Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
Федор Тютчев, 1866
Пора, мой друг, едрена мать,
Умом Россию понимать!
А предписанье «только верить»
На время следует похерить.
Юз Алешковский, 1981
Классик лагерной песни и нецензурной прозы Юз Алешковский (21 сентября 1929, Красноярск, Сибирский край — 21 марта 2022, Тампа, штат Флорида) был неистощимым балагуром, изощренным матерщинником и превосходным кулинаром, а еще — близким другом моего отца, поэта и переводчика Германа Плисецкого. Семейные пирушки с их участием незабываемы: все просто катались со смеху.
«При полярной разнице в характерах — Геша стремился соответствовать образу внешне флегматичного горного орла, готового в любую минуту броситься с высот олимпийского спокойствия на шашлык, бутылку водяры или милую даму, — вспоминал Юз, — а я был, как теперь говорят, гиперактивен, суетлив по части поиска амурных приключений и авторствовал в организации застолий, — при всей, одним словом, разнице натур мы были предельно родственны в понимании и чувствовании свободы, в брезгливом презрении к бездарной власти, да и литературные наши вкусы так совпадали, что это веселило наши души не меньше, чем застольный кайф».
До и после смерти вождя
Детство и юность Алешковского прошли в Москве, за вычетом трех военных лет эвакуации в Омске. Переболев там чахоткой, Юз вернулся в столицу, по его словам, здоровенным детиной — победителем палочек Коха, умеющим стряпать супы, колоть дрова и растить картошку: «Я был весельчаком, бездельником, лентяем, картежником, жуликом, хулиганом, негодяем, курильщиком, беспризорником, велосипедистом, футболистом, чревоугодником, хотя всегда помогал матери по дому, восторженно интересовался тайной деторождения и отношений полов, устройством Вселенной, происхождением видов растений и животных и природой социальных несправедливостей, а также успевал читать великие сочинения Пушкина, Дюма, Жюля Верна и Майн Рида».
Осенью 1947 года он был призван в армию и служил на Дальнем Востоке матросом Тихоокеанского флота. Часто залетал на губу за неприятие армейской муштры, а в конце 1949-го, возвращаясь с друзьями-сослуживцами из увольнительной и опаздывая на поезд, спьяну угнал машину секретаря обкома («не чтоб украсть, а чтоб быстрей доехать») и затем с криком «Полундра!», размахивая ремнем с якорной бляхой, набросился на патруль. Дело тянуло всего на пару недель гауптвахты, но Юз не выдал друзей и огреб четыре года лагерей.
В заточении Алешковский неожиданно начал писать стихи. Потом он рассказывал: «Мне было чуть за двадцать, стояли суровые морозы. Тоска необыкновенная, пережить которую было даже труднее, чем голодуху. Страдал я ужасно, но творческую свободу почувствовал именно в лагере: мне никто там не мешал сочинять. И так вдруг, ни с того, ни с сего, запел».
Как-то в холодном лагерном сортире он увидел обрывок глянцевого журнала «Америка» и прочел финал нобелевской речи Уильяма Фолкнера. Это был один из важнейших моментов в жизни Юза: «На миг перестала для меня существовать морозная зима, вечная недожираловка, подневольный труд — в душе зазвучала вдохновенная музыка фразы великого писателя: „Человек не только выстоит — он победит“. Она и определила отношение ко всему, выпавшему на мою долю».
Когда утром 6 марта 1953 года радио сообщило о смерти «вождя народов», Алешковский бегал по зоне и восторженно орал во всю глотку: «Гуталин подох! Гуталин подох!» Тогда же в ходе всенародного прощания с покойным возникла смертоносная давка на Трубной площади, в которую попал и Герман Плисецкий, навечно запечатлевший эту трагедию в поэме «Труба» (см. «Русское слово» № 2/2013 и № 9/2017). Позже Юз признавался: «Слава Богу, я успел дожить до дня, когда Сталин врезал дуба, а то я обогнал бы его с нажитой в неволе язвой желудка».
В конце марта была объявлена «бериевская» амнистия, и более миллиона зэков вышли на свободу. Алешковский вернулся в Москву и уже в мае познакомился с Плисецким, почти случайно: им обоим назначил встречу на ступеньках Центрального телеграфа молодой литератор Владимир Файнберг, но сам он запаздывал, и Юзик с Германом успели приглядеться друг к другу. Первому было неполных 24, второму — 22.
Мне же тогда исполнился только годик. Я еще и не помышлял о шахматах, но в день своего 85-летия Юз раскрыл мне секрет мастерства: «Однажды мы с Гешкой меняли тебе подгузник с похмелюги. Твой папаша тревожно и мнительно сказал: „С какого это Димка столь задумчив?“ Я немедленно и в силу каких-то неведомых, частично вчерашних с Тверского бульвара, ассоциашек объяснил: „Обдумывает следующий ход“. Оцени, едрена ерема, мою мистичную дальновидность! Давай как можно дольше не ставь сам себе мат».
С лета 1953 года Юзик поработал и грузчиком, и землекопом, и прорабом на стройке, но в итоге стал заправским шофером аварийной машины в тресте «Мосводопровод». Кабина аварийки была вместительной — с тремя сидениями сзади. Бывало, Юз катал по ночной Москве Германа с Николаем Глазковым и даже давал им порулить. Выпивали, читали стихи, пели песни, поочередно кемарили на задних сиденьях... Глазков был старше их, но разница в возрасте не ощущалась: удачным строчкам он радовался как ребенок! Отец любил вспоминать об этих сумасшедших гонках.
Осенью 1956-го Герман ушел из семьи к рыжеволосой красавице Ариадне Сокольской. Они поселились в захудалом домишке на Плющихе. «Гости поругивали лестницу с прогнившими ступенями и потирали ушибленные коленки, — вспоминала Ариадна, — но снова приходили и просиживали за разговором и бутылкой-другой „Гурджаани“ далеко за полночь, иногда до света. Юз Алешковский предпочитал более крепкие напитки. Он появлялся чаще всего днем, иногда прямо с утра в выходной и, потрепавшись с полчаса, утаскивал Гешку с собой, обычно на весь день, до поздней ночи — „выпить в мужской компании“. Скандалов я не устраивала, но постепенно, несмотря на всю веселость и остроумие Юза, стала считать его злым гением нашего соломенного очага. Впоследствии Юз говорил, что его мама то же самое думала о Германе».
Правда, у Юзика было серьезное оправдание: он утверждал, что «Московской особой» полностью залечил лагерную язву желудка.
В кафе «Националь»
Вспоминает Виталий Вигс (творческий псевдоним профессора Виталия Сыркина, друга Юза и Германа):
«В конце пятидесятых годов кухонных посиделок уже явно не хватало, и молодежь гужевалась в многочисленных кафе, шашлычных и забегаловках, благо цены были невысоки. Безденежье было основным фоном тогдашней жизни, но относились к нему легко. Если случался неожиданный прибыток — тут же тратили его на дружеское застолье. Излюбленные места нашей „юности нищей“ — знаменитое кафе „Националь“ и „Коктейль-холл“ напротив Центрального телеграфа.
В уютном „Национале“ на каждом столике стояла лампа с абажуром. Обычно заказывали „пай“ (ломоть яблочного пирога) и чашечку кофе с ликером или с коньяком. Можно было заказать и без спиртного — официантов это не волновало. В „Коктейль-холле“, где играл крошечный оркестрик, дирижируемый неким „Мопассаном“ (как потом выяснилось, это был замечательный композитор Ян Френкель), неспешно тянули через соломинку сладкие дешевые глинтвейны.
Мы с Гешей, Юзиком и Володей Соколовым бывали и там, и там. А „старики“ — Михаил Светлов, Юрий Олеша и другие — ежевечерне сидели в „Национале“, в самом разношерстном окружении. Разговоры были творческие и нетворческие, но всегда очень интересные и задушевные. По заведенной традиции здесь сочиняли и читали стихотворные экспромты и рисовали на бумажных салфетках. Только сейчас понимаешь, как много дали нам эти встречи...
Порой вечеринки в „Национале“ заканчивались непредсказуемо. Однажды Юз, заработав что-то сверх обычного, решил отметить там свой день рождения. Среди приглашенных были Олеша, Светлов, Кирсанов, Соколов, Сундарев, Плисецкий... Столы были сдвинуты. Водка, коньяк, вино, отличные закуски — пир горой! За час до закрытия Юзик вышел в туалет и... пропал. Народ заволновался: денег ни у кого не было. Но Герман встал, поднял руки ладонями вперед и сказал: „Спокойно! Я все беру на себя! Продолжайте — я скоро...“
Через полчаса взмыленный Гешка вернулся с деньгами (до сих пор не пойму, где он их взял). Под общий гул одобрения он подозвал официанта и... заказал еще пару бутылок. Тут Юрий Карлович Олеша записал что-то на салфетке и со словами „послание Алешковскому“ продекламировал:
О, мой дорогой, мой единственный Юзик!
Тобою гордится Советский Союзик!
И с улыбкой отдал салфетку Герману: „Передай это адресату. Ничто из записанного не должно пропадать!“
Тут в дверях появился сияющий Юз с бутылкой в руке (оказывается, почувствовав, что счет будет больше ожидаемого, он понесся раздобывать недостающее). Не хохотал только Геша, но потом и он обнял друга. День рождения завершился глубокой ночью уже у кого-то дома...»
Спустя полтора десятилетия, когда на смену бурным кафейным сборищам пришли «солидные» посиделки в ресторане Центрального дома литераторов (былинного ЦДЛ), Герман Плисецкий посвятил другу ностальгическое стихотворение «Националь»:
В кафе, где мы с тобой сидели,
с утра разжившись четвертным,
официантки поседели,
сурово стало со спиртным.
Что было в нас? Какая сила
сильней сбивающего с ног
безвременья? Что это было?
Сидевший с нами третьим — Бог?..
Песни бывшего зэка
В один из летних вечеров 1959 года Юз возвращался из Москвы на дачу — «естественно, под балдой, но под такой весело-печальной». По дороге от станции ему в голову вдруг сами по себе пришли такие строчки:
Товарищ Сталин, вы большой ученый —
в языкознаньи знаете вы толк,
а я простой советский заключенный,
и мне товарищ — серый брянский волк.
Автор «сразу почувствовал образ песни, и оставалось лишь воплотить его в слове». Что Юз и сделал, но не в этот же вечер, а проснувшись на следующий день. Вскоре он напел новую песню друзьям — в том числе Герману, когда они, будучи в гостях у какого-то приятеля в Столешниковом переулке, вышли покурить, смеясь и, как обычно, сочиняя что-то на ходу. И тут Юзик, куплет за куплетом, стал напевать «Песню о Сталине».
Так родилась самая знаменитая из подпольных песен Алешковского, ставшая в советские времена поистине народной. Ее исполняли и Владимир Высоцкий, и Аркадий Северный, ее пели под гитару на квартирниках и в походах у костра, не зная, кто автор текста и музыки. Самуил Лурье называл эту песню «бессмертной», а по мнению Андрея Битова (и не только его), «именно в этой точке начинается литературная биография Юза Алешковского».
Другим его песенным хитом стал «Окурочек» (1965):
Из колымского белого ада
шли мы в зону в морозном дыму.
Я заметил окурочек с красной помадой
и рванулся из строя к нему…
Юз еще жил в Советском Союзе, а его песни проникли на Запад и появились в репертуаре известных артистов русского зарубежья. Так, в ФРГ вышел виниловый диск Славы Вольного «Песни ГУЛАГа» (1974) с «Товарищем Сталиным…», а во Франции — альбом Дины Верни «Песни сибирских узников» (1975) с «Товарищем Сталиным…» и «Окурочком». Более того, «Окурочек» перевел на французский и записал на пластинку Ив Монтан!
Мне повезло услышать эти и другие песни в исполнении самого Юза «после литры выпитой» в тесном кругу друзей. Три «шлягера» он сочинил вместе с Германом Плисецким: «Песню Молотова» (1962), «Песню о Никите» (1965) и «Женевский вальс» (196?). Этот полузабытый вальсок, вымышленное действие которого происходит на заре XX века, они пели вдвоем, под общий смех и не всегда попадая в ноты.
ЖЕНЕВСКИЙ ВАЛЬС
Лист на дереве не колышется,
ночь в Женеве светла.
Только слышится, только слышится:
«Как дела? Как дела?»
Ленин с бундовцем в вальсе кружится,
все налево кружит,
Мартов Наденьку в белых кружевцах
в уголочке смешит.
Троцкий в клавиши бить не ленится.
Эмигрантский уют.
За кулисами верным ленинцам
нынче воблу дают.
У Потресова и Плеханова
большинства больше нет.
Луначарского полупьяного
не пускают в буфет.
И слагается резолюция,
словно песня в груди.
«Государство и революция» —
еще все впереди...
Таммерфорсская конференция,
и мотив Сулико,
и кремлевская резиденция
еще так далеко...
Кто там в кителе возле Пешкова?
Это просто один,
с вечной трубочкой и с усмешкою,
симпатичный грузин.
Оппозиция зря старается:
из-за Альп, из-за гор
красно солнышко подымается,
словно красный тер-рор!
«В „шуточном“, застольно-игровом „Женевском вальсе“, сочиненном Плисецким в счастливом соавторстве с Юзом Алешковским (и сто́ящем его чудесных песен), дурашливое кружение куколок со знакомыми именами взрывается криком неподдельного ужаса. Это ужас знающего про „потом“, — пишет профессор Андрей Немзер. — „Забавляется“ отнюдь не поэт. Забавляется история, от чьих „первомартовских шуток“ жути не испытает разве что мертвец».
Похоже, Алешковский был неравнодушен к теме советских вождей. Октябрьский переворот 1917 года он называл антропологической катастрофой. Ему принадлежат такие дивные афоризмы, как «Белеет Ленин одинокий…» или «Сталин — это Ленин, данный нам в наших ощущениях». Юз отмечал, что родился в один день с писателем-фантастом Гербертом Уэллсом, которой в 1920 году говорил в Москве с Лениным и сомневался в его планах построить «прекрасную Россию будущего», а Ленин в ответ лишь качал головой и приговаривал: «Ох, Уэллс! Ох, Уэллс!»
Закончил поэт свою лениниану стишком под названием «С похмелья прохожу мимо мавзолея»:
На куполах златых — морозный иней,
хрустит снежок на мостовой торцовой.
Я Ленина в гробу видал.
То была чистая правда: накануне Юз посетил мавзолей вместе с какой-то писательской делегацией.
Писатель — детский и взрослый
В конце 1959 года Юзик принес Герману, работавшему тогда в журнале «Семья и школа», свой небольшой детский рассказ «Мой отец». Геша сполна оценил писательский дар друга и помог опубликовать этот рассказ в «Семье и школе» (№ 5/1960). Таким был прозаический дебют Юза Алешковского.
Вдохновленный успехом, Юз продолжил писать детскую прозу — ее печатали журналы «Пионер» и «Костер» (мне памятен презабавный рассказик «Онсапоенго»). Когда «Детгиз» выпустил сборник рассказов «Два билета на электричку» (1964), автор ушел с шоферской работы. Затем были повести «Черно-бурая лиса» (1967) и «Кыш, Двапортфеля и целая неделя» (1970). Алешковский стал популярным детским писателем и сценаристом. Самой удачной экранизацией его произведений считается кинофильм «Кыш и Двапортфеля» (1974).
Но Юзику этого было недостаточно. В 1970 году он пишет в стол сатирическую повесть «Николай Николаевич» о молодом урке — бывшем лагернике, случайно принятом на работу в НИИ биологии. Здесь впервые обозначилась важная стилистическая особенность «взрослой» прозы Алешковского: виртуозное владение матом, изученным писателем в годы заключения. «Сочинив эту повесть, я понял, что больше ни слова не могу написать для детей, — говорил автор. — Это был новый этап сочинительства прозы, очень серьезный для меня по части языкового опыта».
Другой близкий друг Юза, писатель Андрей Битов, рассказывал, что после того как «Николай Николаевич» был опубликован в самиздате, Алешковский в ожидании ареста забил канализационную трубу в доме, смывая рукопись в унитаз. А после не отходил от сантехников, прочищавших засор, дабы те не обнаружили рукопись и не отнесли куда следует… Но обошлось.
«Юзик был необычайно преданный, настоящий друг, — вспоминала вторая жена Битова, эссеистка Ольга Шамборант. — Он всех кормил и был бесподобным поваром. Как-то мы вместе справляли Новый год, и Юз купил индейку (венгерскую!), которую он изумительно запекал. Вдруг он прибегает с кухни с мятой бумажкой, вынутой с потрохами, и говорит: „Смотрите, что я нашел!“ На бумажке карандашом, коряво, латинскими буквами написано: „Sovetskie svolochi, my nichego ne zabyli!“ (речь о Венгерском восстании 1956 года. — Д. П.). Мы были потрясены. И только годы спустя, когда мы с Битовым гостили у него в Америке, Юз признался, что это он сам написал, засунул бумажку в индейку и заморозил»[1].
Не грех вспомнить и пару-тройку тогдашних легенд ресторана ЦДЛ, где встречались едва ли не все писатели и поэты.
Однажды в Дубовом зале одиноко сидел маститый писатель-юморист, член правления ЦДЛ, а за другим столиком что-то отмечали Юз Алешковский и его друзья: водка лилась рекой, стоял дым коромыслом и мат-перемат. Внезапно на весь зал раздался возмущенный голос юмориста:
— Ну что за безобразие?! Всю неделю работаешь в поте лица, в кои-то веки выберешься немножко отдохнуть, а тут какая-то шпана...
Юз как ужаленный вскочил с места и подбежал к «мастеру» со словами:
— Что же ты, падла, такого написал, что так устал?!
Зал грохнул от хохота… В другой раз Юзик, проходя мимо столика, за которым сидел известный литературный критик и антисемит, громко спросил:
— Ну что, кадавр, все тискаешь свою мертвечину?
В ресторане ЦДЛ имелся и Пестрый зал — своего рода буфет, стены которого были исписаны автографами литераторов. Красовались там и строчки Евгения Евтушенко:
Хорошо сюда прийти
после трудного пути.
Увидев это, Юзик сделал приписку (увы, вскоре стертую охранителями):
Хорошо б зайти сюда
после Страшного суда.
Меж тем наш маэстро, как велел Булат Окуджава, «не оставлял стараний» и «не убирал ладони со лба». Юз тайно передавал Герману свою «взрослую» прозу в папках с машинописными листами, и мы с друзьями запоем читали вслух и «Николая Николаевича», и уморительный роман «Кенгуру» (1974—1975), и повесть «Маскировка» (1978) о подмосковных Химках, где жили и Герман Плисецкий, и наш общий друг — прозаик Елена Макарова, впоследствии уточнившая: «Мы жили в закрытом городе, под землей которого производилось оружие, в честь чего наша местность называлась Под-Московьем; Над-Московье было покрыто ящичного вида зданиями и пивными стекляшками. Про наше славное место Юз Алешковский сложил поэму в прозе под названием „Маскировка“, так что не стану повторяться в описании всех достопримечательностей...»
А когда мы осилили вопиюще антисоветский роман Юза «Рука» (1977—1978), Герман изрек: «Пора сменить жанр». К концу 1978 года угроза ареста стала реальной, тем более что в самиздате вышел крамольный альманах «Метро́поль» с тремя лагерными песнями Алешковского, включая «Окурочек». Василий Аксенов поостерегся напечатать «Песню о Сталине», хотя, по мнению автора, «Окурочек» был куда более антисоветской песней.
Короче, Юз со второй женой Ириной и пасынком Даней решили эмигрировать из СССР — и, к счастью, их выпустили, вполне в духе традиции выдавливать неугодных за границу: Бродский, Солженицын, Галич, Аксенов, Войнович… Моему отцу еще осенью 1974-го сказали прямым текстом: «Уезжайте отсюда — вам разрешат. А здесь вам не жить!»
«Юз Алешковский, которого мы в феврале 1979 года шумной толпой провожали в Шереметьеве, завещал на прощание: „Любите родину, как я ее любил!“ Не знаю, все ли провожающие вняли завету Юза… — пишет Елена Макарова. — Провожая за кордон близких друзей, мы были уверены, что уже никогда не встретимся. Летящие на свободу рассчитывали на вторую, новую жизнь, мы же застряли в „русле горловины“… Юз снял с головы кепку и, привстав на цыпочки, водрузил ее на голову Германа. Последнее прощай. Двери закрываются. Мы, оставшиеся по эту сторону барьеров, покидаем аэропорт».
В Москве остался и одиннадцатилетний сын Юза от первого брака Алеша, запомнивший, как напоследок, «уходя в недра таможни», отец крикнул ему на весь аэропорт: «Следи за телом и душою, как КГБ следит за мною!» Друзьям же подвыпивший Юз, пародируя модный тогда призыв «Уберите Ленина с денег», прокричал: «Не убирайте Ленина с денег!»
Кому-то запомнился его пророческий возглас: «Увидимся через десять лет!» А мне — очень точные слова из эссе Ольги Шамборант «Великий выходец из положения»: «В то тусклое и довольно позорное время вокруг Юза царила вдохновенная атмосфера свободы, живого ума, смеха, легкости рождения гениальных фраз. Причем все находившиеся рядом чувствовали себя не зрителями или слушателями, а участниками».
До и после распада СССР
Уехав на пятидесятом году жизни за кордон, Алешковский поселился в США, издал там все свои рукописи и сочинил с десяток новых повестей и романов. Писал и стихи, освоил под псевдонимом Юз-Фу шутливый жанр якобы китайской поэзии. Подружился с Иосифом Бродским (их познакомил еще на родине Битов) и годы спустя, после смерти поэта, не раз говорил: «Бродский оказал колоссальное влияние на развитие моего вкуса».
Из множества поздних афоризмов Юза незабываема убойная пародия на пафосный девиз русской эмиграции первой волны — «Мы не в изгнании, мы в послании!»:
Не ностальгируй, не вздыхай, не ахай:
мы не в изгнаньи, мы в посланьи на х**!
Казалось, мы с ним больше не увидимся, но в СССР грянула перестройка, и с 1989 года Алешковский начал изредка бывать в Москве. Герман, уже с трудом ходивший, тяжело опираясь на трость, с заговорщицкой улыбкой говорил: «А знаешь, как назвал меня недавно приезжавший Юзик? Палководец!»
В ту горячую пору наш любимый друг опубликовал в «Огоньке» (№ 41/1990) фрагменты романа «Кенгуру» с предисловием Михаила Рощина «Юз и Советский Союз» и дал несколько интервью. Смысл его холодных, трезвых ответов сводился к тому, что «опьянение свободой может закончиться тяжелым похмельем». Четверть века спустя в программе канадского тележурналиста Максима Кравчинского он пояснил:
«Я не старался быть прозорливцем, но видел, что в России начинают править урки, получая места в банках, крупнейших корпорациях и т. д. Ни люстрации, ни запрещения компартии — ничего такого не было. И нетрудно было сделать вывод, что закладывается фундамент не то чтобы тирании, а власти более хитрой, не менее жестокой, но — другой, это будет какая-то группировка. Так критически о перестройке и о том, чем она может закончиться, думал не только я, просто наши голоса тогда не слышали»[2].
Высказался на сей счет в 1992 году, незадолго до своего ухода, и Герман Плисецкий:
Бог дал Багдад, двусмысленный Восток,
фальшивый блеск, поток речей казенных,
фанатов нескончаемый восторг
и вдоль ограды — головы казненных...
В 1994-м Алешковский встретился в нью-йоркском ресторане «Русский самовар» с лидером группы «Машина времени» Андреем Макаревичем, после чего они записали альбом «Окурочек», где Юз исполнил под аккомпанемент музыкальных инструментов 16 (!) своих хитов, начав с «Песни о Сталине». А весной 2008 года случился «самый безумный и смехотворный инцидент» в его жизни: он спел под гитару Макаревича «Песню о Сталине» и «Окурочек»… в Кремлевском дворце на церемонии вручения премии «Шансон года»!
В 1996-м впервые на родине вышло в свет четырехтомное собрание сочинений Юза Алешковского. Через три года Юз снова гостил в Москве и, узнав, что я ищу работу, познакомил меня с директором этого издательства, а тот предложил мне стать главным редактором.
В мае 2001 года он по пути в Москву заехал в Прагу на «Радио Свобода» и провел вместе с Сергеем Юрьененом программу памяти Германа Плисецкого. В эфире прозвучали и поэма «Труба», и послесловие Юза:
«На мой взгляд, поэма “Труба” — часть того громоздкого надгробья, под которым все еще, к сожалению, ворочаются с боку на бок сам тиран-параноик и монстры времени, роковым образом зомбированные им самим и властительными его шестерками. Она, поэма, есть напоминание всем тем, чьи умы и души страдают от гибельного облучения, которому подвергал их дьявол товарища Сталина в течение полувека, что надгробье, придавившее умного и хитрого вурдалака, не так уж и прочно, что, подобно чернобыльскому саркофагу, оно может треснуть и может быть сдвинуто темными силами, которым никак не примириться со смертью чудовищной эпохи в жизни России...»
Через три дня Юз, уже в ЦДЛ, вел вместе с Фазилем Искандером вечер памяти Плисецкого и вдруг шепнул мне на ухо:
— Учти, когда мы с Германом в 1960 году впервые увидели и услышали юного Бродского, твой отец произнес: «Это будет великий поэт».
Летом 2015-го совладелец тель-авивского «русского» книжного магазина «Бабель» Евгений Коган готовил для Сахаровского центра видео об эволюции протестной активности россиян — от уличных выступлений до мемов и анекдотов. Планировалось участие Алешковского, но тот отказался — написал, что в свое время уже насмеялся «над е*аной советской властью так, что шла бы она в жопу в нынешнем своем омерзительном виде вместе с патриотами-идиотами», а дальше упомянул «самоубийц-циников, туповатых фанатов, параноиков, ксенофобов и отчаявшихся психопатов», эту власть поддерживающих, и закрыл тему язвительной матерной поговоркой: «Шутки, б**дь, шутки, а пол**я в желудке».
«Кто еще так точно сказал про все наши многолетние попытки отгородиться иронией от почавкивающего рядом с нами монстра?» — резюмирует историк Михаил Эдельштейн[3].
В начале марта 2022 года 92-летнему Алешковскому позвонил корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин. Конечно же, первой темой их беседы стала агрессия России против Украины. «Комментировать происходящее там нет сил, — сказал Юз за три недели до своей кончины. — Ситуация войны омерзительна. Репрессии могут ждать всех, кто не уехал»[4].
[1] www.youtube.com/watch?v=qmkWW5nqMBk
[2] www.youtube.com/watch?v=MLSplfxNd1o
[3] vot-tak.tv/novosti/22-03-2022-pamyati-yuza-aleshkovskogo
[4] www.golosameriki.com/a/6494869.html
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Государственный праздник Чехословакии
Государственный праздник Чехословакии
теги: новости, 2024
28 октября Чехия отмечает День образования независимой Чехословацкой республики. День создания независимого чехословацкого государства является национальным праздником Чешской Республики, который отмечается ежегодно 28 октября. О...
Воспоминания Александра Муратова
Воспоминания Александра Муратова
теги: новости, 2024
14 октября с.г. из типографии вышла первая книга "Воспоминания" Александра Александровича Муратова многолетнего автора журнала "Русское слово" Автор выражает слова благодарности Виктории Крымовой (редактор), Анне Леута (графическ...
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
теги: новости, 2024
Уважаемые читатели и подписчики журнала "Русское слово"! Спешим сообщить вам о том, что десятый номер журнала "Русское слово" сверстан и отдан в печать в типографию. Тираж ожидается в ближайшее время о чем редакция РС сразу все...
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
В рамках празднования столетнего юбилея Славянской библиотеки 5 сентября 2024 года, в здании Клементинума состоялся международный симпозиум «Славяноведческое библиотечное дело и его влияние на современное общественное образован...
Столетний юбилей Славянской библиотеки
Столетний юбилей Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Вчера, 5 сентября, наша организация "Ruska tradice "с гордостью приняла участие в праздновании 100-летия Славянской библиотеки, нашего многолетнего партнёра. В праздновании юбилея Славянской библиотеки приняли у...
Выставка казахской культуры в ДНМ
Выставка казахской культуры в ДНМ
теги: новости, 2024
В большом зале Дома национальных меньшинств 08.10.2024 в 12:00 открылась выставка, посвященная казахской культуре. ...
Летние выставки в Чехии
Летние выставки в Чехии
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Если вы не уехали из Праги куда-нибудь на море, то у вас есть шанс посетить одну из региональных галерей во время летних каникул. Национальная галерея для местных выставок поделилась своими фондами и поддержал...
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
теги: новости, 2024
В Доме национальных меньшинств 2 июля открылась выставка Вендулы Бржезиновой "Мужество, добро, примирение"! Смысловое значение названия выставки таково: "Мужество жить, быть добрым к себе и окружающим и мириться с собой ...