Казалось, трагедии не предвещало ничто. Тем бóльшим шоком для тех, кого это затрагивало, стало известие, пришедшее в Советский Союз по «вражьим голосам» поздним вечером 15 декабря 1977 года. Сообщения о гибели Александра Галича доносились сквозь треск атмосферных разрядов и неумолчный вой глушилок: «Сегодня в Париже… несчастного случая… известный поэт и исполнитель песен… По предварительным… не имеет… характера…»

Той ночью десятки, если не сотни тысяч советских граждан не могли заснуть, думая о случившемся в неведомом Париже. Как могло это произойти? Что означает протокольное словосочетание «трагически погиб»? И на основании каких фактов столь быстро сделан вывод, пусть и с оговоркой, что смерть не имеет насильственного характера? В числе этих людей было немало тех, кто знал Галича лично: литераторы, журналисты, кинематографисты, ученые, врачи… И, разумеется, диссиденты, самые верные поклонники его как барда — их больше, чем кого-либо, интересовало, что же все-таки произошло.

Утром 15 декабря Александр Галич, как обычно, приехал на службу — в парижское бюро радио «Свобода». Был четверг — день, когда там проводилось координационное совещание (на привычном советскому журналисту жаргоне — летучка). Галич появился позже всех, между десятью и одиннадцатью часами. Выглядел он нездоровым, тяжело дышал, на лбу то и дело выступал пот. Виктор Ризер, начальник бюро, относившийся к Галичу буквально как отец родной, сказал: «Саша, вы что-то очень бледны сегодня. По-моему, вы устали. Идите-ка домой и отдохните». И Галич, переговорив со своими сотрудниками, ушел вместе с Андреем Синявским, которому было с ним частично по пути.

Простившись со своим спутником, Галич отправился домой пешком. Путь был неблизкий — не менее получаса быстрым шагом; Галич же, как человек пожилой и грузный, к тому же неважно себя чувствующий, шел медленно, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание. По дороге он заглянул в магазин радиотоваров и купил внешнюю антенну для своей новой магнитолы фирмы Grundig, приобретенной во время недавней поездки по Италии. Магнитола была доставлена в Париж почтовой службой и опробована. Приемник не очень уверенно принимал передачи радиостанции, которую Галич собирался слушать. Встроенная антенна не справлялась с препятствием в виде толстенных стен его дома, и потребовалась антенна выносная.

Радиостанция, чьи передачи он намеревался слушать и записывать на магнитофон, называлась «Радио Москва». Это была служебная необходимость. Месяцем ранее мюнхенское начальство «Свободы» утвердило поступившую из Парижа идею — начать выпускать еще одну передачу с участием Галича, в которой он бы иронично комментировал информацию, публикуемую в советских газетах про жизнь на Западе. Передача начала выходить в ноябре 1977 года. К обозрению печатного вранья Галич хотел добавить и замечания по поводу вранья вербального, для чего ему и нужна была магнитола с хорошей слышимостью.

Купив антенну, Галич направился домой, куда пришел где-то между часом и двумя часами пополудни.

О том, что произошло в тот день в квартире Галича в доме № 16 на улице Мениль, сохранилось несколько свидетельств, принадлежащих его друзьям, добрым знакомым и коллегам.

Литератор Анатолий Гладилин (р. 1935), вступая в передаче радио «Свобода», приуроченной к десятой годовщине со дня гибели Галича, говорил: «В радиосхемах Галич не разбирался и смонтировал так, как ему казалось правильным. Но он ошибся: перепутал контакты и, когда включил систему в сеть, его ударило током. Жена, вернувшаяся с рынка, нашла Галича мертвым, лежащим на полу и сжимающим в руках электрический провод… Трагическая, нелепая гибель». Позже Гладилин повторил то же самое в эссе «Роковое 15 декабря Александра Галича», вошедшем в книгу его мемуаров «Улица генералов» (2008). Неясно, был ли он сам на месте трагедии или воспроизвел картину со слов ее реальных очевидцев.

Писатель Виктор Некрасов (1911—1987), который в тот день действительно побывал в квартире Галича, описал увиденное несколькими фразами: «Неожиданная, нелепая смерть, в которую как-то и поверить было трудно. Он лежал на полу, большой, грузный, а над ним его убийца, сияющий никелем „Грундиг“ — именно о таком он мечтал, большом, ультра-стерео, с бархатным звуком. Он любил музыку. Потом пришли полицейские. Тихо, беззвучно, точно боясь причинить ему боль, уложили в гроб. Сняли и отдали мне крестик. И ушли. Унесли, тихо прикрыв за собой дверь» (1979).

Бывший ленинградский диссидент-самиздатчик Владимир Аллой (1945—2001) в мемуарах, написанных двадцать лет спустя, рассказывает: «Погиб он дико, нелепо — от электрического разряда, закоротив розетку при установке новой, только что приобретенной им антенны. Нюша (Ангелина Шекрот — П. М.) позвонила в три часа дня, совершенно вне себя, из крика и рыданий можно было вычленить лишь одно слово — „Саша“. Я прыгнул в машину и помчался к ним <…>. В квартире была Таня Максимова (жена Владимира Максимова. — П. М.), пытавшаяся хоть как-то унять бившуюся в истерике вдову. Александр Аркадьевич лежал на полу своего кабинета, на спине, в распахнувшемся халате, держа в руках антенну. Рядом валялась инструкция по ее установке и упавший с ноги тапок... Приехали Максимов, Некрасов, кто-то еще. Потом явилась полиция. Тело забрали для судебно-медицинской экспертизы».

Больше всего подробностей о гибели Галича содержится в воспоминаниях поэта Василия Бетаки (1930—2013). Он шел в тот роковой день на улицу Мениль, 16 по приглашению хозяина дома и был одним из последних видевших Галича живым в парижском бюро «Свободы». Тот предложил ему совместно подготовить передачу памяти Н. А. Некрасова, и они договорились, что Бетаки придет к Галичу домой в три часа дня. Перед этим Бетаки забежал на минуту к Владимиру Максимову, узнал от него, что полчаса назад Галич умер, и «тут же бросился туда, к Галичу». До его дома было минут пять-шесть ходьбы быстрым шагом. В квартире Бетаки застал врача из расчета пожарной команды, который первым осмотрел труп и констатировал смерть.

Обстоятельства трагедии Бетаки реконструировал на основе того, что он увидел своими глазами и что ему стало известно из рассказа жены Галича, Ангелины Шекрот (Прохоровой): «Когда Галич вернулся домой с новой антенной, Ангелины Николаевны не было дома. Он прошел прямо в свой кабинет и уже там скинул пальто на стул. Ангелина Николаевна, вернувшись и не увидев его пальто в передней, решила, что его еще нет дома, и пошла в кухню. А он в это время уже лежал в кабинете на полу. <…> Рядом с ним на ковре лежали плоскогубцы и антенна… Когда Ангелина Николаевна вошла в комнату и поняла, что произошло, она распахнула окно, стала кричать, звать пожарников, казарма которых находилась напротив, на другой стороне узкой улицы, потом тут же позвонила Максимову. Прибежали пожарники с врачом-реаниматором (в каждой французской пожарной команде он непременно есть и на все вызовы едет впереди команды). Но было поздно…»

Версия Бетаки о том, по какой причине Галич погиб и отчего рядом с его трупом валялись плоскогубцы, была изложена следующим образом: «Галич совершенно ничего не понимал в технике, но ему явно хотелось поскорее испробовать новую антенну. Он попытался воткнуть ее вилку в какое-то первое попавшееся гнездо. Расстояние между шпеньками вилки было большим и подходило только к одному гнезду, которого Галич, по-видимому, не заметил. Он взял плоскогубцы и стал сгибать шпеньки, надеясь так уменьшить расстояние между ними. Согнул и воткнул-таки в гнездо, которое оказалось под током. По черным полосам на обеих ладонях, которые показал нам врач-реаниматор, было ясно: он взялся двумя руками за рога антенны, чтобы ее отрегулировать. Сердце, перенесшее не один инфаркт, не выдержало этих 220 вольт» (2006).

В этом рассказе бросается в глаза несколько странностей. Во-первых, совершенно непонятно, что подвигло Галича поступить таким парадоксально-необъяснимым образом: сгибать шпеньки вилки антенны плоскогубцами, чтобы втиснуть ее в не предназначенный для этого разъем. Ведь гораздо проще было пойти в магазин и, извинившись, поменять антенну на более подходящую. Во-вторых, если Галичу все же удалось воткнуть покореженную им вилку антенны в какое-то гнездо, которое оказалось под напряжением (а таким на задней панели магнитолы могло быть только гнездо заземления), то каким образом он сумел замкнуть цепь напряжения на себя, начав разводить в стороны рога антенны, если при первом же импульсе должен был выронить антенну? Черные полосы сгоревшей на ладонях Галича кожи свидетельствовали о том, что ток шел через его тело в течение длительного времени и что напряжение было сильным — иначе бы его ладони к рогам антенны, что называется, не прикипели. Но как такое могло произойти, если в первые же секунды после удара током Галич должен был упасть на пол, а при падении антенна тут же вывалилась бы у него из рук — по крайней мере, из одной руки? Тем самым цепь напряжения была бы разорвана — и Галич, возможно, остался бы жив. В-третьих…

На все эти вопросы должно было дать ответ расследование, которое обязана была провести Парижская префектура полиции. А важнейшим звеном в этом расследовании должна была стать техническая экспертиза злополучного «Грюндига» — для установления того, не подверглась ли магнитола какому-либо постороннему воздействию за время перевозки со склада магазина до дверей квартиры ее владельца.

На то, чтобы провести расследование обстоятельств гибели Александра Галича, полиции потребовалось меньше недели. Его детали никогда не были опубликованы, о выводах же руководство Парижской префектуры проинформировало всех, кто имел на это право по занимаемому по отношению к покойному положению: его вдову, начальство радиостанции «Свобода», где он работал, и руководство организации НТС, членом которой состоял. Выводы полицейского расследования гласили — трагический несчастный случай, роковое стечение обстоятельств, никакого криминала не обнаружено.

22 декабря 1977 года Галич был похоронен на знаменитом русском мемориальном кладбище в дальнем парижском пригороде Сент-Женевьев-де-Буа. Этому предшествовало отпевание в соборе Александра Невского на улице Дарю. На траурную церемонию собрался «весь русский Париж». На могиле Галича установили православный крест и надгробную плиту из черного лабрадора, на которой была высечена золотом фраза, в переводе с церковно-славянского гласящая: «Блаженны изгнанники за правду».

После объявления заключения полицейского расследования в среде антисоветской эмиграции началась бурная дискуссия о том, можно ли этому заключению верить, не является ли оно намеренной дезинформацией с целью сокрытия подлинных обстоятельств его внезапной и такой загадочной гибели. Василий Бетаки вспоминал: «Естественно, тут же пошли слухи о том, что Галич погиб „от рук КГБ“. <…> Эти слухи об убийстве ходят и до сих пор, не имея ничего общего с фактическими обстоятельствами трагедии». И, являясь последовательным противником любых конспирологических теорий на этот счет, утверждал: «Нет, то был чистейший несчастный случай, результат неумелого обращения с электричеством».

Однако не все знакомые Галича были уверены в том, что его смерть была «чистой». Владимир Аллой, приведя в описании картины, увиденной им в квартире Галича, запоминающуюся деталь (упавший с ноги покойного тапок), высказывал предположение относительно возможной причины гибели поэта: «Незадолго перед этим разразился скандал с „болгарским зонтиком“ (убийство журналиста „Свободной Европы“ Маркова, осуществленное агентом болгарской спецслужбы с помощью зонта с отравленной иглой на конце), и все искали в происшедшем след КГБ. Тем более что в момент несчастного случая Галич был в квартире один — Нюша вышла за покупками».

Это предположение заслуживало бы всяческого внимания, если бы не две грубые ошибки. Во-первых, Аллой путает последовательность событий. Болгарский писатель-диссидент Георгий Марков (1929—1978) был отравлен в Лондоне агентом тайной полиции БНР не до, а после гибели Александра Галича (в сентябре 1978 года). Во-вторых, Марков работал не на «Свободной Европе», а на «Би-Би-Си». Подобные несоответсвия подрывают доверие и к прочим утверждениям Аллоя по поводу обстоятельств гибели Галича.

Но подавляющее большинство друзей и сослуживцев Галича в версию о его убийстве не верили никогда. Среди них и Анатолий Гладилин, и Фатима Салказанова (1942—2015), сотрудница радиостанции «Свобода», работавшая в парижском ее бюро одновременно Галичем и видевшая его утром в тот роковой четверг.

С выводами судмедэкспертов Парижской префектуры был вынужден согласиться — во всяком случае, на словах — и такой злостный антисоветчик, широко осведомленный о методах, используемых большевиками для устранения своих политических оппонентов, как главный энтээсовец Евгений Романов (Островский; 1914—2001). Французская полиция ознакомила руководство НТС с выводом своего расследования: Галич погиб в результате несчастного случая. «Но сомнения — был ли это несчастный случай или подстроенная смерть — конечно, остались», — говорил Романов в интервью 1999 года.

Всякий раз, когда погибает человек, обладающий заметным общественно-политическим статусом, — погибает внезапно, безо всяких видимых причин, вследствие того, что в некрологах принято определять словосочетанием «роковое стечение обстоятельств», — возникают альтернативные версии причин его смерти. Особенно если речь идет о стране с недемократическим режимом правления или о человеке, являвшемся беженцем из такой страны.

Случай Александра Галича вписывается в данную парадигму идеально. Во-первых, он был именно беженцем, поскольку решение об эмиграции из СССР принял вынужденно, когда советский режим сделал его жизнь на родине совершенно невыносимой. Во-вторых, и в эмиграции Галич, в отличие от многих из бывших диссидентов, не замолчал. В-третьих, продолжая свою борьбу с режимом доступными ему способами (хотя бы распеванием своих «похабных» и «клеветнических» песенок перед микрофоном «подрывной» радиостанции) Галич оказывал серьезное воздействие на рост антисоветских настроений в интеллектуальной элите СССР. То есть, пользуясь принятым в ту пору в Кремле и на Лубянке термином, Галич был «деятелем». А с деятелями там никогда особенно не церемонились.

Слухи о том, что Галича убили гэбисты, начали распространяться в «русском Париже» с первого же дня после его гибели. Разумеется, без слухов и сплетен никогда не обходится. Но в процессе рождения конспирологической версии чрезвычайно важен первоначальный импульс — то есть вброс, зафиксированный в СМИ: он становится тем краеугольным камнем, на котором она затем строится.

Первый вброс произошел почти сразу. Широко известный в русском зарубежье конца XX века литератор Виктор Перельман (1929—2003), основатель и бессменный редактор-издатель русскоязычного журнала «Время и мы», в мемуарном эссе «Эмигрантская одиссея Александра Галича» (1999) утверждал: «Через несколько дней (после похорон А. Галича. — П. М.) одна из французских газет (чуть ли не „Фигаро“) опубликовала интервью с некой особой, которая хотя и не дала согласия называть ее имя, но заявила, что она была морганатической женой поэта Александра Галича. На вопрос корреспондента о причинах его неожиданной смерти <особа> ответила, что у нее на этот счет своя точка зрения, не совпадающая с той, которую высказывают русские <эмигрантские> газеты: ей доподлинно известно, что Галича убили агенты КГБ, которые за ним давно охотились».

По мнению Перельмана, этой особой была Мирра Мирник, любовница Галича, работавшая машинисткой в штаб-квартире радио «Свобода» в Мюнхене. После переезда Галича из Мюнхена в Париж она последовала за ним и, поселившись со своим несовершеннолетним сыном Робертом неподалеку от дома Галича, оказывала на него психологическое давление, убеждая бросить «эту старую ведьму-алкоголичку» (то есть Ангелину Шекрот) и жениться на ней, молодой, красивой и непьющей.

Предположение вполне обоснованное: вряд ли еще какая-нибудь женщина возымела бы наглость именовать себя «морганатической женой» только что погибшего поэта и барда. А его подлинная, а не «морганатическая» жена — то есть уже вдова — Ангелина Шекрот (Прохорова) никаких интервью с подобными инвективами, насколько известно, не давала.

Новым начальником отдела культуры парижского бюро радио «Свобода» стал в 1978 году Анатолий Гладилин. Изучая по долгу службы всю центральную советскую прессу, он обратил внимание на то, с каким удовольствием глумится она над Галичем и много месяцев спустя после его гибели: «Читая <…> советские газеты, я с удивлением отмечал, что даже мертвый Галич не дает им покоя. Разумеется, его смерть газеты встретили ликующими воплями — мол, так предателю и надо! Потом начала прорезаться другая версия: дескать, Галича убило ЦРУ <…>. Приводились леденящие душу подробности. Особенно усердствовали „Известия“ и „Неделя“…»

Первый выпад по адресу мертвого Галича был сделан именно в «Неделе», приложении к официозным «Известиям». В номере этой газеты от 21 апреля 1978 года был опубликован огромный клеветнический пасквиль (по-советски подобные опусы отчего-то именовались «фельетонами») под названием «Это случилось на „Свободе“». Из него советские люди могли узнать, что раньше Галич был гражданином СССР, успешным драматургом и киносценаристом, но затем по непонятной причине «свихнулся» и стал сочинять полублатные, а чаще откровенно клеветнические песенки. Пойдя по кривой дорожке, он, как и следовало ожидать, оступился, поскользнулся и покатился по наклонной плоскости. Каковая привела его к закономерному итогу — решению покинуть советскую Родину (естественно, с прописной) под предлогом «воссоединения с родственниками за границей» (как лицемерно именовалась еврейская эмиграция из СССР). Однако, получив разрешение на выезд, Галич поехал не в Израиль, а в Западную Германию и оказался, как и все подобные антисоветчики, в Мюнхене, в числе работников американской радиостанции «Свобода», являющейся, как всем известно, одним из филиалов ЦРУ. Он стал работать, по словам «Недели», «бок о бок с изменниками Родины, бывшими карателями и убийцами, пожимать руки тем, кто расстреливал, вешал и бросал в газовые камеры [его] соотечественников...»

Далее читатели узнавали, чем кончилась не особо продолжительная и не сильно успешная карьера предателя Галича в стенах «подрывного центра идеологических диверсий». Не сумев адаптироваться к жизни на вожделенном им Западе, бард и менестрель ушел в загул, работать не хотел, а только клянчил денег в долг без отдачи, при этом отличался совершенно аморальным поведением (пожилую жену сплавил в сумасшедший дом и завел себе молодую любовницу — само собой, сотрудницу американских спецслужб), с головой влез в долги и, наконец, настолько раздухарился, что подал судебный иск против своих же работодателей, обвинив их в нарушении его авторских прав — с тем, чтобы отсудить денег для покрытия собственных долгов. После чего американское начальство в Мюнхене приняло решение сплавить его с глаз долой и отправило в Париж на должность руководителя культурного отдела в тамошнем филиале «Свободы», где он через год и погиб при непонятных обстоятельствах: не то покончив с собой от невыносимых приступов ностальгии по Родине (конечно, с прописной), не то вследствие того, что у американского начальства окончательно лопнуло терпение и оно пришло к выводу, что мертвый Галич будет ему полезнее, чем Галич живой.

Разумеется, все это было враньем. Точнее, смесью полуправды с откровенной и беззастенчивой ложью в хорошо известной пропорции: одна ложка полуправды на бочку вранья. Более того, враньем были и имена авторов, указанные под этим пасквилем: С. Григорьев и Ф. Шубин. Вскоре выяснилось, что это Вадим Кассис и Леонид Колосов. Оба были гэбистами, известными в диссидентской среде и имевшими в ней репутацию, точнее всего сформулированную в русской поговорке «клейма ставить негде». Эти «бойцы идеологического фронта» претворяли в жизнь знаменитый принцип, авторство которого традиционно приписывается министру пропаганды Третьего рейха Йозефу Геббельсу: «Клевещите, клевещите, друзья мои! Что-нибудь да останется…»

Кассис и Колосов работали в полном соответствии с данной установкой. На примере разбираемого пасквиля их можно было с десяток раз уличить в беспардонном вранье — ну и что? Они же старались не для того, чтобы переубедить тех, кто им априори не верил, они трудились для тех, кто оплачивал их грязную работу. А этим, как видно, непременно хотелось представить трагическую гибель Галича именно как убийство — и именно его «американскими хозяевами». На это со всей определенностью намекал финал пасквиля: «<…> внезапная смерть Галича вызвала большой шум в Париже, особенно среди русской эмиграции. Одна ее часть поговаривала о том, что в смерти барда повинны американцы, другие утверждали, что Галич покончил жизнь самоубийством, поскольку в течение двух недель перед кончиной был якобы в подавленном состоянии, говорил, что „готов все бросить и уехать хоть на Колыму“. Самоубийство? Но смущает в этой версии слишком странный способ самоубийства... <…> И еще. Уж очень настойчиво американские источники в сообщениях о смерти Галича педалировали на „несчастный случай“, уж очень усердно оплакивали его господа Рональдс, Раллис и Ризер...» («кадровые сотрудники американской разведки», то есть руководители «Свободы» и «Свободной Европы». — П. М.).

После чего ученики доктора Геббельса мгновенно отыгрывали назад — но только для того, чтобы снова повторить, вбивая в головы своих доверчивых читателей, эти три ненавистные им нерусские фамилии: «Впрочем, мы ничего не утверждаем. Видимо, об истинных причинах гибели Галича лучше осведомлены мистер Рональдс, мистер Райлис и мистер Ризер. Они все же сидят на двух креслах... Для нас ясно лишь одно. Человек, изменивший своей Родине, становится предателем. А предатель — он везде предатель. И когда оказывается не нужен, от него стараются избавиться, как от загнанной лошади».

Последняя фраза выглядит более чем двусмысленной. А если принять во внимание тот факт, что «предателем Родины» Галич был назван гэбистами Кассисом и Колосовым в самом начале их опуса, то выглядит она просто зловещей.

В статусе «подлого изменника Родины» Александр Галич пробыл в СССР после своей гибели ровно десять лет. В 1988 году, во время горбачевской перестройки, он прошел через процедуру посмертной «гражданской реабилитации» (то есть был восстановлен в Союзе писателей и в Союзе кинематографистов СССР, откуда был изгнан в начале 1970-х), а затем началось издание его сочинений умопомрачительными тиражами. «Бум Галича» выразился и в публикации мемуаров его друзей, коллег и просто случайных знакомых и даже незнакомых, коим случилось как-то раз оказаться на одном из его домашних концертов. Эта свистопляска продолжалась, то набирая обороты, то затихая, в течение двух десятилетий, пока, наконец, к концу 2000-х годов полностью не выдохлась. Время мемуаров закончилось. Наступило время биографий.

Сегодня версий о причине гибели Галича по-прежнему две: трагический нечастный случай и убийство, подготовленное на Лубянке и осуществленное агентами КГБ.

При этом первая версия базируется на мемуарах галичевских друзей и сослуживцев, а вторая — на убеждении ее адептов в том, что нет такого преступления, на которое не были бы способны коммунисты ради достижения своих целей. До настоящего времени у конспирологической версии нет никаких реальных доказательств. Но ее приверженцев этот факт ничуть не смущает — они убеждены, что доказательства имеются, только они недоступны, поскольку их очень хорошо прячут.

Имеет ли право на существование конспирологическая версия гибели Александра Галича, гласящая, что его смерть явилась следствием тщательно подготовленной и блестяще осуществленной спецоперации КГБ? Разумеется, имеет. Второй вопрос: можно ли считать конспирологическую версию гибели Галича единственно возможной, а потому и единственно верной? Разумеется, нельзя. Поскольку для этого в данный момент нет никаких реальных оснований. Это можно будет сделать, как только такие основания появятся.

Что для этого необходимо?

Для начала нужно извлечь из лубянских закромов все документы, имеющие отношение к «разработке» Александра Галича в 1960—1970-е гг., и в первую очередь — его досье (ДОР, дело оперативной разработки) «Гитарист», которое было заведено на него не позднее 1967 года и продолжало пополняться документами до дня его смерти (а возможно, и после). Необходимо добиться снятия грифа секретности с документов расследования гибели Галича, осуществлявшегося в декабре 1977 года Парижской префектурой полиции. При этом совершенно непонятно, на основании каких данных это дело было засекречено на пятьдесят лет, то есть до 15 декабря 2027 года, а также кто именно принимал решение о его засекречивании. При этом следует быть готовым и к тому, что ни там, ни там ничего сверхъестественного и сенсационного не обнаружится. Поскольку ожидать, что в лубянском досье Галича может найтись какой-то листок бумаги, неопровержимо свидетельствующий о том, что «объект разработки» был ликвидирован по решению руководства КГБ СССР, выполнявшего волю Кремля, по меньшей мере наивно: такие документы в «делах» не хранятся. Но сам факт обнародования материалов из ДОРа вполне может дать какие-то ниточки.

Кто должен всем этим заниматься?

Заниматься этим должны те, кто является прямыми потомками Александра Галича и правообладателями его копирайта, то есть его дети. Это Александра Архангельская (р. 1943), дочь Галича от первого брака, и Григорий Михнов-Войтенко (р. 1967), его внебрачный сын от Софьи Михновой-Войтенко, урожденной Филькинштейн (1934—1972). При этом тот факт, что дочь Галича категорически не желает признавать факт наличия единокровного брата, не имеет никакого значения. Есть решение суда, признавшего Григория Михнова сыном Александра Гинзбурга, известного также под псевдонимом Галич, и этого достаточно. Кроме того, в выяснении подлинных обстоятельств гибели своего отца должны быть заинтересованы они оба в равной степени.

То же, впрочем, относится и ко всем поклонникам таланта Александра Галича, исследователям его жизни и творчества и его будущим настоящим биографам, которые рано или поздно появятся.

Вследствие ограниченности журнальной площади автор был вынужден отказаться от приведения библиографических ссылок на использованные им источники. Он несет полную ответственность за точность приведенных цитат.