко к Киеву, Харькову и некоторым другим крупным городам в восточной части страны. Наступление, крайне плохо подготовленное, дорого обошлось российской армии: ежедневные потери личного состава достигали 800—900 человек (для сравнения — в самые напряженные периоды войны в Афганистане потери личного состава советской армии составляли в среднем 12—15 человек в день).

Положение на фронтах в Украине к 10 марта¹

К концу первой декады марта продвижение российских войск практически остановилось. ВСУ смогли организовать надежную оборону, а в ряде мест — перейти к наступлению. Война перешла в позиционную фазу, масштаб боевых столкновений заметно сократился, они превратились в борьбу за тот или иной небольшой населенный пункт, перекресток дорог и тому подобное. Так продолжалось до 25 марта, когда высокопоставленный руководитель российского Генерального штаба генерал Сергей Рудской неожиданно заявил о том, что цель России — вовсе не капитуляция Украины, а защита так называемых «народных республик» в границах Донецкой и Луганской областей Украины. А еще через четыре дня было объявлено, что российские войска будут выведены из Киевской, Черниговской и Сумской областей. Это было представлено как жест, способствующий прогрессу на переговорах по прекращению огня и мирному урегулированию. На самом деле в Москве просто передислоцировали их в российские регионы поближе к Донецкой и Луганской областям. К 5—6 апреля северо-восток Украины был освобожден от оккупационных сил.

Российское командование начало готовиться к «битве за Донбасс», в ходе которой собиралось окружить и уничтожить группировку ВСУ в зоне «операции объединенных сил», прилегающей к предвоенной линии разграничения между «народными республиками» и подконтрольной Киеву территории Украины. Эта битва считается решающим сражением войны в Украине, от исхода которой могут зависеть условия прекращения огня и мирного урегулирования. Когда этот текст был написан, сражение не было начато. Каков будет его результат, неизвестно.

Положение на фронтах в Украине к 6 апреля 2022 года

Непрофессионалы в погонах

Очевидный провал планов быстрой войны в Украине — результат отвратительного состояния армии и очевидного непрофессионализма военных, от высшего командования до младших офицеров и рядовых, среди которых, как выяснилось, много неподготовленных призывников. Главный признак того, что «что-то пошло не так» — гибель в Украине по крайней мере шести российских генералов и тяжелом ранении двоих (не считая командира чеченского батальона «Север» Тушаева, которого назвать генералом язык не поворачивается). Сообщалось также, что со своих постов были сняты командующие армиями Кисель (1-я гвардейская танковая), Ершов (6-я общевойсковая) и Зусько (58-я общевойсковая), два последних отправлены под арест. Нет ясности, каково состояние, а точнее, какова судьба министра обороны С. Шойгу.

За исключением генерала Митяева, командовавшего 150-й мотострелковой дивизией, все остальные погибшие и тяжелораненые генералы — командующие и заместители командующих армиями, то есть они входили в высший слой российской военной иерархии. Темпы вывода из строя российских генералов в целом совпадают с аналогичным показателем во Второй мировой войне (в среднем чуть более шести человек в месяц для СССР) — это к вопросу о масштабах «специальной военной операции».

В России признали гибель одного генерала (Андрея Суховецкого) и попытались опровергнуть гибель еще одного (Андрея Мордвичева), показав видео, в котором он вместе с Рамзаном Кадыровым в Мариуполе то ли 27, то ли 28 марта. Никаких доказательств того, что видео было снято именно там и именно в те сроки, нет.

Гибель или ранение остальных российские власти вообще не комментируют несмотря на то, что информация об этом оказывает шоковое и деморализующее влияние на армию в целом и особенно на генералитет. Опровергнуть поступившие из Украины сообщения, по сути дела, можно только показав упомянутых генералов живыми. Если они действительно живы, сделать это очень легко.

Гибель или тяжелое ранение командующих армиями и их заместителей на поле боя означает катастрофически плохое состояние командования войсками. Командиры высшего звена вынуждены находиться на передовой, чтобы лично гнать в атаку и вообще руководить войсками, потому что подчиненные им офицеры не в состоянии этого делать (впали в панику, некомпетентны, растерялись, просто не хотят). Такой уровень командования — системное явление. Оно не может быть исправлено в относительно короткие сроки. Для этого необходима масштабная замена офицерского корпуса и генералитета.

Еще интереснее не опровергнутые в России сообщения о снятии с должностей трех командующих армиями (в том числе элитной 1-й гвардейской танковой армии, в составе которой находящиеся рядом с Москвой Кантемировская и Таманская дивизии) и аресте двух из них. Это результат либо еще более низкой, чем в среднем, компетентности и невероятной бестолковости, либо подозрений в подготовке выступления против Путина, либо и того, и другого вместе. На мой взгляд, вторая причина более вероятна, чем первая. В условиях ведущегося поиска ответственных за неудачу войны, ни одна из целей которой не достигнута, снимать с должностей и отправлять под арест, даже домашний, высокопоставленных военачальников можно только по очень серьезным причинам. А такими в современной России являются прежде всего связанные с безопасностью Путина.

Чего хочет российская власть?

Начиная войну против соседнего независимого государства, Россия исказила смысл происходящего, назвав агрессию «специальной военной операцией» по «демилитаризации» и «денацификации» Украины, а также защите жителей самопровозглашенных ДНР и ЛНР от «геноцида». Возможно, в кулуарах Кремля и не скрывали друг от друга сути спецоперации и ее «главной задачи». Но для внешнего мира предложили именно такую версию, не определив ни ее сроков, ни масштабов, ни того, как должен выглядеть конечный результат военных действий.

Хотя, справедливости ради, надо сказать, что в самых общих чертах цель была сформулирована идеологом путинизма Владиславом Сурковым ровно за три года до агрессии в программной статье: «Долгое государство Путина. О том, что здесь вообще происходит». Он, в частности, писал, что отказ от иллюзии выбора «в пользу реализма предопределенности привел наше общество вначале к размышлениям о своем, особом, суверенном варианте демократического развития, а затем и к полной утрате интереса к дискуссиям на тему, какой должна быть демократия и должна ли она в принципе быть. Открылись пути свободного государственного строительства, направляемого не импортированными химерами, а логикой исторических процессов, тем самым „искусством возможного“. Невозможный, противоестественный и контристорический распад России был, пусть и запоздало, но твердо остановлен. Обрушившись с уровня СССР до уровня РФ, Россия рушиться прекратила, начала восстанавливаться и вернулась к своему естественному и единственно возможному состоянию великой, увеличивающейся и собирающей земли общности народов»².

Откровеннее некуда. По сути дела, речь вновь идет о восстановлении империи путем военного захвата земель. Только кристально ясные амбиционные планы Путина и К° до поры маскируются «тактическими задачами». Но и их приходится менять по ходу действия, поскольку два решающих фактора — героическое сопротивление украинского народа и объединенные усилия коллективного Запада (санкции, поставки вооружений, финансовая и гуманитарная помощь) — явно недооценивались либо вообще не принимались в расчет. Так, например, «демилитаризация», по версии от 24 февраля 2022 года, означала «нейтрализацию военного потенциала, который за последнее время был изрядно подрощен, в том числе благодаря активной деятельности зарубежных стран», как в свойственной ему косноязычной манере выразился пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков³. А уже 19 марта, по словам министра иностранных дел Сергея Лаврова, демилитаризовать Украину нужно для того, чтобы «получить гарантии безопасности, которые будут основаны на принципе неразделимой общей безопасности для Украины, для России, для всех европейских стран».

Понеся огромные потери в личном составе (до 20 тыс. человек) и боевой технике, российские войска так и не смогли захватить ни Киева, ни Харькова, ни других крупных украинских городов. Спустя полтора месяца после начала войны Москва сменила риторику. Заявив о выполнении целей «первого этапа спецоперации», к которым причислили мифический подрыв мощи украинской армии, о «демилитаризации» и «денацификации» даже не вспоминали. Эти понятия просто исчезли из лексикона российских политиков и военных, уступив место рассуждениям об «освобождении» территорий. Впрочем, верный слуга Путина Рамзан Кадыров прибегать к эвфемизмам не приучен. Он был предельно откровенен, заявив 11 апреля: «Задачи ясны, и мы уже начинаем работать конкретно, точечно, и будет наступательная работа. Не только в Мариуполе, но и во всех других населенных пунктах, городах и селах. Луганск и Донецк полностью в первую очередь освободим. Такая вот поставлена задача верховным главнокомандующим, нашим дорогим президентом Владимиром Владимировичем Путиным. И потом дальше заберем Киев и все остальные города»⁴. И еще амбициознее о грандиозных планах Кремля разоткровенничался глава российского МИД. «Наша специальная военная операция призвана положить конец безоглядному расширению и безоглядному курсу на полное доминирование США и под ними остальных западных стран на международной арене», — заявил Сергей Лавров⁵.

Чего хочет российский народ?

Почти тридцать лет назад Валерия Новодворская пророчески обрисовала состояние нынешнего российского общества и российской армии. «С XVI века мы существуем по законам маниакально-депрессивного психоза, ставшего лет через сто уже национальным характером. „И перед властию презренные рабы…“ Перед твердой и жестокой властью. Перед слабой властью — разнузданные анархисты, разбойнички, воры, из социального аутсайдерства шагнувшие в перманентный мятеж неврастеников. Ослабевшая вожжа тут же попадает маниакально-депрессивному народу под хвост, и бешеные кролики, еще вчера довольствовавшиеся морковкой, выдаваемой по карточкам, жаждут крови и человеческого мяса <…>. Вот оно, русское чудо и загадочная русская душа! Маниакально-депрессивный психоз! Вот почему мы так классно воюем!»⁶.

Парадоксально, но, наряду с трезвыми и жесткими оценками одного из самых радикальных противников авторитаризма, для анализа состояния российского общества и его отношения к развязанной Кремлем войне против Украины вполне годится тезис ее предельно циничного оппонента Владислава Суркова. В уже упоминавшейся выше статье «Долгое государство Путина…» он писал: «Глубинный народ всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия. Понимание, кто он, что думает и чего хочет, часто приходит внезапно и поздно, и не к тем, кто может что-то сделать».

Призывы профессиональных социологов не доверять опросам, которые проходят в условиях войны и развязанного властями внутреннего террора, разумны и понятны. И тем не менее в совокупности с публичными акциями в поддержку государственной политики и новой милитаристской символики, патриотическим угаром, коллективными письмами части интеллектуальной и творческой элиты, высказываниями граждан на улицах они позволяют разглядеть достаточно объективную картину состояния общества. Проведенный Левада-центром в 20-х числах марта опрос показал, что 81 % респондентов поддерживают войну в Украине, причем более половины — «поддерживают определенно». Эти данные при всех оговорках в общем совпадают с результатами, полученными проправительственными исследовательскими центрами и, увы, отражают состояние русского массового сознания, замутненного пропагандой, страхом или ложно понимаемым величием.

Обычно такую поддержку агрессии против Украины объясняют действием прежде всего мощной пропагандистской машины, десятилетиями создаваемой российской властью и не ограниченной в ресурсах. Да, разумеется, она сыграла и продолжает играть свою роль. Однако пропаганда особенно эффективна тогда, когда ее содержание и направленность совпадают с настроениями масс, зачастую не полностью осознаваемыми.

Отношение к войне в Украине показывает, что российское общество глубоко поражено хорошо известным психологам садомазохистским синдромом в его социально-политическом варианте. О нем много писали Эрих Фромм, Альфред Адлер и другие классики неофрейдизма.

Униженность и беспомощность дискриминированных групп (а в России это большинство населения), присущий им комплекс гражданской и социальной неполноценности стимулируют агрессивный патриотизм, джингоизм, ксенофобию, нетерпимость и ненависть к «другим». Полное подчинение власти компенсируется сознательной или подсознательной готовностью к психологическому и физическому насилию над группами или личностями, стоящими на низших ступенях социальной иерархии, или над «другими» — в данном случае украинцами. Садомазохистскому обществу требуются жертвы, объекты агрессии, без которых теряется компенсирующее ощущение своего мнимого превосходства.

Можно соглашаться или не соглашаться с этой концепцией. Но не только опросы, но и анализ социальных сетей убеждают в том, что в российском обществе накоплен огромный потенциал агрессии. Сегодня, во многом под воздействием оголтелой пропаганды, он направлен на Украину. А завтра?

Механизмы, определяющие динамику массового сознания в России, изучены крайне плохо, а исследования, проведенные в других странах, с трудом приложимы, если приложимы вообще, к российскому случаю. Но, похоже, как только Украина и украинцы станут недостижимым объектом агрессии, а это неизбежно, ее вектор изменится. Возможно, объектом массовой ненависти «глубинного народа» станет нынешняя власть, возможно — обеспеченные и образованные слои, возможно — «инородцы и иноверцы», живущие в России, возможно — и те, и другие, и третьи.

«Февраль» или «октябрь» 20… года

Из истории известно, что крестьянские восстания и войны в Европе (что жакерия во Франции, что пугачевщина, что массовые выступления крестьян в России в 1917—1920-х гг.) отличались крайней жестокостью. Утверждать, что нечто подобное обязательно произойдет в России, с полной определенностью пока нельзя. Но аккумулированная в массовом сознании агрессивная энергия должна найти выход. Куда она выплеснется, в каких формах и когда — вопросы пока открытые. В любом случае это станет своего рода коллективным наказанием русского общества за его поддержку Путина или нейтральное отношение к нынешней власти, за одобрение бесчинств русской армии в Украине или безразличие к ним.

Возможно, повторится сценарий времен Первой мировой войны. Дмитрий Недоступов в статье «Эволюция общественных настроений в России 1914—1918 гг.» изложил ключевые этапы той войны с точки зрения психологического состояния общества⁷.

Первый, начальный период характеризуется восприятием войны как оборонительной, справедливой, в обществе прослеживается патриотический подъем. Крестьянство восприняло войну с энтузиазмом. Проводились многочисленные патриотические манифестации, шествия и молебны с портретами царя, резко вырос спрос на периодические издания, освещавшие ход войны.

Второй этап — отступления российской армии весной ― летом 1915 года, когда были выявлены просчеты, допущенные в процессе военной подготовки, что подорвало доверие к царизму и привело к корректировке образа войны. Вместе с тем события весны 1915 года по итогам взятия Перемышля оцениваются историками как второй всплеск волны патриотизма.

Третий этап — начиная с осени 1915 года население руководствовалось в основном социальными мотивами, необходимостью выживания в сформировавшейся экономической ситуации, под воздействием которой проявлялась психологическая усталость от войны.

Четвертый — с весны 1916 года прослеживается скептицизм по отношению к военным лозунгам вроде «До победного конца!»; апатичность в тех слоях населения, которые в начале войны испытали стихийный инстинктивный всплеск патриотизма.

Сейчас российское население пребывает в условном «1915-м». Однако после двух месяцев военных действий и грядущей уже через несколько месяцев экономической катастрофы, вызванной как самой войной, так и мощным пакетом антироссийских санкций Запада (остановка производств, разорение бизнеса, инфляция, безработица) предпосылки социального взрыва становятся все более очевидными. Но по-прежнему остается вопрос: во что он может вылиться? В «февраль 1917» или в «октябрь»?

Жестокость по запросу общества

Когда в социальных сетях, а затем и в СМИ появились первые кадры из освобожденных пригородов Киева, мир буквально застыл от ужаса. То, что учинила там российская армия «освободителей», оказалось столь чудовищным по масштабам и уровню жестокости, что в эти кадры и репортажи не хотелось верить. Город Буча стал символом беспредела и ничем не оправданных зверств. Кто-то, включив защитную реакцию, попытался искать объяснения происшедшему в неуправляемости отдельных подразделений и конкретных лиц. Однако перехваченные германской разведкой переговоры российских военных подтвердили совсем иное: массовые убийства в Буче вписываются в стратегию Москвы. Удивления это не вызывает. Насилия в отношении мирного населения и этнические чистки — одна из традиций русской армии и властителей империи, будь то империя Романовых, Сталина или нынешняя недоимперия Путина.

Некоторые примеры. В 1794 году российские войска под командованием Александра Суворова взяли штурмом пригород Варшавы Прагу. В историю это событие вошло под названием «пражская резня». Подробности настолько омерзительны, что пересказывать их не стоит. В 1860-х гг. сотни тысяч адыгов и родственных им народов были изгнаны из своих домов. Их вынуждали бежать в Турцию. Огромное количество погибло на побережье Черного моря в ожидании кораблей, которые должны были их перевезти в Турцию. Нет нужды рассказывать об этнических чистках 1944 года, о массовых депортациях мирного населения стран Балтии и Украины как до 1941-го, так и в 1944—1954 гг. — они известны. Так, из Украины и Западной Беларуси было выселено как минимум 600 тыс. человек, в том числе 200 тыс. крымских татар.

В России старательно замалчивали преступления Красной Армии в Восточной Пруссии, Польше, Чехословакии и Венгрии в конце Второй мировой войны. Массовое мародерство, убийства и изнасилования (иногда говорят о двух миллионах изнасилованных женщин) сопровождали приход армии-освободительницы. Часто это объясняют «местью фашистам». Но, скорее всего, это было следствием сознательной политики Кремля, в том числе по изгнанию немецкого населения из Восточной Пруссии. До поры до времени советское командование не сдерживало озверевшую солдатню, побудившую тогдашних жителей этого региона в ужасе бежать на запад. Похожим образом вела себя Красная армия в Маньчжурии после вступления в войну против Японии в 1945 году. Насилиям подверглись и проживавшие там японцы, и китайцы, никаких преступлений против русских не совершавшие.

Советская армия в Афганистане и российская в Чечне артиллерийским огнем и бомбежками стирали с лица земли населенные пункты, жители которых подозревались в содействии повстанцам. После этого туда заходила пехота, начинались зачистки, мародерство и насилия.

Примеры такого рода можно перечислять еще долго. Но вот что важно: армия является не просто частью общества, она отражает и воспроизводит его характерные черты и его запросы. И это подводит к пугающему выводу — готовность личного состава вооруженных сил России (допустим, не всего, но большей его части) к массовому насилию над беззащитным населением, причем в самых чудовищных его формах, говорит о глубоко патологическом состоянии российского массового сознания.

Хотелось бы ошибиться в предположениях, что большинство населения России не только не хочет знать о преступлениях своей армии, но в глубине души считает: так им и надо, этим немцам, японцам, афганцам и украинцам. Но оснований для веры в гуманизм русского народа-богоносца, увы, нет. Известный российский писатель Юрий Нагибин в начале 1990-х написал горькие, но, похоже, пророческие слова: «Люди часто спрашивают — себя самих, друг друга: что же будет? Тот же вопрос задают нам с доверчивым ужасом иностранцы. Что же будет с Россией? А ничего, ровным счетом ничего. Будет все та же неопределенность, зыбь, болото, вспышки дурных страстей. Это в лучшем случае. В худшем — фашизм. Неужели это возможно? С таким народом возможно все самое дурное»⁸.