Накануне трагедии
В ноябре 1989 года отец Александр Мень был назначен настоятелем Сретенского храма в подмосковной Новой Деревне (город Пушкино). К этому времени он стал уже совсем седым, и его лицо, всегда красивое, приобрело подлинно библейские черты. Шестого ноября о. Александр выступил по первой программе центрального телевидения СССР. Ему дали 10 минут на «Воскресную нравственную проповедь» с условием не произносить слово «Бог», и свою первую лекцию по ТВ он назвал «Мысли о Вечном». Появление православного священника на телевидении было настолько непривычно, что слово «протоиерей» редакторы программы написали с ошибкой.
Батюшка также читал лекции по радио, и люди звонили друг другу, чтобы не упустить шанс услышать его выступление. Прицерковный домик в Новой Деревне стал объектом частых визитов журналистов: они приглашали о. Александра на радио и телевидение, брали у него интервью, просили написать эксклюзивные статьи. Но одновременно с быстрым ростом его известности и признания росло раздражение против него тех мрачных черносотенных сил, которые всегда его ненавидели. И в среде церковного руководства хватало людей, относившихся к о. Александру с открытой или плохо скрываемой ненавистью.
С конца 1989-го режиссер Каринэ Диланян вела съемки документального фильма «Будет ли коммунизм?», выпущенного студией «Центрнаучфильм» лишь через два года. Одним из героев фильма стал отец Александр Мень, проповедь которого и ответы на вопросы были записаны съемочной группой. Он снова говорил со зрителями о вечных вопросах… Свое отношение к основной теме фильма о. Александр раскрыл в одной из частных бесед, и его слова можно считать девизом для будущего развития страны:
«Демократия зиждется на смирении, когда человек способен услышать мнение другого человека, понять позицию другого человека, быть открытым к вкусам и мнениям другого. Если человек духовно растет, „склонность к тоталитаризму“ уменьшается. Если же он примитивен, то склонен к тоталитаризму. Нам надо вы́носить яйцо свободного духа и передать его следующим за нами».
Все чаще о. Александр получал записки с угрозами, которые немедленно сжигал на костре в своем огороде, все чаще в доме раздавались анонимные звонки, не сулившие ничего доброго. «Я сейчас живу под большим бременем, прессом, — писал он другу. — Работаю, как и работал, при большом противном ветре. А сейчас он (особенно со стороны черносотенцев) явно крепчает. Приходится стоять прочно, расставив ноги, чтобы не сдуло».
Будучи полон творческих планов, о. Александр постоянно жил с ощущением скоротечности времени и возможности резкого разворота политики страны в обратном направлении. И, несомненно, понимал опасность, исходящую от его недоброжелателей. Бывшие «афганцы», которых крестил батюшка, предлагали ему охрану, но он отказался. Он также категорически воспротивился предложению близких людей из числа прихожан об организации его сопровождения своими силами…
В субботу 1 сентября 1990 года прихожане поздравили о. Александра с тридцатилетием со дня его рукоположения в сан священника, хор спел «Многая лета». Подходя к кресту, люди дарили батюшке цветы, а одна из хористок преподнесла ему написанный ею портрет о. Александра. Его реакция обескуражила дарительницу: «Вы мне это на гроб положите».
В среду 5 сентября о. Александр дал интервью корреспондентке испанской газеты «Эль Паис» Пилар Бонет, в котором сказал о соединении русского фашизма с русским клерикализмом, о расцвете антисемитизма в современном российском обществе и, в частности, в Церкви. В свой последний четверг на Земле, 6 сентября, он причащал детей в отделении гематологии Республиканской детской больницы.
В пятницу 7 сентября ближе к вечеру о. Александр приехал в Библиотеку иностранной литературы, где начинался его новый курс лекций. После лекции, закончив чаепитие, он с замдиректора Екатериной Гениевой и ее дочерью Дарьей вышел на улицу, чтобы направиться на Ярославский вокзал, — им было по пути. Их внимание привлекла одиноко стоявшая напротив входа обшарпанная машина с четырьмя «крепкими ребятами» внутри. «Запишите номер», — посоветовал о. Александр. Когда назавтра Гениева спросила у дежурного милиционера о таинственной машине, он отрапортовал: машина уехала сразу после того, как они со священником ушли из библиотеки.
В субботу 8 сентября Наталия Большакова поехала в Новую Деревню, узнав, что утром о. Александр служит литургию. А около двух часов дня они вместе отправились в московский Дом науки и техники на Волхонке, где проповедник с необычайным духовным подъемом прочитал лекцию о христианстве. После этого Большакову поразила перемена в состоянии о. Александра: «Я испугалась, увидев его постаревшее больное лицо. „Что с Вами, батюшка? Вам плохо?“ — „Я не спал ночь“. — „Почему?.. Ночью надо спать...“ — „Не мог заснуть“. Я выразила радость по поводу недавно вышедшей книги Георгия Федотова „Святые Древней Руси“ (с предисловиями академика Дмитрия Лихачева и отца Александра Меня). Но на мои слова батюшка мрачно ответил: „Вот этого они мне и не могут простить!“»
Поздно вечером о. Александр вернулся домой. Его жена Наталья Федоровна впоследствии рассказала, что он был взволнован. Сразу поднялся на второй этаж, всюду включил свет и лишь потом разделся. Вероятно, в тот день он получил отчетливый сигнал о готовящемся преступлении или почувствовал надвигающуюся опасность и хотел отвести ее от близких. Разбитые вечером фонари около дома о. Александра красноречиво дополняли картину. Соседи видели неподалеку двух неизвестных людей, но тех спугнула патрульная милицейская машина…
Гибель любви, добра и света
В воскресенье 9 сентября 1990 года около 6:40 отец Александр Мень был убит. Его бездыханное тело было обнаружено неподалеку от дома, где он жил, близ платформы Семхоз Загорского района Московской области. Врачи констатировали смерть от потери крови после нанесенного удара по голове. События того часа были реконструированы на основе следственных показаний и независимого расследования, проведенного Сергеем Бычковым — автором книги «Хроника нераскрытого убийства» (М., 1996).
Как обычно по воскресеньям, о. Александр вышел из дома в 6:30, чтобы успеть на электричку в сторону Пушкино и прибыть в Новую Деревню до начала литургии. Из-за плотного утреннего тумана трудно было разглядеть что-либо дальше асфальтированной дорожки от дома к станции на несколько шагов вперед. Преступник ждал батюшку около трех старых дубов, растущих рядом с дорожкой. Как только священник в шляпе и с портфелем поравнялся с ним, убийца зашел сзади и стал нагонять о. Александра. Нападение было совершено в месте изгиба дорожки, что вкупе с утренним туманом позволило ему остаться незамеченным.
Убийца нанес удар по затылочно-теменной области через головной убор топориком или остро наточенной саперной лопаткой. Позже судебно-медицинский эксперт В. В. Емелин подтвердил высшую степень профессионализма преступника — удар был нанесен в область распределения основных кровеносных потоков, были разрублены кости черепа и повреждена мозговая оболочка, что практически не оставляло шанса на выживание. Показанные в ходе следствия фотографии свидетельствовали о том, что изгиб саперной лопатки практически совпадает с характером раны на голове убитого.
Отец Александр после нанесенного ему удара жил менее тридцати минут. Обливаясь кровью, он упал в траву около трех дубов. Убийца поднял с земли упавший портфель и спрятал в своей одежде орудие убийства. На обочине остались окровавленные очки и шляпа, как будто разрезанная острой бритвой. Быть может, убийц было двое: один из них остановил священника и протянул ему некий текст для прочтения, а другой нанес удар сзади. Позади в тумане уже слышались шаги и голоса людей, спешивших на ближайшую электричку. Вероятно, убийце (убийцам?) не составило труда успеть на эту электричку...
Несколько прихожан Новой Деревни, не дождавшись о. Александра, поехали в Семхоз, а оттуда, узнав о трагедии, — в загорский морг. «Ужас от его гибели был ни с чем не сравнимый, мистический, связанный не просто с его кончиной, но с непереносимым сознанием, что жизнь, которая была явлена в отце Александре, могла быть убита, — вспоминает Андрей Еремин. — Смерть батюшки вызывала яростный протест против этой гибели любви, добра и света».
Назавтра тело покойного было перевезено в Сретенский храм и находилось там вплоть до 11 сентября, когда, в день усекновения главы Иоанна Предтечи, состоялись похороны.
Все священнослужители были облачены в белые ризы, символизирующие Божественный Свет. В этот прохладный и пасмурный день как будто природа скорбела вместе с прихожанами Сретенского храма. Все пространство церковного двора, и рядом за его пределами, и даже на крыше — было заполнено людьми. Несколько молодых людей стояли на звоннице с зажженными свечами. Стояли молча, почти без движения в течение нескольких часов. Митрополит Ювеналий, служивший литургию, разрешил вынести гроб из храма и поставить его во дворе, чтобы все могли проститься с батюшкой. Слово давали каждому, кто хотел сказать. Люди молча выстроились в очередь.
Фазиль Искандер, очень близкий для батюшки человек, Марк Розовский, в театре которого о. Александр читал лекции... Здесь стоял и давний друг священника Григорий Померанц, позже сказавший: «Убийство о. Александра сперва просто ударило по лбу. Это было почти физическое чувство, поэтому я точно помню место удара. Потом, на похоронах, спокойно и печально заработало сознание, и я вдруг увидел, что мы вступаем в новое время мучеников».
«Черно-белые кадры, в которых нет чувств, — пишет Анна Дробинская. — Новая Деревня, пятитысячная толпа. Вереница людей подходит к гробу прощаться; парни-афганцы, взявшись за руки, держат коридор. Подхожу к гробу с ожиданием ужаса, взрыва отчаяния, слез — кадры в памяти становятся цветными, ощущаю сноп белого света, бьющий из гроба. Прикладываюсь к руке, лежащей на покрывале, и чувствую, что она живая, живее, чем я, чем все вокруг меня, чувствую любовь, идущую от нее».
Могилу вырыли близ алтарной части Сретенского храма, в котором прошло двадцать лет служения о. Александра. Едва был насыпан могильный холм, цветы прихожан полностью сокрыли землю. Когда рядом с могилой почти никого не осталось, тишину прорезала скорбная мелодия трубы. Музыкант Олег Степурко исполнял блюзовую песню «Больница святого Джеймса», полную горя и невыразимого отчаяния, и казалось, что вся природа, весь мир оплакивают батюшку.
Под личным контролем
Вскоре после убийства о. Александра расследование этого преступления взяли под личный контроль президент СССР Михаил Горбачев и председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин. Однако следствие с самого начала приняло странный характер.
Солдаты прочесали весь окружающий лес в радиусе двух километров и железнодорожные пути, обыскали платформы — безуспешно искали орудие убийства. Оперативники же пытались установить тех, кто в то утро ожидал электричку, опрашивали жителей Семхоза и окрестных сел. Особое внимание уделялось бомжам, безработным, судимым и приезжим.
Руководитель следственной группы Анатолий Дзюба установил личности всех, кто находился на платформе утром 9.09.90, за исключением двух мужчин возраста тридцати — тридцати пяти лет. Свидетельница рассказывала: «Люди ехали на работу, и многие видели, как эти двое сидели на скамье на платформе и пили вино». Но, вопреки стандартной процедуре, фотороботы предполагаемых убийц составлены и опубликованы не были.
Уже на третий день после убийства был арестован сосед о. Александра по дому — уголовник Геннадий Бобков, легко сознавшийся в совершенном преступлении: «Мотивы убийства — бытовые. Орудие убийства — топор». Портфель и топор Бобков будто бы бросил в семхозский пруд. Однако и после того, как был спущен пруд, портфель и топор не нашлись. Затем предполагаемый убийца начал менять показания и рассказал совсем другую историю: якобы за десять дней до убийства к нему приходил «человек в черном», подговоривший убить Александра Меня, а преступление помог совершить собутыльник Бобкова… Тем временем провели следственный эксперимент — вывезли Бобкова на место преступления. Эксперимент снимался видеокамерой. На обратном пути в Москву кассета исчезла, и против следственной группы было тотчас возбуждено служебное расследование.
Позже анализ показал, что причастность Бобкова к этому преступлению была целенаправленно сфальсифицирована. Наиболее вероятной причиной, заставившей Бобкова взять на себя вину за убийство А. Меня, было психологическое и физическое воздействие на него со стороны сотрудников милиции. Этот вывод был подтвержден результатами полиграфа («детектора лжи»), да и результаты судебно-психиатрической экспертизы показали, что Бобков нездоров. «После ареста его избивали в СИЗО, пропускали „через строй“ и били, пришлось признаться», — свидетельствуют соседи Бобкова.
В феврале 1991 года руководителем группы назначили следователя по особо важным делам Московской областной прокуратуры Ивана Лещенкова. Он неоднократно заявлял в прессе о том, что расследование убийства священника Александра Меня близко к завершению. Однако каждый раз выяснялось, что группа идет по «ложному следу». Возникало ощущение причастности к такому развитию событий некоего могущественного внешнего участника.
В итоге следствие ограничилось четырьмя версиями: уголовной (бытовой), сионистской, антисионистской и политической. Уголовная версия отпала после признания неадекватными показаний Бобкова.
Сионистская версия возникла, когда арестованный по обвинению в убийстве игумена Лазаря (это случилось 26 декабря 1990 года) Михаил Потемкин заявил, что оба убийства — дело рук сионистских боевиков и что игумен был связным между Александром Менем и его зарубежными покровителями. Мол, письма и деньги, которые пересылались о. Александру с Запада, попадали сначала к игумену Лазарю, а он передавал их Меню (хотя тот был едва знаком с игуменом). Причину убийства о. Александра Потемкин видел в том, что Мень препятствовал эмиграции евреев из России. А сионисты якобы получали немалые деньги за каждого еврея, который покидал пределы СССР. Однако с начала 1980-х годов Михаил Потемкин был известен как провокатор КГБ, и предложенная им версия постепенно была также квалифицирована как провокационная.
Между тем антисемиты давно называли о. Александра «постовым сионизма в Православии». Лидер общества «Память» Дмитрий Васильев открыто заявлял, что Александр Мень — еретик и что как проповедник он «не только приносит вред, но и очень опасен». В связи с этим группа Лещенкова подробно прорабатывала бредовые версии о «еврейском заговоре» внутри общины о. Александра, инспирированные «церковным» отделом КГБ и изложенные в газетных публикациях.
Основная антисионистская версия свелась к тому, что убийство о. Александра — дело рук православных архиереев. Так, в еженедельнике «АиФ» (№ 39/1991) некий «бывший сотрудник православного отдела КГБ» сообщил: «Незадолго до гибели отец Александр Мень получил материалы, компрометирующие высшее церковное, партийно-государственное и чекистское руководство. Эти документы находились в портфеле Меня, бесследно исчезнувшем после имевшего трагические последствия нападения…» Пресса также поведала, что о. Александр имел сведения о сотрудничестве очень высокопоставленных чинов РПЦ с КГБ и записал интервью с соответствующими разоблачениями.
Однако гипотеза о компромате на иерархов РПЦ была очередной дезинформацией: она совершенно не соответствует той парадигме, в которой жил и работал батюшка. Ведь на любые предложения заниматься политикой о. Александр всегда отвечал отказом. Даже когда в эпоху перестройки у него появились широкие возможности продвигать демократические преобразования в стране, он неизменно говорил о том, что нужно спешить донести людям Слово Божие. По словам журналиста парижской газеты «Русская мысль» Александра Тарасова, «Александр Мень с редким упорством отказывался поддержать попытки „радикалов“ подтолкнуть политические процессы в стране, отстаивая идею медленной мирной эволюции, в первую очередь — сознания». Родственники о. Александра не верят в то, что он держал у себя какой-либо компромат, поскольку он резко отрицательно относился к подобным вещам, а знакомым священникам советовал не использовать, а сжигать такие материалы.
Никаких подтверждений участия сионистских или антисионистских сил в убийстве священника не нашлось — налицо было затягивание следствия. Очевидный провал… В 1994-м следственную группу возглавил следователь Московской областной прокуратуры Вячеслав Калинин. С его подачи 2 декабря 1994 года появилось заявление о том, что убийца о. Александра Меня арестован и признал свою вину. На этот раз убийцей священника объявили Игоря Бушнева, ранее судимого и пьющего. История с Бобковым повторилась в новой модификации. Как и Бобков четырьмя годами раньше, Бушнев «чистосердечно» признал свою вину, но... летом 1996 года был оправдан, поскольку была доказана его невиновность.
Все тайное станет явным
Политическую версию убийства о. Александра одновременно выдвинули два его друга-священника — депутаты Верховного Совета РСФСР Глеб Якунин и Алексей Злобин. Суть версии в том, что стремительно растущая известность пастыря категорически не устраивала КГБ, влияние которого в стране всегда было значительным. Власть осознала, что выход на передний план духовного лица, проповедующего подлинное христианство, полностью противоречит ее намерениям. А намерения КГБ состояли в том, чтобы заменить рассыпающуюся на глазах коммунистическую идеологию на некое «государственное православие», подобное тому, за которое ратовало общество «Память». Для власти была бы выгодной трансформация «коммунистической морали» в «управляемое православие», но такой духовный лидер, как Александр Мень, проповедовал совсем иные ценности, и КГБ необходимо было его ликвидировать.
«Я убежден в том, что КГБ непосредственно виновен в его убийстве, — говорил в 2008 году Глеб Якунин. — Скорее всего, они использовали свою агентуру или нашли убийцу из тех ненавистников, которых и сейчас в Лавре много, или из тех мракобесов, которых много в церкви — крайне радикальных консерваторов (он ведь был евреем и реформатором). Ведь он мог начать постоянную широкую проповедь на телевидении, что имело огромную силу... Но главное — когда церковь перестала вмещать всех желающих услышать его слово, он начал создавать свои „десятки“ (малые группы), чтобы те, кто подготовлен, вели кружки христианизации. Вот это, я считаю, для чекистов явилось самым страшным, и поэтому они решили его ликвидировать… Они посчитали, что это — граница, которую он перешел. После убийства КГБ и прокуратура вели игру „холодно-горячо“. Если следователи областной прокуратуры шли по правильному пути, то КГБ „бил им по рукам“, чтобы они прекратили отрабатывать этот вариант. То есть КГБ специально загонял следствие в тупик — косвенное свидетельство того, что убийство о. Александра было совершено по распоряжению Госбезопасности. Еще немного, и он вышел бы на широкую проповедь на центральном телевидении, и он бы в любом случае погиб, как Иоанн Креститель. Судьба подлинных пророков быть гонимыми и даже убитыми своими врагами».
Сотрудники КГБ следили за Менем еще со второй половины 1960-х годов, когда он помогал Александру Солженицыну, и до последнего дня его жизни. Друг семьи Мария Тепнина, на три года пережившая своего воспитанника, с безошибочной интуицией человека, прошедшего лагеря и ссылки, четко определила: «Это КГБ». Брат покойного Павел Мень говорит: «Следствие по этому делу меня поразило… Милиционеры еще тогда намекали, что убийство Александра Меня — дело рук КГБ». По мнению Павла, КГБ убил о. Александра из мести после долгих лет тщетного преследования.
«Видимо, „они“ не могли допустить и того, что в следующую пятницу должен был открыться христианский канал на всесоюзном ТВ, и именно о. Александр возглавил бы его, — пишет Наталия Большакова. — Вечером 14 сентября в эфир должна была выйти его передача „Библейские беседы“. Все видеозаписи бесед священника, сделанные журналистами и операторами этого канала, после убийства пропали бесследно».
«За какой-нибудь год о. Александр благодаря телевидению стал первым проповедником страны, — пишет Григорий Померанц. — Режиссеры, привлекавшие его, не сознавали, какую бурю зависти, раздражения и ненависти — до скрежета зубовного — они вызвали. Раздражал самый облик о. Александра, благородные черты его библейского лица, открывшегося десяткам миллионов с экрана телевизора. Всем своим обликом Александр Мень разгонял мрачные призраки, созданные черносотенным воображением. И это не могло пройти даром».
«Общественное мнение свой приговор по этому делу давно вынесло: отец Александр убит по наущению КГБ. Бессмысленно упрекать общественное мнение: по отношению к Лубянке презумпция невиновности отсутствует», — пишет на своем сайте священник Яков Кротов.
В интервью изданию «Афиша-город» (от 6.02.2012) академик Вячеслав Иванов привел устное свидетельство последнего руководителя КГБ СССР: «Я был близок с о. Александром Менем, убитым в 1990 году, по-видимому, сотрудниками КГБ — во всяком случае, мне это подтверждал в личном разговоре Вадим Бакатин, когда он стал министром на короткое время».
Сообщали, что следствие проверяло версию причастности к этому убийству спецслужб, но проверка ни к чему не привела. Это неудивительно, поскольку многотомное дело Александра Меня в архивах КГБ остается строго засекреченным. Глеб Якунин в период его депутатства в Госдуме I созыва (1993—1995) и сын священника Михаил Мень в период его работы на высоких государственных должностях РФ (1999—2020) не смогли получить никаких существенных материалов КГБ, относящихся к последнему десятилетию жизни о. Александра.
Краткую информацию предоставил полковник КГБ Владимир Сычев, курировавший новодеревенский приход, в показаниях от 18.05.1992: «Мень попал в поле нашего зрения как человек, осуществлявший связь с иностранными гражданами, представителями капиталистических государств… Нас интересовало содержание и характер встреч». Сычев подтвердил, что через внедренных в приход агентов «Никитина» и «Фокина» проводились мероприятия по изучению «Миссионера» (кодовое имя Меня в отчетах КГБ), но эти агенты допрошены не были и их подлинные фамилии остались засекреченными.
От внимательного взгляда историка и исследователя не может ускользнуть еще один крайне важный факт. Неудавшийся военно-экстремистский переворот 18—21 августа 1991 года («августовский путч»), когда члены самопровозглашенного Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) заявили о том, что вся власть в стране переходит в их руки, первоначально планировался на сентябрь 1990 года. В рядах путчистов были влиятельные политики и руководители армии и МВД, а центральной фигурой являлся председатель КГБ Владимир Крючков. И 8 сентября 1990 года командующий ВДВ генерал-полковник Владислав Ачалов отдал приказ командирам пяти воздушно-десантных дивизий выдвинуться в Москву «в состоянии повышенной боевой готовности» — из книги А. И. Лебедя «За державу обидно» (М., 1995).
Однако вскоре организаторы изменили свою тактику и закамуфлировали готовящийся переворот. Уже 11 сентября на заседании Верховного Совета СССР Борис Ельцин заявил, что к Москве движутся десантные армейские части: «Нам пытаются доказать, что это мирное мероприятие, связанное с подготовкой к параду, однако в этом есть сильное сомнение». В ответ Ачалов немедленно выступил в «Известиях» с опровержением, заявив, что войска прибыли в Москву для подготовки к параду, а другие воинские части десантников направлены для... уборки картошки. Тут же была успешно проведена операция по уничтожению документов, обличающих заговорщиков.
Не стало ли убийство о. Александра акцией, запланированной организаторами путча с целью устранения человека, в значительной степени поддерживавшего демократические перемены в стране и обладавшего большим духовным авторитетом?
На панихиде по о. Александру протоиерей Александр Борисов сказал о том, что его гибель несет в себе огромную духовную загадку: «Бог словно бы хочет сказать нам что-то очень важное — каждому сердцу: что началась битва за Россию, за народ, и в этой битве всегда есть те, кто падает первыми, те, кто идет впереди».
По итогам многолетнего бесплодного расследования специалисты МВД и Генпрокуратуры сделали заключительный вывод о том, что убийство готовилось не один день, было тщательно спланировано и выполнено высокопрофессионально, с полным отсутствием улик, и 9 сентября 2000 года следствие по делу об убийстве отца Александра Меня было приостановлено «в связи с полной исчерпанностью всех возможных следственных действий». Остается лишь сожалеть и надеяться, что со временем все тайное станет явным и убийцы будут названы.