О том, что Достоевский, будучи великим романистом, писал на самом деле трагедии в высшем смысле этого слова, нимало не сомневались уже российские философы на рубеже XIX—XX веков. Первым, должно быть, упомянул об этом один из теоретиков русского символизма Дмитрий Мережковский в своей самой значительной литературно-критической работе «Л. Толстой и Достоевский». Другой известнейший символист, автор трагедий на античные сюжеты и переводов Эсхила Вячеслав Иванов, придумал термин «роман-трагедия» и этим словом озаглавил свою позднейшую статью о Достоевском. С докладом «О „Бесах“ Достоевского в связи с инсценировкой романа в Московском Художественном театре» выступил в Московском Релизиозно-философском обществе в 1914 году отец Сергей Булгаков, впоследствии высланный на «философском пароходе» и проведший два года своей эмигрантской жизни в Чехословакии.

Интересно, что примерно с момента его прибытия сюда романы Достоевского объявились и на пражских сценах. Первопроходцем на этой территории был Ян Бор (псевдоним режиссера, драматурга и театрального теоретика Яна Ярослава Стрейчека, 1886—1943), по образованию филолог и славист, изучивший еще во время Первой мировой войны систему Станиславского. Став ненадолго главным режиссером Švandovo divadlo, он в 1922 и 1923 годах поставил в его стенах «Идиота» и «Дядюшкин сон» и потом, переходя хоть в Театр на Виноградах, хоть в Национальный, обязательно инсценировал произведения Достоевского. Это были и «Братья Карамазовы», и «Преступление и наказание» — но только не «Бесы».

Это, впрочем, не значит, что чехословацкий театр боялся романа Достоевского или не хотел его ставить по другим причинам. Напротив, многие режиссеры не прошли мимо него, не испугавшись эпической широты и огромного количества героев, которых следовало вывести на сцену. В Национальном театре «Бесы» были поставлены уже в самом начале 1930-х гг. режиссером Карелом Досталом в адаптации чешского историка литературы, критика и драматурга Франтишека Гетца, многие годы заведовавшего литературной частью главной чешской сцены.

В социалистической Чехословакии по понятным причинам, в отличие от других произведений Достоевского, роман, пророчествовавший о бедах наступления нигилизма и всеобщего равенства, был в театре нежелателен. «Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное — равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! <…> их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями» — такой прекрасный новый мир рисует перед своими слушателями на собрании потенциальных революционеров идеолог Шигалев.

Зато в эти годы мы можем найти значительнейшее событие в истории постановок этого романа не на чешской, а на мировой сцене — появление сценария другого писателя с великим именем, а именно Альбера Камю. Пьеса Les Possédés и ее премьера 30 января 1959 года в театре «Антуан» стали последним законченным трудом Камю, и многие рассматривают ее как своеобразное завещание французского писателя. Обработка романа Достоевского в его творчестве отнюдь не была случайностью. Великий французский экзистенциалист, сам признавшийся, что именно чтение романов русского писателя формировало его в юности, причислял «Бесы» Достоевского и «Войну и мир» Толстого к пяти главным вершинам мировой литературы, наряду с «Одиссеей», «Дон Кихотом» и театром Шекспира, а замысел инсценировать именно «Бесов» он вынашивал в течение двадцати лет. О своем подходе к адаптации романа для театра Камю говорил как о следовании за глубинным течением романа «от сатирической комедии к драме и затем к трагедии» и подчеркивал актуальность, высвечивающую «на сцене наши души, мертвые или мятущиеся, не способные любить и страдающие от этого, те души, что хотят и не могут верить, те самые, что сегодня заполняют собой наше общество и наш духовный мир».

Поэтому неудивительно, что режиссер Зденек Калоч в 1993 году взял за основу своей постановки «Бесов» для Национального театра в Брно пьесу А. Камю. И именно этим произведением он начал серию инсценировок романов Достоевского на главной сцене столицы Моравии. Имя Альбера Камю стоит и на афишах спектакля пражского театра Divadlo v Dlouhé уже в начале нового тысячелетия. Однако не следует забывать, что режиссер этого спектакля Гана Бурешова, как перед ней Калоч, взяв французскую обработку за основу, внесли в нее заметные коррективы — каждый свои.

И многие другие театры Чехии неоднократно обращались к «бесовской» теме, часто используя новые переводы и создавая новые образцы переноса романного текста на театральную сцену. На таких новых драматизациях основывался и спектакль в Сословном театре в режиссуре И. Раймонта в конце 1990-х, и относительно новая (2015 года) постановка Мартина Чичака в Брно, в театре Reduta.

Одной из самых известных постановок стала работа режиссера Яна Моравека, который в тетралогии, предлагающей зрителю новый взгляд на четыре «главных» романа Достоевского, существенно перерабатывает Камю и представляет в конце 2004 года спектакль под названием «Бесы: Ставрогин — это дьявол». Однако эта несомненно интересная концепция Моравека уже ушла в прошлое и стала достоянием театроведов, тогда как триумфальное шествие пророческого романа Достоевского по чешским сценам не останавливается. Видимо, актуальность, о которой говорил Камю больше полувека тому назад, не перестала восприниматься таковой и сейчас.

Два, бесспорно, интересных и оригинальных спектакля по «Бесам» появились за последние десять-пятнадцать лет на подмостках небольшого пражского театра Divadlo v Celetné. Один из них, в постановке Александра Минаева, русского актера, переехавшего в Чехию на рубеже двух столетий, и в исполнении труппы театра Kašpar, шел с марта 2010-го до февраля 2017 года и выдержал пятьдесят представлений. Чешская премьера второго была приурочена к 200-летию со дня рождения Достоевского и состоялась в месте, которое может показаться не совсем традиционным — в бенедиктинском монастыре города Броумов. В пражской же премьере постановка появилась ровно через 150 лет после публикации романа в России, и ее до сих пор можно видеть на сцене Divadlo v Celetné.

Режиссером новой постановки «Бесов» стал Петр Ланта, организатор нетрадиционного театра «Общество доктора Красы». Этот enfant terrible чешской сцены, театровед, в свое время защитивший работу о русском режиссере Сергее Федотове и часто выбирающий для своих театральных экспериментов «духовные» сюжеты (св. Доротея, Франциск Ассизский), одновременно не чуждающийся мировой классики, «Макбета» или «Фауста», на сей раз решил испробовать свои силы, взявшись за одного из титанов русской литературы. Зная ориентированность режиссера на русскую театральную культуру, почти удивляешься, что ничего подобного не произошло раньше.

При обработке «Бесов», несомненно, всегда «держа в уме» знаменитую пьесу Камю, Ланта, совершенно перекраивающий для своих нужд даже Шекспира, не мог опереться на существующий сценарий и, как всегда, создал свой собственный. Впрочем, осталось общее не в деталях, а в акцентах, например, важности исповеди Ставрогина у отца Тихона — сцены, вычеркнутой при первом издании романа в России и с трудом возвращенной в качестве приложения; сцены, которая для самого Достоевского была ключом к пониманию всего романа. Режиссеру, которому в процессе адаптации произведения помогали чешский драматург, актер и историк театра Душан Гюбл и доктор филологических наук, русист Наталья Волкова, в итоге удалось сохранить и колорит Достоевского, и, несмотря на стилизованные костюмы, ту особую актуальность, которая присуща романам Достоевского и в наше время.

Конечно, формальным главным героем, как и в большинстве театральных адаптаций романа, остается Николай Ставрогин, удивительный человек, которому дан огромный потенциал. Недаром в имени его просвечивает «ставрос» — крест по-древнегречески. Однако, как он сам признается на сцене после поединка своему секунданту Кириллову, нести бремя утомительно. Николай Ставрогин (в спектакле эту роль исполняет Рихард Фиала) притягивает к себе всех остальных героев романа, в него влюблены все женщины, его идеи привлекают мужчин, некоторые, напротив, его ненавидят, но равнодушным не остается никто. В адаптации Ланты он не является ни второстепенным героем и легкомысленным денди, как в драматизации Романа Сикоры и постановке Мартина Цвичака в Брно, ни однозначным носителем зла, дьяволом, как у Владимира Моравека. Это герой, который мог бы стать святым точно так же, как и самым великим грешником, которому многое дано и с которого многое спросится; судьба его раскачивается, как маятник, и, совершая самый большой с точки зрения христианства грех — самоубийство, он, возможно, впервые в жизни приближается к Богу в окончательном понимании того, что не смог выполнить своего предназначения.

И все-таки спектакль не становится только рассказом о Ставрогине. И уж тем более не рассказом о Петре Верховенском и рождении революции в России, хотя эта линия сохранена (пусть без второстепенных персонажей), и сцены, связанные с ней, относятся к числу самых ярких в постановке. Главное — в спектакле дышат идеи поиска человеком Бога, своего пути, того желания и невозможности верить, о котором говорит Камю, слышится хор разных голосов, правда, приглушаемый в конце, как это было свойственно для трагедии со времен античности, голосом рока и смерти.

К лучшим сторонам этой театральной адаптации хочется отнести и следующее: режиссеру удалось избежать типичного для постановок Достоевского бесконечного нагнетания мрачной и мистической атмосферы. Трагедия (и у Достоевского, и у Шекспира, да и в жизни) всегда соседствует с комедией и даже фарсом, и именно на фоне последнего особенно отчетливо видны темные стороны заигрывания со злом, мучительные противоречия, которые появляются в жизни каждого человека и целого общества. Недаром и Камю писал о следовании к трагедии через драму от сатирической комедии.

Все это вместе, а не только проекция на некоторые современные события, сделало спектакль в постановке Петра Ланты одним из самых ярких событий театрального сезона, в котором он был представлен, и можно надеяться, что зрители увидят его и в этом году.