В Праге не удалось удержать Цветаевский центр, попытки организовать в столице музей тоже оказались тщетными, но первый в Чехии музей Марины Цветаевой все же открылся. Ему суждено было появиться во Вшенорах, в деревенской управе по адресу U silnice 151 — одна маленькая глухая без окон комнатка-келья. Что ж, Цветаева и сама диссонировала размерами: поэтическими, любовными — значит, не привыкать.

3 ноября 2016 года во Вшенорах собрались причастные к делу энтузиасты и просто сочувствующие. И было это просто и хорошо, насколько возможно.

Экспозиция музея состоит из символического письменного стола Марины Цветаевой, который у поэта в ее деревенском житье был только виртуальный (писалось на коленях, обеденном столе), и книг на полках: издания прижизненные и более поздние, переводы стихов Цветаевой на разные языки. Информативно — стенды с датами и фотографиями лиц, ландшафтов, улиц, переулков, которые, как опавшие листья в саду, громоздятся между двумя датами, годом рождения и годом смерти: 1892—1941. Стенды и титульную фотографию сделали для Цветаевского центра на Малой Стране несколько лет назад супруги Курочкины — Инна и Андрей.

Инициатором-энтузиастом увековечения памяти Марины Цветаевой уже многие годы остается Галина Ванечкова и ее супруг Мирек. Библиотека во Вшенорской сельской управе тоже работает на энтузиазме местных интеллигентов. Факт этот поражает. Заведующая библиотекой Алена Саханкова и ее сподвижницы собирают книги, формируют и каталогизируют фонд (закупка книг на 50—60 тыс. крон в год лежит на плечах старосты). И значит, когда вы приедете во Вшеноры, именно они откроют вам цветаевскую комнатку, добровольно отдадут вам свое время.

В день открытия музея состоялось наше знакомство с внучкой Анны Цигелковой, которая сдавала семье Эфрон комнату в Йиловиште. Интересная деталь сохранилась в ее памяти: ее тетя, Анна Плехата, убирала комнату Цветаевой (Марина запомнилась ей всегда задумчивой и отстраненной), и та, не имея, чем расплатиться, подарила девушке картинку, которая долгие годы висела в доме под лестницей.

В своих выступлениях староста, библиотечные работники и организаторы музея говорили о цветаевской «поэзии без истории» и о бытовой «истории без поэзии», жизни Цветаевой на грани выживания; чествовали Поэта, Женщину и Иностранку. Поэт и переводчик Петр Борковец среди шелеста торжества и рокота электрички за окном прочел свое эссе, написанное по случаю открытия музея Марины Цветаевой во Вшенорах. В эти минуты мы очистились от формализма, мелкого волнения и суеты и приобщились к вечности. Хочется поделиться этим с читателями «Русского слова».

Когда я переводил русских поэтов, я делал это не для того, чтобы познакомить с их творчеством чешских читателей. Я занимался этим потому, что мне хотелось остаться наедине со своими любимыми авторами, потому, что мне хотелось просто хорошо провести с ними время, сопережить нечто незабываемое, что я бы без них не прочувствовал, что мне бы и в голову даже не пришло. Мне хотелось с ними поговорить, побеседовать, как не беседовал никто, чей родной язык — чешский. Мне хотелось, как сказано у Иосифа Бродского, постоять в их тени, может, потому что с самого рождения я был каким-то легкомысленным, так что правильнее сказать: мне хотелось постоять в их солнце и немного даже загореть… Вот так: причины были до крайности личные, эгоистические, даже чуть-чуть хулиганские…

Сегодня, открывая Маринин центр во Вшенорах, я тоже, можно сказать, чувствую лишь собственную, очень личную радость, и мне абсолютно безразлично, придут ли сюда ученики окрестных школ для проведения своих мероприятий или подправит ли здесь какой-то русист свою диссертацию. Даже то, что мы пришли поговорить здесь о поэте не только европейского, но мирового масштаба (а такая возможность нам нечасто представляется в наших пенатах), не приводит меня в восторг, хотя это действительно замечательно. Мне нравится, что мы тут все вместе обращаемся к автору, который поступал с грамматикой, этимологией и ритмами своего языка так, как никто до нее. Когда мы читаем Марину Цветаеву внимательно, пребывая в ее поэзии достаточно долго, мы перемещаемся куда-то в дикие и пустынные пространства, где живут таинственные и очень опасные племена, мы чувствуем, что теряем собственный язык и нам нужно создать новый. Ее поэзия прежде всего эмоциональна, она молниеносно выбивает тебя из седла, выдергивает из знакомых обстоятельств. А потом уже все зависит от тебя самого!

Сегодняшний день — это праздник для меня еще и благодаря Галине Ванечковой. Галина — редкая женщина. Она страстная и упрямая, стоит на своем, но так, что поддаваться ее воле сладостно. Она нежная и открытая (мне всегда казалось, что ей можно сказать все), и я полагаю, что она умеет не замечать множество второстепенных деталей. Ее реакция часто непредсказуема; когда вы с ней говорите, то скоро понимаете, что некоторые вещи, в которых вы не сомневались до этого, вдруг теряют однозначность, становясь даже подозрительными.

И, наконец, я назову третий повод для радости. Мне бы хотелось, чтобы то, что мы сейчас открываем, было в контакте с чешской поэзией, особенно современной (хорошо, если и с русской). Это мне кажется важным, может быть, самым важным. Чешская поэзия и в 2016 году существует, здесь живут чешские поэты, и их немало, они разные, это не какой-то закрытый клуб. Для чего они нужны сейчас, в 2016 году? Не для того, чтобы мы сами себе доказывали, какие мы благородные и мягкие, что мы уважаем традиции, защищая нечто, что, как мы думаем, было прекрасно, но уже было и прошло. Стихотворение — это не памятник, это противоположность памятнику. Поэты и новая поэзия существуют, они являются индикаторами языка, того языка, который мы используем и о котором ошибочно думаем, что мы его знаем. Поэты в выкристаллизованном виде преподносят нам возможности языка, все его грани, которые иначе были бы давно забыты. Никто другой не делает это лучше. Поэты очень грациозно и быстро могут довести нас туда, где мы еще никогда не были, ответить на вопросы, которые мы не сумели бы задать (и делают они это так убедительно потому, что те же приключения происходят с ними самими в процессе творчества). Хорошие поэты говорят о настоящем так, как невозможно сказать в прозе, только их речь (которая не рассказывает, а просто живет) погружена в настоящее время вся, без остатка. Поэты ручаются за каждый свой текст; нельзя, наверное, писать стихи и не вкладывать в них себя, а это, как я ощущаю, как чувствую — редкость в нашей жизни. Поэты не могут быть чванливыми, ведь каждый их текст сразу же становится элементом цепочки текстов, уже написанных или готовящихся, и этот высший порядок является решающим…

Так что у нас образовалась новая троица: Марина, Галина и современные поэты и их стихи. Вы чувствуете, что между ними много общего? Я — да. Нервы, настоящее время, тревожность, умение будоражить наши умы и личная ответственность… Три противоположности памятнику! Это могло бы стать хорошей основой для данного Центра. Пусть так и будет.

Петр Борковец, 3.11.2016, Вшеноры

Перевод Светланы Михловой