Долгие годы Светлана Алексиевич посвятила изучению советского «красного» человека, у которого никто никогда не интересовался, о чем он думает, когда его употребляют для великих идей. Чтобы рассказать об этом «маленьком человеке», писательница выбрала самые драматические, самые трагичные моменты советской эпохи – женские судьбы на войне, войну в Афганистане, ликвидацию Чернобыльской катастрофы. Через личную трагедию каждого из своих героев писательница показывает трагедию всей советской эпохи, у своего «маленького человека» она спрашивает, что он думает о себе и своей жизни, как он вел себя и что с ним делали во время войны, о чем он думал, когда его гнали в Чернобыль. В своих книгах Светлана Алексиевич рассказывает чудовищные и страшные истории, описывает героев, чьи дети погибали в жестоких и бессмысленных войнах, когда их отправляли в бой, даже не научив держать в руках оружие, а позже эти люди выступали против нее в суде – невыносимая правда была им не нужна, а нужен был образ «сына-героя», за которого государство выплатит им компенсацию деньгами. С. Алексиевич снова и снова задает вопрос: почему эти люди терпят, почему идут туда? Они становятся соучастниками преступлений государства, потому что не хотят восстать, не хотят освободиться, не хотят сказать об этом. Писательница говорит: «Я занимаюсь изучением массового сознания. Что я делала 30 лет? Я писала историю красной утопии, я искала людей, которые видели Ленина и Сталина, которые пережили перестройку и разочарование в ней, я не говорила ни с политиками, ни с правозащитниками, ни с диссидентами, моим героем никогда не был Горбачев, у которого я могла взять интервью – я всегда разговаривала только с «маленьким человеком». Меня интересовала только эта непроницаемая народная масса, это огромное народное тело, и я хотела проникнуть внутрь этого тела». На вопрос: что происходит с Россией сегодня, С. Алексиевич отвечала: «Мы не знали собственного народа: до 90-х годов мы сидели на кухнях, красиво мечтали и представляли себе образ своего народа, а когда стало можно выходить на улицы, печатать и Солженицына, и Шаламова, то мы вдруг увидели, что народ бежит мимо этих книг – он просто хочет хорошо жить, его интересуют новая стиральная машинка и джинсы, но совершенно не интересуют Солженицын и Шаламов. Мы говорили друг с другом и друг друга убеждали, что демократия необратима, а народ молчал, мы говорили о свободе, но для народа эти слова были чужими – он чувствовал, что унижен. В 2012 году Путин сбросил все маски, и мы увидели, что имеем дело не с политиком, а с «кэгэбешником». Путин «поднял народ с колен», сказав: мы — Великая Россия, мы заставим себя уважать! И народ вдруг заговорил, и тут нам, демократам, стало страшно! Изо дня в день по телевизору мы теперь видим то новый танк, то новый самолет, то новый пулемет, ведь весь исторический опыт России – это военный опыт: Россия или воюет или готовится к войне, здесь до сих пор проходят военные парады – и это идеал жизни; Россия постоянно увеличивает свое пространство, что всегда и было государственной жизнью – человек никогда не был в центре государства. Когда я ездила по России, была в Иркутске, Омске, Москве и Вологде, везде людям я задавала вопрос: в какой стране вы хотели бы жить: в Большой Империи или в нормальной стране, как Дания или Италия? Семеро из десяти человек мне говорили, что хотят жить в Империи, что вокруг враги и мы должны быть сильными. А как легко началась война на Украине! Я несколько раз видела, как в Москве провожали добровольцев воевать с украинцами – играл оркестр, звучали патриотические речи, женщины плакали, священники махали кадилом, поневоле вспомнишь Ханну Арендт, как безумие охватывает целую нацию. Россия, как всегда, становится заложницей какой-то «сверхидеи», будь то Коммунизм, Мировая революция или Великая Империя». По словам писательницы, бывая в России, она замечает напряжение и настороженность в людях на самом простом, бытовом уровне: «Теперь, когда ты приезжаешь в Москву, встречаешься с друзьями, заходишь в дом, ты никогда не знаешь, с кем имеешь дело: вдруг выясняется, что он путинец и «крымнаш»... Недавно я приехала в Москву и пришла к подруге, мы пошли на кухню пить чай, и первое, что она мне сказала: чтобы все между нами было понятно — Крым не наш!» С. Алексиевич считает, что объяснять происходящее только опытом большевизма и социализма - ошибочно: эти семьдесят лет не могли кардинально изменить народную толщину, ведь стоит только выехать из Москвы или Петербурга, как мгновенно попадаешь в ту Россию, о которой писали Антон Чехов и Николай Успенский: там по-прежнему жалеют преступников, пишут им письма в тюрьмы, женщины выходят замуж за уголовников, ходят в платочках, стоят в церквях – там, ты как на машине времени, оказываешься куда дальше, чем большевики. И сегодня Путин, апеллируя к архаическим страхам, опираясь на них, пытается вернуться глубоко назад, в какую-то Древнюю Русь.

«Меня интересуют, в первую очередь, Украина, Белоруссия и Россия, все, что с ними происходит», - говорит Алексиевич: «Я уехала заграницу не потому, что лично мне что-то угрожало, я уехала, потому что в один момент мне стало страшно: мои друзья-издатели радовались, что где-то какому-то «не-демократу» пробили голову и текла кровь, а я не хотела быть писателем, который радуется крови. Я поняла, что баррикады – это опасное место для художника: с баррикад не видно человека, оттуда видна только мишень». Литератор подчеркивает: «До того, как к власти пришел Лукашенко, все мы были советскими, но Россия прошла свой путь до конца и пришла к дикому капитализму, а в Белоруссии Лукашенко развитие остановил, и страна осталась в чем-то социалистической. Сегодня Путин перестал давать Лукашенко деньги, и последний теперь мечется по миру, ищет деньги и дешевую нефть, и я думаю, что Белоруссия с опозданием, но переживет все, включая шоковую терапию. У Путина есть несколько способов удерживать народы: на Украине — это война и оккупация Крыма, а Белоруссия долго была содержанкой: от нас требовали, чтобы мы стали губернией России, но Лукашенко, который сам очень любит власть, не согласился. Белорусская оппозиция долго пыталась убедить народ, что необходимо знать свой язык и свою историю, но только «после Крыма» у белорусов наступил шок – они вдруг поняли, что такое может произойти и с ними. Теперь открывается много кружков белорусского языка, на встречах с писателями, которые занимаются белорусской историей, аншлаги, народ почувствовал опасность, и стало формироваться национальное самосознание. Лукашенко за это уже не преследует, и мы шутим, что скоро наш президент и сам заговорит по-белорусски».

Из аудитории писательнице задавали много вопросов – о диссидентах и диссидентстве, о том, как она пишет свои книги и где находит для них героев. Светлана Алекисевич говорит: «Мои книги, конечно, не публицистика – это литература. Я пишу их очень долго, я ищу художественность в самой жизни, ведь жизнь потрясающе художественна, но особенно художественно зло. Темная сторона искусства состоит в том, что ему одинаково интересны и палач, и жертва, и писатель должен смотреться и в ту, и в другую душу. Россия – несчастная страна: зайдите в любой дом, и там кто-то был в Чернобыле, а кто-то на войне в Чечне, так что находить героев для моих книг мне вовсе не сложно. Самое тяжелое для меня – это справиться с отчаянием, которое иногда охватывает, когда ты не понимаешь, почему эти страдания людей не конвертируются в свободу, почему снова приходит Путин и начинается новый виток»