О жизни и достижениях генерал-лейтенанта Николая Николаевича Головина в последние годы многое стало известным: его успехи как военного, как ученого, как историка привлекают серьезное внимание исследователей по вполне понятным причинам. Головин действительно выдающаяся личность, не только по интеллекту и врожденным талантам, но и по широте охвата его деятельности.

Появляются новые факты, но появляются и новые мифы: по данным составителя энциклопедического словаря российских спецслужб «Разведка и контрразведка в лицах», Головин «после возвращения в СССР преподавал в Академии Генерального штаба Красной Армии» и умер в 1934 году¹. Видимо, это его агент-двойник продолжал жить во Франции до своей смерти в 1944 году. Не могут же чекисты оставить такую масштабную личность белым: надо каким-то боком его приписать к красным, хотя бы посмертно.

Но одна сторона многогранной деятельности Головина до сих пор не была исследована: его роль в создании замечательного архивного собрания Гуверовского института при Станфордском университете в США. Ведь именно при его участии в институт поступили основные коллекции по истории Белого движения и русской эмиграции.

Н. Н. Головин родился в военной семье: отец его, генерал от инфантерии Николай Михайлович Головин (1836—1911) занимал главным образом штабные должности, связанные большей частью со строительством и эксплуатацией стратегических железных дорог. Николай Николаевич (1875—1944) также выбрал военную стезю и проявил себя незаурядным офицером. Закончив Пажеский корпус в 1894 году, он поступил в гвардейскую конно-артиллерийскую бригаду. В 1900 году окончил Николаевскую Академию Генерального штаба, после чего служил в различных штабах, иногда, как отец его, по линии передвижения войск по железнодорожным путям. В это время он также увлекался военной историей (первая его книга, об Отечественной войне 1812 года, вышла в 1896 году), но штабная работа направила основное его внимание на проблемы службы, в результате чего он подготовил и издал в Петербурге в 1912 году книгу «Служба Генерального штаба. Оперативная служба». С 1908 года Головин преподавал в Николаевской академии Генерального штаба: сначала как экстраординарный профессор, а с апреля 1909 года как ординарный. Все это время он печатался в периодической прессе, а также выпустил несколько книг, в основном по тактике и об условиях боя.

Начало Великой войны Головин встретил командиром Лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, но вскоре был назначен генерал-квартирмейстером 9-й армии, а в октябре 1915-го начальником штаба 7-й армии, уже в чине генерал-майора. В 1917 году он стал начальником штаба Румынского фронта при фактическом командире генерале Д. Г. Щербачеве (номинальный командир — румынский король). Но политическая ситуация ухудшалась, армия начала разваливаться. Головин и Щербачев остались на своих местах, но к 1918 году без армии и власти. В декабре 1918-го оба отправились в Париж: Щербачев к тому времени был назначен представителем генерала Деникиным при Союзном главнокомандовании (а впоследствии признан и адмиралом Колчаком), а Головин продолжал служить при нем начальником штаба. На него были возложены важные миссии и переговоры, в частности по снабжению Северо-Западного фронта генерала Н. Н. Юденича, в связи с чем Головин трижды ездил в Лондон, встречался в военным министром Черчиллем и другими английскими военными и политиками и смог получить согласие англичан на снабжение белых на северо-западе России.

В августе 1919 года адмирал Колчак попросил направить Головина в Омск, чтобы он взял на себя важный пост в армии. По пути заехав в Вашингтон, Головин продолжал настаивать на помощи американских властей белым, но без особого успеха. По прибытии во Владивосток в октябре 1919 года стало понятно, что положение безнадежно, к тому же Головин заболел в дороге и до Омска так и не добрался, в 1920 году вернулся в Париж, где и прожил до своей смерти в 1944 году. В 1921—23 гг. Головин преподавал в Lycee Jansson de Sailly, а в 1922—23 гг. вел в Институте славянских исследований Парижского университета курс о Великой войне на русском фронте. В то же время он не бросает свои исследования, публикуя на английском языке The Problem of the Pacific in the Twentieth Century (London: Gyldendal, 1922) и участвуя в программе Института Карнеги по исследованию причин и хода Великой войны.

Дата и обстоятельства начала сотрудничества генерала Головина с Гуверовским институтом не совсем ясны. Головин будто бы встретил профессора Франка Голдера, главного специалиста института по России, на пароходе по пути в Европу в 1921 году, но переписка, приведшая к конкретному сотрудничеству, прослеживается лишь с 1924 года, причем не с Голдером (хотя из контекста видно, что Головин знает о работе Голдера и его посещении русских в Европе), а с профессором Ефремом Адамсом, первым директором тогдашней Гуверовской библиотеки. С Адамсом Головин, вполне вероятно, познакомился еще ранее в Париже, где тот в 1919 году начал свою деятельность по сбору материалов для Гуверовской коллекции: в его обязанности входил сбор материалов, издаваемых и выпускаемых различными группами и делегациями, собравшимися в Париже в ходе Мирной конференции и желавшими повлиять на «Большую Четверку» в благожелательном для своих народов смысле². Среди таковых были и Русское политическое совещание, и Военное представительство, в котором работал Головин, и многие другие организации и делегации. Адамс собирал их листовки, памфлеты, газеты, газетки и прочие издания, попутно знакомясь с членами и председателями организаций, иногда будущими министрами и президентами вновь созданных государств.

Первое сохранившееся письмо Головина Адамсу, от 15 сентября 1924 года, содержит указание на существование предыдущей встречи: Головин пишет, что за несколько дней до этого передал Адамсу краткий список лиц, сведущих в эмигрантских делах, и спешит дополнить его именами историка С. П. Мельгунова и общественного деятеля А. А. Титова: «Оба могут помочь Вам найти ценный исторический материал»³. Уже месяц спустя Головин дает Адамсу первую наводку на исторические архивы: 23 октября 1924 года он пишет о возможно сохранившихся документах русской армии в Яссах (Румыния) и указывает, с кем можно переговорить по этому вопросу⁴. Адамс до Румынии не смог добраться, но написал американскому послу просьбу помочь установить местонахождение этих архивов, ибо Головина волновал вопрос их сохранности (их так и не удалось найти)⁵.

Так как Адамс в то время передал бразды правления Гуверовской библиотеки профессору Ральфу Луцу и часто наведывался в Париж, чтобы заниматься собирательством в Европе, то многие встречи его с Головиным происходили лично и о них письменных сведений нет. Только иногда Головин посылал Адамсу письма с «дополнениями» и мелкими сведениями, которые только возбуждают аппетит у исследователя: о чем же они говорили, какие дела делались в это время? В одном письме он сообщает условия передачи некоего архива, не называя его, в другом ссылается на какие-то имевшие место устные разговоры.

7 марта 1925 года он добавляет к письму просьбу помочь найти работу в Америке: его контракты во Франции заканчиваются, и скоро придется устраиваться на фабрику. 30 августа он рекомендует связаться с генералом Врангелем по поводу передачи его архива на хранение. Адамс согласился, что эти документы имеют исключительную ценность, и обещал содействовать их передаче на любых условиях, которые выставит Врангель. В заключение он спрашивает, как дела у Головина, и вспоминает: «Во время моей последней поездки в Европу никто не был так любезен ко мне, как Вы»⁶.

Поступление коллекции Врангеля было, конечно, большим триумфом, но в ответ от Головина пришла печальная весть: скоро его контракт закончится и придется стать чернорабочим; не поможет ли Адамс найти работу в США? Адамс спрашивал о владении языками (видимо, во Франции они общались на французском) и старался навести справки о возможностях, а также советовал обратиться к профессору Голдеру, находившемуся в то время в Европе, с такой же просьбой⁷. Головин же предлагал открыть в Париже контору по сбору исторического материала у русских, так как существовала опасность исчезновения архивов, равно как и угроза захвата материалов со стороны советов: в 1924 году Франция признала советское правительство и русским пришлось спешно покинуть посольство на ул. Гренелл вместе с посольским архивом. Поразил Головина и случай кражи со взломом в Лондоне: грабитель забрался в помещение, где хранились архивы бывшего военного агента в Великобритании. В его представлении, «вор» стремился туда вовсе не в поисках денег или драгоценностей.

Чудесным образом всего несколько недель спустя Адамс пишет Головину, что принято решение назначить его агентом института в Европе, но все зависит от бюджета⁸. К счастью, вопрос был решен положительно, и через короткое время Головин начинает писать письма и отчеты, в которых докладывает об успехах и поражениях в архивном деле. Эти документы исключительно ценны, так как раскрывают жизнь русской эмиграции с неизвестной, бумажной стороны и дают исследователям возможность понять некоторые вопросы сохранения русских культурных ценностей в эмиграции.

16 мая 1926 года Головин сообщает Луцу, что списался с Сазоновым, и, хотя тот ему ответил, что его архив утрачен, согласился помочь Головину сохранить архивы заграничных установлений Российского Министерства иностранных дел, т. е. посольств в разных странах. Головин старался договориться с бывшим главой Комиссии по исследованию злодейств большевиков при Особом совещании на Юге России г-ном Мейнгардтом, но тот предпочел передать этот архив в Русский заграничный исторический архив в Праге, несмотря на увещевания Головина. Столь же неудачными оказались переговоры с генералом А. П. Богаевским относительно его архива.

Несколько месяцев спустя — новый успех: генерал Н. Н. Юденич готов передать архив Северо-Западной армии, главнокомандующим которой он был в 1919 году. Переговоры с генералом Миллером тоже впоследствии закончились успешно. Примечательно, что только в первый месяц своей деятельности в качестве агента Гуверовской библиотеки Головин начал переговоры со многими ведущими политическими деятелями царской России в эмиграции (в первую очередь с Петром Струве и Александром Яхонтовым), и бумаги их стали поступать в архив.

Вместе с тем Головин убеждал своих американских коллег в необходимости собирать эмигрантскую периодическую прессу. Надо сказать, что так называемая «этническая пресса» даже сейчас, не говоря о том времени, не вызывает у библиотекарей восторгов. Если посмотреть, как мало изданий сегодняшней русской эмиграции целенаправленно собираются библиотеками, то можно представить, что в начале ХХ века, когда никто и не слыхал об «этнических исследованиях», собиралось еще меньше. Но Головин настаивал на ценности этой прессы в качестве исторического источника. Сначала он пересылал в библиотеку просто вырезки, впоследствии создал серьезный библиографический справочник, перечислив в нем статьи исторического характера и воспоминания, появившиеся в ведущих изданиях русской эмиграции в Европе в 1920-е гг. Этот справочник не потерял своего значения, несмотря на выход несколько лет назад четырехтомного справочника «Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках: аннотированный указатель книг, журнальных и газетных публикаций, изданных за рубежом в 1917—1991 гг.» (М., 2003—2006).

Первая попытка Головина собрать сведения о русской зарубежной прессе появилась в виде размноженной на машинке семистраничной брошюры: Index of Russian Periodicals Published Abroad (1925). Но в настоящего библиографа Головин превратился с выходом толстых томов: Alphabetical index of books and periodicals in Russian dealing with the history of the World War, Russian revolution and civil war (1928, 332 лл. на машинке), Index of newspaper articles in Russian dealing with the history of the World War, Russian revolution, civil and Russo-Polish wars (1929, 421 лл. на машинке) и Указателя статей, относящихся к истории войны 1914—18 гг. на русском фронте, русской революции, гражданской войны и русского контрреволюционного движения, появившихся в газетах «Русский инвалид», «Часовой», «Руль», «Россия и славянство», «Русский голос», Царский вестник», «Сегодня», «Возрождение, «Последние новости» (1935, 1043 лл. на машинке). Надо сказать, что эти указатели, которые сегодня хранятся не только в библиотеке Гуверовского института, но и в некоторых других собраниях, были составлены не только ради любви к библиографическому делу, но и в ходе работы Головина для института и собственных исследований: Головин в то же время писал труды по истории Великой войны и знаменитый пятитомник «Российская контрреволюция», периодическая пресса служила ему ценным источником, после чего газеты оправлялись в Гуверовскую библиотеку. В результате сегодня в Гуверовском институте собрана одна из крупнейших коллекций эмигрантской периодики, равную которой можно найти только в Праге (Slovanská knihovna), в Париже (La Contemporaine), в Москве (РГБ, ГПИБ и ГАРФ) и в Библиотеке Конгресса в США. При этом во многих случаях отдельные номера и целые издания сохранились только в Гуверовской библиотеке, и именно благодаря Головину, своими руками спасавшему прессу и обратившему внимание своих коллег на ее ценность.

Вскоре через Головина в Гуверовскую библиотеку стали поступать значительные коллекции дипломатических бумаг. Уже 19 ноября 1926 года он сообщал Луцу, что договорился с деканом русского дипломатического корпуса за границей М. Н. Гирсом о передаче его архива, а некоторое время спустя — и о приеме архива Российского посольства в Париже. Оценив успехи Головина, Луц поспешил продлить его контракт, и Головин продолжил работу.

Его энергичная деятельность на фоне политических событий того времени приводила к поразительным результатам: охота большевиков за архивом Заграничного представительства Охранного отделения заставили последнего русского посла в Париже В. А. Маклакова принять решение о передаче его вместе с архивом посольства (а также собственным архивом) в Гуверовскую библиотеку подальше от греха и от непостоянства французов, готовых отдать все документы советам. Помимо вышеперечисленного только в первые два года работы Головина в библиотеку поступили архивы донского казака генерала Черячукина, председателя Думы М. В. Родзянко и других.

Но некоторые переговоры заканчивались ничем: так вышло с генералом Деникиным и с архивами Донского, Кубанского и Терского казачьих войск. Иногда такие архивы уходили в РЗИА, иногда в другие собрания или же оставались у владельцев, если тем не удавалось найти хранилище, отвечающее их требованиям.

Со временем Головин решил попытаться осуществить и собственную научную повестку, созвучную целям Гуверовский библиотеки. В 1928 году Голдер предложил ему подготовить монографию о контрреволюционном движении в России. Этот проект был полностью осуществлен только десять лет спустя — отчасти потому, что Головину приходилось продолжать кураторскую деятельность, что занимало много времени. Поступали архивы генералов А. А. фон Лампе, П. А. Кусонского, Подтягина (военный агент в Японии), Голованя (военный агент в Швейцарии).

Но в середине 1928 года Головину пришло письмо от Луца с неприятной вестью: бюджет исчерпан, придется прекращать деятельность. Головин был огорчен, что так хорошо налаженное дело скоро расстроится, а архивные материалы, оставшиеся на руках у владельцев, могут просто пропасть. К этому времени у Головина уже шла обширная переписка со многими политиками, дипломатами, общественными деятелями, генералами. Было тяжело все сворачивать: он умолял Луца продлить контракт, указывая на архивы, которые вот-вот поступят в институт (и многие действительно вскоре поступили: архивы российских миссий в германских княжествах, генерала Д. Г. Щербачева, военного агента в Белграде полковника Базаревича и др.). Некоторые фонды сдавались на хранение, иные дарились или продавались институту. Денег на такие покупки не всегда хватало, особенно с началом Великой депрессии. Так, ценная коллекция документов об убийстве Распутина не могла быть куплена из-за завышенной цены.

Контракт Головина истек в 1928 году, официально он прекратил работу в качестве агента Гуверовской библиотеки, но связи сохранил, а институт продолжал платить ему за готовящуюся монографию. Поэтому время от времени от Головина или через него поступали материалы. Очень сильно подкосила Головина новость, распространившаяся в конце 1929 года, что Гуверовская библиотека подписала соглашение с советским правительством о взаимном доступе ученых к архивным источникам для составления истории русской революции. А ведь люди передавали свои документы в Калифорнию именно для того, чтобы держать их подальше от большевиков. Головин писал Луцу, что недопустимо нарушать условия подписанных соглашений и что большевиков нельзя подпускать к архивам. К счастью, информация оказалась неверной, но Головину стоило больших трудов успокоить общественность. Распространителей ложных слухов обнаружить не удалось.

Русский заграничный исторический архив в Праге в 1929 году снарядил в командировку в Париж своего представителя Н. И. Астрова, и тот после внимательного изучения обстановки удрученно сообщал: «Генерал Головин — представитель Стэнфордского университета — весьма сильно опустошил архивные фонды не только Франции, но и других стран Европы»⁹. К сожалению, вместо того, чтобы признать, что Головин занят благородным делом спасения и сохранения русских архивов, представители РЗИА стали ревновать к Гуверовскому институту, и в прессе появились статьи Астрова и историка А. А. Кизеветтера, осуждающие Головина и тех русских, которые отправляли материалы в США¹⁰. Головин совершенно справедливо ответил, что «в деле спасения погибающих архивов не может быть конкуренции»¹¹.

Успехи Гуверовского института по сбору русских архивов в 1920—30-х гг. объясняются не только наличием крупных средств и усердием, связями и способностями Головина. Следует также указать на политическую ситуацию в Европе, где рост левых настроений (создание «народных фронтов») и увеличивающееся влияние и сила СССР пугали русских эмигрантов и заставляли обратить взоры в сторону Америки как наиболее надежного центра сопротивления мировой левизне. Представитель РЗИА в Париже писал, что эмигрантская колония там «предубеждена против исторического архива прежде всего близостью чехословацкого правительства к СССР и всех могущих вытекать из этой близости последствий»¹². Близость эта была не только политической, но и географической: СССР граничил с Чехословакией, и в случае нападения архив оказался бы захваченным. Была еще одна причина, о которой упоминал Головин: «Так как во главе его [РЗИА] стоят социалисты-революционеры и архив этот находится в ведении чешского Министерства иностранных дел, то уверенности в беспартийном хранении документов нет»¹³.

По подсчетам Т. Ф. Павловой, сравнившей собрания РЗИА и Гуверовского института, «16 личных фондов в составе РЗИА имеют продолжения в Гуверовском собрании. Всего же более 36 фондов, хранящихся ныне в ГАРФ [куда попала основная часть фондов РЗИА], содержат аналогичные с Гувером документы»¹⁴.

Несмотря на тяжелое финансовое положение (маленький оклад был восстановлен приблизительно в 1931 году, а также возмещались фактические расходы), Головин продолжал вести дела с прежней энергией: подписывался на целый ряд газет и журналов, стал составлять новый справочник статей в периодической прессе, покупал редкие эмигрантские издания для библиотеки и, конечно, выискивал рукописи и архивы: воспоминания генерала Колобова о Гражданской войне на востоке России, капитана Куцевалова об убийстве генерала И. П. Романовского, мемуары графа В. Н. Коковцова и пр. Было тяжело тратить время и силы без надежды прокормить семью на крошечные подачки, поэтому он продолжал писать, что для полноценной деятельности необходимо учредить представительство в Париже с платными сотрудниками, имея в виду себя и секретаря. Он сообщал Луцу, а затем профессору Гарольду Фишеру об удивительных находках, все еще находящихся в частных руках, как то: архиве А. П. Извольского, С. Н. Палеолога и др. И в 1930-е гг. Головин продолжал упорно собирать и отправлять значительные коллекции в США.

Труды его оценили: в январе 1934 года он был назначен Куратором русских военных коллекций Гуверовской военной библиотеки. Разумеется, к середине 1930-х гг. большинство крупных собраний документов, архивы учреждений и организаций, генералов и знаменитостей нашли себе места хранения. Стало трудней получить что-либо значительное. Все больше внимания в своих отчетах Головин уделяет печатным изданиям, хотя продолжает собирать и рукописи и неопубликованные документы, особенно те, которые обнаруживает в связи с собственной научной работой (труды о Великой войне). Их он тоже пересылает в библиотеку, в собственный фонд. Ему удается найти и приобрести крупные фонды и собрания документов (А. Н. Крупенского о Бессарабии; С. Д. Боткина, русского дипломата в Германии), а также множество рукописей и малых архивов офицеров, чиновников и политиков второго и третьего ранга. Хотя деятельность продолжается, в 1937—39 гг. громких успехов уже нет, и переписка становится рутинной, с перечислением купленных книг, газет, журналов.

Накануне Второй войны Головин направил в Гуверовскую библиотеку архив Российской миссии в Норвегии, машинописную историю Северо-Западной армии ген. П. А. Томилова и ряд рукописей о Великой войне для собственного фонда. Очередной контракт с Головиным истекал 1 сентября 1939 года, но ввиду начавшихся военных действий он, естественно, был продлен. Тут Головин расширил свою деятельность, начав сбор документов, отражающих события, происходящие вокруг: оккупация Франции, судьба русской эмиграции в войне, а также чисто французские материалы и германские издания во Франции.

Но из-за войны многое было утрачено: последние письма Головина перечисляют материалы, о которых он ведет переговоры, и руки опускаются от жалости, что он не успел их приобрести и отправить в безопасное место: архив В. Г. Орлова, специалиста по контрразведке, известного распространителя всевозможных подлогов, часть архива Б. В. Савинкова, архив генерала П. Н. Симанского, архив В. Н. Крупенского, последнего посла в Японии.

Пока США не вступили в войну, было возможно продолжать деятельность, собирать и отправлять материалы в Калифорнию. Головин строил большие планы, помимо русских материалов собирал местные издания различных регионов Франции. Но трудности множились. Уже в 1941 году письма начали пропадать, связь рушилась, перевод средств срывался. Последнее сообщение было послано в Гуверовский институт 30 октября 1941 года, и то не от самого Головина, а от В. Аглаимова, писавшего из Виши. На этом связь оборвалась.

После освобождения Франции, 22 ноября 1944 года, профессор Фишер попытался восстановить связь, но уже с сыном Головина Михаилом, жившим в Англии. О смерти Николая Головина 10 января 1944 года он читал в газетах и интересовался, не остались ли какие-либо материалы для сохранения в архиве. Он также предлагал выплатить сыну все суммы, которые институт задолжал Головину за время отсутствия связи.

Вслед за исследователем истории Гуверовского института Б. Патенодом следует признать назначение Головина исключительно успешным решением руководства института¹⁵. Практически все основные коллекции, все наиболее используемые (за исключением фонда Б. И. Николаевского) были приобретены именно генералом Н. Н. Головиным.