К сожалению, до наших дней дошла лишь часть его произведений. Но и того, что доступно современным исполнителям и слушателям, достаточно, чтобы признать его дар творить музыку радостную, элегантную, запоминающуюся. Музыку, отражающую характер своего создателя.

Он должен был стать мельником...

О раннем детстве и юности Йозефа Мысливечка известно не так уж много. Да и те сведения, которые удалось добыть исследователям его жизни и творчества, не всегда надежны и достоверны. Взять хотя бы место рождения будущего композитора. Любят говорить, что он появился на свет в самом сердце Старого Города Пражского, в доме, на котором сейчас размещена мемориальная доска с его бюстом.

На самом деле в четырехэтажный, но узкий, всего в три окна, дом «У синего корабля» на Мелантриховой (Melantrichovа) улице, которая в те времена называлась Сырковой (Sirková), семья Мысливечков перебралась, когда Йозефу и его брату Иоахиму было уже три года. А появились на свет сыновья Матея Мысливечка (Matěj Myslivečеk) и его жены Анны, урожденной Червенковой (Anna Červenková) 9 марта 1737 года либо на острове Кампа, у Сововых мельниц (Sovový mlýnу), либо вовсе за Прагой, в долине Шарка (Šárecké údolí). Там, на унаследованной от отца Дубовой мельнице (Dubový mlýn), Матей начал свою карьеру и продолжил ее в Праге. Женился поздно, а ко времени рождения сыновей ему уже исполнилось 40 лет, да и тридцатилетняя Анна по меркам начала XVIII века была немолода.

Несколько десятилетий упорного труда Матея Мысливечка принесли плоды: он приобрел отменную репутацию, стал членом пражского цеха мельников, разбогател. К мельницам и пражскому дому добавились неплохой участок земли Горомержицах, так называемое Мезерово поле, а затем два виноградника в долине Шарка. В подвалах дома на Мелантриховой улице хранились большие бочки собственного вина, и душа отца была спокойна: случись что, его жене и детям (а вслед за мальчиками в семье родилась дочь Марианна) нищета не грозила.

По традиции сыновья должны были унаследовать отцовское дело. Но того ли хотел для них Матей Мысливечек? Во всяком случае, на дорогостоящее образование, которому могли бы позавидовать и представители куда более родовитых и богатых пражских семейств, он не скупился. Ключевые сведения о том, где и чему учились братья, каковы были их успехи и оправдали ли они оба ожидания отца, исследователи получили из весьма интересного источника, так называемого «некролога Пельцля» — четырехстраничного документа, напечатанного спустя год после смерти Йозефа Мысливечека, в 1782 году, чешским филологом, лингвистом, историком и писателем, профессором Карлова университета Франтишеком Мартином Пельцлем (František Martin Pelcl). Это была первая попытка написать биографию прославившегося композитора-соотечественника, основанную на информации, которую еще можно было добыть из рассказов лично знавших его людей, но главным образом — на сведениях, полученных от его брата Иоахима.

Похожих как две капли воды близнецов (даже отец их, бывало, путал) отдали в начальную школу при доминиканском монастыре св. Илии в Старом Городе, а в 1747 году оба брата поступили в Академическую гимназию в Клементинуме, которой ведали иезуиты. По ее окончании в 1753 году, как планировалось, они должны были продолжить образование в Карловом университете.

Матей Мысливечек, возможно, имел в отношении сыновей амбициозные планы, но умер на пятьдесят третьем году жизни, 1 января 1749 года, когда Иозефу и Иоахиму еще не исполнилось и двенадцати лет. Так кто же занимался образованием, кто платил за обучение, кто определил дальнейшую судьбу братьев? Согласно сохранившимся монастырским документам, гимназию окончил только Иоахим, причем весьма успешно. Йозеф же оставил школу до завершения курса, не получив свидетельства об окончании. Возможно, их отца такой исход разочаровал бы, особенно если он делал ставку на старшего (хотя и всего на час с минутами) из братьев, не слишком преуспевшего в науках Йозефа. Но Матея уже не было в живых, и воспитанием, как и профессиональным образованием его сыновей занялся отчим.

Летом 1752 года их мать, дама по тогдашним понятиям немолодая (ей было 46 лет), снова вышла замуж, и опять за именитого пражского мельника — Яна Чермака. Он приложил усилия к тому, чтобы пятнадцатилетние пасынки приобрели фамильную профессию, и в 1753 году вместо университета оба брата поступили в ученики к мельникам, Йозеф — к Вацлаву Клике, Иоахим — к Антониу Шоушу, и оба одновременно — к городскому и сословному профессору математики Фердинанду Шорру, у которого изучали необходимую для будущей работы гидравлику.

Четыре года оба брата обучались мельничному делу и в итоге были отпущены учителями «с похвалою». Городской цех рассмотрел представленную братьями гидравлическую модель, экзамен был сдан, и 30 августа 1758 года оба были приняты в число «господ муниципальных мельников», а спустя пару лет получили звания мастеров.

Большая часть этой информации добыта из «некролога Пельцля», т. е., по сути дела, записана и передана со слов Иоахима. Но, как следует из документов, именно он, а не Йозеф показал выдающиеся результаты, его имя называлось первым, когда речь шла о приеме в гильдию, именно он был признан собратьями по цеху достойным и равным им. Так удивительным образом достоверность источника обернулась едва ли не своей противоположностью — субъективной оценкой дорогого и любимого человека, объекта гордости и почитания, каким композитор Йозеф Мысливечек был при жизни и остался после смерти для своего брата-близнеца, мельника Иоахима. Да, городские и цеховые власти, уважая память Матея Мысливечека, не отказали Йозефу в приеме в гильдию, однако явно отдавали предпочтение другому брату, видя именно в нем продолжателя отцовского дела. Наверно, мало кто из них огорчился, когда старший из близнецов вскоре оставил мельницу младшему, полностью посвятил себя музыке, а затем и вовсе покинул страну ради музыкальной карьеры в Италии.

...а стал музыкантом

Занятия музыкой входили в тот образовательный минимум, который Мысливечек-старший определил для своих сыновей, хотя ожидать чего-то подобного от городского мельника, даже богатого, было трудно. Музыке учили обоих, но Йозеф с раннего детства проявил к ней больший интерес, его незаурядный талант с годами становился все ярче.

Некоторые предпосылки к тому можно найти в родословной будущего композитора: среди его дальней родни со стороны матери был знаменитый богемский теоретик музыки М. Черногорский. Отчим Ян Чермак был в родстве с композитором и педагогом Антонином Рейха, у которого позднее учились Лист и Берлиоз. Не потому ли серьезное увлечение юноши музыкой не встречало возражений в семье, а, возможно, и поощрялось? Подростком Йозеф пел в церковном хоре, хотя и недолго: голос ломался, что заставило его покинуть детскую группу, но возраст еще не давал возможности присоединиться к взрослым певчим. Из инструментов ему больше всего нравилась скрипка, и в 15 лет играл уже виртуозно; начав учиться играть на органе, преуспел и в этом. Музыка увлекала его куда больше, чем философия, гидравлика или мельничное дело. Так стоит ли удивляться, что и успехи Йозефа в этих дисциплинах не были выдающимися? Зато музыкальные учителя могли гордиться успехами своего ученика.

Уроки музыки Йозеф брал у знаменитого композитора и скрипача-виртуоза своего времени Франтишека Бенды (Františeka Benda), а позднее изучал композицию и основы контрапункта у известного музыканта и педагога Франца Хаберманна (Franz Habermann). Но классический размеренный темп обучения у мэтра и его педагогическая сухость не устраивали порывистого юношу, и вскоре он сменил педагога, перейдя к Йозефу Сегеру (Josef Seger), органисту пражского Тынского собора. Тридцатилетний музыкант не только обладал исполнительским даром, привлекавшим на мессы в этот храм прихожан со всей Праги, но и был глубоко образованным человеком, знакомым с музыкальной литературой своего времени, а также прекрасным рассказчиком и педагогом исключительного обаяния. С более близким по возрасту и духу Сегером Мысливечек сделал заметные успехи и, наконец, в 1762 году, написал и решился представить на суд музыкального сообщества и публики свои первые заметные произведения — шесть симфоний, названных по шести первым месяцам года: «Январь», «Февраль» и т. д.

Желая получить объективную оценку этих сочинений, Мысливечек пошел на рискованный шаг: не указал на партитуре своей фамилии. Почему? Были ли у него основания сомневаться в справедливости оценки своего первого симфонического опыта? Скорее всего, да: талантливого сына богатого пражского мельника, постоянного посетителя итальянских оперных спектаклей (в те времена труппы из Италии были частыми гостями в Богемии), ученика Сегера, молодого сочинителя, снискавшего покровительство знатного и могущественного богемского клана графов Вальдштейнских, уже хорошо знали в Праге; кто-то его любил, кто-то ему завидовал... Однако опасения Йозефа оказались напрасны: симфонии, исполненные в театре анонимно, покорили слушателей и имели успех гораздо больший, чем ожидал сам молодой музыкант.

Окрыленный удачей, Мысливечек рвался в Италию, чтобы продолжать учиться и, что еще важнее, творить. Однако еще некоторое время он был вынужден оставаться в Праге. Требовалось окончательно решить вопрос с передачей брату прав собственности на мельницы, дом и прочее имущество, нужно было найти деньги на дорогу и на первое время... Можно предположить, что какие-то деньги ему дал Иоахим, но в основном дорожные расходы оплатил Фридрих Грундманн (Friedrich Grundmann), настоятель Бржевновского бенедиктинского монастыря, для которого Мысливечек писал церковную музыку. 5 ноября 1763 года 26-летний Йозеф покинул Прагу.

Il Divino Boemo

Первым городом в Италии, где обосновался Йозеф Мысливечек, стала Венеция, а его первым итальянским учителем — выдающийся органист и композитор Джованни Пешетти (Giovanni Battista Pescetti). Помимо достойного музыкального образования и некоторого композиторского опыта юноша обладал весьма неплохим знанием итальянского языка и латыни, был образован, интеллигентен и обаятелен. Он совершенно очаровал своего учителя, и старый скупец (чтобы не сказать скряга) капельмейстер Пешетти берется учить его контрапункту бесплатно. Он же составляет талантливому ученику протекцию, вводит его в местное общество, и не только музыкальное.

Обаятельный и галантный молодой богемец, голубоглазый, светловолосый и изящный, очень быстро расположил к себе окружающих. Он недолго привыкал к новому звучанию своего имени и вскоре с готовностью откликался на Джузеппе Венаторини (Giuseppe Venatorini). Уже в 1764 году Мысливечек написал, а благодаря поддержке учителя и поставил в Парме первую оперу — «Медею» (Medea). Впрочем, исследователи его творчества предполагают, что основная работа над музыкой была проделана композитором еще в Праге, и партитура прибыла как часть багажа. Вторая опера, «Переполох на Парнасе» (Il Parnasso confuso), была также поставлена в Парме, в 1765 году, и принесла Мысливечку первый большой успех в Италии. Она была написана на либретто одного из самых знаменитых итальянских поэтов XVIII века Антонио Трапасси (Pietro Antonio Domenico Trapassi), больше известного по всей Европе как Пьетро Метастазио (Pietro Metastasio). «Переполох на Парнасе» стал началом сотрудничества двух больших талантов; либретто Метастазио были литературной основой почти половины ставших знаменитыми и любимыми публикой опер Мысливечка. Композитор-интеллектуал ценил их за достоверность исторического фона и отсылки к более ранним литературным источникам и Библии.

Поворотным моментом в судьбе Мысливечка-композитора стало присутствие на премьере в Парме неаполитанского посланника и поступивший от него первый в профессиональной карьер богемца заказ — написать оперу ко дню рождения короля. Заказ был выполнен, премьера оперы «Беллерофонт» (Il Bellerofonte) состоялась в знаменитейшем театре Неаполя Teatro Di San Carlo в январе 1767 года и стала настоящим триумфом чешского композитора, к прозвищу которого Il Boemo — «богемец», теперь все чаще добавляли Divino — «божественный». Ему отдавали почести, о нем слагали сонеты, ему не раз предлагали занять пост капельмейстера при том или ином европейском дворе. Многие музыканты и художники в те времена стремились к такому положению. Оно означало респектабельность, постоянные заказы и стабильный доход. Однако Йозеф никогда не пытался стать придворным композитором или дирижером, хотя охотно писал оперы и другие произведения по заказам королевских дворов, городских советов и церкви.

Работал он много и вдохновенно. Только за короткий период 1767—1770 гг. им было написано шесть опер («Беллерофонт», «Фарначе», «Триумф Клелии», «Демофонт», «Иперместра», «Ниттети») и кантата «Нарцисс», множество арий, шесть концертов для скрипки с оркестром и еще минимум две оратории, «Семейство Тобии» и «Узнанный Иосиф». Его заслуги в создании «серьезных опер» (opera seria) были оценены: в 1771 году он получил звание «академика композиции.

Основанная в 1666 году, Болонская филармоническая академия, действительным членом которой он стал, была не столько учебным, сколько аттестационным заведением, а позднее превратилась в один из крупнейших европейских центров музыкального образования. Присваиваемые ею титулы были почетными для итальянских и весьма желанными для иностранных композиторов, поскольку давали право занимать престижную должность капельмейстера по всей Европе без дополнительных испытаний и рекомендаций, раз уж музыкальные заслуги соискателя были признаны самим главой академии, величайшим знатоком музыки XVIII века падре Мартини (Giovanni Battista Martini).

В стенах Болонской академии происходили судьбоносные встречи. Здесь Йозеф Мысливечек познакомился с К. В. Глюком, М. С. Березовским и юным В. А. Моцартом, получившим звание академика в 14 лет.

Дружба гениев

В публикациях Йозефа Мысливечка часто называют «богемским Моцартом», полагая, что тем самым делают изысканный комплимент его таланту и мастерству. Но не менее справедливо было бы называть великолепного австрийца, скажем, «зальцбургским Мысливечком». Не случайно отец юного гения и его импресарио Леопольд Моцарт искал встречи с прославившимся в Италии чехом, а познакомившись с ним в Болонье осенью 1770 года, несколько лет состоял с ним в переписке и всячески поощрял дружбу сына с человеком на двадцать лет его старше и опытнее, уже завоевавшим солидное положение и славу в музыкальном мире.

Эти письма служат основным источником информации о взаимоотношениях Мысливечека с Моцартами. Особенно часто цитируют послание Леопольда Моцарта от 27 октября 1770 года, написанное во время первого его путешествия с сыном по Италии. Он сообщает жене в Зальцбург: «Господин Мысливечек в Болонье часто посещал нас, а мы его, он частенько вспоминал господ Иоганнеса Хагенауэра и, разумеется, Гренера. Он писал ораторию для Падуи, которую сейчас, наверное, уже закончил, а потом хотел направиться в Богемию. Он человек чести, и мы завязали с ним самую совершенную дружбу».

В открытой симпатии, с которой Йозеф относился к молодому коллеге, не было ни тени зависти, ни намека на опасения, что тот станет его конкурентом. Напротив, талант юного Моцарта, покоривший Париж и Лондон, заинтересовавший самого папу римского, искренне радовал богемца. Мысливечек делился своими музыкальными находками, о чем также пишет Моцарт-старший в письме от 17 февраля 1774 года, сообщая одному из своих друзей-музыкантов: «Мысливечек прислал нам свои сонаты, просил высказать мнение. Будем музицировать и разбирать их вместе с Вольфгангом». Некоторые исследователи даже считают, что великий Моцарт мог кое-что позаимствовать у своего старшего друга: их произведения роднит музыкальный язык, красивая запоминающаяся мелодика, которую теперь принято называть «моцартовской».

Конец тесной дружбе пришел в 1777 году и отнюдь не по вине Мысливечка, хотя именно его болезнь послужила тому поводом. Курфюрст Баварии Иозеф-Максимилиан III, большой любитель музыки и почитатель композиторского таланта Il Boemo, пожелал, чтобы тот написал и поставил оперу в Мюнхене. По дороге Мысливечек попал в аварию, металлическими частями коляски ему изуродовало лицо и серьезно повредило ногу, и он на год оказался в практически заточен в мюнхенском госпитале. Лечили Йозефа скверно нога заживала плохо. Было ли то следствием занесенной инфекции или более серьезного заболевания, сейчас уже сказать невозможно. Еще хуже обстояли дела с лицом. Хирург Како, которого Моцарт в письме отцу назвал «ослом», выжег ему нос... и сразу же стали шептаться о сифилисе. Но что поражает в этой истории больше всего, так это источник слухов: о «нехорошей болезни» как следствии «нереспектабельного образа жизни» музыканта открыто упоминается лишь в переписке отца и сына Моцартов 1777—1778 гг.

Показательно письмо Вольфганга от 11 октября 1777 года из Мюнхена, длинный и очень эмоциональный ответ на одно или несколько более ранних посланий отца, в которых Леопольд Моцарт то запрещает сыну видеться со старым другом, то советует навестить и получить от него рекомендации для дальнейшей успешной карьеры. «Если б тебе выпала удача — что мало вероятно — устроиться в Мюнхене…» — вот о чем прежде всего думает отец-импресарио.

Встреча двух талантливых композиторов и друзей все же состоялась. Это произошло в госпитальном саду, и младший, едва узнав старшего, пришел в ужас от его состояния. Мысливечек прекрасно понимал, какое шокирующее впечатление производит, но был мил и приветлив. Он почти не жаловался на судьбу, лишь произнес: «Видите, мой друг, как я несчастлив...». И сразу же отвлек Моцарта разговором о возможной передаче тому заказа на оперу в Неаполе, которую должен был написать сам. Это было жестом щедрым, ведь Йозеф отдавал молодому другу и грядущую славу, и гонорар. Шанс у Моцарта получить заказ был, в Неаполе богемцу доверяли, к его мнению прислушивались. «Когда говорю — возьмите такого-то, они берут», — признавал он сам и даже написал и передал Вольфгангу черновик письма на итальянском, в котором тому следовало лишь вписать свое имя, сумму гонорара, поставить подпись и отправить знаменитому неаполитанскому импресарио Гаэтано Санторо.

Но несмотря на рекомендации Мысливечка, оперу Моцарту так и не заказали, сохранив верность обожаемому Il Boemo. Очевидно, у городских властей и королевского двора было иное мнение, чем у Леопольда Моцарта, который в 1778 году напишет о недавнем друге своего сына: «Что бы там делал бедняга без носа, если б он даже смог поехать в Неаполь, и какую фигуру представлял бы собой в театре?.. Но propria culpa haec acciderunt [это его собственная вина], кого может он винить в этом, кроме себя и своей отвратительной жизни? Какой стыд перед целым светом! Все должны бежать от него и отвращаться его; это самое настоящее, самим собой приуготованное себе зло!»

Мысливечек, едва оправившись от болезни, вернулся в Италию, где в 1778—1779 гг. написал и поставил только в неаполитанском Teatro Di San Carlo три оперы, «Каллироэ» (La Calliroe), «Олимпиада» (L'Olimpiade) и «Диметрио» (Demetrio), ставшие очередным его триумфом. Поражение, нищета и смерть ждали его полутора годами позже, и не болезнь была их причиной...

А была ли любовь?

О личной жизни Йозефа Мысливечка известно немного. Никто из его биографов не упоминает ни об одной романической истории пражской молодости. Не обзавелся композитор женой и детьми и когда перебрался в Италию, бывал в Мюнхене, в Вене. Можно, конечно, сказать, что Мысливечек слыл аскетом, а сердце его было раз и навсегда отдано музыке, но это неправда. По крайней мере, две женщины были ему близки, с ними его связывали тесные отношения и... профессиональный интерес — обе были певицами.

С Лукрецией Агуйари (Lucrezia Aguiari) по прозвищу La Bastardella, обладательницей колоратурного сопрано в три с половиной октавы, Мысливечек познакомился в 1773 году. Лукреция, прославившаяся в Италии, покорившая Париж и Лондон, собиравшая толпы поклонников и колоссальные гонорары, согласилась спеть заглавную партию в первой редакции его оперы «Диметрио», поставленной в Павии. Разумеется, им сразу же приписали страстный роман, хотя документальных подтверждений тому не нашлось до сих пор. Однако участие солистки такого уровня в постановке оперы молодого, но уже популярного композитора добавляло веса репутации обоих.

Совсем иными были отношения Мысливечка с Катериной Габриэлли (Caterina Gabrielli), обладательницей очаровательной внешности, удивительного сильного и красивого голоса и прескверного характера. Об устроенных ею скандалах, озорных, на грани хулиганства выходках и невероятно высоких финансовых запросах рассказывали анекдоты, как и о пяти годах, проведенных певицей в Санкт-Петербурге. Родилась Катерина в Риме в 1730 году, она была старше Мысливечка на семь лет. Но очарование и грация не изменили ей и в зрелые годы.

Документально подтверждено, что они встретились в Неаполе в январе 1767 года, где она, уже прославленная певица, и ее якобы «сестра» Франческа были заняты в первой заказной опере молодого Мысливечка — «Беллерофонт». Из-за скандального поведения певица и ее спутница осенью того же года были изгнаны из Неаполя, но к тому времени с композитором Катерину уже связывала если не любовь, то страсть. Впрочем, она никогда не была ему верной спутницей, череда легкомысленных увлечений артистами и куда более прагматичных романов с вельможами не прекращалась. Йозеф же видел в ней, как и в Лукреции, свою музу и обожал ее певческий дар. Катерине Габриэлли были обеспечены ведущие партии в его самых успешных постановках: покинув не по своей воле Неаполь, 26 декабря 1767 года она уже пела в Турине на премьере карнавальной оперы «Триумф Клелии» с Мысливечком в качестве дирижера.

Была ли Катерина влюблена в «божественного богемца»? Возможно, сначала да. Но постепенно успехи чешского маэстро стали ее раздражать куда больше, чем радовать. Она все чаще подчеркивала, что это он работает на нее и ее талант, а не наоборот. «Он пишет для меня», «он понимает мой голос, как никто», — казалось бы, слова певицы звучали комплиментом. Но на самом деле они оказывались лишь попыткой указать композитору его место. И как знать, не желанием ли унизить растущий талант, когда ее собственный начинал клониться к закату, стало настойчивое требование Катерины отдать ей главную партию в очередном сочинении?

В конце 1779 года, на девятом месяце беременности, она пожелала выступить в Милане, на сцене La Scala, в опере Мысливечка «Армида» (Armida). Певица была не в форме (скрыть беременность оказалось невозможным), но главное — совершенно не в голосе. Положение не спасли ни очаровательная музыка, ни прекрасное пение партнера, прославленного Луиджи Маркези. Опера провалилась, но усилиями влиятельных друзей примадонны ответственность за это была возложена на композитора.

Это стало ударом, от которого Мысливечек уже не оправился. Он продолжал писать музыку, сочинять оперы, даже поставил в Риме в 1780 году «Медонт» (Il Medonte) и «Антигона» (Antigone). Но обе премьеры прошли почти незамеченными публикой и были прохладно встречены критиками. Расстроенный, физически уставший и больной, находящийся на грани нищеты Мысливечек провел последние недели жизни почти не выходя из своего римского дома. Он еще пытался работать, редактировать рукописи своих сонат и ораторий перед отправкой издателям. Впрочем, отправлять их все равно было не на что...

Он умер 4 февраля 1781 года. В записи о смерти указано — «скончался скоропостижно» и возраст покойного — 65 лет. Так, предсмертные страдания, одиночество и незаслуженное забвение последних дней состарили 44-летнего Il Boemo. «Божественный богемец» был похоронен в церкви San Lorenzo in Lucina, точное место его погребения не установлено.

ЛИТЕРАТУРА

Бэлза И. История чешской музыкальной культуры. Т. 1. М., 1959

Шагинян М. Йозеф Мысливечек. ЖЗЛ, 2 изд. М., 1968

Čeleda J. Josef Mysliveček. Praha 1946

Bohadlo S. Josef Mysliveček v dopisech. Opus musicum. Brno 1989

DelDonna Anthony R. Opera, Theatrical Culture and Society in Late Eighteenth-Century Naples. Ashgate Publishing Ltd., England, 2012.

Freeman, Daniel E. Josef Mysliveček, «Il Boemo»: the man and his music. Sterling Heights, MI: Harmonie Park press, 2009

Dellaborra M. Il ciel non soffre inganni: attorno al Demetrio di Mysliveček, il boemo. Lucca: Libreria musicale italiana, 2011

Raussa G. Mysliveček e Mozart: stranieri in Italia, Lucca: Libreria musicale italiana, 2011