Многие полагают, что на фоне бойни, которую Россия развязала в соседней стране, вести разговоры об отечественном патриотизме — дурной тон. Но важно понимать: патриотизм патриотизму рознь. И помнить, что были в российской истории и культуре люди, для которых служение Отечеству и любовь к нему означали не захват чужих земель и порабощение народов, не навязывание пресловутых «скреп», а сохранение и преумножение национальных ценностей для сограждан и будущих поколений. Среди них — Павел Михайлович Третьяков, предприниматель, меценат, собиратель произведений русского изобразительного искусства, основатель общедоступной частной художественной галереи.

Из рода купцов Третьяковых

Павел Михайлович Третьяков родился 27 (15) декабря 1832 года в Москве в купеческой семье. Происходил старый и до середины XIX века не слишком богатый род купцов Третьяковых из города Малоярославец, через который на Руси издревле шли торговые пути. В тех краях о нем было известно еще в 1646 году, а вот первым из Третьяковых, переселившихся в Москву, стал прадед Павла Михайловича — Елисей Мартынович. Случилось это в 1774 году. Семидесятилетний патриарх рода к тому времени отошел от дел, и обустройством на новом месте, расширением торговли и открытием новых производств занялся его сын и дед будущего мецената Захар Елисеевич, московский купец 3-й гильдии. Главным его начинанием и основой будущего процветания семейства стало устройство в 1828 году в Москве мастерских по окраске и крахмалению льняного холста и парусины. Дело продолжил его сын Михаил Захарович, уже купец 2-й гильдии, который в 1846 году купил и в 1847-м перестроил под свои нужды «торговые, всенародные, дворянские и семейные мужские и женские бани» в районе нынешней Якиманки. В этой части Москвы и росли его дети, в том числе сыновья Павел и Сергей.

Переезд в столичный город мало что изменил в патриархальном семейном укладе. Дом, лавки, церковь — вот и весь маршрут. Мальчики воспитывались в строгости, вере и почтении к старшим. Доходы семьи росли, но никаких излишеств и баловства родители не допускали. Единственное, на что не жалели никаких денег, — это образование сыновей. Им покупали множество книг — чтение очень поощрялось, лучшие учителя ходили на дом, и Михаил Захарович сам следил за ходом обучения и успехами наследников. Поэтому братья Третьяковы получили отличное домашнее образование. Да и к делу их стали приобщать рано: с четырнадцати лет они работали в семейных в лавках Старых торговых рядов между Варваркой и Ильинкой, где шла бойкая торговля хлебом, дровами, но в основном льняным полотном. Лен и изделия из него долгое время оставались основой деловой активности «льнянщиков» — купцов Третьяковых.

В 1850 году, когда Павлу едва исполнилось восемнадцать, а Сергею семнадцать, скоропостижно умер их отец. Свое дело и капиталы он завещал их матери Александре Даниловне (урожденной Борисовой) и особо наказал: «Сыновей до совершений лет воспитывать и прилично образовывать. Ежели моей супругой будет замечено, что сыновья будут брать деньги не на доброе дело, а на какую-нибудь слабость или распутство, то даю полную волю запретить выдачу денег до формального раздела».

Но братья Третьяковы, которые всю жизнь были очень дружны, о таком и не помышляли. Напротив, сразу включились в деловую жизнь — не пристало молодым купцам вечно бегать по поручениям приказчиков, покупателей зазывать да полы в лавках подметать, хотя и этими делами они не гнушались. В первой половине 1850-х гг. мать передала им полное право вести дела, и братья уже сами заключали сделки по закупке льна, отправляли его на переработку, открыли мастерские по пошиву текстильной продукции и начали продавать одежду и прочие льняные изделия. Их компаньоном стал муж сестры Елизаветы Владимир Дмитриевич Коншин. Тогда и появилась вскоре ставшая знаменитой фирма «Магазин полотняных, бумажных, шерстяных товаров, русских и заграничных Торгового дома П. и С. братьев Третьяковых и В. Коншина в Москве». Каждый из совладельцев отвечал за свой участок: Коншин работал в магазине, Сергей занимался закупками и торговлей за границей, а Павел финансами. Благодаря умелому ведению дел фирма процветала, и уже в 1866 году была открыта Новая Костромская мануфактура льняных изделий. Вскоре были основаны и бумагопрядильные фабрики, на которых работали около пяти тысяч человек.

Деловая хватка братьев Третьяковых сделала их семейство одним из самых богатых в Москве. Однако и это мало изменило привычный уклад жизни. Да, семья переехала в новый, более просторный дом. Но Павел Третьяков оставался молчаливым (родные его называли «неулыба») и очень скромным в быту человеком. Его не интересовали шумные мероприятия и балы, он не имел роскошного выезда, не терпел излишеств, позволяя себе только одну слабость — ежедневную отменную сигару. Не был он и франтом. Казалось, что он всю жизнь проносил один и тот же двубортный сюртук с белым галстуком-бантом, одно и то же двубортное пальто и фетровую шляпу. Никто не знал, сколько их, одинаковых, было сшито портными за годы…

При этом Третьяковы выделяли немалые средства на благотворительные цели. В частности, в 1860 году ими было основано Арнольдо-Третьяковское училище для глухонемых на Донской улице. Его попечителем Павел Михайлович оставался до самой смерти. Большие деньги он тратил также на поддержку художников и на приобретение произведений искусства, подчеркивая при этом, что это не блажь, не чудачество богатого купца, а дело общественно значимое: «Деньги, которые я трачу на картины, не мои. Это деньги рабочих фабрики Третьяковых. Галерею создал не я, а они. Я только доверенный их. И наживаю деньги для того, чтобы вернуть нажитое народу в виде полезных учреждений».

Начиная формирование коллекции живописи, Павел Третьяков сразу решил для себя, что его собрание будет передано в дар городу, станет народным достоянием. Уже в 1860-м году — ему было всего двадцать девять лет — он пишет в завещании, что капитал оставляет «на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи», чтобы «оставить национальную галерею, то есть состоящую из картин русских художников». И добавляет: «Для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, принесущего многим пользу, всем удовольствие».

У истоков собрания

Вторая половина XIX века. Ушло в прошлое время, когда русское купечество считалось дремучим сословием, жившим по принципам «Домостроя» и поклонявшимся «золотому тельцу». Торговые люди и предприниматели все больше интересовались искусством и наукой, активно поддерживали артистов, художников, ученых и даже приятельствовали с ними. Спонсировать театральные постановки и собирать живопись в купеческой среде теперь стало престижным делом. Однако мало кто отдавался ему не из моды, а по зову души, как это делал Третьяков.

Павел Михайлович не получил специального художественного образования, но общая высокая грамотность и начитанность сочетались в нем с интуитивным пониманием истинно прекрасного. О Павле Третьякове можно сказать, что он обладал абсолютным художественным зрением. Правда, проявилось оно у него не сразу. Подростком он любил бывать по воскресеньям на Сухаревском рынке, на развалах которого в эти дни продавали антиквариат, книги, картины. Именно там он купил первые двадцать полотен и рисунков, как он полагал, голландских мастеров. Однако позже выяснилось, что по крайней мере половина из них — подделки. Урок был усвоен, и с тех пор Третьяков крайне осторожно подходил к приобретению работ старых мастеров. И даже сформулировал свое кредо коллекционера: «Самая подлинная для меня картина та, которая лично куплена у художника».

Неизгладимое впечатление на него произвела поездка в 1852 году в Петербург. Эрмитаж стал первым увиденным им масштабным собранием произведений искусства. Позднее он объедет почти все страны Европы, побывает во многих музеях и галереях столиц и провинциальных городов. Но, по его собственным словам, по-настоящему он влюбился в живопись именно в Петербурге.

В середине XIX века в российском образованном классе шли горячие баталии между западниками и славянофилами, и изобразительное искусство тоже оказалось предметом споров. Западники считали, что отечественные художники не способны создать что-либо оригинальное и их участь — подражать европейским мастерам. Третьяков думал иначе. В письме к художнику Риццони от 18 февраля 1865 года он писал: «Многие положительно не хотят верить в хорошую будущность русского искусства и уверяют, что если иногда какой художник наш напишет недурную вещь, то как-то случайно, и что он же потом увеличит собой ряд бездарностей. Вы знаете, я иного мнения, иначе я не собирал бы коллекцию русских картин, но иногда не мог не согласиться с приводимыми фактами; и вот всякий успех, каждый шаг вперед мне очень дороги, и очень бы был я счастлив, если бы дождался на нашей улице праздника». Приближая этот праздник, Третьяков принимает решение сосредоточиться на собирании работ современных ему русских художников.

10 (22) мая 1856 года ему была передана расписка от В. Г. Худякова о получении тем платы (450 рублей) за картину «Стычка с финляндскими контрабандистами», положившую начало будущей коллекции. Эту дату принято считать официальным днем основания Третьяковской галереи, хотя на самом деле речь тогда шла всего лишь о закладке фундамента будущего собрания. В том же году была приобретена картина «Искушение» Н. Г. Шильдера, а в 1860-м коллекция пополнилась полотнами «Крестный ход» И. П. Трутнева, «Вид на Ораниенбаум» А. К. Саврасова, «Севастополь» К. Н. Филиппова и небольшими этюдами А. Г. Горавского, Н. Е. Сверчкова, И. И. Соколова.

Первые картины размещались в жилых комнатах бельэтажа дома в Лаврушинском переулке, который занимала семья Третьякова.

Шаг за шагом

Как и в торговых и финансовых делах, Третьяков подошел к коллекционированию со всей серьезностью и основательностью. Он объездил Германию, Италию, Францию, Англию, Австрию, Скандинавию. Всюду посещал выставки, салоны, галереи, музеи. Еще чаще он приезжал в Петербург, где встречался с художниками непосредственно в мастерских и ателье, подолгу сидел, наблюдая за их работой, расспрашивал о приемах и технике письма. Постепенно он хорошо изучил технологическую сторону живописи, свойства красок, сам мог покрыть картину лаком, без помощи реставраторов устранить небольшие повреждения холста, заделать трещины в красочном слое, не говоря уже об устранении загрязнений. По сути дела, это и было его художественное самообразование.

К полотнам Третьяков относился как к любимым детям. Уже в годы существования галереи художник Михаил Нестеров вспоминал: «Иногда в галерее появлялся высокий, сухощавый человек. Он подходил то к одной, то к другой картине, пристально, любовно всматривался в них, вынимая из сюртука платок, сворачивал его „комочком“, бережно стирал замеченную на картине пыль… Мы знали, что это был сам Павел Михайлович Третьяков».

С самого начала Третьяков принципиально не гнался за модой, не интересовали его ни строгая и холодная академичная манера письма, ни виртуозное, но бездушное владение кистью. В этих вопросах он часто не совпадал с признанными авторитетами из Академии художеств, отдавая предпочтение реалистичности и искренности. Заказывая пейзаж Аполлинарию Горавскому, он написал: «Мне не нужно ни богатой природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких чудес, дайте мне хоть лужу грязную, но чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во всем может быть, это дело художника».

Поставив перед собой задачу проследить и показать процесс возникновения и развития русской школы живописи, Третьяков со временем отказался от первоначального подхода — приобретать только то, что было по душе лично ему. На место коллекционера-любителя с годами пришел интуитивный историк искусства, который постарался не пропустить ничего значительного для становления отечественной живописи.

Руководствуясь прежде всего качеством работы и тем, что мы сейчас назвали бы ее актуальностью, Павел Михайлович нередко шел наперекор властям и покупал произведения, запрещенные к показу на публике: «Сельский крестный ход на пасхе» В. Г. Перова, «Привал арестанта» В. И. Якоби и др. Чаще всего приобретал он картины на выставках и в мастерских художников, а также заказывал им сюжетные полотна или портреты. Так в галерее появился «Русский пантеон» — коллекция портретов самых заметных деятелей искусства России XIX века. Писать их Третьяков пригласил ведущих мастеров в этом жанре: Неврева, Ге, Перова, Крамского, Репина...

Порой коллекция пополнялась целыми блоками работ: в 1874 году туркестанской серией В. В. Верещагина (13 картин, 133 рисунка и 81 этюд), в 1880 году — его же индийской серией из 78 этюдов и 80 этюдами А. А. Иванова. В 1885 году Третьяков купил 102 этюда В. Д. Поленова, выполненные художником во время путешествия по Турции, Египту, Сирии и Палестине. У В. М. Васнецова Павел Михайлович приобрел собрание эскизов, сделанных в период работы над росписями в киевском Владимирском соборе. В. Г. Перов был любимым живописцем Третьякова, но с не меньшим энтузиазмом, хотя и не всегда с первого предложения, он приобретал картины И. Н. Крамского, И. Е. Репина, В. И. Сурикова, И. И. Левитана, В. А. Серова.

Павел Михайлович покупал порой и то, что лично ему не нравилось, но казалось необходимым для полноты представления о художественных процессах, происходивших в России. Так его коллекция пополнилась картинами русских мастеров XVIII — первой половины XIX веков: И. Никитина, А. Антропова, Ф. Рокотова, Д. Левицкого, В. Боровиковского, И. Аргунова. До Третьякова ими мало кто интересовался, и разыскивать их собирателю пришлось на развалах и в антикварных лавках, а то и выкупать фамильные портреты у частных лиц.

В последней трети XIX века Третьяков не только пополняет коллекцию картин русских художников сотнями рисунков, но также закладывает собрание древнерусской живописи. Задумывая русскую национальную галерею, он не мог пройти мимо иконописи. Первые иконы коллекционер приобрел на выставке русской старины при Восьмом археологическом съезде в Москве, а также у известного антиквара И. Л. Силина. Однако при жизни владельца они висели в его кабинете и вошли в экспозицию лишь после его смерти. В 1890-е гг. было положено начало и коллекции русской скульптуры.

Принципы мецената и коллекционера

«Я не меценат, и меценатство мне совершенно чуждо», — современники не раз слышали от Третьякова эти слова. Между тем его деятельность по материальной поддержке художников была в огромной степени именно меценатством. Он был почетным членом Общества любителей художеств и Музыкального общества со дня их основания, вносил солидные суммы на все их просветительские акции и начинания.

Российские живописцы того времени, и молодые, и знаменитые, мечтали, чтобы их работы висели в Третьяковской галерее — уже сам факт покупки картины Павлом Михайловичем был актом общественного признания их таланта. Уважая его безмерно, художники даже заключили негласный договор: право первого покупателя всегда отдавалось Третьякову. Притом что всем было известно — при всей широте души и щедрости, он, как истинный купец, никогда не покупал бездумно, торговался, а если ему называли заведомо завышенную цену, отказывался от покупки вовсе. Сохраненные таким образом ресурсы коллекционер с готовностью тратил на повседневные нужды людей искусства: оплачивал лечение, помогал с переездами и обустройством на новом месте, учреждал стипендии, организовал приют для вдов, малолетних детей и незамужних дочерей умерших неимущих живописцев…

Благотворительная деятельность Третьякова распространялась не только на художников. Он принимал участие во множестве других проектов, в сборах средств в помощь семьям погибших солдат во время Крымской и Русско-турецкой войн. Спонсировал он и ученых, дал деньги на экспедицию Миклухо-Маклая.

Но самым масштабным, если не сказать — великим, актом меценатства Третьякова стала передача им такими колоссальными трудами собранной дорогостоящей коллекции (она была оценена в 1,5 млн рублей) городу Москве. Свое предложение собиратель подал в Московскую городскую Думу в августе 1892 года, а 15 августа 1893 года состоялось официальное открытие «Московской городской галереи Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых». Павел Михайлович поставил только три условия дарения: он пожизненно остается попечителем галереи, продолжит пополнение собрания, а сама галерея должна быть «открыта на вечное время для бесплатного обозрения всеми желающими». За этот дар государь пожаловал меценату и патриоту дворянство, но тот отказался: «Купцом был, купцом и умру».

Павел Михайлович Третьяков скончался 16 декабря 1898 года в возрасте 66 лет. Последними его словами были: «Берегите галерею и будьте здоровы».