Близкие знакомые называли Гашека «гениальным идиотом». Такое звание не только его не смущало, но воспринималось как поощрение. Он, в сущности, и стремился к тому, чтобы окружающие его считали глупцом, чуть ли не блаженным, за этой маской легко можно было скрывать себя и свои сокровенные мысли. Собственно, потому сам Гашек и является главным прототипом Швейка. В 91-м полку, который дислоцировался в Чешских Будейовицах, он вел себя совершенно так же, как его будущий герой: прикидывался дурачком, чем доводил офицеров до исступления, а приказы выполнял так, что они становились абсурдными и несуразными. Именем Швейк Гашек подписывался и в собственных письмах.

Положение дурачка было удобно еще и тем, что оно допускало в поведении многое из того, что не может себе позволить человек благовоспитанный и «нормальный». Такого рода возможность Гашек-писатель обратил в прием ― «идиоту» легко все сходит с рук, и потому он беспрепятственно и очень откровенно может рассказывать о любых глупостях, которых видит вокруг.

Преподнести читателю что-нибудь неожиданное…

Биография Ярослава Гашека (1883―1923), если излагать ее посредством фактов и событий его жизни, покажется не просто необычной, а более чем странной. Но чего уж точно не следует делать, так это всерьез относиться к тому, какие метаморфозы и неожиданные перемены Гашек сам устраивал в своей жизни.

Помимо неудержимого желания без конца «дурачиться» и выдавать себя за простака, у Гашека была еще одна страсть, которую также отмечали многие из его знакомых. Его постоянно одолевала беспокойная тяга к бродяжничеству. Он не терпел вялого и предсказуемого существования обывателя, ему все время была необходима быстрая смена впечатлений, людей, событий, мест.

Иными словами, две страсти удачно соединились и определили главное в его натуре ― авантюризм.

Надо ли удивляться поэтому, что Гашек прежде всего сдружился с анархистами. Ему, не терпевшему стесненных обстоятельств, разве мог не импонировать один из главных их принципов ― свобода от принуждения? В двадцатилетнем возрасте он начинает сотрудничать с анархистским журналом Omladina. Но долго усидеть в редакции любитель приключений, разумеется, не мог и довольно скоро ушел из журнала и отправился путешествовать по Южной Германии.

Через пару лет он снова сблизился с анархистами и начал писать в журналах Nová Omladina (позднее стал называться Komuna) и Chuďas («Бедняк»). За полгода сочинил больше тридцати рассказов и очерков, и на этом его приятельство с анархистами завершилось. Впрочем, даже не на этом, а на месячном пребывании в тюрьме за неудачное участие в первомайских народных гуляниях. Причина ареста была в гашековском духе совершенно идиотической. Ему вменили в вину, что на призыв полиции «разойтись» в адрес группы товарищей, распевавших революционные песни под красным знаменем, он выкрикнул: «Бей!». И как Гашек в суде ни убеждал, что кричал «гей!», а не «бей!», его не оправдали и срок не сократили.

В журнале Nová Omladina Гашек писал на вольные темы, резонно полагая, что в анархистском издании это более чем уместно. Так, 27 января 1907 года, например, появилась заметка под названием «О спорте», в которой под «спортом» подразумевались вовсе не физические упражнения для укрепления организма, а разнообразные и весьма специфические увлечения монархов.

«Русский царь Иван Грозный придумал… спорт, который приносил ему настоящее отдохновение после государственных забот. Он приказывал колесовать и мучить своих дворян, и сам не чурался физической деятельности. Царь собственноручно ломал узникам руки и ноги, вырывал им языки и т. д. Он преданно шагал по следам римского императора Нерона, для которого было спортом поджечь Рим и спалить на костре людей иной веры. <…> Некоторые государи предпочитали иной спорт. Они привязывали строптивых людей к деревьям в лесу и потом стреляли в них из лука. Другие, наоборот, были захвачены горячкой деятельности вроде русского царя Петра Великого, который ради спорта взялся за черную работу, а когда она ему надоела, вернулся к старому, испытанному спорту государей всех веков и народов и принялся воевать».

Потом, как это ни странно, была работа в журнале «Мир животных» (Svět zvířát). Через полтора года Гашек ушел и оттуда, но, очевидно, уйти его все же «попросили», и самой вероятной причиной увольнения была опять-таки его необыкновенная любовь к дурачествам. Гашек писал заметки и статьи о выдуманных им же животных или вымышленных фактах из жизни реальной фауны. О чем сам и рассказал позднее в «Приключениях Швейка»: во второй части вольноопределяющийся Марек читает на эту тему лекцию.

«Желая преподнести читателю что-нибудь новое и неожиданное, я сам выдумывал животных. Я исходил из того принципа <…> что необходимо расшевелить читателя чем-нибудь новым, какими-нибудь открытиями. В виде пробы я пустил „сернистого кита“... Вслед за сернистым китом я открыл целый ряд других диковинных зверей. Назову хотя бы „благуна продувного“ — млекопитающее из семейства кенгуру, „быка съедобного“ — прототип нашей коровы и „инфузорию сепиевую“, которую я причислил к семейству грызунов».

Но особенно веселой в журнале была рубрика «Занимательные факты», в которой читатель мог узнать о том, как приготовить жаркое из целого вола, как шантажировать с помощью почтовых голубей, использовать свиней в качестве тягловой силы, а пчел ― в военном деле, об исторических надписях на надгробьях собак и певчих китайских мышах...

Вряд ли следующее его сотрудничество ― с газетой České slovo ― можно считать искренним сближением с национал-социалистами. На упреки в том, что он резко сменил свои политические убеждения, Гашек отшучивался, что České slovo, по сути своей, мало чем отличается от «мира животных». Работая хроникером, он заботился не столько о том, чтобы соответствовать идеологии партии, сколько о том, чтобы забавлять и развлекать читателя.

Из газеты Гашек ушел со скандалом. Как репортер он был послан на собрание митингующих трамвайщиков, которые бурно обсуждали вопрос о том, проводить ли забастовку. Вместо того, чтобы беспристрастно, как положено хроникеру, осветить это мероприятие в газете, Гашек принял в нем деятельное участие и, более того, еще и выступил подстрекателем забастовки.

В 1911 году неугомонный Гашек создает собственную партию ― Stranu mírného pokroku v mezích zákona («Партию умеренного прогресса / постепенного развития в рамках закона»), вся деятельность которой заключалась в дебатах под пиво в трактирах и, по сути, представляла собой карикатуру на деятельность политических партий в стране.

Это был совершеннейший стеб, пародия на парламентскую деятельность (в это время как раз и происходили выборы в парламент), разоблачавшие ее псевдосерьезность и одновременно бесполезность. Лозунги партии Гашека были откровенно ерническими:

1. С бедняком построже!

2. Сберкассы духовенству!

3. Дворников на государственную службу!

А на окне пивной, где происходили заседания, вывешивались, к примеру, такие объявления:

«Добропорядочный молодой человек требуется срочно для оклеветания политических противников».

Вообще, мистификации были одним из любимейших гашековских развлечений. Как-то раз он собрал полный зал слушателей, пришедших на его лекцию о дереве. Три часа кряду он рассказывал о том, что деревья бывают пяти родов:

1. Твердое дерево.

2. Мягкое дерево.

2. Сладкое дерево (так называется по-немецки корень, который дают детям, как конфету).

4. Дерево честного животворящего Креста Господня.

5. Сверленое дерево (в русском это соответствует «дубине стоеросовой»).

Что уж говорить о возглавленном Гашеком движении против укорачивания сосисок, якобы злостно нарушающего права человека.

В пивных, где Гашек проводил немалую часть своей жизни, в разговорах, до которых он был так жаден, и рождались будущие сюжеты его книг ― из анекдотов и прочих смешных жизненных сценок. Записывал их в пивной и сразу отсылал в редакцию.

Жажда приключений, неуемное стремление к разнообразию, непоседливость, бесшабашное отношение к жизни не всегда позволяли в настоящей реальности найти нужное количество сюжетов, и Гашек в беседах с приятелями придумывал собственные нелепые истории, выдавая их за будто бы случившиеся с ним самим. В них он, разумеется, всегда был главный герой ― этакий «blbec», балбес и остолоп.

К слову сказать, литературного образования Гашек не имел и по свидетельствам тех, кто его знал, даже читал мало, но обладал настолько неординарными способностями и при этом великолепной памятью, что мог быстро схватывать смысл и запоминать надолго. Так что даже то малое, что читал сам или о чем узнавал из газет и журналов, помнил и усваивал очень хорошо.

Гашек в России. «Высмеять всех этих дураков…»

На фронте Гашек оказался не сразу, только в 1916 году, и это важно, потому что попал он туда не в самом начале войны, а уже после поражений австрийской армии на сербском и русском фронтах. То есть оказался во второй волне мобилизации, когда настроения в армии очень сильно изменились и патриотического воодушевления не было вовсе. Число симулянтов и уклонистов от службы стремительно росло. Гашек сдался в плен и поступил в чехословацкую дружину.

В 1917 году в Киеве он разошелся с легионерами и неожиданно стал коммунистом. Можно ли всерьез относиться и к этому выбору? Вряд ли. За этим стояла все та же жажда приключений и странствий. А вот «братья», как называли друг друга легионеры, выступившие летом 1918 года против большевиков, думали иначе и приговорили Гашека к смерти. Так что Гашеку пришлось скрываться где-то в мордовской деревне несколько месяцев. Потом были Татария, Урал, Сибирь.

Рассказы, написанные о событиях в Бугульме¹, маленьком, захудалом городишке с населением 16 тысяч человек, где в 5-й армии служил Гашек, вспоминают не так часто, как «Швейка». А ведь именно они дают прекрасную иллюстрацию тому, как Гашек воспринимал происходящее вокруг, какими видел своих новых «соратников»². Курьезные истории, которые сначала Гашек рассказывал устно, причем делая это, как правило, с непроницаемым лицом, так что нельзя было понять, правду он говорит или придумывает, затем были записаны и составили цикл рассказов.

Как вспоминала жена Гашека Александра Львова (с ней он и познакомился в Бугульме, где она работала упаковщицей в типографии), одной из целей написания рассказов было «высмеять всех этих дураков».

Во время комендантства Гашека в Бугульме объявляется новый претендент на эту должность, самозванец большевик Ерохимов, личность весьма невежественная, но воинственно настроенная. Все, что он натворил после своего самопровозглашения, это даже не анархия, а полная бестолковщина и неразбериха.

«― Кто такой? ― начал допрос [Гашека] командир Тверского полка Ерохимов.
― Комендант города.
― От белых или от советских войск?
― От советских. Могу я опустить руки?
― Можете. Но, согласно военному праву, вы должны немедленно передать мне управление городом. Я завоевал Бугульму.

― Но я был назначен, ― возразил я.
― К черту такое назначение! Сначала нужно завоевать! Впрочем… Знаете что… ― великодушно добавил он, помолчав, ― я назначу вас своим адъютантом. Если не согласны, через пять минут будете расстреляны!
― Я не возражаю против того, чтобы быть вашим адъютантом, ― ответил я и позвал своего вестового: ― Василий, поставь-ка самовар. Попьем чайку с новым комендантом города, который только что завоевал Бугульму…
Что слава? Дым…»

Одним из первых приказов нового коменданта был следующий:

«Всему населению Бугульмы и уезда!

Приказываю, чтобы все жители города и уезда, которые не умеют читать и писать, научились этому в течение трех дней. Кто по истечении этого срока будет признан неграмотным, подлежит расстрелу.

Комендант города Ерохимов».

В сущности, Гашек просто перенес на бумагу реальные бугульминские события, но в них уже изначально было столько неразберихи, нелепостей и глупости, что они кажутся вымышленными от первой до последней буквы. Злополучный аферист Ерохимов, который без конца строит козни против Гашека, отсылает телеграммы-доносы на него, несколько раз приговаривает к расстрелу, в итоге представляет собой фигуру донельзя комическую и гротескную, которая создает вокруг себя совершенно абсурдную реальность. После каждого неудавшегося по адресу Гашека злодеяния он клянется ему в вечной дружбе:

«Ерохимов взял свою телеграмму, разорвал ее и начал всхлипывать:

— Душенька, голубчик, я ведь просто так! Прости, друг ты мой единственный!

И мы почти до двух часов ночи распивали чай. Он остался у меня ночевать. Спали на одной постели. Утром мы опять попили чаю, и я дал ему на дорогу четверть фунта хорошего табаку».

Такая своеобразная и необъяснимая симпатия побуждает Ерохимова однажды даже сделаться совершенным гуманистом и спасти Гашека от предстоящей инспекции чекистов. Он готовит «небольшой сюрприз», который должен помочь Гашеку избежать наказания за преступления, которые сам же ему и приписал в отправленном доносе, где Гашек в том числе был обвинен в лояльности к врагам революции.

Ерохимов приказывает вырыть три фиктивные могилы, в которых якобы похоронены контрреволюционеры, что должно было, по его мнению, продемонстрировать «чрезвычайной» комиссии «идеологически правильную» деятельность коменданта.

«Около каждой стоял крест с прикрепленной к нему дощечкой с надписью. На первом кресте была надпись: „Здесь похоронен бывший пристав. Расстрелян в октябре 1918 года за контрреволюцию“. На втором кресте было начертано: „Здесь погребен расстрелянный поп. Казнен в октябре 1918 года за контрреволюцию“. Третья могила была снабжена надписью: „Здесь покоится городской голова. Расстрелян за контрреволюцию в октябре 1918 года“. <…>

— Мы все это обделали за ночь, — хвастался Ерохимов. — Я же обещал тебе помочь, чтобы было что показать инспекции, когда она прибудет. Долго ничего не приходило в голову. И вдруг вот придумал, эту штуку... Хочешь их видеть?

— Кого? — спросил я испуганно.

— Ну, этих: попа, городского голову и пристава. Они у меня все заперты в свином хлеву. Как только инспекция уедет, мы их отпустим по домам... Ты не думай, никто ничего не узнает. К могилам никто не допускается. Мои молодцы умеют держать язык за зубами. А ты сможешь все-таки кое-чем похвастаться перед инспекцией.

Я взглянул на него. В профиль его черты напомнили мне князя Потемкина... Пошел проверить, правду ли он говорит, удостоверился, что все так и было. Из свиного хлева доносился поповский бас, который гудел какие-то очень жалобные псалмы, сопровождаемые неизменным рефреном: „Господи, помилуй, господи, помилуй“.

Ну, как тут было не вспомнить о потемкинских деревнях?»

К слову сказать, «потемкинских деревень» и вообще мистификаций в жизни самого Гашека было предостаточно. Одним из примеров может служить история с его второй, русской женой. У нее на родине он, как мог, приучал ее к чешским обычаям и, будучи искусным кулинаром, даже показывал, как готовить кнедлики. Но говорил при этом, что, когда приедет с ней в Прагу, будет представлять ее всем как русскую княгиню. В воспоминаниях знакомых Гашека действительно подтверждался тот факт, что на родине он так и сделал.

Миллионы убитых задешево…

Надо признать одним из несомненных достоинств Гашека-писателя то, что разглядеть суть событий, о которых он почти сразу и писал в своих книгах, ему удавалось уже тогда, когда он еще находился внутри них³. Бугульминские рассказы писались во времена, когда и обычной шутке в жизни не всегда было место, а уж тем более вот такой, почти абсурдистской пародии. После этого цикла вполне закономерным кажется следующий шаг ― эпопея об идиоте Швейке, в которой до абсурда доведены не только события, но и главный герой ― что может быть бо́льшим нонсенсом, чем отсутствие у героя ума? Любопытно, что идея большого романа, когда она пришла на ум Гашеку еще в 1911 году, сосредоточилась именно на главном герое и представляла собой минимально лаконичный план будущего произведения ― Pitomec u kumpanie (идиот на службе)⁴.

Итак, как мы уже отмечали, герой-идиот, несомненно, обладает большим числом преимуществ. Его «безумие» дает ему возможность свободно, правда, все же не всегда безнаказанно, говорить правду, в частности, о войне и о тех, кто, обуянный шовинистским безумием, эту войну развязывает. Швейк шаг за шагом разоблачает все ложные имперские идеи: пафосный патриотизм, который подпоручик Дуб называет «настоящим оружием на войне», возвеличивание героизма и подвига, когда вместо них на самом деле имеют место шкурные интересы, военщину, подавление любых свобод, преувеличенно важную роль духовенства и полное им одобрение захватнических интересов государства.

Многие страницы с особенным отношением читаются сейчас, во время войны России с Украиной, и имеют немало совпадений с тем, что происходит ныне в российском государстве и армии.

Швейк, отставший от поезда с 91-м пехотным полком, сидит в ресторане и размышляет:

«…ресторан третьего класса наполнился солдатами и штатскими. Преобладали солдаты различных полков, родов оружия и национальностей. Всех их занесло ураганом войны в таборские лазареты, и теперь они снова уезжали на фронт. Ехали за новыми ранениями, увечьями и болезнями, ехали, чтобы заработать себе где-нибудь… простой деревянный намогильный крест, на котором еще много лет спустя на ветру и дожде будет трепетать вылинявшая военная… фуражка. Изредка на фуражку сядет печальный старый ворон и вспомнит о сытых пиршествах минувших дней, когда здесь для него всегда был накрыт стол с аппетитными человеческими трупами и конской падалью; вспомнит, что под фуражкой, как та, на которой он сидит, были самые лакомые кусочки ― человеческие глаза…»

«Приготовление людей к отправке на тот свет производилось всегда с именем Бога или другого высшего существа, созданного человеческой фантазией… Великая война тоже не обошлась без поповского благословения. Поповские священники молились и служили полевые обедни за победу тех, у кого стояли на хлебах… Убойщик-царь… сгонял как скот на бойню свой народ… бок о бок с властителями всегда следовали попы всех исповеданий».

Мы помним, как фельдкурат⁵ Кац заявляет в пьяном виде: «Являюсь представителем такого, кто в действительности не существует, и поэтому играю роль Господа Бога». И это в то время, когда Кац пьянствует, развратничает и интересуется только «финансовой стороной елеепомазания».

«Ныне героев нет, а есть убойный скот и мясники в генеральных штабах» (слова вольноопределяющегося Марека).

Сколько абсурдного, как будто перенесенного непосредственно из «Швейка», мы наблюдаем сейчас. Во время мобилизации в России было зафиксировано немало случаев сознательного членовредительства у тех, кто не захотел попасть на войну. В «Швейке», как мы знаем, много подобных историй: так, в частности, один из мобилизованных объявил, что его покусала бешеная собака, но под давлением вынужден был признать, что сам себя укусил в руку. «После этого признания его обвинили в членовредительстве, дескать, хотел прокусить себе руку, чтобы не попасть на фронт».

Бдительные же российские медики сразу предупредили «симулянтов», что научились распознавать умышленное членовредительство, в частности, переломы случайные и причиненные намеренно. А самые начитанные из них не преминули вспомнить и самого Гашека, дескать «в „Бравом солдате Швейке“ герои даже под кожу вкалывали зубной налет, чтобы вызвать фурункулы и карбункулы. Но с тех пор все эти способы давно изучены специалистами».

С медиками солидализировались юристы и спешно сочинили новые законодательные акты: за уклонение от службы путем симуляции болезни, членовредительства или подлога документов во время мобилизации или военных действий теперь предусмотрен срок от 5 до 10 лет лишения свободы.

Если в «Швейке» военный следователь Бернис хоть как-то судил «дезертиров за воровство, а воров за дезертирство», российские «воины» безнаказанно крадут все подряд: унитазы, бытовую технику, автомобили, произведения искусства из музеев и енотов из зоопарка. Мародерство ― знак фирменного отличия российского солдата-оккупанта.

«Ратные подвиги простаков»

Немногие знают, что спустя всего десятилетие после «Швейка» и не без его влияния в 1932―1934 гг. в Советском Союзе появился роман под названием «Ратные подвиги простаков»⁶ ― для того времени произведение более чем смелое. Его автора, Андрея Новикова⁷, арестовали позже, спустя пять лет. 1 декабря 1939 года у него в гостях были писатели Андрей Платонов и Николай Кауричев. Незадолго до этого арестовали писателя Ивана Катаева, брата Валентина Катаева, а также пятнадцатилетнего сына Андрея Платонова. Именно это и обсуждалось во время застолья. Вот тогда и не удержался Новиков и произнес тост «За гибель Сталина». Имя того, кто донес на писателя, неизвестно.

Арест Новикова и Кауричева был произведен 12 января 1940 года. 8 июня 1941 года им было предъявлено обвинение в участии в контрреволюционной организации и подготовке терактов. Оба приговорены к расстрелу. 28 июля приговор был приведен в исполнение.

Роман Андрея Новикова ― издевательская пародия на русскую армию.

Критика не обошла вниманием этот роман, суровая оценка содержалась уже в названиях разоблачительных статей: «Смещение понятий», «Ратные анекдоты», «Пустые анекдоты или злая сатира?»

Время действия романа ― 1914 год. События ― бесславная гибель 2-й армии генерала А. В. Самсонова в Мазурских болотах Восточной Пруссии. Главные герои, три друга ― Павел Шатров, Илья Лыков и Иван Бытин ― в составе седьмой роты двести двадцать шестого пехотного Землянского полка отправляются на фронт.

«Простаки» в романе ― это не только неопытные в начале войны главные герои, но и все те, кто, начиная от солдат и офицеров и кончая интеллигенцией, приветствует войну.

В то время, когда в обществе «российских простаков» царит «буйное патриотическое настроение», командование русской армии бездарно посылает на гибель своих солдат.

Изначально военный поход представляется русским стремительной и легкой «спецоперацией», которая за три дня четыре месяца должна показать мощь России. Браво шагая по оккупированной территории, русская армия занимается мародерством, передвижение войск замедляется из-за обилия награбленных вещей.

Генерал Самсонов отправляет не защищенные шифром распоряжения о перемещении войск, которые перехватываются весьма довольными немцами: «Наш новый союзник — глупость русских!»

Но как достичь победы, если у армии «в наличии только холостые» патроны? Впрочем, высшее командование считает, что «в текущей войне пули нужны не для попадания, а для острастки» и «немцев можно одолеть и пулями из хлопчатой бумаги». А генерал Артамонов и вовсе уверен, что куда важнее патронов, на которые нужно «расходовать металл», на войне иконы. И любой военный провал можно объяснить тем, что все совершается с Божьей волей. А потому «умелое маневрирование при отходе русских войск принадлежало не генеральскому разуму, а резвости солдатских ног и их гениальному измышлению…»

В сущности, главная мысль, которую хотел донести автор до читателя, сосредоточена в реплике одного из героев, Ивана Лыкова: «Ты, Павел, не знаешь, почему у людей есть разум, а на войну они все же идут?»

Еще в предисловии к «Швейку» Гашек дает читателю ключ ко всему роману. Его безумный Швейк, дурачок, который, казалось бы, всегда говорит глупости и делает все невпопад, и оказывается истинным героем. И по мнению Гашека, герой ― не тот, кто совершает подвиги, а тот, кто не совершает злодеяний.

«На свете существуют непризнанные скромные герои, не завоевавшие себе славы Наполеона. История ничего не говорит о них. Но при внимательном анализе их слава затмила бы даже славу Александра Македонского…

Я искренне люблю бравого солдата Швейка и, представляя вниманию читателей его похождения во время мировой войны, уверен, что все они будут симпатизировать этому непризнанному герою. Он не поджег храма богини в Эфесе, как это сделал глупец Герострат для того, чтобы попасть в газеты и школьные хрестоматии.

И этого вполне достаточно».