Литературную деятельность начала как переводчица с польского и французского. В 1920 году эмигрировала в Эстонию, затем в Берлин и позднее в Париж. Плодотворно сотрудничала со многими эмигрантскими изданиями: газетами «Народное дело» (Таллинн), «Руль» и «Дни» (Берлин), с «Волей России», издававшейся в Праге в 1920—1922 гг. и др. В «Русском слове» (№ 10/2019) был опубликован с обширными комментариями ее рассказ «Догорающая жизнь» — одно из самых последних перед эмиграцией художественных впечатлений А. Даманской от жизни в Петрограде осенью 1920 года.
В этом номере читателям предлагаются два произведения Даманской: автобиографический рассказ «Прости-прощай» (1921) о буквально последних днях на родине перед эмиграцией1 и небольшое эссе «Книжные сокровища Праги» (1945) о пражских библиотеках в 20-е гг. XX в.
Прости-прощай
Под тяжелым черным небом, низко спустившимся к полям, подъезжали к деревне. В темноте несколько пятен темней. Ни огонька, ни щелочки света. Глухая, поздняя ночь. Равнодушно тявкнула собака, равнодушно умолкла. Бесшумно сошли мы с телеги. Так надо было.
― Тише, тише ... ― бросил хозяин шепотом в черную тишину. Не то открылась дверь, не то приподнялась заслона над чем-то, низко, у самой земли. Куда-то толкнули меня, тонко скрипнуло за мною, и я провалилась в глубокую яму. Так показалось мне. От едкой острой духоты захватило дыхание. Я раскинула руки, чтобы ухватиться за что-то. Одна рука повисла в воздухе, другая уперлась ладонью в шершавое что-то, твердое: мешок с зерном. Скользнула дальше рукою ― еще, еще мешки. Крепкая, надежная стена. Перестала кружиться голова, кровь пошла тише, и в ласковом шепоте над моим ухом я разобрала:
Ляг... ляг... поспи... Там видней будет...
Я не успела спросить, куда лечь. Чья-то рука потянула меня вниз, к земляному влажному полу.
И я опускаюсь на мягкое что-то, теплое, с визгом ускользающее из-под меня: собака. Всплакнул ребенок во сне, кто-то крякнул, быстро оборвался чей-то храп, несколько невнятных ворчливых звуков, и опять храп, шумное свистящее дыхание.
Рядом со мною спали люди, и за моей спиной, над головой. Я чувствовала по обе стороны, кругом ― тела, тела, тела...
Снаружи, за бревенчатыми стенами тихое ржанье, осторожное позвякивание сбруи. Лицо вдруг обдала свежая струя, и грудь жадно затянулась ею. В зыбкой мгле встала на пороге большая черная масса, зашаталась, согнулась. С сухим стуком захлопнулась опять дверь. Стало душней и черней. Хозяин, наступая на ноги, пробирался между спящих тел к лежанке за моей спиной.
Что-то шепнула ему женщина, что-то шепнул он ей в ответ. С лежанки спустилась голова, борода царапнула меня по затылку, и вдоль моего плеча скатился на землю мягкий ком.
― Во... полушубок... Укройся, усни...
Я не ложусь и не сплю. Непроницаемо черно. Нестерпимо душно. Суетливый шорох в далеком углу ― видимо, не одна, а несколько большущих крыс. Закопошился, запищал ребенок, и тотчас зацыкал женский голос. Потом тихая возня, торопливое чмоканье, гульканье в маленькой жадной глотке.
*
Пошли мысли. Ведуны ― шептуны.
Завтра меня поведут. Куда? Кто? Где буду я завтра в этот поздний ночной час? За кругом безнадежного прозябанья? В советской тюрьме? Глаза жадно долбили темноту. Зари бы! Одной тоненькой ниточки света. Но только плотнела тьма, сгущалась духота, и уже мутило от нее... Потом, как тучею небо, заволокло мысль забытьем.
Я проснулась, сидя. Так сидя и спала, и откинулась назад: рядом со мною крепко спал большой темноволосый человек в красноармейской шинели. Блеснула и обожгла испуганная догадка ― западня? Проснувшаяся на лежанке хозяйка шепотом успокоила меня... Знакомый солдат, за солью собрался на эстонскую границу.
Во все щели уже бился свет. Шел день. Рачительно, точно приступая к положенному делу, кричал петух. В повети2 за стеной хрюкали свиньи. Сонно мычала корова.
Теперь только я разглядела, сколько спящих людей было кругом. Около десяти. Кроме хозяина с хозяйкой старуха и две девочки-подростки. На лежанке вдоль поперечной стены дед и в ногах у него два мальчика, оба курносые, пухлощекие, с смешно раскрытыми по- птичьи ртами. Еще дальше, в полутемном углу, на козлах молодая женщина с ребенком у обнаженной груди. Из-под ватной порыжевшей кофты высунулась пяткой в воздух крошечная детская ножка и розовела в спертой мутившей полумгле, как занесенный ветром на кучу мусора цветок шиповника.
Немного поодаль от меня лежал худенький паренек, с очень бледным, одухотворенным во сне, страдальческим лицом. Я долго вглядываюсь в него: архангел с картины Верроккио...3
Пытаюсь встать, выбраться из груды тел ― хозяйка испуганно удерживает меня за рукав: Куда? Куда... Неровен час... Вдруг они... Погоди...
Охая, вздыхая, напяливает на себя мужнин кафтан и выходит во двор, на разведку. Слышен ее голос за стенкой. Что-то сказала корове, перекинулась несколькими звуками с лошадью, пошлепала кого-то из них по спине, что-то пообещала и вернулась в шалаш.
― Можно идти...
Она семенит за мною. Откуда-то успела вмиг вытащить синее шерстяное одеяло, подушку в чистой наволочке, до блеска накатанную желтоватую простыню, ведет меня к стогу сена под навесом из жердей, укладывает и приговаривает:
― С непривычки оно, конечно... Нам все одно... Было бы где лежать. Вот избу, даст Бог, поставим...
Она взбивает сено у моих ног, с боков, стенками, чтобы меня не видно было с дороги и наказывает: Ну, ляжи... Если кто мимо будет, не окликайся... Спи...
Сквозь щели в сенных стенках я вижу жемчужно-серенькое небо, низко кланяющиеся ветви яблони, такой же черный шалаш, в каком я провела ночь и угол светло-бревенчатой недостроенной еще избы. Деревня погорела минувшей осенью, уцелело всего два дома. Это все, что я знаю. Как жили люди в этих шалашах я представить себе не могу. И внимание не останавливается на этом. Мягко, вкусно лежать в сенном овражке, за сенными откосами. Хорошо дышится, пахнет полем и яблоками. Шуршит тоненький дождик. И замирает острая, долгий месяц томившая мысль: о жутком, последнем, быть может, этапе на этом удивительном земном пути. Думы, тревога ― медленно, мягко угасают во сне, согревающем, ласкающем тело, как долгожеланное объятие.
Просыпаюсь от удара в правый висок. С концом какого-то путаного сна переплелась боль и стрельнула мысль: прикладом винтовки...
Но оказалось не столь страшно... всего только яблоко. Янтарное, душистое антоновское яблоко. Хлопнуло и на этом успокоилось... безобидно подкатилось к плечу...
Мое испуганное восклицание пристыдил веселый детский смех. Перед стогом вынырнули два синеглазых мальчугана... Я узнала их: спали на лежанке в ногах у деда. Один в широкой, с чужой головы, гимназической фуражке с вылинявшим верхом, в многоцветном узоре пятен, другой в стеганой ватной выцветшей шапчонке. Оба смотрели на меня во все глаза, во все свои белые, крепкие зубы, и, когда я раскрыла рот, придвинулись оба, как по команде, и пальцы к губам:
― Сейчас были... ушли... ― шепнул один, и другой шепотом тоже, утешил: ― Придут опять...
Кто... я не знала. Могли быть те, надежные, которым поручалась моя судьба. Могли быть и совсем ненадежные, шнырявшие в те дни по всем тропам и межам приграничных деревень. Но мальчики были посвящены. Это мне не понравилось. Мальчики же сами понравились очень.
Но... прежде всего надо было познакомиться, узнать, какая степень их родства с хозяином шалаша, который привез меня из Пскова, рискуя, по меньшей мере, одной своей головой. Я наклонилась вниз и с учтивостью воспитанной городской дамы, осведомилась:
― А вы... кто...?
― Свои мы... ― удивленно, чуть снисходительно ответил один, но другой догадался и степенно пояснил: ― Иван Трофимыча племянники мы...
И отрекомендовался:
― Я Миша, а он Тема... Мы тут всегда играем, оттого нас сюда и... Понимаете?
Я поняла. Но я хотела знать больше.
― А нельзя ли мне теперь в избу? Поговорить с Трофимычем?
Оба решительно помотали головами. Нельзя...
Стало быть, арест на сенном ложе. Стражники мои придвинулись вплотную к стогу с явной готовностью удовлетворить мою дальнейшую любознательность. Но я молчу, помня дружеский наказ о пользе молчания. Мальчики переглядываются и, видимо, учитывают мою благоразумную осторожность. Постарше, в гимназическом картузе кивает головой, одобряет, и я узнаю...
Хозяин уехал опять во Псков... ярмарка там нынче. Заприметили бы, если бы дома остался... Да ему и незачем тут, уже все слажено... Мне не о чем беспокоиться... А тетка картошки накопала, обед стряпала, теперь квашню ставит. Паша с Таней по грибы пошли и дед с ними. Сеня, такой худой, болезный... я, быть может, видела... так он на дороге караулит. Он чудной такой, всегда где сторонкой... лапти плетет... Вот он и сегодня, как всегда. Будет примечать... Чуть что... свистнет. Но все обойдется... только бы полдневный дозор прошел, а там уже все свои...
― Антоша и Пров... ― совсем уже интимно сообщил мне младший мальчуган. Они-то и поведут...
Я была вполне осведомлена. Но не вполне удовлетворена.
План, мнившийся мне тайной моей и Трофимыча, которому я сдана была на руки верными людьми, оказался достоянием и Миши, и Темы, и Сени... очевидно, это и был тот паренек с одухотворенным мученическим лицом, которого я долго разглядывала в предутренней мгле. И Миша с Темой к тому же знали, по-видимому, о подробностях этого плана, о которых не знала я. Но оставалось только лежать на сене и ждать. Я хотела было откинуться опять на подушку, но Миша удержал:
― Есть хочешь? Мы принесем... И яблок еще...
Я вспомнила про яблоко, хлопнувшее меня по лбу, поблагодарила и хотела признаться, что не прочь бы чего теплого. Но Миша и Тема внезапно вытянулись на далекий тонкий свист, сделали мне быстрый знак... зарыться глубоко в сено и отскочили от стога.
― Вставай, подымайся, рабочий народ...4 ― грянули Миша и Тема высоким дискантом: ра-ра-та-ра-ра, ри-ри-ра-ра...
― Лови!
Затопали, завизжали и вдруг с самой неподдельной веселостью гаркнули:
― Здравия желаем!
― Я те здравия желаем... ― оборвал молодой бас, и другой сипловатый голос осведомился: ― Яблоки уже все поснимали?
Чиркнула спичка. Лязгнули винтовки. Полдневный дозор. Мыслям моим некогда было останавливаться на том, как застывали мои руки и ноги, как затихало в сердце. Они поглощены были превосходной игрой двух искусных актеров.
― Малость уже осталось... ― медленно с сокрушением протянул Тема, и Миша, негромко, предупредительно, тоном сговорчивого жулика: ― А вам много?.. Я бы...
― Конечно, ведь несчитанные... ― солидно-подло поддержал его Тема.
― Сотни бы, две, три... ― звучный бас без колебаний пошел на предложение.
Другой, сиплый тенор счел нужным обеспечить его посулом мзды:
― Клею вам для змей привезем из города...
― Ой, привезите!.. ― восторженно подхватил Миша, и Тема радостно прищелкнул языком.
― Клею! Вот...
Мальчики зашептали, перебивая друг друга. До меня донеслось лишь: за кленом... мы живо...
Зашагали большие, крепкие подошвы. Торопливо засеменили малыши. Увели от стога красноармейцев.
Тихо. Бледно-серое пуховое небо. Подул ветерок и зашуршали деревья кругом овина. Дождя уже нет. Но изредка еще капает сквозь частые жерди навеса. Ветер доносит запах дыма и варева.
― Цып! Цып! Цып! Куда, проклятая, запропастилась? Цып! Цып! Цып!
Хозяйка пробегает раз, другой мимо овина, шмыгнув в третий раз, заглядывает под навес, быстро выдергивает из-под передника руку с узелком. Узелок летит ко мне на стог. И дальше, с искусно-притворным: ― Цып! Цып! Цып!
Яростно бранится: не докличется своей курицы...
Я с удовольствием разворачиваю узелок... чистый холщовый лоскуток. Несколько горячих картошек, два крутых яйца, кусок хлеба. Все это в Петрограде давно уже стало роскошью, о которой нельзя было и мечтать. И я ем, ем с наслаждением, с наслаждением закусываю душистой антоновкой и, забыв о красноармейцах и патрулях, и всех возможных печальных неожиданностях, теперь только вспоминаю, что ничего не ела со вчерашнего утра.
Зубы расплющивали уже последний кусок сочного яблока, когда опять прозвенели знакомые голоса:
― Из картона змей разве полетит? Дурень...
― Сам...
Первый ― это был Миша ― юркнул под навес, быстро, как белка, взобрался ко мне на стог и зашептал:
― Ну, ушли... Яблок три сотни им отваляли... Тетка знает... это мы ведь нарочно так. Они завсегда так... Не дать, сами возьмут... И думаете, клею привезут! Шиш. Брехуны... Ну, теперь уже до вечера обхода не будет... А ночная стража нынче хорошая, свои...
― Пров и Антоша... ― не утерпел на своем посту Тема.
― Да... ― подтвердил Миша... они только что так называются... красноармейцы, но хорошие... На прошедшей неделе тоже одну барыню с дочкой провели. Те тоже...
Он не договорил, задумался и тихо спросил:
― А там хорошо?..
Взобрался на стог и Тема, и посыпалось градом:
― Куда еду? Что буду там делать? Далек ли Париж от Изборска?5 Все ли едят там белый хлеб? И скоро ли заграница прогонит большевиков? И почему, почему, почему...
Едва успеваю отвечать и на многое не нахожу ответа. Но мальчики не замечают ни моего смущения, ни моей неуверенности и жадно спрашивают. Наконец меняемся ролями... Спрашиваю я. Отвечают они ― не задумываясь и не смущаясь. Так все просто...
Отец убит на фронте. Мать умерла в сыпном тифу, стряпухой жила во Пскове при общественной столовой. Зиму так и прожили в шалаше этом... когда очень много, вповалку, не раздеваясь и кругом мешки, с зерном и пустые, ничего, не так холодно... Ну, школа... где же. Ведь не в чем ходить было... на троих одна пара рваных валенок. А при доме так, в обмотках... И потом, все равно, учитель...
Не договорили. Опять... далекий тонкий свист и мальчики кубарем скатываются со стога.
― Вставай, подымайся, рабочий народ!
― Ра-та-ра-та-ра-ра-ра-ра-та!
На этот раз демонстрация оказалась напрасной. Ложная тревога. Карауливший на дороге Сеня с лицом мученика принял за патруль возвращавшихся из лесу девушек и старого деда.
Небо поднялось. Раздвинулась пуховая пелена. Воздух потемнел и посвежел.
― Мишка-а-а...
Хозяйкин голос. Прошло несколько минут.
Миша опять подле меня на стогу, возбужденно шепчет.
― Пришли... Тетка велела сказать ― все слажено... Полежи еще немного. Как совсем стемнеет... я провожу до овражка, а там уже они поджидать будут... Ну, вот...
Он запнулся, вспыхнул, раскрыл рот и, ничего не сказав, скатился вниз.
Я лежала, думала о недосказанных Мишей словах и ждала темноты. Она пришла, с тревогою и тайной, с жуткими тенями и жуткими шорохами.
Я слезла со стога и оглянулась. Курился влажный, едкий туман. Несколько черных шалашей среди чахлых березок и широких яблонь, две-три невеселых избы с бессветными окошками. И поля, поля, дальше лес в тумане, как из черного камня стена.
В шалаше Трофимыча полно, полно людей. Опять, как вчера, лежат на полу, на лежанках, на козлах. Несколько человек соседей стоят у печки и у дверей. Шепот, пожелания, наставления и обещания. Молиться будут за меня: чтобы Бог помог...
Миша и Тема топчутся подле меня и хлопотливо обряжают в путь. Увязывают мой узелок, суют яблоки в карманы. Выхожу из шалаша под общие благословения и ласковые причитания. Несколько рук широко крестят меня.
Шагов сто до овражка провожает меня Миша. Я в косынке, с суковатой палочкой. Миша семенит подле с моим узелком.
― Не бойтесь, не бойтесь... ― повторяет он, ― они хорошие...
Дрожащим голоском, торопливо, опять:
― Не бойтесь, не бойтесь.
И совсем не то уже, что хочется ему сказать. Так и не сказал. У овражка где ждали меня «свои», он умолк, вспыхнул, как давеча на стоге, и, неловко ответив на мое пожатие, дернул плечом, повернулся и убежал.
Так ушла я из России... с перехваченным ремнем узелком в руке, с неизреченною просьбою синеглазого мальчика в сердце.
Книжные сокровища Праги6
Уцелели ли? Сумели ли знающие им цену утаить вовремя и сберечь их? О судьбе книжных сокровищ Чехословакии, в частности Праги, полных сведений пока не имеется. Кто-то недавно слышал по радио, что большинство пражских библиотек постигла та же судьба, что и парижскую Тургеневскую библиотеку7, и не хочется верить этому, ибо для культурного мира это было бы утратой, которой названия нет.
Каждая из библиотек Праги ― это прежде всего глава истории, потом — романтическая поэма, затем — памятник духовного или светского зодчества. Старейшая из них — библиотека Страховского монастыря8. Монастырь стоит на высоком холме, откуда непередаваемо прекрасна многобашенная Прага.
В книжных залах, анфилада которых предшествует картинной галерее и редким художественным коллекциям, книги стоят на доходящих до лепных и расписных потолков полках такими плотными рядами, словно спаяны, и кажется, что потребуется большое усилие, чтобы выдвинуть один из этих томов с потускневшей позолотой на истлевающем кожаном корешке.
Здесь духовная литература всех веков, история церкви, история ереси, а посреди зала, за стеклянными витринами, «уникумы»: первая на чешском языке Библия9, первое на чешском языке Евангелие10, рукописные труды астрономов Тихо де Браге и Кеплера. Монастырь возведен был в ХIII веке строителем, скрывшим от потомства свое имя11.
Первый дар страховским монахам сделан был тюрингской принцессой, женой чешского короля Ладислава: несколько требников на латинском языке, жития святых...12 Накануне этой «последней» войны числилось в Страховской библиотеке несколько десятков тысяч книг, и пользовались ими чешские и иностранные, духовные и светские ученые.
Из высоких окон книжных зал видны Градчаны13. В угловой части дворца помещалась иного рода библиотека, собиравшаяся долгими годами и обогащавшаяся из года в год значительнейшими трудами по истории, философии, истории политических движений, искусства, — личная библиотека президента Масарика, пожертвованная им государству.
Ближе к Страховскому монастырю, минутах в десяти ходьбы, — Лоретанская площадь. Тут что ни здание — бывший дворец, бывшее аббатство, а все вместе — уголок Италии: фасады, пилястры, ниши, лоджии итальянского Ренессанса, перенесенного сюда итальянскими зодчими...14
Сколько русских ученых, профессоров, писателей, туристов шло этой площадью к длинному двухэтажному дому, к библиотеке «Русского исторического архива», единственной в своем роде в Западной Европе15. Мемуарная литература, обнимающая почти тридцатилетний период русской общественности, комплекты русских газет и журналов, начиная с 1905 года, все советские, все эмигрантские издания, периодические издания, биографии, автобиографии, портреты, письма известных политических деятелей, все, что где-либо, когда-либо написано, напечатано было о революционном движении в России, не говоря уже о современной художественной русской литературе, — все представлено здесь.
Улочками, переулочками, крутыми спусками можно, минуя нарядные, шумные улицы, прийти к Карлову мосту. И если не останавливаться перед каждой из его замечательных статуй и не любоваться на отражения прибрежных садов и многоэтажных новых домов во Влтаве, то скоро очутишься на узенькой, не очень опрятной, но такой милой, такой интимно-ласковой Карловой улице, с ее древними домами и эмблемами на стенах16. Если над одним из окон висит жестяная зеленоватая в желтых плешинах змея, — значит, жил когда-то в этом доме аптекарь. Если болтается под самой крышей большой, покрытый ржавчиной ключ, — то пусть в витрине аппетитные окорока и румяные клубки сосисок, — ключ — напоминание о том, что этим домом владели слесаря, и колбасники чтут этот герб, символ профессии тех, кто строил этот дом...
Буро-желтые деревянные ворота — даже на такой старой улице, как Карлова — удивляют своей захолустной невзрачностью. В Праге-то, в Праге, которую еще Гумбольдт назвал одним из красивейших городов мира, — и такие ворота...17 Но ведут они к зданию, название которого было и есть свято каждому чеху. Клементинум — душа Карлова университета. Клементинум, эта развертывающаяся в длину, в ширину громада книжных зал, аудиторий, — бывших монастырских покоев при храме св. Клементия18.
По одной версии 39, по другой — 53 книги подарил Карл IV основанному им в 1366 году университету19. Он учился в Париже, где его из Вацлава переименовали в Карла20, и знал он, что университету полагается иметь библиотеку; и что принято так: просвещенные монархи дарят книги новым университетам. И чтобы не отстать от современности, взял и подарил сколько сумел собрать. Вряд ли мог он себе представить, во что с веками разрастется эта убогая библиотечка св. Клементия, и что будут осматривать ее и писать о ней иностранные и заокеанские туристы, американцы, которых богатыми, хорошо оборудованными библиотеками не удивишь.
Верхний этаж Клементинума отведен под «Славянскую библиотеку», начало которой положено было в 1924 году доктором Гирсой, долго жившим в России и хорошо знавшим русский язык и русскую литературу21. Э. Бенеш, тогда министр иностранных дел, обеспечил новому начинанию финансовую поддержку, и скоро Клементинум стал одной из богатейших русских библиотек за границей. К началу 1931 года в каталоге библиотеки поименовано было уже 153 000 книг.
В нескольких шагах от Клементинума — оборудованная по американскому образцу городская библиотека, светлая, нарядная, с оригинальным читальным залом для детей: низенькие кресла, маленькие столики, иллюстрированные детские журналы. В этом же здании читальный зал для слепых...22
Велик был соблазн рыться в каталогах парламентской библиотеки — от Клементинума рукой подать, — и приятно было сидеть в библиотечном зале художественного музея, где так широко представлено было искусство всех стран, всех народов.
Так было, и должно надеяться, что так будет опять... Потому что свободную Чехию и прекрасную Прагу, Золотую Прагу, нельзя представить себе без атрибутов ее красоты, без сияния ее духовных сокровищ.
Подготовка публикации и комментарии О. Репиной
1 Августа Даманская покинула Петроград 22 июля 1920 г., затем около двух месяцев провела в Пскове, готовясь к побегу через границу с Эстонией.
2 Поветь ― нежилая крытая пристройка к деревенскому дому.
3 Возможно, имеется в виду картина итальянского художника Андреа дель Верроккьо (1435―1488) «Товия и Ангел», на которой изображен архангел Рафаил.
4 Начало припева революционной песни, исполнявшейся на музыку французской «Марсельезы». Слова философа-народника и революционера П. Л. Лаврова.
5 Изборск ― древнейший русский город Псковской губернии. В 1920 г. по Тартускому мирному договору между РСФСР и Эстонской Республикой перешел к Эстонии. По всей видимости, именно туда направляла свой путь А. Даманская, чтобы затем эмигрировать во Францию. Расстояние от Изборска до Парижа около 2,5 тыс. км.
6 Журнал «Новоселье». Нью-Йорк, 1945. № 21. С. 65―67.
7 Русская общественная библиотека имени И. С. Тургенева (фр. Bibliothèque russe Ivan Tourguéniev) была основана в 1875 г. в Париже по инициативе революционера-народника Г. А. Лопатина. Основой библиотеки стали личные книги И. С. Тургенева. В 1940 г. книги и картины были вывезены из библиотеки немецкими оккупантами, в конце войны большая часть была переправлена в Советский Союз. В 1959 г. фонды полностью продублированы и восстановлены.
8 Уникальная библиотека Страговского монастыря (Strahovský klášter) в Праге, насчитывающая более 110 тыс. томов.
9 Вероятно, имеется в виду Чешская (Пражская) Библия, изданная Яном Северином в 1488 г. Его типография в XV в. была одной из крупнейших в Чехии, в ней работали лучшие печатники и ксилографы.
10 Возможно, все же речь идет об уникальном рукописном Страговском Евангелии IX в., написанном на латыни.
11 Неточность: монастырь основан в XII в. (1140―1143 гг.)
12 Ютта Тюрингская (1135? ― 1174?) ― жена короля Чехии Владислава II.
13 Градчаны (Hradčany) ― исторический район Праги, расположенный на левом берегу Влтавы.
14 Так называемая Пражская Лорета (Pražská Loreta) ― комплекс исторических зданий на Лоретанской площади. Среди итальянских мастеров, участвовавших в строительстве Лореты, были архитекторы Джованни Батиста Орси, Андреа Аллио и Силвестро Карлоне, скульптор Джованни Бартоломео Комета.
15 Русский заграничный исторический архив (РЗИА) был создан в 1923 г. В год написания данного эссе (1945) деятельность РЗИА была прекращена на основании постановления чехословацкого правительства от 13 июня 1945 г. Архивные документы были вывезены в СССР. Библиотека, журнальные и газетные собрания остались в Чехословакии в ведении Министерства внутренних дел до 1948 г. В начале 1948 г. было принято решение о передаче этих собраний в Министерство образования и просвещения, которое включило их в состав фонда Славянской библиотеки.
16 Карлова улица (Karlova ulice) ― старинная улица Праги, соединяющая Малую площадь (Malé náměstí) и Кржижовницкую площадь, или площадь Крестоносцев (Křižovnické náměstí).
17 Возможно, Александр фон Гумбольдт (1769―1859) ― немецкий географ и путешественник, не раз бывавший в Праге.
18 Клементинум (Klementinum) ― комплекс барочных зданий у Карлова моста. В XIII в. на его месте находился монастырь доминиканцев с храмом св. Клемента.
19 Одна из неточностей, допущенных А. Даманской. Датой основания университета принято считать 7 апреля 1348 г., когда Карл IV подписал соответствующий указ.
20 Во время конфирмации в Париже Вацлав взял имя своего дяди и покровителя ― французского короля Карла IV Красивого.
21 Вацлав Гирса (Václav Girsa, 1875―1954) ― чехословацкий дипломат, в 1921―1927 гг. заместитель министра иностранных дел. Славянская библиотека основана в Праге в 1924 г. как Русская библиотека Министерства иностранных дел Чехословакии.
22 Городская библиотека (Městská knihovna) построена в 1928 г. по проекту архитектора Франтишека Ройта (František Roith). Расположена на Марианской площади (Mariánské náměstí 98/1).
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Государственный праздник Чехословакии
Государственный праздник Чехословакии
теги: новости, 2024
28 октября Чехия отмечает День образования независимой Чехословацкой республики. День создания независимого чехословацкого государства является национальным праздником Чешской Республики, который отмечается ежегодно 28 октября. О...
Воспоминания Александра Муратова
Воспоминания Александра Муратова
теги: новости, 2024
14 октября с.г. из типографии вышла первая книга "Воспоминания" Александра Александровича Муратова многолетнего автора журнала "Русское слово" Автор выражает слова благодарности Виктории Крымовой (редактор), Анне Леута (графическ...
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
теги: новости, 2024
Уважаемые читатели и подписчики журнала "Русское слово"! Спешим сообщить вам о том, что десятый номер журнала "Русское слово" сверстан и отдан в печать в типографию. Тираж ожидается в ближайшее время о чем редакция РС сразу все...
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
В рамках празднования столетнего юбилея Славянской библиотеки 5 сентября 2024 года, в здании Клементинума состоялся международный симпозиум «Славяноведческое библиотечное дело и его влияние на современное общественное образован...
Столетний юбилей Славянской библиотеки
Столетний юбилей Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Вчера, 5 сентября, наша организация "Ruska tradice "с гордостью приняла участие в праздновании 100-летия Славянской библиотеки, нашего многолетнего партнёра. В праздновании юбилея Славянской библиотеки приняли у...
Выставка казахской культуры в ДНМ
Выставка казахской культуры в ДНМ
теги: новости, 2024
В большом зале Дома национальных меньшинств 08.10.2024 в 12:00 открылась выставка, посвященная казахской культуре. ...
Летние выставки в Чехии
Летние выставки в Чехии
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Если вы не уехали из Праги куда-нибудь на море, то у вас есть шанс посетить одну из региональных галерей во время летних каникул. Национальная галерея для местных выставок поделилась своими фондами и поддержал...
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
теги: новости, 2024
В Доме национальных меньшинств 2 июля открылась выставка Вендулы Бржезиновой "Мужество, добро, примирение"! Смысловое значение названия выставки таково: "Мужество жить, быть добрым к себе и окружающим и мириться с собой ...