В силу отдаленности его фронта от столичных центров развал воинских частей и ликвидация старой русской армии, затеянная большевиками после Октябрьского переворота, происходили в Румынии гораздо медленнее. Некоторые старшие чины Ставки Верховного Главнокомандующего видели в Щербачеве «второго Корнилова» и даже были готовы предложить ему должность Главковерха. Комиссар фронта от свергнутого Временного правительства эсер Эммануил Тизенгаузен помогал Щербачеву противостоять большевистскому влиянию в войсках. В результате на ноябрьских выборах в Учредительное Собрание среди военнослужащих Румынского фронта ленинцы получили 167 тыс. голосов, а эсеры — почти 680 тыс.

Генерал Щербачев поддерживал контакты с генералом от инфантерии Михаилом Алексеевым, собиравшим на Дону добровольцев, и симпатизировал «Алексеевской организации». Однако дальность расстояния и отсутствие быстрой связи между Яссами и Новочеркасском затрудняли и замедляли все действия Щербачева по поддержке планов Алексеева. В итоге постоянное ожидание в Яссах каких-то важных событий приняло затяжной характер, а время работало против русского командования: разложение войск усиливалось с каждой неделей.

Полковник Дроздовский не нашел в Яссах никаких антибольшевистских формирований, кроме небольших маргинальных групп. Их участники напоминали то ли любителей маскарадов, то ли законченных аферистов, игравших в конспирацию. Тогда Михаил Гордеевич решил принять ответственность на себя и действовать лично. Это его первое волевое усилие имело неоценимые последствия для истории Белого движения и российского антибольшевистского сопротивления. «Я вовсе не честолюбив и отнюдь не ради известности среди толпы и не ради ее поклонения пытаюсь взять как можно больше в свои руки, — писал Дроздовский в дневнике 15 декабря. — Честолюбие для меня слишком мелко, прежде всего я люблю свою родину и хотел бы ей величия. Ее унижение — унижение и для меня, над этими чувствами я не властен, и пока есть хоть какие-нибудь мечты об улучшении, я должен постараться сделать что-нибудь; не покидают того, кого любишь, в минуту несчастья, унижения и отчаяния».

В тот же вечер он встретился с группой офицеров 61-й артиллерийской бригады во главе с капитаном Сергеем Ниловым, намеревавшихся на свой страх и риск пробираться из Румынии на Дон. Девять артиллеристов Нилова, поддержавших замысел полковника о создании антибольшевистского отряда, разместившегося в лазарете Евгеньевской общины Красного Креста, по сути, и стали первыми дроздовцами.

Так 16 (29 н. ст.) декабря 1917 года в Яссах началось формирование Отряда Русских Добровольцев, официально переименованного в добровольческую бригаду 12 января 1918 года. В доме № 24 по улице Музилер открылось бюро записи, объявления о наборе опубликовали местные газеты «Русское слово» и «Республиканец». Отряд создавался на основе прочной дисциплины и подчинения военнослужащих старшим начальникам, производство в следующие чины, награждения, учет ранений и начисление пенсий осуществлялись на общеармейских основаниях. Дроздовский разослал вербовщиков, выбранных из числа наиболее надежных офицеров, из Ясс в Кишинев, Одессу и Тирасполь. Его заместителем и ближайшим помощником в деле создания бригады был Георгиевский кавалер, ранее командовавший 239-м пехотным Константиноградским полком, Генерального штаба полковник Михаил Войналович, энергичный и волевой офицер, включившийся в повседневную работу.

По мере необходимости Михаил Гордеевич сам отправлялся в краткосрочные поездки и, рискуя вызвать враждебную реакцию, обращался к недоверчивым слушателям, убеждая их вступать в добровольческий отряд. «Никакие резолюции вам не помогут, — резко и отрывисто говорил храбрый полковник. — Чего-то ждать, сложа руки — нелепо. Только организуясь, имея в руках оружие, вы сможете спасти себя и послужить России. Иначе вас ждет тюрьма, издевательства, пытки и бесславная смерть. Вспомните, вы — офицеры. Пробирайтесь в Яссы, идите в добровольцы».

В искренних словах Дроздовского заключался глубокий смысл. Зимой 1917/18 гг. большевики истребляли гонимых офицеров десятками и сотнями, нередко подвергая свои жертвы издевательствам и пыткам перед убийством. Председатель Совнаркома Владимир Ленин не только гордился тотальным разрушением основ Российской государственности и старой армии, но и призывал местные коммуны и Советы к уничтожению целых общественных групп по социальному признаку, к истреблению представителей «эксплуататорских классов», к очистке российской земли от «насекомых», включая бывших офицеров, превратившихся из защитников Отечества в преследуемых врагов.

Однако, как и в казачьих областях Юга России, откликалось офицерство слабо. «Мы устали, мы воевали три года, поедем домой, отдохнем… присоединимся позже», — такие уклончивые слова звучали в ответ на призывы Дроздовского и его соратников. Зимой 1918 года русские люди, включая основную массу профессиональных военнослужащих, не хотели гражданской войны. Но это означало отдать Россию ленинцам, готовым ставить над захваченной страной самые жестокие эксперименты по вульгарным марксистским рецептам.

В первой половине января 1918 года штаб Румынского фронта издал приказ № 1344, в котором говорилось: «Учредительное Собрание разогнано. Грабежи и насилия большевиков кровавыми волнами заливают русскую землю. Армии не существует: она погибла на радость ликующему врагу. Отчаянное положение нашего Отечества вызвало необходимость создания добровольческих войск». 24 января Щербачев своим приказом поручил создание добровольческого корпуса в составе трех бригад бывшему командующему 9-й армией Румынского фронта, Георгиевскому кавалеру, Генерального штаба генерал-лейтенанту Анатолию Кельчевскому. 1-я бригада под командованием Дроздовского формировалась в местечке Скынтея под Яссами, и к концу января в ее составе насчитывалось более двухсот офицеров, имевших на вооружении шесть орудий и десять пулеметов. 2-ю бригаду планировалось развернуть в Кишиневе, 3-ю — в местечке Болград Измаильского уезда Бессарабской губернии. Если бы план удался, то Щербачев и Кельчевский привели бы на Дон до пяти тысяч отборных добровольцев, с сильной артиллерией и технической частью, что, вероятно, могло не просто спасти Добровольческую армию, а решить исход гражданской войны в 1918 году.

Однако во второй половине января военно-политическая ситуация резко изменилась. Связь с Алексеевым прекратилась, большевики кричали о неизбежном разгроме «калединской контрреволюции» на Дону. Румыны готовились заключить полноценный мир с немцами, после чего пребывание вооруженных русских добровольцев на территории Румынского Королевства становилось невозможным. Новорожденная Украинская народная республика провозгласила независимость от большевистской России, а власти Украины заключили мир с австро-германцами. Теперь поход из Румынии через украинскую территорию грозил бесчисленными осложнениями, в то время как расстояние от Ясс до Новочеркасска составляло почти тысячу километров. В итоге осторожный Щербачев решил не рисковать и оставить добровольцев в Румынии… ждать более благоприятных обстоятельств.

Но Дроздовский отказался распускать свою бригаду и решил идти к Алексееву самостоятельно, несмотря на возражения и позицию начальства, освободившего добровольцев от всех взятых на себя обязательств. «Усилием воли заставляешь себя продолжать начатую работу и до конца вести борьбу», — записал Дроздовский в дневнике. «Я иду — кто со мной?» — коротко и просто заявил он на одном из февральских собраний, когда бурно дебатировался вопрос о целесообразности похода на Дон.

Поход Яссы — Дон

Ночью 6 марта (н. ст.) дроздовцы перешли из Скынтеи в местечко Соколы. 7—8 марта Дроздовский писал: «Весь день мечусь, как угорелый… нервы раздергались, становлюсь невыдержанным в разговоре <…>. Вчера до поздней ночи читал описание района предстоящего перехода — страшно; время разлива, ряд речек, мостов нет. Через Днепр у Берислава они могут быть разведены. Трудность предприятия колоссальна». При необходимости с румынской территории командир бригады решил прорываться силой, и румыны, собиравшиеся сначала разоружить дроздовцев, все же остереглись вступать в прямой конфликт с упрямыми русскими.

Известия о приходе на Дон большевиков произвели гнетущее впечатление, но Дроздовский настойчиво требовал двигаться вперед, не оставляя замысла вопреки всем обстоятельствам. В первой половине марта бригада передислоцировалась из Соколы в Кишинев, а затем перешла в район Дубоссары, где завершила свою реорганизацию.

21 марта² 1918 года дроздовцы выступили на соединение с силами Добровольческой армии, двигавшейся в тот момент во главе с генералом от инфантерии Лавром Корниловым на Екатеринодар. Сам Дроздовский вышел в путь с одним вещевым мешком и приказал своим офицерам не брать с собой никаких лишних вещей. Через несколько дней ряды дроздовцев пополнила рота полковника Михаила Жебрак-Рустановича, состоявшая преимущественно из бывших чинов Балтийской морской дивизии. Они принесли с собой Андреевский флаг, ставший строевым флагом бригады.

Встречавшиеся австрийцы кричали вслед русским «счастливой дороги», а австрийские офицеры приветствовали уходившие колонны отданием чести. Затем такие «рыцарские отношения» с противником сменились легкими перестрелками, к счастью, не имевшими особых последствий.

В бригаде, состоявшей из Сводно-стрелкового полка, конного дивизиона, двух батарей, мортирного взвода, бронеотряда и других подразделений, насчитывалось более тысячи человек, в том числе почти 700 офицеров, преимущественно молодых, энергичных людей, имевших за плечами военный опыт.

Во время похода на Дон дроздовцы не вели таких кровопролитных боев, как добровольцы Корнилова и Алексеева. По данным Генерального штаба полковника Петра Колтышева, потери погибшими составили всего 13 человек. Маршрут отряда проходил по территории Херсонской, Таврической и Екатеринославской губерний: из Дубоссары через Валегоцулово — Новый Буг — Владимировку — Давыдов Брод — Каховку — Мелитополь — Бердянск — Мариуполь — и далее на Таганрог Области Войска Донского и Ростов. На марше отряд пополнялся добровольцами из числа офицеров и учащейся молодежи: в Каховке к Дроздовскому записались около сорока человек, в Мелитополе — около семидесяти, в Бердянске — более семидесяти и т. д. В пути дроздовцы забирали боеприпасы и снаряжение из армейских складов, оставшихся от старой армии, обзавелись добротной обувью и единообразным обмундированием. В материальном смысле их положение выглядело гораздо более выгодным и завидным, по сравнению с разутыми и раздетыми первопоходниками Корнилова.

Однако перспективы затеянного предприятия вызывали у Дроздовского серьезное беспокойство. Отряд шел по враждебной территории, со всех сторон на него могли обрушиться большевики, австро-германцы, украинцы. Часть населения видела в добровольцах своеобразных ландскнехтов, нанятых помещиками якобы для того, чтобы вернуть потерянную землю, но в первую очередь речь уже шла о тяжелом состоянии войны всех против всех. Социальная революция, вспыхнувшая в России, разнуздала в обществе самые варварские инстинкты, а ленинцы просто упивались «классовой борьбой» — и встречали неизбежную реакцию.

Сначала немало огорчений доставляли командиру его подчиненные, так как за революционные месяцы от строгой дисциплины отвыкли даже офицеры. Дроздовский, угрожая военно-полевым судом, нещадно разносил своих воинов за пьянство и самовольные реквизиции, особенно чинов конного дивизиона штабс-ротмистра Бориса Гаевского. Постепенно авторитет командира становился непререкаемым, отряд сплачивался, и все приходило в норму. Сбежали на марше лишь одиночки, показавшие свое малодушие.

Стычки с большевиками носили частный характер. По отношению к жителям попутных населенных пунктов политика была простой: на добро отвечали добром, на враждебные села и деревни Дроздовский накладывал контрибуции в виде обязательных поставок фуража и продовольствия. Сторонников большевиков, особенно из числа пришлых, приехавших «мутить воду» из пролетарских центров, по указаниям и доносам местных жителей беспощадно наказывали: чаще арестовывали и пороли, реже, при подтвержденной причастности к ранее совершенным убийствам — расстреливали. Вероятно, таких случаев за весь поход насчитывалось несколько десятков. Дроздовский, рефлексировавший и переживавший из-за насилия по отношению к соотечественникам, пусть даже и откровенным маргиналам, так объяснял в дневнике неизбежные карательные меры (запись от 15/28 марта):

«Нет, нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествуй над несознательным движением сердца… Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за „буржуйство и контрреволюционность“. Или как отвечать тому, кто являлся духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ядом преступления?! Мы живем в страшные времена озверения, обесценивания жизни. Сердце, молчи, и закаляйся, воля, ибо этими дикими, разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: „око за око“, а я скажу: „два ока за око, все зубы за зуб“. „Поднявший меч…“»

Известия о русской бригаде распространялись далеко вокруг. Современники, уставшие от революционного безвременья, связывали с дроздовцами наведение порядка, прекращение грабежей, бесчинств большевиков, терроризировавших землепашцев, и распространяли слух о скором приходе «законной власти» в лице Великого князя Николая Николаевича (Младшего), находившегося в тот момент в Крыму. За защитой к Дроздовскому от большевиков обращались даже местные состоятельные евреи и просили полковника о выдаче им соответствующих бумаг об охране имущества от посягательств после ухода дроздовцев.

Отряд продолжал поход. Со страниц советских изданий неслись угрозы и проклятия, но враги чрезмерно преувеличивали силы добровольческой бригады и не рискнули вступить с дроздовцами в открытый бой, пропуская офицеров на Дон, где вспыхнуло антибольшевистское восстание в Черкасском и 2-м Донском округах.

В середине апреля из разрозненных дружин и отрядов уже началось формирование Донской армии под командованием Генерального штаба генерал-майора Петра Попова, вернувшегося со своими офицерами и юнкерами из Степного похода. Настроение казаков, вкусивших большевистской власти, резко изменилось, и теперь силы российской контрреволюции приобретали прочный тыл.

30 апреля бригада вступила в пределы Области Войска Донского, а в Пасхальную ночь 5 мая (22 апреля ст. ст.) дроздовцы завязали бой за Ростов. Однако большевики обладали большим перевесом в силах, в бою погиб Генерального штаба полковник Войналович, и Дроздовский, потеряв 82 человека, оттянул своих добровольцев в район северо-западнее Ростова.

Здесь Михаил Гордеевич наконец получил сведения о ситуации на Дону и положении Добровольческой армии, вернувшейся из Ледяного похода. После гибели Корнилова ею командовал Генерального штаба генерал-лейтенант Антон Деникин. Но с деникинцами еще предстояло установить связь, а казакам генерала Попова, защищавшим от большевиков недавно освобожденный Новочеркасск, требовалась немедленная помощь. Дроздовский двинул свою бригаду к Новочеркасску и 8 мая обрушился на врага в самый напряженный момент, решив исход боя в пользу защитников донской столицы.

9 мая у Вознесенского войскового собора в Новочеркасске состоялся эффектный парад, и Дроздовский объявил своим подчиненным об успешном окончании исторического похода, продолжавшегося почти два месяца. «Призываю вас всех обернуться назад, вспомнить все, что творилось в Яссах и в Кишиневе, вспомнить все колебания и сомнения первых дней пути, предсказания различных несчастий, все нашептывания и запугивания окружавших нас малодушных, — писал Михаил Гордеевич в приказе по бригаде. — Пусть же послужит это нам примером, что только смелость и твердая воля творят большие дела и что только непреклонное решение дает успех и победу. Будем же и впредь в грядущей борьбе ставить себе смело высокие цели, стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы. Другую же дорогу предоставим всем малодушным и берегущим свою шкуру».

Добровольческая армия в тот момент находилась в районе двух станиц Черкасского округа — Егорлыкской и Мечетинской. Дроздовский доложил Деникину о немедленной готовности прибыть в его распоряжение.

Смерть героя

На майском отдыхе в Новочеркасске бригада сильно пополнилась добровольцами: ее численность возросла почти до трех тысяч человек. Новый атаман Войска Донского генерал-майор Петр Краснов, приступивший к формированию большой армии на регулярной основе, на выгодных условиях уговаривал Дроздовского остаться с донцами, считая дело Деникина и Алексеева проигранным. Но Михаил Гордеевич, решивший быть с добровольцами до конца, отказался от лестного предложения.

8 июня бригада торжественно вступила в станицу Мечетинскую и соединилась с деникинцами, с восторгом и удивлением принявшими новое пополнение. Генерал Алексеев низко поклонился дроздовцам и сказал: «Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы… Примите от меня, старого солдата, мой низкий поклон».

Бригада была переформирована в 3-ю дивизию, и ее начальником стал Дроздовский. Он повел своих воинов в кровопролитный 2-й Кубанский поход, завершившийся в конце 1918 года освобождением Северного Кавказа от большевиков, но стоивший Добровольческой армии тяжелых и невосполнимых потерь, понесенных в боях с сильным и умелым противником, дравшимся насмерть против «кадетов».

Дроздовцы теряли в боях лучших офицеров. Ночью 6 июля под селом Белая Глина Медвеженского уезда Ставропольской губернии два батальона дроздовцев во главе с полковником Жебрак-Рустановичем напоролись на пулеметные позиции красных и под убийственным огнем в упор потеряли убитыми и ранеными сразу до четырехсот человек. Тяжелораненый Жебрак попал в плен и был сожжен живым прямо на поле боя. Пыткам перед убийством подвергались и другие раненые. В ответ после взятия села Дроздовский приказал расстрелять несколько сот пленных красных.

«Я обрекающий и обреченный», — писал Михаил Гордеевич в июльские дни 1918 года. Он действительно вел себя как обреченный: в боях ходил в открытую под обстрелом противника, отказывался ложиться на землю под ружейно-пулеметным огнем, демонстрируя поразительное хладнокровие и презрение к смерти. Ему приходилось нелегко. Казалось, Дроздовский забывал, что гражданская война, основанная на скорости, быстроте, маневре — особенно с учетом превосходства противника, располагавшего значительными людскими и материальными ресурсами — требует другой тактики, чем сражения с австро-германцами. Пытаясь сражаться по всем правилам военной науки, начальник 3-й дивизии стремился уменьшить ее потери, но его осторожность неизменно отражалась на положении соседних частей.

В итоге с каждым месяцем Дроздовский все более конфликтовал со штабом Добровольческой армии, а отношения с Деникиным из-за оперативных разногласий ухудшались с каждым днем. Михаил Гордеевич обвинял штаб в управленческих ошибках и запоздалой реакции на менявшуюся обстановку, в несвоевременной присылке пополнений и вооружения в обескровленные части. В непрерывных боях с 29 августа по 10 октября дивизия потеряла около 1,8 тыс. чинов — более трех четвертей первоначального состава, но командование не меняло своего предосудительного отношения к дроздовцам, что особенно ярко, с точки зрения Дроздовского, проявилось в дни кровавой Армавирской операции. В свою очередь Деникин считал претензии Дроздовского чрезмерными и в какой-то момент вообще отказывался читать его рапорты. В состоянии нервного срыва Дроздовский, отметив ту роль, которую сыграла его бригада в усилении Добровольческой армии, намекнул на возможность оставления ее рядов. «Для полковника Дроздовского найдется почетное место везде, где борются за благо России», — писал он в сердцах командующему.

Бог и история судили иначе.

13 ноября во время изнурительных боев под Ставрополем Михаил Гордеевич, как и в 1916 году, лично возглавил контратаку у Иоанно-Мариинского женского монастыря и получил третье, казалось бы, самое легкое ранение в жизни, по сравнению с двумя предыдущими — в стопу ноги. Ранение казалось незначительным, но потребовало эвакуации, а затем и лечения в Екатеринодарском госпитале. В день именин раненого, 21 ноября, Деникин произвел Дроздовского в Генерального штаба генерал-майоры, отмечая тем самым его безусловные заслуги.

Из госпиталя начальник 3-й дивизии не вернулся… С каждой неделей ему становилось хуже, так как распространявшееся заражение крови не удалось остановить. Операция следовала за операцией, но состояние Михаила Гордеевича не улучшалось. В условиях гражданской войны санитарная часть почти в равной степени выглядела уязвимой и у белых, и у красных. Поэтому конспирологические версии о том, что раненого генерала лечили преднамеренно плохо, чтобы избавиться от него, вряд ли имеют под собой серьезное основание. Кроме того, из скромности Дроздовский не хотел, чтобы его переводили в элитный госпиталь, не желая занимать драгоценную койку, предназначенную для офицера с более тяжелым ранением. Лишь 8 января 1919 года Михаила Гордеевича, находившегося в тот момент уже в полубессознательном состоянии, перевезли из Екатеринодара в Ростов, в хорошую клинику профессора-хирурга Николая Напалкова.

Последние дни жизни Дроздовского были наполнены страданиями, его мучили тяжелые и нестерпимые боли. Напалков ампутировал ногу. После операции у раненого как будто наступило улучшение, он мечтал о возвращении в строй, о чем писал своим офицерам, предполагая, как будет командовать дроздовцами, используя протез. В дивизии Михаила Гордеевича ждали. Но хирургическое вмешательство не помогло.

14 января 1919 года Георгиевский кавалер, Генерального штаба генерал-майор Дроздовский скончался на 38-м году жизни. Его торжественно похоронили в Войсковом соборе святого благоверного князя Александра Невского в Екатеринодаре. При эвакуации Кубани в марте 1920 года дроздовцы вывезли гробы с телами Дроздовского и полковника-артиллериста Болеслава Туцевича через Новороссийск в Крым, а затем без всякой огласки перезахоронили их в Доковом овраге на Малаховом кургане Севастополя. Одним из участников потаенного погребения был капитан Иван Виноградов — духовное чадо о. Иоанна Кронштадтского, впоследствии архимандрит Исаакий, широко известный всей русской эмиграции в Праге. В 1941—1942 гг. во время второй обороны Севастополя кладбище сильно пострадало от обстрелов и бомбардировок, поэтому место последнего упокоения Дроздовского и Туцевича оказалось утрачено и, скорее всего, безвозвратно.

Короткая жизнь протяженностью всего в тридцать семь лет и мучительная смерть Михаила Гордеевича Дроздовского свидетельствовали о подвиге рыцаря, волевым усилием взявшего свой незримый крест и пронесшего его безропотно до конца — в пример русским христианам, живущим и чтущим его память в России земной и небесной.

Источники и литература:

Алексеева-Борель В. М. Сорок лет в рядах русской императорской армии: Генерал М. В. Алексеев. СПб., 2000.

Дневник генерала М. Г. Дроздовского. Берлин, 1923.

Дроздовский и дроздовцы / Ред. и сост. Р. Г. Гагкуев. М., 2006.

Зайцов А. А. 1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны. Париж, 1934.

Френкин М. С. Русская армия и революция 1917—1918. Мюнхен, 1978.