Новая власть не хотела ничего производить, она стремилась лишь контролировать и распределять результаты чужого труда. В итоге большевики за три года разрушили российскую экономику и привели некогда богатую страну к полному хозяйственному краху.

«Величественный опыт»

По состоянию на 1 января 1914 года в России находилось в обращении кредитных билетов на сумму в 1,6 млрд рублей, на 1 января 1917 года — 9,1 млрд, в конце октября — 19,6 млрд, а в 1921 году — 2,3 трлн. Покупательная способность ленинской пятидесятитысячной купюры равнялась довоенной царской копейке. 23 октября 1917 года доллар стоил 6,5 рублей, 4 ноября — 12, весной 1920-го — 1000. С конца 1917-го к весне 1920 года рыночные цены выросли почти в 200 раз. В 1920 году промышленное производство достигло лишь 18 % от уровня благополучного 1913 года, а производительность труда — 26 %.

Производство сельскохозяйственной продукции в 1920 году по сравнению с тем же 1913 годом упало почти на 40 %, урожайность по отдельным видам злаков снизилась на 40—50 %. Посевные площади уменьшились с 87,4 млн десятин (1913) до 49,2 млн десятин (1922): в ответ на продразверстку и грабительские действия в деревне советских продотрядов крестьяне под видом пассивного сопротивления сокращали запашку. Если в 1913 году сбор зерновых на душу населения составлял 4,9 центнеров, то в 1921-м — 2,4. Поэтому одной из главных причин страшного голода 1921—1922 гг., охватившего 37 губерний и унесшего жизни примерно 4,5 млн человек, послужили не только природная засуха и суховеи, но и результаты драконовской политики «военного коммунизма», завершившейся всероссийским разорением замученной деревни.

В декабре 1921 года на фоне этой гуманитарной катастрофы Владимир Ленин, выступая на IX съезде Советов, уверенно заявил, что опыт, приобретенный партией в 1918—1920 гг. все же «был великолепен, высок, величественен, имел всемирное значение». Тем не менее под давлением крестьянских войн и восстаний в 1920—1921 гг. от «величественного опыта» пришлось отказаться. В противном случае Российская Коммунистическая партия (большевиков) обрекала себя на мужицкое растерзание. В рамках новой экономической политики (нэпа) коммунисты заменили варварскую продразверстку фиксированным продналогом, разрешили свободную торговлю и мелкое предпринимательство, приступили к проведению финансовой реформы, но в то же время жестко ограничили раскрепощение экономики и хозяйственной деятельности, оставив в своих руках «командные высоты»: промышленность, финансы, внешнюю торговлю, транспорт. Партийная бюрократия чутко реагировала на опасности.

Рождение правящего класса

В 1917—1921 гг. происходил беспрецедентный рост численности РКП(б). Зимой 1917 года ленинская партия насчитывала 23 тыс. человек, в апреле — 80 тыс., в июле — 240 тыс., в марте 1918 года — около 300 тыс., в марте 1921 года — более 700 тыс. (вместе с кандидатами), или примерно 0,5 % населения. Из них формировалась новая общественная группа.

Главным результатом поражения в 1919—1922 гг. сил национального сопротивления (Белых армий и крестьянских повстанцев) стало укрепление однопартийной государственной модели, гарантировавшей большевикам сохранение их политического господства и привилегированного положения в завоеванной стране. Зимой 1919 года при участии Ленина состоялось учреждение руководящих органов Центрального комитета (ЦК) партии, сначала насчитывавших по пять человек. Затем их численность варьировалась. Политическое бюро (Политбюро) наделялось правом принимать ключевые решения по всем важнейшим вопросам между совещаниями (пленумами) ЦК, Организационное бюро (Оргбюро) — административные. Одновременно возник секретариат ЦК с подчиненным ему аппаратом, в известной степени дублировавший функции Оргбюро. Уже в 1919 году Политбюро приобрело неконституционный статус высшего органа управления не только партией, но и всем государством. Из правительства РСФСР Совет народных комиссаров превратился в техническую инстанцию, покорно исполнявшую директивы Политбюро, власть Советов становилась фикцией.

В 1919—1920 гг. в структуре ЦК и губернских комитетов РКП(б) были созданы учетно-распределительные отделы, занимавшиеся регистрацией и перемещениями освобожденных партийных кадров. На их расстановку и ротацию после XI съезда решающее влияние приобрел Иосиф Сталин, избранный в апреле 1922 года Генеральным секретарем. Одновременно он возглавил секретариат и Оргбюро, и в руках старого большевика с уголовно-криминальными наклонностями оказался весь центральный аппарат РКП(б), ее областные, губернские, уездные комитеты. В конечном итоге от него зависели секретари партийных ячеек на производствах и волостных комитетов. Сталин получил уникальную возможность влиять на подбор делегатов партийных съездов и кооптацию угодных ему лиц в ЦК и Политбюро. По признанию Генерального секретаря, на ответственные должности рекомендовались «люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие их проводить в жизнь». В перспективе ими требовалось «охватить все без исключения отрасли управления». При этом путь в партию в первую очередь открывался для выходцев из социальных низов, чем в исторической перспективе обуславливалась постепенная маргинализация формировавшейся советской элиты.

В соответствии с резолюцией XII съезда, состоявшегося в апреле 1923 года, в СССР осуществлялась «диктатура рабочего класса», но она не могла «быть обеспечена иначе, как в форме диктатуры его передового авангарда, то есть Компартии». В то же время, по свидетельству члена Политбюро Льва Троцкого, 85 % членов и кандидатов в члены РКП(б) вообще не имели никакого отношения к рабочим. Партия представляла собой милитаризованную организацию особого типа, опиравшуюся на меньшинство населения завоеванной страны, отличавшуюся дисциплиной и основанную на обязательном для всех ее членов единстве взглядов и убеждений. Только в такой замкнутой организации могла сложиться и получить дальнейшее развитие новая привилегированная социальная группа, возникшая в эпоху «военного коммунизма». «Революция, которая проводилась во имя уничтожения классов, — писал югославский коммунист-диссидент Милован Джилас, — привела к неограниченной власти одного, нового класса. Все остальное — маскировка и иллюзия». За «новым классом» закрепилось название номенклатура (от лат. Nomen — имя).

Предтечей номенклатуры РКП(б) стала нелегальная организация профессиональных революционеров, созданная Лениным в начале ХХ века для захвата власти и социалистического экспериментирования в мировом масштабе. В СССР определение номенклатуры формулировалось следующим образом: «Это перечень наиболее важных должностей, кандидатуры на которые предварительно рассматриваются, рекомендуются и утверждаются данным партийным комитетом», а также «руководящие работники на ключевых постах», начиная от уровня освобожденных секретарей первичных партийных организаций.

В начале 1920-х гг. такие известные руководители партии как Феликс Дзержинский и Григорий Зиновьев полагали, что в СССР в результате большевистского эксперимента сложилась система государственного капитализма. Она способствовала расширению привилегий и коллективной собственности партийной номенклатуры, которая реально не участвовала в хозяйственном процессе, а в условиях однопартийной диктатуры лишь занималась перераспределением материальных благ и национальных доходов в своих интересах. Численность освобожденных номенклатурных работников в 1922 году оценивалась в 15 325 человек, в 1925 году — в 25 тыс., в 1939 году — более чем в 130 тыс. Отказ от большевистского эксперимента и потеря власти угрожали не только достигнутому ими благополучию, но и их личной безопасности.

Пугливое благополучие

В романе «Чевенгур» Андрей Платонов ярко описал реалии раннего периода нэпа. Один из героев вернулся в родной город, переживавший молчаливое торжество мелкого собственника. Вероятнее всего, писатель вспоминал о собственных впечатлениях, вызванных резкими изменениями в быту после отказа руководителей РКП(б) в 1921 году от самоубийственной политики «военного коммунизма». Платоновский персонаж изумился: «Сначала он подумал, что в городе белые. На вокзале был буфет, в котором без очереди и без карточек продавали серые булки». На вывеске красовалась антисоветская по смыслу надпись: «Продажа всего всем гражданам. Довоенный хлеб, довоенная рыба, свежее мясо, собственные соления». Находившиеся в свободном доступе настоящие хлеб, рыба и мясо вкупе с солениями — тем более собственными — в известном смысле стали визитной карточкой нэпа, протянувшего в СССР всего несколько лет: с 1923 по 1926 гг. Видимое житейское благополучие во время этого короткого периода выглядело очень шатким, уязвим и пугливым.

В 1926 году доля сельского населения СССР превышала 82 % (более 120 млн из 148,5 млн человек). Крестьяне обеспечивали продовольствием и себя, и город. Производительный труд и рост благосостояния во время нэпа сделали советскую деревню самостоятельной, стимулировали местное предпринимательство, накопление и развитие сельской кооперации. Однако материально независимые крестьяне, от чьих усилий зависело снабжение городов и стабильность ситуации, не говоря уже о нэпманах, в краткосрочной перспективе представляли опасность для большевистской власти и привилегированного положения номенклатуры РКП(б). По мнению одного из коммунистов, в середине 1920-х гг. оживился «кулак, у которого революция обрезала крылья», еще более «свирепый враг», чем «буржуй».

Крепкие хлеборобы, обеспечивавшие продовольственную безопасность СССР, хотели представительства на политическом уровне и могли составить конкуренцию большевикам. В 1925 году — самом благополучном в истории пореволюционной деревни — в Самарской и Тамбовской губерниях, Северо-Кавказском и Сибирском краях развернулась борьба на выборах в сельские Советы. Крестьяне требовали уравнять их в избирательных правах с рабочими, разрешить свободную агитацию, отменить монополию внешней торговли, снять ограничения кооперативной деятельности, реабилитировать политзаключенных и «лишенцев». Как следствие новых конфликтов, в СССР возросло количество политических терактов: с 313 в 1924-м до 902 в 1925 году.

Повышение уровня жизни в нэповской деревне неизбежно привело к росту сельского потребления и покупательского спроса. Но в результате охранительной политики по искусственному сдерживанию частной инициативы на протяжении нескольких лет, зимой 1926/27 годов на полусвободном рынке СССР неизбежно возник дефицит промтоваров. Широкий крестьянский спрос превышал бедное государственное предложение. Поэтому цены на дефицитные промтовары стали быстро расти, а вслед за ними — в качественной естественной реакции — и отпускные цены на продовольствие. В 1927 году в городах и промышленных районах начались перебои с продуктами, стали возникать очереди из хмурых и недовольных обывателей, настроение населения ухудшилось. Наступал конец пугливого благополучия.

Поход за продовольствием: 1927—1928 годы

Насытить голодный рынок товарами было несложно. Для этого требовалось лишь отказаться от искусственных ограничений, раскрепостить частную инициативу, отменить монополию внешней торговли, восстановить систему коммерческих банков и кредитно-финансовых учреждений, вернуться к здравому смыслу в хозяйственной жизни. Однако полное освобождение советской экономики исключалось. Такой сценарий означал бы смену политической модели и конец однопартийной диктатуры с мрачными последствиями для большевистского актива. «Вас всех растерзают!» — откровенно предупреждал своих соратников Ленин, больше всего боявшийся потери власти. Поэтому ЦК ВКП(б) решил ликвидировать частную торговлю и вернуться к внеэкономическому принуждению, чтобы заставить сельских производителей продавать хлеб государству не по рыночным, а по убыточно-директивным ценам. «Им, конечно, [было] не выгодно», — соглашался полвека спустя верный сталинец и персональный пенсионер Вячеслав Молотов. В итоге в 1927 году после нескольких лет нэповского перемирия партия начала новый поход против хлеборобов.

Крестьяне, пытавшиеся защитить от государственной экспроприации плоды своего тяжелого труда, ответили сопротивлением. Если в 1926—1927 гг. чекисты зафиксировали 1612 терактов, то в 1928—1929 гг. — 10 120. Количество массовых протестных выступлений по стране выросло с 63 в 1926—1927 гг. до 2016 в 1928—1929. Зимой 1928 года в волостном селе Воскресенском Рыбинского уезда Ярославской губернии среди жителей звучали призывы «выкинуть трехцветный флаг и поднять восстание», в Донском округе Северо-Кавказского края в подполье формировались вооруженные казачьи группы. Широко распространялись антисоветские листовки: в 1928 году — 845 учтенных случаев, в 1929-м — 2391. Соответственно ужесточалась карательная политика: в 1925 году в СССР за «контрреволюционные преступления» были осуждены 1042 человека, в 1927-м — 26 036 человек, в 1929-м — 33 757 человек. По данным Спецотдела МВД СССР, всего в 1921—1929 гг. органы ВЧК—ОГПУ арестовали 1 004 956 человек (в том числе за «контрреволюционные преступления» — 590 146), из них официально осуждены — 208 863 (в том числе к расстрелу — 23 391).

В результате организованного натиска на деревню при помощи сталинских методов хлеб, по выражению Молотова, «подкачался». Но хлебозаготовительные кризисы 1927—1928 гг. наглядно показали, насколько уязвима власть ВКП(б) в крестьянской стране, где стабильность в городах, лояльность армии и пролетариата зависели от труда сельских производителей и их поведения на рынке. Если в 1927—1928 гг. партии удалось забрать излишки хлеба, то в дальнейшем земледельцы могли прибегнуть к самому естественному способу сопротивления, известному со времен «военного коммунизма»: сократить запашку и объемы производства.

Середняцкая, а отчасти даже и бедняцкая часть советской деревни находились под сильным влиянием крепких домохозяев, к которым коммунисты прилепили «кулацкий» ярлык. Численность «кулацкого» населения в СССР оценивалась не менее чем в пять-шесть миллионов человек. Таким образом, в рамках существовавшей экономической системы сохранялась перманентная угроза кризиса продовольственного снабжения и социального взрыва в городах.

В 1928—1929 гг. на промышленных предприятиях органы ОГПУ зарегистрировали 1576 забастовок (155 860 участников), в городских очередях зрело недовольство. Дефицитом становились сметана, масло, творог, подсолнечное масло — и хлеб. Сексоты ОГПУ цитировали в донесениях народные частушки: «Нет ни сахару, ни масла, нет ни ситца, ни сукна, загрузила всю Россию только водочка одна».

Зимой 1928/29 года члены Политбюро приступили к введению всесоюзной карточной системы на хлеб, тем более что в ряде регионов карточки уже существовали явочным порядком с 1928 года. 14 февраля 1929 года система выдачи хлеба по карточкам стала всесоюзной. Специальные заборные книжки, по которым отныне отпускался хлеб, получали только городские трудящиеся. В Москве и Ленинграде для рабочих и служащих предприятий устанавливалась норма суточной выдачи печеного хлеба в 900 граммов, для членов их семей, служащих, безработных и прочих категорий трудящихся — 500 граммов. В остальных промышленных районах и рабочих поселках, соответственно, 600 и 300 граммов. Крайней датой введения карточной системы назначалось 1 марта. Вслед за рационированием хлеба неизбежно наступала очередь мяса, сельди, молока, яиц, масла и других продуктов.

Однако подобная практика не могла существовать бесконечно долгое время. Чтобы номенклатура ВКП(б) смогла удержать власть в СССР и продолжить борьбу за коммунизм — постоянную величину в стратегии Сталина — сельское население должно было лишиться возможностей для сопротивления и стать покорным объектом государственной эксплуатации. В соответствии с решениями XV съезда ВКП(б), состоявшегося в декабре 1927 года, преобразование мелких крестьянских хозяйств «в крупные коллективы» рассматривалось большевиками в качестве «основной задачи партии в деревне».

Но практические достижения в этой области выглядели ничтожными. В колхозы не удавалось вовлечь даже всех батраков и бедняков, не говоря уже о середняцкой массе: концепция коллективного землепользования на селе не пользовалась популярностью. В 1929 году в СССР насчитывалось более 25,4 млн крестьянских дворов, из которых более 24,4 млн вели единоличное хозяйство и лишь чуть более миллиона (4,1 %) были коллективизированы. Однако победу над деревней лидер ВКП(б) считал одним из основных условий для социалистического строительства. «Нельзя строить социализм, имея бандитские выступления и восстания среди крестьян», — глубокомысленно заявлял Сталин.

Для достижения поставленной цели в короткий срок требовалось уничтожить состоятельную и наиболее трудолюбивую часть хлеборобов-налогоплательщиков, а основную массу крестьян превратить в прикрепленных к земле сельскохозяйственных рабочих государственных предприятий, выполняющих плановые задания при фиктивной или минимальной оплате. Большевистской экспроприации подлежали не только собственность и орудия производства, но в первую очередь крестьянский труд. Поэтому в 1928 году Сталин публично назвал крестьянство «классом, который выделяет из своей среды, порождает и питает капиталистов, кулаков и вообще разного рода эксплуататоров». С истреблением «кулачества» и принудительным переходом к системе коллективных хозяйств (колхозов) большевики начали раскрестьянивание огромной страны, растянувшееся на несколько десятилетий.

В исторической перспективе нерентабельная колхозная система вела к деградации сельского хозяйства и населения, но она была нужна номенклатуре Коммунистической партии для самосохранения. Поэтому безымянные авторы «контрреволюционных» листовок расшифровывали аббревиатуру ВКП(б), как «Всероссийское Крепостное Право большевиков». Таким образом, нэп умер в результате своей изначальной непоследовательности, а главные причины сталинской коллективизации 1930—1932 гг. имели политический, а не экономический характер.

Источники и литература:

Авторханов А. Г. Происхождение партократии. Франкфурт-на-Майне: Т. 1 — 1981; Т. 2. — 1983.

Валентинов Н. В. Наследники Ленина / Ред.-сост. Ю. Г. Фельштинский. М., 1991.

Восленский М. С. Номенклатура. М., 1991.

Джилас М. Новый класс. Нью-Йорк, 1961.

Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание. М., 1996.

История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов. Т. I. / Отв. сост. И. А. Зюзина. М., 2004.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898—1986). Т. III. М., 1984.

Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия». М., 2008.

Пайпс Р. Русская революция. Ч. 2. М., 1994.

Платонов А. П. Чевенгур. СПб., 2012.

Плеханов А. М. ВЧК—ОГПУ в годы новой экономической политики 1921—1928. М., 2006.

Прокопович С. Н. Народное хозяйство СССР. Т. I. Нью-Йорк, 1952.

Собственность на землю в России: история и современность. М., 2002. С. 381.

«Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922—1934 гг.) / Сборник документов / Сост. Н. Е. Быстрова, Ю. Л. Дьяков и др. Т. 6. 1928 г. М., 2002; Т. 7. 1929 г. М., 2004.

Сталин И. В. Вопросы ленинизма. М., 1947.

Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991.

Френкин М. С. Трагедия крестьянских восстаний в России 1918—1921 гг. Иерусалим, 1987.