А массовое сознание имеет смутное представление о том, что происходило в августе 1991 года. Около 80 % респондентов либо вообще не способны дать оценку событиям того времени, либо считают, что не правы были как путчисты, так и их противники. С легкой руки Чингиза Айтматова таких людей называют «манкуртами». И лишь 10 % россиян более или менее уверенно поддерживают Бориса Ельцина и демократические силы, сорвавшие попытку реванша¹.

Часть 1. Агония

Августовский путч 1991 года был попыткой силой остановить демократические процессы в Советском Союзе. Эти события стали апогеем ожесточенной политической борьбы и одновременно кульминацией нараставшего на протяжении как минимум десяти лет кризиса советской тоталитарной системы, ее финальной агонии.

Нарастание кризиса

Немало россиян сегодня считают, что «эпоха Брежнева» была чуть ли не лучшим периодом советской истории. В марте 2019 года почти половина респондентов согласились с тем, что было бы лучше, если бы все в стране оставалось так, как было до начала «перестройки»². Таковы причуды массового сознания, склонного с течением времени менять оценки на противоположные. Но тогда, в конце 1970-х, население СССР было раздражено усиливающимся дефицитом, привилегиями номенклатуры и неспособностью властей решить наболевшие социальные проблемы.

Так, в 1980 году в одном из документов ЦК КПСС говорилось: «Осенью прошлого года население (города Запорожье. — Ю. Ф.) столкнулось с проблемой — нечем стало солить пищу. Когда в некоторых магазинах появлялась соль, сразу же образовывались очереди, из которых покупатели выбирались порой без пуговиц, с разорванными пакетами»³. Это одна из многих реальных картин жизни советского населения на исходе «эры Брежнева». Соль, замечу, не деликатес, доступный в СССР лишь высшему кругу партийно-государственного истеблишмента, а товар повседневного спроса, никогда не бывший в дефиците. Но в СССР временами даже с солью происходили перебои.

Коммунистическая пропаганда потеряла какое-либо воздействие на массовое сознание. Невероятную популярность приобрели анекдоты, высмеивающие Брежнева, КПСС и советскую власть. С нескрываемой тревогой КГБ в середине 1970-х гг. информировал ЦК КПСС о том, что «с большей или меньшей регулярностью радиостанции (зарубежные. — Ю. Ф.) слушают 80 % студентов и около 90 % учащихся старших классов, ГПТУ, техникумов»⁴. Запад воспринимался как «рай на земле», а возможность приобрести импортную одежду или электронику рассматривалась как великое благо.

Многих экономистов, работников государственного и партийного аппаратов, военного командования тревожили и другие проблемы. Падали темпы экономического роста, росла зависимость от экспорта нефти и другого сырья. Один из высших партийных руководителей времен Горбачева, Вадим Медведев, вспоминал: «До поры до времени экономическая конъюнктура поддерживалась высокими мировыми ценами на топливно-энергетические и сырьевые ресурсы. Лишь один сектор экономики постоянно пребывал в цветущем состоянии — это военно-промышленный комплекс. Страна изнывала под гнетом непосильного бремени военных расходов»⁵. Внешнеполитический авантюризм, вторжение в Афганистан и развертывание нацеленных на Европу ядерных ракет СС-20 крайне осложняли международное положение Советского Союза и стимулировали гонку вооружений.

Средние годовые темпы роста национального дохода в СССР (%)⁶

При этом военное командование было озабочено отставанием СССР в научно-технической области. По большинству направлений, от которых зависела боеспособность вооруженных сил в ближайшие десятилетия (микроэлектроника, создание новых материалов с заданными свойствами, информационно-компьютерные технологии), советская наука не могла соревноваться с американской. Партаппарат и госбезопасность беспокоила перспектива социально-политической нестабильности, вызванной тотальным дефицитом. В итоге не только среди интеллигенции, но и в партийно-бюрократической среде росло понимание: необходимо что-то делать, чтобы остановить деградацию советской системы.

К началу 1980-х гг. в советском истеблишменте сложились три точки зрения. Первая (ее придерживались Брежнев и несколько ближайших к нему членов Политбюро) состояла в том, что ничего делать не надо. Они верили, что ничего страшного, в общем, не происходит. Да, есть «негативные проявления», но их можно исправить, ничего не меняя. Более того, любые экономические и социально-политические реформы приведут к разбалансировке и ослаблению системы власти и к ее кризису. И тогда события могут пойти по «венгерскому» или «чехословацкому» сценарию, и удержаться у власти КПСС сможет, только обратившись к массовым репрессиям.

Вторая точка зрения, которой придерживался Юрий Андропов, многолетний руководитель КГБ, ставший после смерти Брежнева Генеральным секретарем ЦК КПСС, опять-таки сводилась к двум положениям. Да, страна погружается в кризис, причины которого связаны не с органическими пороками советской системы, но с засоренностью аппарата неэффективными и зачастую коррумпированными работниками, развалом производственной и бюрократической дисциплины. Следовательно, необходимо провести глубокую чистку аппарата, заменить кадры и навести порядок, жесткими мерами укрепив дисциплину. На практике это свелось к нескольким громким уголовным делам против руководства центрально-азиатских республик, самое известное из которых — «хлопковое дело» в Узбекистане, замене верхушки МВД, всегда выступавшего соперником КГБ в борьбе за власть, и задержанию людей, оказавшихся в рабочее время за пределами предприятий и учреждений.

Третья, наконец, хотела улучшить советскую систему, сделать ее более гибкой, ослабить идеологическую зашоренность и централизацию руководства экономикой, дополнить планирование весьма ограниченными элементами рынка. Эти меры именовали «возвращением к ленинским нормам», имея в виду воспроизведение в той или иной форме элементов нэпа 1922—1928 гг. Их поддерживала часть партийного аппарата и хозяйственной бюрократии и большинство интеллигенции. Но о какой-либо смене системы речь не шла. А вот в широких народных массах распространялось мнение «надо сделать так, как на Западе, чтобы людям хорошо жилось».

Начало и конец перестройки

После смерти Брежнева власть на полтора года перешла к Андропову, попытавшемуся «навести порядок в стране». У него ничего не получилось: пороки системы были заложены в самой ее природе. Затем около года во главе государства находился Черненко, личность абсолютно бесцветная, ставленник той группировки, которая выступала против каких-либо перемен. К концу зимы 1985 года стало ясно, что дни Черненко сочтены, и в борьбе за власть столкнулись три члена Политбюро: Григорий Романов, бывший долгое время руководителем Ленинградской парторганизации, а с 1983 года — секретарем ЦК КПСС, отвечавшим за военно-промышленный комплекс; Виктор Гришин, первый секретарь Московского комитета КПСС, и Михаил Горбачев, ставший к тому времени вторым человеком в партийной иерархии.

Александр Яковлев, несколько лет входивший в узкий круг ближайших к Горбачеву лиц, а в начале 1985 года — директор Института мировой экономики и международных отношений, рассказывал, что незадолго до смерти Черненко его попросил о встрече Анатолий Громыко, сын тогдашнего министра иностранных дел и старейшего члена Политбюро Андрея Громыко. Во время прогулки в скверике около станции метро Новые Черемушки Громыко-младший рассказал Яковлеву, что его отец на заседании Политбюро, когда будет обсуждаться вопрос о преемнике Черненко, готов выдвинуть Генеральным секретарем Горбачева. Взамен он хотел бы получить пост Председателя Президиума Верховного совета, считавшийся аналогом поста президента в нормальных государствах. Громыко-младший просил передать это предложение Горбачеву, что и было сделано. Горбачев, пишет далее Яковлев, «долго ходил по кабинету, обдумывая, видимо, варианты ответа. <…> Ясно было, что ему нравится это предложение. Оно шло от лидера оставшейся группы „стариков“. Горбачев понял, что „старая гвардия“ готова с ним работать, отдать свою судьбу в его руки». Это было понятно. Наконец Горбачев сказал: «Передай, что мне всегда было приятно работать с Андреем Андреевичем. С удовольствием буду это делать и дальше, независимо от того, в каком качестве оба окажемся. Добавь также, что я умею выполнять свои обещания»⁷. Эту договоренность выполнили обе стороны. На заседании Политбюро Громыко-старший выступил первым, предложил избрать Генеральным секретарем Горбачева, и никто не решился вступить с ним в спор. В очередной раз подтвердилась известная истина: побеждает тот, кто успел выстрелить первым.

Главным достоинством Горбачева, позволившим ему получить высший пост в стране, были относительная молодость, энергичность, умение говорить без заранее написанного текста и понимание, что нужно что-то делать. Но что именно, ни он, ни его окружение толком не знали. Сначала главными задачами были определены ускорение научно-технического прогресса и интенсификация экономики путем проведения крупных административных кампаний: автоматизации и компьютеризации производства, борьбы с алкоголизмом, коррупцией и нетрудовыми доходами, введения государственной приемки. Весной 1985 года в отставку были отправлены Романов и Гришин, за ними — другие члены высшего руководства брежневского периода. В Политбюро были введены Алесандр Яковлев, Борис Ельцин, Николай Рыжков, Егор Лигачев и Анатолий Лукьянов. В качестве главной цели было провозглашено «совершенствование социализма».

К концу 1986 года стало ясно, что этими мерами ситуацию в стране изменить невозможно. Во многом это было вызвано падением цен на нефть, особенно резким в 1986 году, и Чернобыльской катастрофой.

Среднегодовые цены на сырую нефть, US $ за баррель, текущие цены⁸

Была предпринята попытка реформирования системы в духе того, что часто называют «демократическим социализмом». В политической области была провозглашена политика гласности, предусматривающая смягчение цензуры и возможность обсуждения в СМИ находившихся под запретом тем: репрессий, секса, наркомании, подростковой преступности и т. д. В экономике было узаконено частное предпринимательство в виде кооперативов, появились совместные предприятия с иностранными компаниями. Во внешней политике утвердилась доктрина «нового политического мышления», предусматривающая отказ от ранее доминировавшего классового подхода, и курс на улучшение отношений с Западом. В идеологическом арсенале появляются тезисы о необходимости избавить социализм от «деформаций», о возвращении к «ленинским нормам», «идеалам Октября» и к «социализму с человеческим лицом» посредством демократизации всех сторон жизни общества, реформирования политических институтов.

Однако эти меры не остановили деградацию экономики, а ослабление полицейского надзора высвободило конгломерат неподконтрольных власти политических сил: от последователей русского фашизма до радикально-демократических сил, требовавших немедленного демонтажа советской системы. В союзных республиках стали набирать силу национально-освободительные движения. Одновременно в партийно-государственном истеблишменте и военном командовании усилились реставрационные настроения и требования прекращения перестройки и восстановления сталинской системы управления и контроля над населением.

Надеясь переломить эти настроения и ослабить реакционные круги, Горбачев и его команда осуществили ряд крупных политических перемен. Был избран новый парламент — Съезд народных депутатов и его постоянно действующий орган — Верховный Совет СССР. В марте 1990 года на Третьем внеочередном съезде была отменена печально знаменитая 6-я статья Конституции, предоставлявшая КПСС право на власть. Горбачев в дополнение к посту Генерального секретаря ЦК КПСС был избран Президентом СССР, правда, не всеобщим народным голосованием, а делегатами этого съезда, что ставило под сомнение его легитимность. Однако сделать решающий шаг и перейти к действительно демократическим механизмам политической жизни Горбачев и его сторонники из реформаторского крыла КПСС не рискнули. Они понимали, что это может обернуться потерей власти.

Принятые в первой половине 1990 года решения не исправили положения дел. Они лишь высветили фундаментальную черту советской тоталитарной системы: она могла существовать, только опираясь на всеобъемлющий полицейский и идеологический контроль над массами и жестко централизованную властную иерархию, сердцевиной которой был партийный аппарат. Ослабление этих, говоря современным языком, «скреп» немедленно привело к вакууму власти и выходу оппозиционных КПСС сил на поверхность общественной жизни. Противоречия в высших эшелонах союзных ведомств подталкивали республиканские элиты к тому, чтобы брать власть в свои руки, поскольку «центр» был мало способен проводить вразумительную политику. В итоге коммунистическое руководство ключевых союзных республик искало и находило общий язык с национально-освободительными движениями. Начался распад СССР.

В целом же к началу 1990-х гг. в политическом истеблишменте образовались три основных политических силы. В первую, ее тогда именовали «правыми», входили деятели союзного центра и часть партаппарата, руководители силовых ведомств, верхушка военного командования и военно-промышленного комплекса, опасавшиеся потери власти. Ее идейной платформой стали лозунги советского патриотизма и недопущения развала СССР, восстановление всевластия КПСС и приоритетной роли вооруженных сил в обеспечении «суверенитета Советского Союза». На практике речь шла о переходе к сталинским методам руководства обществом с опорой на армию и госбезопасность. К осени 1990 года эта группировка сложилась как более или менее сплоченный центр власти и влияния, способный мобилизовать значительные военные силы.

Так, в сентябре 1990 года командующий ВДВ генерал Владислав Ачалов приказал пяти десантным дивизиям выдвинуться в Москву в состоянии «повышенной боевой готовности по южному варианту». Без согласования с Горбачевым и министром обороны Дмитрием Язовым отдать такой приказ Ачалов не мог. Точнее, в этом случае он был бы немедленно отдан под суд. В СМИ попали данные, что КГБ разослал в ряд обкомов сообщения, что демократическими властями России подготовлен план захвата телевидения, радио, вокзалов, аэропортов и других жизненно важных объектов столицы. Эта информация была обсуждена, в частности, 6 сентября 1990 года на бюро Рязанского обкома КПСС. Возник грандиозный скандал, и Ачалов не нашел ничего лучшего, как сообщить, что одни части идут в Москву для подготовки к параду, а другие направлены для уборки картошки⁹. Сейчас трудно понять, что, собственно, это было: попытка военного переворота, прощупывание реакции политических сил или просто демонстрация силы.

Вторая группировка, известная как «демократы» или «левые», объединяла широкий спектр новых политических сил: оппозиционные КПСС антикоммунистические группы, радикально-реформистские круги в самой КПСС, часть региональных и республиканских элит, большинство творческой интеллигенции. Они требовали ускорения и радикализации рыночных реформ в экономике, дальнейшей демократизации жизни общества, большей или полной независимости республик, вступления страны в сообщество цивилизованных стран, ликвидации КПСС в ее тогдашнем виде. К осени 1990 года эти силы, сердцевиной которых являлись Межрегиональная депутатская группа во главе с Борисом Ельциным и движение Демократическая Россия, были в состоянии мобилизовывать массы на демонстрации и митинги, насчитывавшие в Москве, крупных городах и столицах некоторых республик сотни тысяч человек, и проводить кампании в СМИ для давления на союзные структуры.

В третью группировку входил Горбачев и ориентирующиеся на него деятели из союзных структур и республиканских элит. Они стремились найти некую «равнодействующую» в политическом спектре того времени и сохранить Советский Союз в обновленной форме, по сути дела, довольно рыхлой конфедерации. Признавая необходимость рыночных преобразований и демократизации, они не отказывались от «социалистических завоеваний». Их главным политическим ресурсом было положение Горбачева как президента СССР, обладающего большими конституционными правами. Однако авторитет Горбачева к 1989—1990 гг. резко упал. В массовом сознании его политика воспринималась как главная причина нарастающего кризиса. Для одной части населения он был неприемлем, поскольку отказался от многих идеологических мифов советского времени, для другой — поскольку воспринимался как нерешительный, постоянно колеблющийся политик, не способный порвать с КПСС и реакционными силами, отказаться от «социалистических ценностей» и возглавить рыночные реформы. В итоге осенью 1990 года Горбачев взял курс на сотрудничество с реакционной группировкой, пытаясь, однако, сохранить свободу маневра.

Горбачев и реакционная группировка

Последние месяцы 1990 года прошли для Горбачева в поисках политических союзников. Сначала он попытался найти общий язык со своим главным политическим соперником Борисом Ельциным. 11 ноября 1990 года он провел пятичасовую встречу с лидером России, в которой были достигнуты крупные договоренности, главным образом касавшиеся раздела полномочий между союзными и республиканскими органами власти. Это вызвало тревогу реакционных кругов: коалиция Горбачев — Ельцин, пусть осложненная тяжелейшими личными отношениями этих деятелей, могла обрести серьезный политический потенциал. И они решили действовать.

Ключевые события произошли ночью и утром 17 ноября. Предыдущим днем Горбачев выступил на заседании Верховного Совета с требованием предоставить ему дополнительные полномочия для преодоления экономического и политического кризисов. Эти меры показались явно недостаточными лидерам консерваторов, и в ночь с 16 на 17 ноября состоялось заседание Политбюро, на котором, по слухам, циркулировавшим тогда в Москве, председатель КГБ Владимир Крючков потребовал ввести в стране президентское правление, то есть, по сути дела, чрезвычайное положение. Его требования поддержало большинство членов Политбюро. Горбачеву и министру внутренних дел Вадиму Бакатину удалось отложить решение о введении президентского правления, но они были вынуждены согласиться со многими другими требованиям оппонентов из «правого лагеря». Утром 17 ноября Горбачев еще раз выступил перед Верховным Советом, обосновывая необходимость масштабной реорганизации исполнительной власти и создания органа, координирующего деятельность силовых ведомств. Через две недели Вадим Бакатин, имевший репутацию демократически настроенного деятеля, был отправлен в отставку, и министром внутренних дел был назначен ставленник «правых» Борис Пуго. «С осени 1990 г. власть катастрофически быстро уходила из рук Горбачева», — писал Александр Яковлев¹⁰.

Следующее наступление реакционных кругов произошло на Четвертом съезде народных депутатов в конце декабря 1990 года. Тогда под давлением «правых» в отставку был вынужден подать преданный идеям перестройки и демократизации министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, которого ненавидели армейские генералы, боссы ВПК и госбезопасности. Убежденный сторонник «нового политического мышления», много сделавший для прекращения противостояния с Западом, Шеварднадзе хорошо понимал, в каком направлении развиваются события. «Товарищи демократы в самом широком смысле этого слова разбежались, реформаторы ушли в кусты, — заявил министр иностранных дел. — Наступает диктатура, заявляю со всей ответственностью. Никто не знает, какая это будет диктатура и какой диктатор придет, какие будут порядки. Хочу сделать следующее заявление: я ухожу в отставку. Пусть это будет, если хотите, моим протестом против наступления диктатуры. <…> Я не могу примириться с теми событиями, которые происходят в нашей стране, и с теми испытаниями, которые ждут наш народ»¹¹. Горбачев не сделал ни малейшей попытки поддержать своего соратника или опровергнуть его мрачный прогноз.

Буквально через несколько дней была предпринята попытка вооруженной силой подавить национально-освободительное движение в бывших балтийских республиках СССР. Это была своего рода «проба пера»: если бы эти планы удались, сразу за расправой над Литвой и Латвией последовали бы массовые репрессии в Эстонии, Молдове, Украине, на Кавказе и в других регионах, были бы разгромлены демократические силы в России¹². Но важнейший вопрос — кто отдавал приказы на применение силы в бывших прибалтийских республиках СССР — не имеет до сих пор ясного и принятого всеми ответа. Язов, Крючков, некоторые офицеры действовавшей в январе 1991 года в Вильнюсе группы «Альфа» свидетельствовали, что они действовали по распоряжению Горбачева. Тот, в свою очередь, утверждает, что узнал о событиях в Вильнюсе только утром 13 января. Звучит это совершенно неправдоподобно. Предположить, что руководитель КГБ, министр обороны и другие официальные лица могли в Советском Союзе самостоятельно, без ведома «первого лица», принимать решения такого масштаба и таких последствий и остаться при этом на своих постах, совершенно невозможно. Но прямых доказательств ответственности Горбачева за эти и, заметим, некоторые иные преступления тех лет нет.

В конце марта 1991 года произошла еще одна вспышка острого противостояния между реакционерами и демократами. Коммунисты в российском парламенте готовили импичмент Борису Ельцину. Сторонники последнего мобилизовали массы в его защиту. Горбачев запретил демонстрации, вывел московскую милицию из подчинения мэрии Москвы и перевел под контроль Бориса Пуго. В Москву были введены войска. 27—28 марта в центре города было размещено более 50 тысяч военных, тысячи сторонников Ельцина вышли на улицы. В те дни Горбачеву и лидерам реакционной группировки пришлось уступить: они не рискнули спровоцировать в столице гражданскую войну. И с этого времени, похоже, подготовка путча из области теоретических размышлений и аналитических разработок перешла в практическую плоскость.

Предостережения, которыми пренебрегли

В 1993 году в Америке была опубликована книга, написанная бывшим в конце 1980-х — начале 1990-х годов заместителем госсекретаря США, отвечавшим за политику в отношении СССР, Строубом Тэлботтом и журналистом Майклом Бешлоссом¹³. Ее название переводится на русский язык так: «На высших уровнях. История конца холодной войны из первых рук». Российские издатели озаглавили ее «Измена в Кремле. Протоколы тайных переговоров Горбачева с американцами». Это — типичное для современной России жульничество, цель которого обвинить Горбачева в измене и возложить на него ответственность за распад СССР. Ни о чем подобном авторы этой книги не сообщают. Но помимо всего прочего, они описывают несколько любопытных эпизодов подготовки августовского путча 1991 года.

Так, в конце марта 1991 года Москву посетил бывший американский президент Ричард Никсон. В его команде находился некто Дмитрий Саймс, которого в молодости коллеги по работе в Институте мировой экономики и международных отношений звали Митя Симис. Злые языки утверждают, что он оказался в Америке не без помощи КГБ, осуществлявшего программу массированного внедрения своей агентуры в Израиле, США и других западных странах, используя эмиграцию из СССР «по еврейской линии». Так это или нет, неизвестно.

Известно, однако, другое. Как пишут Тэлботт и Бешлосс, «накануне отъезда Никсона из Москвы члену его делегации Дмитрию Симису позвонил Юрий Зимин — высшее должностное лицо КГБ, отвечавший за связь с группой Никсона. <…> Войдя в номер, Зимин сказал, что у него есть сообщение для Ричарда Никсона от Крючкова. Сообщение состояло в том, что Горбачев, возможно, скоро будет свергнут парламентом Верховного Совета — под председательством старого друга Горбачева Анатолия Лукьянова, — которому надоели бесконечные пререкания между Горбачевым и Ельциным, и он решил взять власть в свои руки. Никсону следует знать, что в этой борьбе за власть Лукьянова поддержат военные и КГБ»¹⁴. Похоже, шеф КГБ пытался таким образом убедить американское руководство, что падение Горбачева неизбежно и США должны примириться с этой реальностью. Президент Джордж Буш-старший не принял этого всерьез.

Но другое сообщение из Москвы вызвало в Вашингтоне серьезные эмоции. Утром 20 июня мэр Москвы, известный деятель демократического направления Гавриил Попов, попросил американского посла Мэтлока о немедленной встрече. В резиденции посольства, известной как Спасо-хаус, Попов передал Мэтлоку записку, в которой говорилось, что на следующий день будет предпринята попытка сместить Горбачева, за которой стоят председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов, премьер-министр Павлов и председатель Верховного Совета Лукьянов. Мэтлок немедленно передал эту информацию в Белый дом. Оттуда было получено указание сообщить о заговоре Горбачеву. Находившемуся в Берлине госсекретарю Бейкеру также было приказано, не теряя времени, связаться с бывшим там же советским министром иностранных дел Бессмертных и передать полученную от Попова информацию президенту СССР.

Бейкер сообщил растерянному Бессмертных, что в Москве готовят свержение Горбачева. Мэтлок, по его словам, уже попросил о свидании, добавив: «Но мы хотим быть уверены в том, что информация поступит по двум каналам». Бессмертных знал, что КГБ подслушает его разговор с Горбачевым, поэтому он лишь позвонил в Кремль помощнику Горбачева Анатолию Черняеву и попросил «выслушать то, что Мэтлок скажет». Горбачев, однако, дал ясно понять, что американская озабоченность его политической выживаемостью является излишней. Было это проявлением несвойственной ему политической наивности или же, наоборот, цинизма, до сих пор непонятно. Но об этом в следующей статье.

Продолжение следует