Харолд Блум, член Американской академии искусств и литературы, лауреат национальных и международных премий

Публикация романа Джорджа Оруэлла «1984» 8 июня 1949 года стала событием. Только за первый год вышло 26 тысяч экземпляров в Англии и 460 тысяч в США. За последующие полвека он был переведен более чем на 65 языков, четырежды экранизирован (1953, 1956, 1984, 2009). В 2016 году была запущена разработанная по мотивам романа серия компьютерных игр Orwell, названия эпизодов которой — Keeping an Eye on You («Ты под наблюдением») и Ignorance is Strength («Незнание — сила») — прямо отсылают к реальности, созданной писателем в «1984». Уже долгое время роман входит в списки ста лучших книг на английском языке по версиям самых авторитетных изданий. Его читают и перечитывают, он включен в школьные программы, его не перестают анализировать литературоведы, а введенные Оруэллом термины, понятия, слоганы и фразы вошли в повседневный язык.

Черновик длиною в жизнь

Известный американский историк и теоретик культуры Харолд Блум в предисловии к одному из исследований феномена «1984» заметил, что, приняв решение написать этот роман, Оруэлл вошел в мутный бурлящий поток и поплыл против течения. Это утверждение справедливо не только в отношении последнего знаменитого произведения писателя, но и всей его жизни. Легкой она не была никогда, но обеспечила ему пищу для раздумий и творчества. Восемь художественных и несколько публицистических книг, дневники, множество рассказов, очерков и эссе стали для Оруэлла подготовительным этапом к написанию последнего и самого важного его произведения. События, переживания, размышления предыдущих лет нашли отражение в «1984»: безрадостные школьные годы, полицейская служба в Бирме, бродяжничество, тяжелый труд, участие в гражданской войне в Испании, преследование спецслужб, столкновение с цензурой во время работы на Би-би-си, непонимание родных и соратников.

Эрик Артур Блэр (псевдоним Джордж Оруэлл он взял в 1933 году, когда были опубликованы «Фунты лиха в Париже и Лондоне») родился 25 июня 1903 года в Индии в семье чиновника пятого класса, чье аристократическое происхождение и шотландская гордость мало вязались со столь низким положением в служебной иерархии. Да и само место работы отца, Опиумный департамент британской колониальной администрации, будто сошло со страниц будущих антиутопий его сына. Едва Артуру исполнилось два года, мать увезла его с сестрами в Англию. Сбережения семьи были невелики, но они позволили отдать мальчика в дорогую частную школу св. Киприана.

Оруэлл был блестящим учеником, но его бедность стала причиной буллинга со стороны других детей. Этот опыт ничем не оправданной жестокости и издевательств он назвал своим «маленьким 1984» и описал в автобиографическом эссе Such, Such Were the Joys («Славно, славно мы резвились», 1947). «Эти мелкие формы тирании, — пишет биограф Оруэлла М. Шелдон, — ни в коей мере не сопоставимы с похожими на ночной кошмар деяниями Большого Брата. Но именно они дали Оруэллу представление об описанной им в романе жизни под давлением, о жизни, рожденной его воображением, но основанной на собственном печальном опыте».

Травля продолжалась и в Итоне, куда Оруэлл поступил, получив стипендию. Такое положение отвратило его и от блестящих учебных заведений, и от самой учебы. Стоит ли удивляться, что вместо университета, куда по окончании престижного колледжа направились почти все его одноклассники, он выбрал альтернативный путь, вступив в ряды колониальной Имперской полиции в Бирме.

Жесткая дисциплина и жестокая рутина пяти лет полицейской службы, которую Оруэлл вскоре возненавидел, позднее были описаны им и в автобиографических очерках («Как я стрелял в слона», «Казнь через повешение»), и в романах. Единственным положительным моментом бирманского периода была возможность накопить денег: он получал 33 фунта в месяц (около двух тысяч фунтов в наши дни). В 1928 году Оруэлл оставил службу с приличным капиталом. Это позволило ему вернуться в Лондон и заняться литературой. Члены семьи его поступка не поняли. Прихотью и глупостью назвал отец идею Джорджа зарабатывать интеллектуальным трудом. Не нравился ему и образ жизни сына, который поначалу снимал дорогое жилье и вращался в кругах богемы, а затем опустился до самых низов общества Лондона и ночлежек Парижа.

Было ли такое поведение запоздалым юношеским бунтом или способом добыть новые сюжеты? Наверное, и тем, и другим, а также реакцией на финансовые сложности — бирманские накопления растаяли быстро. Пока его статьи и заметки печатались в журналах и газетах, можно было скромно существовать. Но вскоре он возвращается в Англию, восстанавливает отношения с семьей и с помощью родных и друзей устраивается то учителем, то продавцом в букинистическую лавку. Снова берется за перо, описывая собственный опыт бродяги и скитальца, выполняющего любую работу ради нескольких грошей («Дневник мойщика посуды»).

В это время происходит его судьбоносная встреча с Виктором Голланцем, лондонским издателем, симпатизировавшим социалистам и разделявшим их идеи. Сотрудничество с ним продлится недолго, но именно Голланц вдохновляет Оруэлла на новые поиски. Теперь уже не от безысходности, а «выполняя заказ», он в рваных обносках, без денег вновь окунается в жизнь лондонского дна и вскоре пишет «Фунты лиха в Париже и Лондоне», а накопленный опыт нищенского существования складывает в копилку материалов для будущих книг.

Два романа, «Дочь священника» (1935) и «Да здравствует фикус!» (1936), были лишь временным отступлением Оруэлла в сторону «чистой» литературы. Он все больше увлекался политикой, сближаясь с социалистами. Потому с особым энтузиазмом взялся за новое задание издателя — отправиться в промышленные районы северной Англии Ланкашир и Йоркшир, чтобы познакомиться с жизнью рабочих на местных шахтах. Судя по записям в дневниках тех месяцев, это был шокирующий опыт. По итогам командировки Оруэлл написал большую документальную повесть «Дорога к причалу Уиган» (1937), в первой части которой в мрачных красках изобразил чудовищные условия жизни и труда рабочих. Эти люди впоследствии станут прообразами пролов в «1984».

Во второй части, которую даже левое издательство Left Book Club согласилось опубликовать только с обширным критическим предисловием В. Голланца, Оруэлл в форме эссе высказывал свои соображения о двойной морали среднего класса и его слаборазвитой политической совести, без воспитания которой сама идея «британского социализма» бесперспективна. В то время писатель еще верил в возможность построения социалистического общества в своей стране и не ассоциировал его с понятием ангсоц (ingsoc) — государственной идеологией Океании из будущего романа.

А вот социализм, который сложился в Советском Союзе, ему категорически не нравился. В отличие от многих западных интеллектуалов, у которых реализация утопии по-марксистски вызывала восторженные чувства, Оруэлл понимал, что диктатура пролетариата постепенно превращается в диктатуру одного человека. Ему доводилось встречаться с людьми, которые бывали в СССР и не разделяли общей эйфории. Они признавались, что только становление германского нацизма пугает их больше, чем советский коммунизм.

Испанский вызов...

В середине 1930-х гг. Оруэлл начал активно сотрудничать с британскими (The Adelphi, The New English Weekly, Tribune, The Observer и др.), а с началом Второй мировой войны и с американскими газетами и журналами (Partisan Review, Horizon, Еhe New York Nation), при этом не ограничивался книжными обзорами и критическими откликами на театральные постановки. Все чаще в его материалах затрагиваются политические вопросы и происходящие в Европе перемены. Впрочем, решение Оруэлла отправиться военным корреспондентом в Испанию, где шла гражданская война, лишь отчасти было продиктовано намерением донести до читателей правду о происходящем. Главным мотивом было стремление противостоять диктатуре и защищать демократию. «Я приехал сражаться с фашизмом», — заявит он по прибытии в Барселону.

Почти три года Оруэлл провел в сражениях на улицах испанских городов и в тыловых тренировочных лагерях, где зимняя стужа, нехватка самого необходимого, в том числе продуктов, а главное — бездействие, выматывали не меньше, чем опасности и напряжение боя. На первых порах фашистам противостояла широкая коалиция Народного фронта, в которую помимо коммунистов входили и социал-демократы, и левые либералы, и анархисты. В отрядах крупнейшей организации последних, Рабочей партии марксистского единства (Рartido Obrero de Unificación Marxista — POUM), Оруэлл сражался с франкистами. Однако в 1937 году Коммунистическая партия Испании объявила POUM «троцкистской бандой» и «пятой колонной Франко». Оруэлла потрясло, что не правительство, а оказавшиеся под контролем сталинских советников бывшие союзники по Народному фронту ополчились на тех, кто еще вчера воевал плечом к плечу с ними. Еще большим шоком стало предъявленное нескольким его друзьям обвинение в шпионаже и их арест. Была поколеблена его вера, что фашизм — общий враг всех сил, представлявшихся ему в то время прогрессивными.

Сам Оруэлл не оказался среди арестованных только по одной причине: тяжелое ранение и обострение хронической болезни легких на несколько недель приковало его к больничной койке. В июне 1938 года в Барселоне коммунисты собрали трибунал, на котором среди десятков других добровольцев POUM он был заочно обвинен в шпионаже и измене родине. Пока британское консульство готовило новый паспорт, по которому он мог бы покинуть Испанию, Оруэллу и нескольким его соратникам-англичанам приходилось скрываться в городских трущобах.

В это время в их с женой гостиничном номере неизвестные в штатском производили тайные обыски, изымали документы, рукописи, письма, о чем 2 августа 1937 года Джордж Оруэлл сообщил своему однополчанину по отряду POUM Чарльзу Дорану. Достоверных сведений о том, кто были эти люди, разумеется, не найти. Но вот любопытный факт: в 1996 году профессор Миклош Кун, внук лидера венгерских коммунистов Белы Куна, в поисках информации о судьбе деда смог получить доступ к архивам НКВД, хранящимся в Москве. И там случайно обнаружил двенадцатую и, возможно, тринадцатую тетради дневников Оруэлла испанского периода. Прежде чем кто-либо смог подробно ознакомиться с содержанием тех дневниковых записей, архивы вновь были закрыты.

В 1937 году случилось еще одно столкновение Джорджа Оруэлла с советскими реалиями, на сей раз на литературной почве. Поводом к тому вновь стала его служба в подразделениях POUM, что следует из сохранившейся переписки с журналом «Интернациональная литература». Его главный редактор С. Динамов, с восторгом прочитавший рецензию на «Дорогу к причалу Уиган», просил «дорогого мистера Оруэлла» прислать один экземпляр книги, «что позволило бы представить ее» читателям.

Писатель с энтузиазмом откликнулся на просьбу, однако счел нужным предупредить: «…в Испании я служил в П.О.У.М., которая, как Вы, несомненно, знаете, подверглась яростным нападкам со стороны Коммунистической партии и была недавно запрещена правительством; помимо того, скажу, что после того, что я видел, я более согласен с политикой П.О.У.М., нежели с политикой Коммунистической партии. Я говорю Вам об этом, поскольку может оказаться так, что Ваша <редакция> не захочет помещать публикации члена П.О.У.М., а я не хочу представлять себя в ложном свете».

Из черновика ответного письма «Интернациональной литературы» позиция издания становится предельно ясной: «Вы этим правильно предполагали, <что> наш журнал не может иметь никаких отношений с членами ПОУМ, этой организацией, как это подтверждено всем опытом борьбы испанского народа против интервентов, <являющейся> одним из отрядов „Пятой колонны“ Франко, действующей в тылу Республиканской Испании». Письмо так и не было отослано, но вряд ли Оруэлл, уже освободившийся от иллюзий единства левых сил, рассчитывал на другой отклик.

Собственный печальный опыт и рожденные им размышления о тоталитаризме и о пугающей общности целей правых и левых политиков — власти и идеологическом диктате, был аккумулирован в вышедшей весной 1938 года в издательстве социалистической направленности Secker & Warburg книги «Памяти Каталонии». Отправляясь в Испанию, Оруэлл был готов сражаться с фашистами в открытом бою, на фронте, но и предположить не мог, что в это же время в тылу люди, объявившие себя антифашистами, будут арестовывать, пытать и убивать своих. «В 1936 году в Испании остановилась история», — с горечью подытожит он в письме своему другу, писателю Артуру Кестлеру. Недаром так часто цитируют и другие слова Оруэлла: «Каждая серьезная строчка моих работ с 1936 года написана прямо или косвенно против тоталитаризма и в защиту демократического социализма, как я его понимал». На пепелище истории и попранных идеалов и начала ткаться идейная и сюжетная канва антиутопий «Скотный двор» и «1984».

... и другие истоки «1984»

Вступление Великобритании в войну с Германией было началом ее борьбы с фашизмом не на словах, а на деле. И это не могло не вызвать у Оруэлла патриотического порыва и стремления присоединиться к действующей армии. Медицинская комиссия, однако, сочла его проблемы со здоровьем слишком серьезными и признала негодным к службе. Тогда Джордж вступил в ряды народной милиции, и с тех пор его время было поделено между занятиями военным делом с ополченцами (пригодился опыт испанской войны) и писательским трудом. Самые известные его публицистические статьи («Моя страна, правая она или левая», «Литература и тоталитаризм», «Мысли в пути») выходят в лондонских изданиях в 1940—1941 гг.

В эссе «Лев и единорог: социализм и английский гений» (1941) впервые появляется одно из важнейших понятий тоталитарной реальности из будущего романа — «английский социализм». Правда, в нем было больше иллюзий и веры писателя в возможность построить социалистический строй в Англии с ее вековыми демократическими традициями, чем задатков государственной идеологии Океании. Обстановка в городе в этот период — воздушные налеты, бомбежки, убежища — также найдет отражение в книге: автор использует ее для описания быта Лондона, Военно-воздушной зоны № 1.

Исследователи творчества Оруэлла находят в «1984» не только пережитый личный опыт, но и отзвуки его ранних трудов и произведений других авторов. Кто-то прослеживает влияние «Макбета» Шекспира, романа «Когда спящий проснется» Герберта Уэллса, «Железной пяты» Джека Лондона и знаменитого романа «О дивный новый мир», с автором которого, Олдосом Хаксли, Оруэлл впервые встретился еще во время учебы в Итоне: Хаксли преподавал там французский. Реже прочих упоминается «Ночь свастики» английской писательницы Кэтрин Бурдекин. Между тем, ее роман имеет с «1984» поразительно много схожих деталей: прошлое разрушено, история переписана, язык искажен, никаких изданий, кроме пропагандистских, не осталось, а единственное свидетельство прошлого — секретная книга.

Сам же Оруэлл писал, что особенно сильное впечатление произвели на него романы «Мы» и «Слепящая тьма». С английским переводом книги Е. Замятина он познакомился в 1943 году, уже после того, как начал работать над собственным. Откликаясь же на антиутопию Кестлера, Оруэлл напишет: «Как роман — эта книга образец блестящей литературы, однако она, возможно, еще более ценна описаниями московских „откровений“ человеком, имевшим возможность изучить тоталитарные методы изнутри. Самым пугающим в этих методах был даже не сам факт их существования, ибо очевидно, что такие вещи присущи тоталитарному обществу, но стремление западных интеллектуалов оправдать их». После выхода в свет в 1941 году «Слепящей тьмы» Кестлер, до того бывавший в СССР и даже публиковавшийся, мгновенно оказался там в идеологической опале. Замечено, что описание тюрьмы и допросов в романе Оруэлла схоже со сценами Кестлера, а трагические перипетии и размышления главного героя его книги Уинстона Смита временами заставляют вспомнить и старого большевика Николая Рубашова из «Тьмы...», и реальных жертв Московских процессов.

Служба Оруэлла в Восточной редакции Би-би-си, вещавшей на Индию и страны Юго-Восточной Азии, тоже оказалась вплетенной в канву его главного романа. Приглашая на работу публициста и писателя, известного своими антиимпериалистическими взглядами, руководство радио рассчитывало, что его эфиры будут способствовать умиротворению индийской левой интеллигенции и смягчению наметившихся в колониях радикальных настроений. По сути дела, перед Джорджем Оруэллом была поставлена задача оправдывать войной, экономическими сложностями и т. п. затягивание британским правительством выполнения обещания предоставить Индии независимость.

Он прекрасно понимал, чего от него хочет начальство, но старался быть предельно честным и объективным, приглашал на передачи гостей с разными политическими взглядами. «Не знаю, как долго я еще пробуду на этой работе, но пока я здесь, мне кажется, наша пропаганда выглядит несколько менее отвратительно, чем могла быть в противном случае», — напишет он в 1942 году. Примечательно, что его подход порой не устраивал не только дирекцию, но и некоторых представителей левой интеллигенции, считавших работу на правительственной радиостанции предательством.

Работая на Би-би-си, он впервые столкнулся с жесткой цензурой. Разгромные разборы передач и правка его текстов происходили в кабинете № 101, который спустя несколько лет под тем же номером появится на страницах «1984» как место, где таилось «самое страшное на свете».

В ноябре 1943 года, когда в войне наметился очевидный перелом в пользу союзников, Оруэлл счел себя вправе больше не обслуживать государственную пропагандистскую машину. Он оставил пост на радио и сосредоточился на публицистике и новой книге — «Скотный двор». Работа над ней была завершена еще в 1944 году, но даже вольнолюбивое издательство Secker & Warburg решилось опубликовать ее лишь по окончании войны, осенью 1945-го. Слишком очевидны были аллюзии на СССР, союзником по антигитлеровской коалиции, в показанном Оруэллом перерождении революции и установлении тоталитаризма под маской социалистического строительства. Книга имела колоссальный успех, принесла автору славу и материальный достаток. Это позволило ему отказаться от рутинной работы в Лондоне, перебраться в тихий уголок в Шотландии и вплотную взяться за «1984».

Остров Джура — колыбель «1984»

«<Люди> продолжают приходить ко мне, требуя, чтобы я читал лекции, писал заказные статьи, присоединялся к тому и к этому... Знал бы ты, как я жажду избавиться от всего этого, сесть и еще раз подумать», — напишет Оруэлл Кестлеру перед отъездом. На самом деле, «он не собирался становиться отшельником. Он просто хотел иметь больше времени на написание чего-то более существенного, чем короткие статьи для газет и журналов», — разъясняет решение писателя покинуть Лондон М. Шелдон.

На отдых и минимальное обустройство заброшенной фермы Барнхилл на острове Джура понадобилось месяца три. На них же пришелся приезд младшей сестры писателя Эрвил и приемного сына Ричарда в сопровождении молодой няни и экономки Сьюзен Уотсон, знакомство с соседями, первые визиты коллег и друзей. Вдали от столицы этот непрекращающийся поток гостей Оруэллу даже нравился: в доме было достаточно места, чтобы он мог днем спокойно работать, не ощущая присутствия под его крышей посторонних. Зато вечерами оно создавало у писателя ощущение интеллектуального клуба на природе и напоминало о встречах и политических дебатах в лондонских гостиных, участием в которых он так наслаждался.

Впрочем, не все визитеры были приняты хозяином с радостью. Возлюбленный Сьюзен Уотсон Дэвид Холбрук, молодой коммунист, только что окончивший Кембридж, давно мечтал о встрече с автором «Дороги к причалу Уиган» и «Скотного двора». Он ожидал теплого приема, долгих вечерних разговоров о литературе и обстановке в мире, но был разочарован: «Я хотел поговорить с ним о жизни, о политике, Испании и тому подобных вещах, но он рассуждал об арктической крачке, которую видел утром».

Опасался ли Оруэлл шпионов? Возможно. Тем более что не мог не заметить следов пребывания гостя в своем кабинете. Сам Холбрук признавался позднее, что в отсутствие хозяина бродил по дому, видел наверху старую пишущую машинку и рукопись, вероятнее всего, «1984». Однако можно предположить, что больше, чем литературного шпионажа, писатель боялся худшего развития событий, проецируя на себя историю Льва Троцкого, убитого коммунистическим агентом, который смог стать в доме своим. Доподлинно известно, что на Джура Оруэлл не расставался с купленным для самозащиты парабеллумом и всегда держал его заряженным. Обычно доброжелательный и гостеприимный, он отказал Дэвиду и Сьюзен от дома, и они покинули Барнхилл.

Визит Холбрука, пожалуй, был единственным неприятным Оруэллу вмешательством в его сельскую идиллию и творческий процесс. Пока позволяло здоровье, он не только писал, но и трудился на ферме. В дневниках того времени нет почти ничего о работе над романом, зато много упоминаний о погоде, зацветающих деревьях в саду, посадке овощей, сборе урожая, удачной рыбалке и охоте, полных ловушках для лобстеров и быстро опустошаемых емкостях с топливом. Когда писатель уже не мог передвигаться самостоятельно и, по его собственному признанию, «сил не осталось даже для того, чтобы выдернуть сорняк», его рабочим местом стала кровать. И в кухне, расположенной как раз под спальней, обитатели дома и гости почти постоянно слышали стук клавиш его старого «Ремингтона». Никто не смог бы разобраться в наслоениях многочисленных правок, и Оруэлл сам по паре страниц в день перепечатывал последний черновик романа.

По завершении «1984» он мечтал остаться в Шотландии, но туберкулез перешел в угрожающую стадию. Санаторий, а затем и палата в больнице Университетского колледжа в Лондоне стали тем местом, где он женился на Соне Браунелл, встретил выход романа и его триумф, где ждал, но так и не дождался заказанного друзьями американского лекарства и где 21 января 1950 года умер. Он похоронен на старом церковном кладбище в местечке Саттон Кортни, Беркшир. На надгробии простая надпись: Эрик Артур Блэр — и даты рождения и смерти.

Дорога к причалу Читатель

«Для меня было крайне важно, чтобы люди в Западной Европе увидели советский режим таким, каков он есть. С 1930 года я не видел почти никаких признаков того, что СССР движется к социализму в истинном смысле этого слова. Напротив, по всем приметам он превращался в иерархическое общество, где у правителей так же мало оснований отказаться от власти, как у любого другого правящего класса», — напишет Оруэлл, уже завершая работу над «1984».

Вряд ли можно было ожидать публикации в Советском Союзе произведения, автор которого столь недвусмысленно выказывал свое отношение к происходящему в стране. Разумеется, уже в 50-х и особенно в 60-х годах в спецхранах и в самиздате начали появляться переводы романа. Но, как отмечает исследователь творчества Джорджа Оруэлла Вячеслав Недошивин, «на полвека он был намертво запрещен в СССР, <…> за его книги преследовали, а за передачу их „из рук в руки“, за распространение давали даже сроки. Сначала — по зловещей 58-й статье, а затем — по приснопамятной 70-й, „антисоветская агитация и пропаганда“. Семь лет лагерей на первый раз и десять — если повторно». Впервые в Союзе роман был опубликован только в период перестройки: в переводе В. П. Голышева он вышел в №№ 2—4 журнала «Новый мир» за 1989 год.

Как и в других странах соцлагеря, в Чехословакии «1984» очень ждали, его переводили подпольно, перепечатывали на машинке. Работа распределялась между несколькими людьми, собрать полный текст не всегда удавалось, не говоря уже о том, что качество перевода и стиль изложения порой существенно отличались. Это было опасное дело, и один из переводчиков впоследствии поделился своими ощущениями: ему казалось, что в ходе работы он сам погружается в атмосферу книги.

Первый профессиональный перевод «1984» сделала филолог, преподаватель университета в Брно Ева Шимечкова в конце 1983 года, и в следующем, «юбилейном» году книга на чешском была напечатана в Германии с предисловием ее мужа Милана Шимечеки, одного из самых известных словацких диссидентов и будущего председателя Консультационного Совета при президенте В. Гавеле.

Русист, интеллектуал, член КПЧ и вполне процветающий университетский профессор, после советской оккупации Чехословакии он занял крайне непримиримую к агрессии позицию. Его изгнали из университета, запретили преподавать, он был вынужден заниматься физическим трудом. В 1981 году в ходе операции службы безопасности «Французский грузовик» Шимечка был арестован, осужден и более года провел в тюрьмах Братиславы и Рузины. В конце 1980-х гг. он написал книгу «Круговая оборона» — обращение к людям, живущим в условиях тоталитаризма, личный призыв к ним не сдаваться и вместе противостоять диктату. Автор не скрывал, что идея книги пришла к нему в том числе и после прочтения «1984» Оруэлла.

Еву Шимечкову не арестовывали, но после ее отказа подписать письмо, осуждающее Хартию 77, она также была отстранена от преподавания в университете и любые ее переводы и публикации более чем на десять лет попали под запрет.

Рассуждая о романе и роли Джорджа Оруэлла, журналист, публицист и писатель, лауреат британской Оруэлловской премии за политическую публицистику 2011 года Кристофер Эрик Хитченс заметил: «Вопреки своему эдвардианскому и даже викторианскому прошлому он остается для нас более современным и актуальным, чем многие авторы гораздо более позднего времени». Огромные тиражи «1984» и все более частые отсылки к ее содержанию при взгляде на происходящее в России и мире полностью подтверждают его слова. Но остается вопрос: предполагал ли сам Джордж Оруэлл, ставя финальную точку в своем провидческом романе, что вымышленная вселенная «1984» окажется так близка к действительности?

Он предупреждал о фатальной, дьявольской силе тоталитаризма. Но, похоже, не питал особой надежды, что его предостережения помогут миру избежать повторения трагических ошибок, разрушительные последствия которых писателю довелось наблюдать своими глазами в разных концах планеты, но главное — в человеческих душах.

Литература

Недошивин В. М. Джордж Оруэлл. Неприступная душа. М., 2018.

Блюм А. Английский писатель в стране большевиков. «Звезда», № 6/2003

Christopher Hitchens. Why Orwell Matters, Basic Books, N.-Y., 2002

Harold Bloom ed. George Orwell's 1984, Chelsea House, N.-Y., 2004

Michael Shelden, Orwell: the authorized biography, Heinemann, 1991

Peter Davison ed. George Orwell: A Life in Letters, Harvill Secker, 2010

Peter Davison ed. George Orwell: Diaries, Penguin, 2013