Последний сборник стихов Анатолия Штейгера «2 х 2 = 4», опубликованный в Нью-Йорке уже спустя сорок лет после его смерти, открывает биографическая заметка, написанная родной сестрой Штейгера, известной поэтессой Аллой Головиной1.
«Анатолий Сергеевич Штейгер родился 7 июля 1907 года в отцовском имении Николаевка бывшей Киевской губернии. Семья Штейгеров принадлежала к старинному швейцарскому роду, одна из ветвей которого поселилась в России еще в начале 19-го века.
Его детство протекало летом в украинской усадьбе, зимой — в Петербурге-Петрограде, а затем — в Константинополе.
Шестнадцати лет Анатолий начал самостоятельную жизнь. Судьба привела его сначала в Германию, а потом — в Париж, где он провел несколько лет и куда постоянно наезжал в предвоенные годы.
Путь в литературу он начал несколько необычно, — уже в раннем возрасте он пробовал писать исторические романы, которые несли на себе естественную печать детскости.
Но с 16—17-ти лет он всецело посвятил себя поэзии. Среди его глубоких поэтических привязанностей — А. Блок и О. Мандельштам, Г. Иванов и А. Ахматова и, конечно же, Марина Цветаева, с которой он состоял в недолгой, но чрезвычайно интересной переписке.
Как человека утонченной культуры, его одинаково привлекали и старина, и искусство, и экзотика, и природа. Совершенно естественно при этом, что так называемый „новый мир“, будь то коммунизм в России или фашизм в Германии, вызывали у него поначалу грустную иронию, а под конец — ужас и отвращение.
У него, одновременно замкнутого и общительного, было мало близких друзей, но принимали его повсюду, и дружил он с людьми всякого званья и национальности.
Его короткая жизнь была часто мучительной и трудной, но всегда — на редкость насыщенной. „Все столицы видели бродягу“, — писал он, — но ему были знакомы и старинные итальянские города, и албанская экзотика, и бессарабская или чешская деревня. Только война и болезнь заперли его в Швейцарии в последние годы жизни. Свою смерть он предвидел и предсказал. Умер А. С. Штейгер 24 октября 1944 года и погребен в Берне в общей могиле с отцом и матерью.
Настоящее собрание стихов было им самим подготовлено во время войны, когда, подавленный происходящим, он сознательно отказался от творчества».
До этого сборника при жизни поэта вышли три книги: «Этот день» (1928), «Эта жизнь» (1932) и «Неблагодарность» (1936). Заголовок последнего, посмертного, «2 х 2 = 4», с одной стороны, может быть интерпретирован как осознанная установка на намеренную очевидность и даже тривиальность мыслей автора, воплотившего в своих стихах завет своего учителя Г. Адамовича ― писать «проще, скромнее, и всегда о самом главном, в особенности об одиночестве, страдании, смерти»2. Об этом по большей части А. Штейгер и писал, всю свою короткую жизнь испытывая и боль, и страдания, зная, что из-за болезни ему отпущен недолгий срок. Как вспоминала дружившая с ним Зинаида Шаховская: «Было у Штейгера острое ощущение жизни и аппетит к ней, как бывает у чахоточных, а также и сознание, с самой ранней юности, что смерть была не поэтической идеей, а реальностью, спутницей всех его странствований»3.
С другой стороны, в этой математической формуле ― вывод о неизбежности и предопределенности, фатальной неизменности происходящего и вынужденное примирение с жизнью:
За 30 лет, прожитых в этом мире,
Ты мог понять и примириться мог,
Что счастья нет, что 2 x 2 = 4,
А остальное — трусость и подлог.
Нашу подборку стихов А. Штейгера завершает посвященный ему цикл Марины Цветаевой «Стихи сироте». Еще в 1932 году Штейгер побывал на одном из поэтических вечеров Цветаевой и подарил ей сборник своих стихов «Эта жизнь». Тогда она не запомнила молодого поэта. Спустя несколько лет, в 1936 году, находясь на лечении в швейцарском санатории, Штейгер написал Цветаевой, отдыхавшей тогда в Савойских Альпах, в селении Сен-Лоран, свое первое письмо, после чего между ними завязалась дружеская переписка.
Итогом ее стало взаимное холодное отчуждение, о котором мы узнаем из письма Штейгера:
«…После первого [письма] Вы назвали меня сыном, ― после последнего Вы „оставляете меня в моем ничтожестве“. Объясняю это себе тем, что в моих письмах Вы читали лишь то, что хотели читать. Вы так сильны и богаты, что людей, которых Вы встречаете, Вы пересоздаете для себя по-своему, а когда их подлинное, настоящее все же прорывается, ― Вы поражаетесь ничтожеству тех, на ком только что лежал Ваш отблеск, ― потому что он больше на них не лежит. Вы совершенно правы, конечно, Вы „визионер“. Но каково тем, кого Вы „увидите“, насмотритесь и потом ― перестаете видеть.
Меня Вы не полюбили, а по-русски „пожалели“, за мои болезни, одиночество, ― хотя я и отбивался все время и уверял Вас, что мои немощи физические, ― для меня второстепенное, что я жду от Вас помощи не от них, а от совсем другой и почти неизлечимой болезни»4.
В свою очередь Цветаева в письме поэту Юрию Иваску5 объясняла их разрыв так: «Я с ним дружила (письменно) все лето, теперь встретилась, и мне с ним трудно, потому что он ничего не любит и ни в чем не нуждается. Все мое ― лишнее. <…> Дать можно только богатому и помочь можно только сильному — вот опыт всей моей жизни — и этого лета»6.
Подумай, на руках у матерей
Все это были розовые дети7.
И. Анненский
Никто, как в детстве, нас не ждет внизу.
Не переводит нас через дорогу.
Про злого муравья и стрекозу
Не говорит. Не учит верить Богу.
До нас теперь нет дела никому —
У всех довольно собственного дела,
И надо жить, как все, — но самому...
(Беспомощно, нечестно, неумело).
***
Нет в этой жизни тягостней минут,
Чем эта грань ― не сон и не сознанье.
Ты уж не там, но ты еще не тут,
Еще не жизнь, уже существованье.
Но вот последний наступает миг,
Еще страшнее этих ― пробужденье.
Лишь силой воли подавляешь крик,
Который раз дозволен: при рожденьи.
Пора вставать и позабыть о снах,
Пора понять, что это будет вечно.
Но детский страх и наши боль и страх
Одно и то же, в сущности, конечно.
* * *
Опять Сентябрь. Короткий промежуток
Меж двух дождей. Как тихо в Сентябре.
В такие дни, не опасаясь шуток,
Мы все грустим о счастьи и добре.
В такие дни все равно одиноки:
Кто без семьи, и кто еще в семье.
Высокий мальчик в школе на уроке
Впервые так согнулся на скамье.
Старик острее помнит о прошедшем.
О, если б можно сызнова начать
И объяснить, что он был сумасшедшим...
Но лучше скомкать все и замолчать.
А в поле сырость, сумерки, безмолвье,
Следы колес, покинутый шалаш.
Убогим хлеба, хворому здоровье
И миру мир Ты никогда не дашь.
Корфу, 1938
***
Только утро любви не забудь8.
И. Анненский
Только утро любви не забудь,
Только утро, ― как нищая в храме,
Мы, внезапно схватившись за грудь,
Ничего не увидим за нами.
Будет серая тьма жестока,
И никто нам уже не поможет,
Лишь прохожий, что два медяка
На глаза, а не в чашку положит.
* * *
Мы верим книгам, музыке, стихам,
Мы верим снам, которые нам снятся,
Мы верим слову... (Даже тем словам,
Что говорятся в утешенье нам,
Что из окна вагона говорятся)...
Марсель, 1933
* * *
«Попрыгунья стрекоза
Лето красное пропела»
...опускаются глаза,
Тихо катится слеза
По щеке, по загорелой.
Сердце попусту боролось —
Наступил последний срок.
Ждать чтоб все перемололось
Не по силам. Сорван голос.
Ты забывчив и далек.
Осень стала у ворот,
Листья мертвые в подоле.
Кое-кто ей подает.
(Никогда он не поймет
Этой нежности и боли).
Видно песенка допета
Вся до самого конца.
Не вернется больше лето...
Неумыта — неодета
Осень стала у крыльца.
***
Бедность легко узнают по заплатке.
Годы ― по губ опустившейся складке.
Горе?
но здесь начинаются прятки ―
Это любимая взрослых игра.
― «Все, разумеется, в полном порядке».
У собеседника ― с плеч гора.
60-е годы
М. Цветаевой
В сущности, это как старая повесть
«Шестидесятых годов дребедень»...
Каждую ночь просыпается совесть
И наступает расплата за день.
Мысли о младшем страдающем брате9,
Мысли о нищего жалкой суме,
О позабытом в больничной палате,
О заключенном невинно в тюрьме.
И о погибших во имя свободы,
Равенства, братства, любви и труда.
Шестидесятые вечные годы...
(«Сентиментальная ерунда»?)10
* * *
Уходила земля, голубела вода,
Розоватая пена вздымалась.
Вместо сердца — кусочек холодного льда,
Сердце дома, наверно, осталось.
Время шло, но последний томительный год
Был особенно скучен и долог.
Горечь все наплывала, копилась и вот
Оживать стал прозрачный осколок.
И забился как сердце. Но только больней
Угловатые стенки кололи.
Так прибавились к боли привычной моей
Капли новой томительной боли.
* * *
Может быть это лишь заколдованный круг
И он будет когда-нибудь вновь расколдован.
Ты проснешься... Как все изменилось вокруг
Не больница, а свежий некошеный луг,
Не эфир — а зефир... И не врач, а твой друг
Наклонился к тебе, почему-то взволнован.
Берн, 1936
Расписание
Надо составить опять расписание —
В 8 вставание, в 9 гуляние.
После прогулки — работа. Обед.
Надо отметить графу для прихода,
Рядом оставить графу для расхода
И для погоды — какая погода.
За неименьем занятия лучшего,
Можно составить на двадцать лет.
Вечером — чтенье вечерних газет.
И не читать, разумеется, Тютчева.
Только газеты... И плакать — запрет.
Париж, 1937
* * *
Мы ничего не знаем,
Мы ничего не слышим,
Грезят о чуждом рае
Святые по темным нишам.
Пыль на июльской дороге
Нежит ленивые ноги.
Низкое солнце брезжит
На монастырском пороге.
Пахнет горошком, левкоем,
Долгою сухостью лета.
Мы же воздушные замки
Строим, — и платим за это.
Моравская Тршебова, 1930
* * *
Не верю, чтобы не было следа,
Коль не в душе, так хоть в бумажном хламе,
От нежности (как мы клялись тогда!),
От чуда, совершившегося с нами.
Есть жест, который каждому знаком ―
Когда спешишь скорей закрыть альбом
Или хотя бы пропустить страницу...
Быть может также, что в столе твоем
Есть письма, адресованные в Ниццу.
И прежде, чем ты бросишь их в огонь
И пламя схватит бисерные строки,
Коснется все же их твоя ладонь
И взгляд очей любимый и далекий.
Париж, 1934
Осень
Уйдем — и никто не заметит,
Придем — и никто нас не встретит,
Никто нам руки не протянет,
Никто нам в глаза не заглянет,
Прощаясь, прощая, встречая...
По небу плывет догорая
Луна. Умирают цветы.
Недвижно ложатся листы.
И осень, упав на колени,
Стучит головой о ступени.
Вена, 1930
* * *
Уже не страх, скорее безразличье ―
Что им до нас, спокойных и серьезных?
Есть что-то очень детское и птичье
В словах, делах и снах туберкулезных.
Особый мир беспомощных фантазий
И глазомера ясного до жути,
Всей этой грусти, нежности и грязи,
Что отмечает в трубке столбик ртути.
Прага, 1935
Сентябрь
Ты знаешь, у меня чахотка
И я давно ее лечу.
Р. Ивнев11
Первый чуть пожелтевший лист
(Еле желтый — не позолота),
Равнодушен и неречист
Тихо входит Сентябрь в ворота.
И к далекой идет скамье...
Нежен шелест его походки.
Самый грустный во всей семье.
В безнадежности и в чахотке.
Этот к вечеру легкий жар,
Кашель ровный и суховатый...
Зажигаются как пожар
И сгорают вдали закаты.
Сырость, сумрак. Последний тлен
И последняя в сердце жалость...
Трудно книгу поднять с колен
Чтоб уйти, такова усталость.
* * *
Только след утихающей боли...
С каждым валом — слабей валы.
Легкий сумрак. В осеннем поле
Тянут медленный плуг волы.
Между небом и между нами
Заполняется мглой провал.
Мы во всем виноваты сами,
Ты у нас ничего не брал...
Тишина. Тишина такая,
Тишина на земле и в нас,
Словно в мире совсем иная
И хорошая жизнь велась.
Словно осенью мы не те же,
А серьезнее и грустней...
О себе вспоминаем реже,
Вспоминаем Тебя ясней.
* * *
Е. Н. Демидовой
...Наутро сад уже тонул в снегу.
Откроем окна ― надо выйти дыму.
Зима, зима. Без грусти не могу
Я видеть снег, сугробы, галок: зиму.
Какая власть, чудовищная власть
Дана над нами каждому предмету ―
Термометру лишь стоит в ночь упасть,
Улечься ветру, позже встать рассвету...
Как беззащитен, в общем, человек,
И как себя он, не считая, тратит...
― На мой не хватит или хватит век, ―
Гадает он. Хоть знает, что не хватит.
Берн, 1934
Père-Lachaise12
Пройдут года, и слабо улыбнусь
Холодными и бледными губами:
Мой нежный друг, я больше не вернусь
На родину, покинутую нами.
Мне суждено на чинном Pere-Lachaise
Глядеть в чужое палевое небо,
И я тоскую... Мраморных чудес
Прекрасней поле скошенного хлеба.
И этот холм, откуда поутру,
Лишь небосклон слегка порозовеет,
Так ясно видны села по Днепру
И ветерок благословенный веет...
Но я напрасно думаю и рвусь,
Мой нежный друг ― неумолима тайна.
О, милая, покинутая Русь!
О, бедная, далекая Украина!
Божий Дом
1
От слов пустых устала голова,
Глазам в тумане ничего не видно.
Ах, неужели праздные слова
Произносить не странно и не стыдно?
Ведь вся земля такой же Божий Дом,
Как небеса, планеты и созвездья,―
Так отчего же, поселившись в нем,
Мы не боимся Божьего возмездья?
2
Пройдет угар ненужной суеты,
Что было тайно, снова станет явно.
Виновны все, виновен даже ты,
И без конца виновен я, подавно...
Поля покроет синеватый снег,
Но мы не станем радостней и чище.
Земля, земля! что сделал человек
С тобой, веселое Господнее жилище?
1928
Марина Цветаева
Стихи сироте
Шел по улице малютка,
Посинел и весь дрожал.
Шла дорогой той старушка,
Пожалела сироту…13
1
Ледяная тиара гор —
Только бренному лику — рамка.
Я сегодня плющу — пробор
Провела на граните замка.
Я сегодня сосновый стан
Обгоняла на всех дорогах.
Я сегодня взяла тюльпан —
Как ребенка за подбородок.
16—17 августа 1936
2
Обнимаю тебя кругозором
Гор, гранитной короною скал.
(Занимаю тебя разговором —
Чтобы легче дышал, крепче спал.)
Феодального замка боками14,
Меховыми руками плюща —
Знаешь — плющ, обнимающий камень —
В сто четыре руки и ручья?
Но не жимолость я — и не плющ я!
Даже ты, что руки мне родней,
Не расплю́щен — а вольноотпущен
На все стороны мысли моей!
…Кру́гом клумбы и кру́гом колодца,
Куда камень придет — седым!
Круговою порукой сиротства, —
Одиночеством — круглым моим!
(Так вплелась в мои русые пряди —
Не одна серебристая прядь!)
…И рекой, разошедшейся на две —
Чтобы остров создать — и обнять.
Всей Савойей и всем Пиемонтом,
И — немножко хребет надломя —
Обнимаю тебя горизонтом
Голубым — и руками двумя!
21—24 августа 1936
3
(Пещера)
Могла бы — взяла бы
В утробу пещеры:
В пещеру дракона,
В трущобу пантеры.
В пантерины — лапы —
— Могла бы — взяла бы.
Природы — на лоно, природы — на ложе.
Могла бы — свою же пантерину кожу
Сняла бы…
— Сдала бы трущобе — в учебу!
В кустову, в хвощеву, в ручьеву, в плющеву, —
Туда, где в дремоте, и в смуте, и в мраке,
Сплетаются ветви на вечные браки…
Туда, где в граните, и в лыке, и в млеке,
Сплетаются руки на вечные веки —
Как ветви — и реки…
В пещеру без света, в трущобу без следу.
В листве бы, в плюще бы, в плюще — как в плаще бы…
Ни белого света, ни черного хлеба:
В росе бы, в листве бы, в листве — как в родстве бы…
Чтоб в дверь — не стучалось,
В окно — не кричалось,
Чтоб впредь — не случалось,
Чтоб — ввек не кончалось!
Но мало — пещеры,
И мало — трущобы!
Могла бы — взяла бы
В пещеру — утробы.
Могла бы —
Взяла бы.
Савойя, 27 августа 1936
4
На льдине —
Любимый,
На мине —
Любимый,
На льдине, в Гвиане15, в Геенне — любимый.
В коросте — желанный,
С погоста — желанный:
Будь гостем! — лишь зубы да кости — желанный!
Тоской подколенной
До тьмы проваленной
Последнею схваткою чрева — жаленный.
И нет такой ямы, и нет такой бездны —
Любимый! желанный! жаленный! болезный!
5—6 сентября 1936
5
Скороговоркой — ручья водой
Бьющей: — Любимый! больной! родной!
Речитативом — тоски протяжней:
— Хилый! чуть-живый! сквозной! бумажный!
От зева до чрева — продольным разрезом:
— Любимый! желанный! жаленный! болезный!
9 сентября 1936
6
Наконец-то встретила
Надобного — мне:
У кого-то смертная
Надоба — во мне.
Что для ока — радуга,
Злаку — чернозем —
Человеку — надоба
Человека — в нем.
Мне дождя, и радуги,
И руки — нужней
Человека надоба
Рук — в руке моей.
Это — шире Ладоги
И горы верней —
Человека надоба
Ран — в руке моей.
И за то, что с язвою
Мне принес ладонь —
Эту руку — сразу бы
За тебя в огонь!
11 сентября 1936
7
В мыслях об ином, инаком,
И ненайденном, как клад,
Шаг за шагом, мак за маком —
Обезглавила весь сад.
Так, когда-нибудь, в сухое
Лето, поля на краю,
Смерть рассеянной рукою
Снимет голову — мою.
5—6 сентября 1936
Подготовка публикации и комментарии О. Репиной
1 Алла Сергеевна Головина (1909—1987) — поэтесса, дочь барона С. Э. Штейгера, носила фамилию первого мужа — А. С. Головина. В 1920 г. с семьей эмигрировала в Константинополь, затем жила в Чехословакии, позднее во Франции и Швейцарии. В Чехословакии училась в русской гимназии в Моравской Тршебове вместе с Ариадной Эфрон. Входила в поэтическое объединение «Скит».
2 Цит. по: Иваск Ю. П. Похвала российской поэзии: эссе. Таллинн, 2002. С. 211.
3 Шаховская З. Отражения. Париж, 1975. С. 63.
4 Цветаева М. Письма к Анатолию Штейгеру. Калининград, 1994. С. 130, 132.
5 Юрий Павлович Иваск (1907―1986) ― поэт, критик, историк литературы. С 1920 г. жил в Эстонии, где в 1932 г. окончил юридический факультет Тартуского университета. С 1944 г. в Германии, с 1949 г. в США.
6 Цветаева М. Письмо Ю. Иваску от 18 декабря 1936 г. // Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7. М., 1995. С. 404.
7 Последние строки стихотворения И. Анненского «Палимая огнем недвижного светила…» (1900). Им в последней строфе предшествуют две строки, которые вполне можно было бы взять эпиграфом ко всей поэзии А. Штейгера: «Не страшно ль иногда становится на свете? / Не хочется ль бежать, укрыться поскорей?» О влиянии И. Анненского на поэзию А. Штейгера см. статью: Налегач Н. В. Поэтический диалог А. Штейгера с И. Анненским в итоговой книге «2 х 2 = 4. Стихи 1926―1939» // Вестник Новгородского государственного университета. 2010. № 56. С. 48―52.
8 Строка из стихотворения И. Анненского «В марте».
9 Впервые у Н. А. Некрасова в стихотворении «Тот не поэт» (1839): «Кто у одра страдающего брата / Не пролил слез, в ком состраданья нет, / Кто продает себя толпе за злато, / Тот не поэт!»
10 По поводу пунктуационных предпочтений А. Штейгера, любившего кавычки и скобки, М. Цветаева писала: «Скобками при кавычках Вы себя окончательно отмежевываете. Скобки + кавычки здесь дают чью-то пошлейшую скороговорку, физически дают».
11 У Г. Иванова в мемуарах «Петербургские зимы» описан эпизод встречи с поэтом Рюриком Ивневым зимой 1913 г., когда тот неожиданно нагрянул к нему домой очень ранним утром: «Лежите, ― я к вам на минуту. Что? Можно здесь сесть? Что? Я сейчас уйду, а вы продолжайте спать. Как у вас холодно. Что? Спите с открытой форточкой? Ах, это очаровательно, но я не могу. Можно простудиться, схватить чахотку, умереть. Что? У меня слабые легкие... Он вдруг стал в позу, точно балерина, собирающаяся сделать прыжок.
Голова чуть набок, пальчики в сторону, ноги в третьей позиции. И быстро-быстро, нараспев, прошепелявил:
Сказал он, улыбнувшись кротко ―
Мы рядом шли, плечо к плечу, ―
Ты знаешь, у меня чахотка,
И я давно ее лечу.
И прибавил жеманно улыбаясь: Я ― поэт Рюрик Ивнев. Это мои стихи».
12 Кладбище в восточной части Парижа.
13 Первые три строки эпиграфа взяты из стихотворения К. А. Петерсона «Сиротка» (1843). Последняя строка очевидно добавлена самой М. Цветаевой.
14 Имеется в виду средневековый замок д'Арсин (Сhateau d' Arcine) в Верхней Савойе (Франция), принадлежавший русской семье Штранге. В замке располагался пансион и санаторий. Цветаева жила летом 1930 г. в ближайшей от замка деревне, а летом 1936 г. уже в самом замке.
15 Французская Гвиана с середины XIX в. почти столетие была местом каторжной ссылки, получившим название «сухой гильотины» из-за тропического климата, лихорадок и высокой смертности.
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Государственный праздник Чехословакии
Государственный праздник Чехословакии
теги: новости, 2024
28 октября Чехия отмечает День образования независимой Чехословацкой республики. День создания независимого чехословацкого государства является национальным праздником Чешской Республики, который отмечается ежегодно 28 октября. О...
Воспоминания Александра Муратова
Воспоминания Александра Муратова
теги: новости, 2024
14 октября с.г. из типографии вышла первая книга "Воспоминания" Александра Александровича Муратова многолетнего автора журнала "Русское слово" Автор выражает слова благодарности Виктории Крымовой (редактор), Анне Леута (графическ...
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
теги: новости, 2024
Уважаемые читатели и подписчики журнала "Русское слово"! Спешим сообщить вам о том, что десятый номер журнала "Русское слово" сверстан и отдан в печать в типографию. Тираж ожидается в ближайшее время о чем редакция РС сразу все...
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
В рамках празднования столетнего юбилея Славянской библиотеки 5 сентября 2024 года, в здании Клементинума состоялся международный симпозиум «Славяноведческое библиотечное дело и его влияние на современное общественное образован...
Столетний юбилей Славянской библиотеки
Столетний юбилей Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Вчера, 5 сентября, наша организация "Ruska tradice "с гордостью приняла участие в праздновании 100-летия Славянской библиотеки, нашего многолетнего партнёра. В праздновании юбилея Славянской библиотеки приняли у...
Выставка казахской культуры в ДНМ
Выставка казахской культуры в ДНМ
теги: новости, 2024
В большом зале Дома национальных меньшинств 08.10.2024 в 12:00 открылась выставка, посвященная казахской культуре. ...
Летние выставки в Чехии
Летние выставки в Чехии
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Если вы не уехали из Праги куда-нибудь на море, то у вас есть шанс посетить одну из региональных галерей во время летних каникул. Национальная галерея для местных выставок поделилась своими фондами и поддержал...
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
теги: новости, 2024
В Доме национальных меньшинств 2 июля открылась выставка Вендулы Бржезиновой "Мужество, добро, примирение"! Смысловое значение названия выставки таково: "Мужество жить, быть добрым к себе и окружающим и мириться с собой ...