«Они ничего не понимают», «они плохо учились в школе», «они пришли развлекаться», «они несерьезные и глупые». Менее красноречивые ограничиваются глухим «они лишь дети». Нехитрый набор клише. Так говорят чиновники, депутаты, министры, уполномоченные всех пород, школьные учителя, оппозиционные политики и даже правозащитники, добровольно и бесплатно защищающие этих «детей» в судах после митингов.

Разговоры о митингах 2017 года сводятся к слову «дети» — чаще с негативно-пренебрежительной интонацией. Это особенно заметно после 7 октября. Тогда, в день рождения Путина, Алексей Навальный призвал своих сторонников по всей России выйти на митинг и лоббировать его выдвижение в кандидаты на предстоящих президентских выборах. И люди вышли — в абсолютном большинстве это были те, кого в интеллигентных (и не очень) кругах называют «дети». Они стояли на Пушкинской площади, кружили по Тверской, повторяли «Путин — вор», «С днем рождения и прощай», «Четвертый срок — тюремный».

И вдруг эти «дети» стали никому не нужны — ни государству, что естественно, ни ядру оппозиции в лице штаба Навального. Причем самих «детей» ситуация ненужности, в которой они оказались, волнует в последнюю очередь.

Особенно острое противостояние «детям» началось, когда они не ушли по домам, как только команда Навального официально объявила о завершении митинга — это было в 16:25. «Дети» переместились на Манежную площадь, и там они требовали вовсе не допуска Навального к выборам, а честных выборов, свободы слова и просто свободы. Как ни странно, ОМОН никого не задерживал на митинге, но начал задерживать вечером: доставляли в ОВД, а потом отпускали, и они возвращались обратно. Из автозаков «дети» звонили в штаб Навального и сообщали, что их задержали, а на том конце провода слышали: «Это ваши проблемы, мы официально митинг завершили, впутываться в это не будем». Так от них отвернулась команда Навального, ее ответ фактически означает следующее: «Мы помогаем вам, пока вы нам нужны, дальнейшая ваша судьба нас не интересует».

Ночью «детей» на Манежной окончательно разогнал ОМОН. Они вернулись на следующий день, 8 октября. Тогда координатор московского штаба Навального Николай Ляскин сказал, что команда оппозиционера не поддерживает вышедших и считает их жест бесполезным, а про помощь задержанным «сказать затруднился».

Навальный неоднократно заявлял, что он единственная в стране оппозиция. Тогда кто стоял на Манежной 7 и 8 октября? Вся эта ситуация напоминает Крестовый поход детей XIII века — никому не нужный, но честный и отчаянный.

«Пойти на Манежную площадь вечером было спонтанным решением. У нас было ощущение, что нельзя просто так взять и уйти с Тверской. Не хватало какого-то логического завершения», — сказал студент 2-го курса Александр Менюков. Третьекурсница Вероника Быкадарова кивнула в подтверждение. Мы разговаривали с ними в суде, пока ждали решения по одному из задержанных. Ребята рассказали, что в тот день шесть раз убегали от сотрудников полиции.

«Дети» — ученики старших классов и студенты, которые выходят на улицы не за Навального, а за себя. Это стало понятно, когда они не ушли домой после «официального» окончания митинга. Очевидно, их не устраивает карманная оппозиция, оппозиция, которая готова бороться за право на свободную страну только в отведенные часы, а потом отнекивается: мол, все, митинг завершен, остальное нас не волнует — наступает ночь, просыпается мафия. «Дети» таких маневров не понимают и не принимают. Равно как и не имеют ни малейшего представления о том, что и как нужно делать.

Это новое для России явление, юный протест, возмущение молодого поколения, готового ночевать на Манежной площади, стоять на улице под проливным дождем, получать пинки от сотрудников правоохранительных органов, штрафы от суда и нагоняи от родителей, которые, кстати, далеко не аполитичны: молодые люди часто говорят о том, что еще в детстве родители привили им интерес к политике и неравнодушие к происходящему в стране. Поэтому стремление к борьбе выросло вовсе не благодаря Навальному, он лишь стал ярким и теперь не очень устойчивым брендом. «Мы будем голосовать за Навального на выборах, потому что больше не за кого. Но на следующих президентских выборах мы однозначно проголосуем за кого-то другого», — пожимали плечами участники митингов.

Этих «детей» ругают в социальных сетях, на них обрушились с критикой и свои, и чужие, а они на это отвечают безразличным «ну и что?». В этих «детях» нет глупости, но есть недальновидность и отчаяние: они видят, что Навальный не идеален, критикуют его программу (кстати, они пробовали написать свою) и беспорядочно плохую организацию митингов, отмечают, что шутки у Навального не смешные, а странные. Они называют его альтернативным кандидатом, но не своим президентом и в то же время искренне и категорично отрицают, что Навальный может быть пешкой Кремля. «Дети», протестуя против всеобщей нечестности, считают Навального альтернативой и пока еще не очень чувствуют, что он с ними тоже нечестен, но уже слушают его не во всем.

Этих «детей» растили и воспитывали в обычных домах обычные родители, мечтавшие, чтобы они выросли хорошими людьми. Этим «детям» есть что терять: у них впереди экзамены, поступление в вуз и целая жизнь, а за спиной нет богатых родственников, которые, если что, договорятся. У этих «детей», вероятно, есть пробелы в образовании (а что мы хотим, когда даже учебники истории переписываются каждый год?), поэтому они, умея думать, не всегда способны просчитывать, додумывать мысль до конца.

Но главная проблема этих «детей» в том, что они честны. И протест их честен. Они не знают, как можно изменить положение в лучшую сторону, но хотят помочь и делают это так, как чувствуют и могут — выходят на митинги, поддерживая оппозицию. «Дети» протестуют, требуя честных выборов, честной журналистики, честной свободы, они считают себя своими в оппозиции, отрицая, что она нечестна. А «оппозиция» отталкивает их, потому что у нее есть все: программа, большие тексты и стратегии — но нет честности и воли к свободе. И смотреться в «детское» зеркало ей не хочется.

Поэтому в своем открытом стремлении бороться за свободу «дети» умудрились настроить против себя большую часть активистов. Юные граждане стали неудобны своей честностью, волей, упрямством, желанием протестовать и говорить столько, сколько возможно, а не столько, сколько разрешат. Они видят уходящих по домам людей, чувствуют в этом несоответствие своим стандартам и представлениям о протесте, но еще не верят в существование карманной оппозиции, которая тем временем отодвигает их изо всех сил. То, что «дети» остались ночевать на Манежной площади, можно называть их стремлением устроить праздник непослушания, а можно — если не личной отвагой, то, по крайней мере, ответственностью за свой шаг из дома на площадь, за свой протест, за свое слово, которое для «детей» имеет вес не только во время «официального» митинга.

Этот не совсем грамотный, но очень честный юный протест оказался никому не нужен, потому что государству проще клеймить нерадивых «детей» и бороться с ними, а оппозиция отвыкла быть честной даже с собой.