Один из самых влиятельных деятелей европейского авангарда начала ХХ века Гийом Аполлинер обратил внимание, что у чешского художника, работами которого он восхищался, «говорящая фамилия». Речь шла о Богумиле Кубиште, родоначальнике чешского кубизма. Он прожил короткую и далеко не самую счастливую жизнь, но успел многое. «Я хотел бы действовать методично и извлечь из ничего не стоящего минерала сияющий кристалл — мое собственное ядро искусства, глубинный смысл его существования, — писал Кубишта. — Кристалл, который освещал бы все и слепил глаза очевидной силой своей сияющей энергии. <…> Я хотел бы объяснить всем, почему прибегаю к новым средствам выражения и почему старые должны быть отброшены как отжившие и негодные». В этих словах весь Кубишта с его азартом, новаторством и бескомпромиссностью.

Счастливое детство?

Более ста лет назад в местечке Влчковице неподалеку от города Градец Кралове жизнь текла тихо и однообразно. Потому, когда 21 августа 1884 года незамужняя дочь уважаемого домовладельца Вацлава Кубишты родила сына, названного Богумилом, это стало большим событием и надолго дало местным сплетницам повод для злорадных пересудов. Имя отца мальчика семья Кубишты и тогда, и многие десятилетия спустя хранила в секрете, что лишь добавляло жадного интереса соседей. Предполагали, что это был один из военнослужащих немецкого гарнизона в Градце Кралове. Но на самом деле им оказался капеллан, которому церковный сан не позволил ни жениться, ни признать ребенка. Мать Богумила вскоре вышла замуж за фермера Франтишека Стейскала из местечка Здеховице под Новым Быджовым, а воспитанием мальчика занимался в основном дед, души не чаявший во внуке.

Богумил, разумеется, чувствовал необычное положение в семье, и это не могло не сказаться на характере и поведении в школе. Он хорошо учился, но не искал расположения одноклассников, не участвовал в шумных играх, предпочитая проводить время наедине с бумагой и карандашом. Его увлеченность заметили учителя и убедили мать и деда, что мальчика следует отправить в реальное училище в Градец: там у него будет больше времени для рисования и могут найтись люди, способные профессионально оценить результат.

Учиться здесь, учиться там

За годы учебы в средней школе Богумил понял, что живопись — его судьба, и на семейном совете было решено, что по окончании училища он продолжит художественное образование в столице. Девятнадцатилетний юноша прибыл в Прагу осенью 1903 года с одним чемоданом, в котором лежали чистая рубашка, только что связанный матерью свитер, носовые платки и несколько пар носков. Он стал студентом Высшей школы прикладного искусства. Увы, всего на один год. Кубишту отчислили после того, как тот дерзко указал преподавателю начертательной геометрии на его ошибку.

Стало ясно, что путь к вершинам художественных знаний и живописных навыков легким не будет, что подтвердило и исключение из Академии изящных искусств, куда Кубишта перешел в 1904 году, чтобы изучать обнаженную натуру у знаменитого художника-графика и иллюстратора Богумира Рубалика и композицию у Влахо Буковаца, выдающегося хорватского импрессиониста и постимпрессиониста. На волне колоссальной популярности Буковаца в Европе он был приглашен в пражскую Академию. Всего год продержался Кубишта в его мастерской, то и дело вступая в споры с довольно консервативным в творческих приемах профессором — собственно, он был единственным в группе, кто позволял себе конфликтовать с педагогом. И тот изгнал упрямого и своевольного молодого человека, назвав его «вечным кляузником».

Был ли Богумил огорчен? Вероятно, да, ведь учиться в Академии было его мечтой. Но одновременно он почувствовал себя совершенно свободным в выборе учебных заведений и учителей. Вольная форма занятий требовала сосредоточенности и самодисциплины, которых Кубиште, к счастью, было не занимать. В 1905 году он посещает частную Художественную школу Карла Райзнера, берет уроки графики в Художественном ателье Эдуарда Карла. Следующие полтора года проводит в Италии, сначала в Accademia di Belle Arti (1906), затем в Reale Instututo delle Belle Arti (1907) во Флоренции, где изучает светотень. По его признанию, это был не слишком полезный опыт. В письме родным Богумил вспоминает Здеховице, где жили его родные и где он проводил летние месяцы: «Все академии одинаковы, одна хуже другой, только природа дает все. Отсюда мне открывается широкая перспектива: Здеховице. Каждый день в Италии я воспоминаю поляны в лесу, наши поля, наши аллеи и все, что для сельской местности так обычно. В глазах многих возвращение туда было бы крахом судьбы, концом всему, но я чувствую силу, даже долг перед тем, что покинул. Великие мастера здесь, в галереях, открыли мне глаза и научили ценить то, что я имею дома, то, что я могу рисовать всю жизнь».

По возвращении в Прагу в 1907 году молодой живописец несколько месяцев посвящает основам архитектуры в Чешской технической школе, но еще больше времени уделяет доскональному изучению цвета. Эксперименты с контрастами (желтым и зеленым, оранжево-красным и синим) в его ранних работах («Променад в Арни», «Тройной портрет», «Деревья летом») подвели его к необходимости разобраться в вопросе цветовых сочетаний. В Праге Кубишта записался на лекции физика-экспериментатора, ректора Карлова университета профессора Ченека Стругала по оптике. Тот позволил слушателю проводить эксперименты с вращающимися цветными дисками, что помогало обнаружить дополнительные полутона. Исследование очень увлекло Кубишту, о чем он пишет бывшему учителю в начале января 1908 года: «У меня все время крутится одна и та же мысль: как дополнить базовый цвет еще каким-то. Мне кажется, это следующий шаг от импрессионизма и цветового синтеза Ван Гога и Гогена». На основе занятий Кубишта делал собственные выводы и применял их впоследствии в творчестве: противопоставление красного и зеленого воспринималось им как столкновение жизни и небытия («Воскрешение Лазаря»), а сочетание зеленого с черным было связано со смертью («Святой Себастьян», «Поцелуй смерти», «Натюрморт с черепом»).

Желание учиться всему и везде требовало немалых затрат. Поэтому кочующая из одной биографии художника в другую версия о его происхождении из очень бедной семьи вызывает сомнение. Очевидно, что либо любящий дед, либо отчим, либо дядя Франтишек имели достаточно средств, чтобы спонсировать занятия Богумила искусством. Сам он своим творчеством в те годы еще ничего не зарабатывал.

Разбуженные Мунком

Разумеется, помимо изучения теории искусств и канонических приемов живописи, Кубишта активно писал сам, пробуя силы в разных техниках, жанрах и стилях, даже в скульптуре. В его ранних работах отчетливо влияние Эль Греко, а также позднего импрессионизма Ван Гога и Сезанна. Много времени он проводил в музеях и галереях.

Выставка произведений Эдварда Мунка, организованная ассоциацией Manes во временном павильоне в садах Кинских, стала для Кубишты и других молодых пражских художников поворотным пунктом в их взглядах и творчестве. Эмиль Филла, друг, сподвижник, а позднее творческий антагонист Кубишты, вспоминал о ней так: «Это был конец школьной дисциплины, конец всех авторитетов <...>. Творчество Мунка потрясло нас до основания <...> мы были в постоянном трансе». Выставка устроила «шторм в стоячих водах тогдашней чешской культурной жизни» и разделила ее на два лагеря. Среди тех, кто выступил с критикой, был профессор Высшей школы прикладного искусства Карел Мадл, который охарактеризовал представленные на ней картины как «грубый, дикий, бесстыдный визг цветовых пятен, смешанных с формами настолько бесформенными, что они являются насмешкой над реальностью».

Очевидно, что Богумил Кубишта оказался в противоположном лагере. Все в картинах Мунка — цвет, экспрессия, трагичность сюжетов — перевернуло его ощущения. Он стал страстным поклонником норвежского художника, вновь и вновь возвращался на выставку, бросался объяснять и защищать от нападок каждую из 121 экспонировавшихся работ. Рассказывают, что однажды он буквально за шиворот выволок из зала одного из посетителей и запретил ему возвращаться.

Воздействие на начинающего живописца изобразительности картин Мунка было сильно. Но параллельно с визуальным восторгом, глядя на них, Кубишта испытывал эмоциональное напряжение от «духовного переживания реальностей, которое Мунк так впечатляюще показал и которое продолжало беспокоить его до самой смерти». Со свойственным молодости (ему едва исполнился 21 год) максимализмом он спроецировал печальное детство Мунка и его трудный путь к признанию на собственную судьбу. Исследователь творчества Кубишты Магуела Нешлова утверждает: «Его восхищение Мунком, в отличие от других, имело внутреннюю основу: их объединял роковой трагический жизненный опыт. Вот почему творчество норвежца резонировало с самыми тонкими струнами в его душе».

Вдохновленный произведениями «бога» (определение самого Кубишты), он меняет собственный выразительный стиль, постепенно переходит от постимпрессионизма к экспрессионизму.

После выставки Мунка молодые выпускники Академии Эмиль Филла, Бедржих Фейгл, Макс Горб, Отакар Кубин, Вили Новак, Эмиль Артур Питтерман, Антонин Прохазка, а чуть позднее Вацлав Шпала, Винцент Бенеш и Линка Шетауерова-Прохазкова объединились в группу Osma. Экспрессионизм и фовизм были их творческим кредо, что не могло не привлечь Кубишту в их ряды. Он принял активное участие в создании объединения, помогал в организации выставок и представлял на них свои работы. Первая состоялась в 1907 году на улице Králodvorská за Пороховой башней и оказалась успешной только для В. Новака, который продал все выставленные картины. Единственный положительный отзыв об этой выставке написал в Die Gegenwart журналист, писатель, философ, представитель «пражской школы» Макс Брод, упомянув и работу Богумила Кубишты «Тройной портрет» (1907). В частных разговорах выставку хвалил популярный литературный критик и журналист Франтишек Шалда, а вот Карел Чапек утверждал, что «это мир химер и фантастических иллюзий, это асфальтовый луг, где не светит солнце...».

Вторая выставка проходила в июне — июле 1908 года в салоне Топича на улице Národní třída. На нее Кубишта вышел с новыми картинами «Автопортрет в гавелоке», «Пассажиры третьего класса», «Игроки». О нем заговорили.

Сезанн, Пикассо и другие

Приобретенные самостоятельно теоретические знания, склонность к критическому переосмыслению увиденного и собственные размышления о культуре и новой концепции искусства сделали Богумила Кубишту неформальным спикером группы Osma и неофициальным представителем чешской творческой молодежи, в том числе за пределами страны, в Париже, куда художник отправился за впечатлениями, для изучения новых веяний и расширения кругозора в 1910 году.

В течение первых парижских месяцев он с головой окунулся в парижскую культурную жизнь в ее самых новых, авангардных формах, был вовлечен в подготовку очередной выставки Салона Независимых. Именно тогда состоялось знакомство с картинами Пабло Пикассо и Жоржа Брака в стиле фовизма и их первыми кубистическими опытами. Будущие основоположники кубизма уже объединили усилия в работе над теоретическим обоснованием этого течения. Но Пикассо в то время находился под влиянием Гогена, Сезанна, масок африканских племен и иберийской скульптуры, а Брак в основном занимался развитием идеи Сезанна о множестве перспективных точек зрения.

Впитав в себя через их работы новые впечатления и приемы, Кубишта начинает экспериментировать не только с цветом «по Сезанну», но и с изображением объектов, сводя их к базовым геометрическим формам — «Курильщик» (1910), «Кухонный натюрморт с сахарной головой» (1910). Были у него и первые опыты по созданию классических фигуративных композиций на принципах кубизма — «Весна», «Купальщики», «Кафе» (все 1910). Новое течение буквально захлестнуло Кубишту, он пишет коллегам в Прагу: «Мы должны интересоваться не только цветом, но и следовать геометрии формы».

По возвращении на родину он какое-то время еще мечется между прежними изобразительными пристрастиями и только что опробованным новым стилем. Потому в некоторых работах того периода («Цирк», «Променад II») еще сильно влияние экспрессионизма. Неудивительно, что посетившие в 1911 году Прагу основоположники немецкого крыла этого течения и лидеры группы Die Brücke Эрнст Людвиг Кирхнер и Отто Мюллер нашли работы Кубишты созвучными собственным представлениям об актуальном искусстве. Они предложили художнику вместе с ними участвовать в выставках. Богумил Кубишта выставлялся на двух: знаменитой Sonderbund, собравшей в 1912 году в Кельне самых известных представителей европейского искусства того времени — от Ван Гога до Пикассо, и в летней 1913 года, организованной в Берлине объединением Neue Secession.

Но кубизм захватывал Кубишту все сильнее. В 1911—1913 гг. он пишет знаменитые «Воскрешение Лазаря», «Вид на цементную фабрику в Бранике», «Эпилептичку», «Пьеро», в которых влияние Пикассо весьма ощутимо. Правда, несмотря на энтузиазм чешского последователя в использовании нового стиля и восторженное принятие им творчества мэтра, тот Кубишту недолюбливал и публично высказался в том духе, что молодой художник просто «обезьянничает». Кубишта на обидные слова не ответил, но в письме своему другу Яну Зрзавы от 21 марта 1915 года выразил новое отношение к недавнему кумиру: «Кубизм <...> поверхностен, он больше связан с телами объектов и поэтому является слишком аналитическим даже у самого Пикассо. Мне чужд Сезанн, мне чужд Пикассо. Они уже не кажутся мне непревзойденными идеалами. Они рядом со мной, но больше глубоко меня не трогают. <...> Привнесенное Пикассо очевидно, но необходимо двигаться дальше в духовное царство. Синтез возможен лишь при смещении фокуса в сторону духа». В этом высказывании не только жесткий ответ на пренебрежительный отзыв признанного авторитета. В нем в концентрированном виде изложена жизненная философия художника.

Философия и искусство

Образование Богумила Кубишты не ограничивалось теорией и практикой искусства. Он много читал, включая философскую литературу. Его в равной мере интересовали и увлекали эстетический мистицизм и соотношение мировой воли и искусства у Артура Шопенгауэра, теория самосовершенствования и понятие непротивления злу у Льва Толстого, антропософия, «наука о духе» и мистицизм Рудольфа Штейнера. А фундаментальный труд чешского философа и политического деятеля XIX века Франтишека Чупра «Древнеиндийские учения», по словам Яна Зрзавы, он проштудировал досконально и мог цитировать по памяти. Под влиянием прочитанного сложилась картина мира, основанная на определенных базовых понятиях: синтез как основа отношения к творчеству, гениальность как черта характера, аскеза как способ достижения цели, самосовершенствование как движущая сила и духовность как философия жизни. Этих пяти принципов он и старался придерживаться, причем далеко не всегда себе во благо.

Исследователи творчества Кубишты называют его «синтетиком»: художник аккумулирует не только все исторические и современные живописные течения и приемы, но и философские практики, а также некоторые аспекты теософии, оккультизма и герметики. С ними он познакомился, вступив в 1911 году по рекомендации Яна Зрзавы в художественное объединение Sursum.

Кубишта ввел термин penetrismus, с помощью которого пытался описать идеал современного искусства: оно развивается по спирали, не повторяется и продолжает отрицать себя; оно основано на вере и духовной энергии и в то же время такую энергию излучает. Для Кубишты синтез означал передачу реальности через преобразование ее в соответствии с определенным изобразительным порядком через символические обозначения. Творит ли художник в стиле экспрессионизма, кубизма или магического реализма — не столь важно, существенен лишь итоговый результат, который должен быть «полупрозрачным изнутри» (картины «Медитация», «Факир» или «Повешенный»). Способность писать «синтетически» он называл «загадочным плюсом художника»: «В синтетической живописи художник помимо своего априорного понимания формы и пространства должен иметь загадочный плюс, на который мог бы положиться его интеллект».

Гений, лидер, хулиган?

Богумил Кубишта считал себя гением и готовился сыграть ведущую роль на чешской арт-сцене, полагая, что прекрасно справится с этой миссией. Ян Зрзавы ценил Кубишту как художника и талантливого организатора: «Я считаю, что его смерть была страшной потерей для чешского искусства и жизни нашего художественного сообщества. Он был прирожденным лидером, организатором с большой буквы и справедливым человеком, бескомпромиссным. Если бы Кубишта был жив, то многое было бы иначе. Во множестве объединений не возникало бы анархии, как это произошло после войны, а наоборот: благодаря его организаторским способностям мог бы появиться очень хороший союз художников».

На пути к высокому пьедесталу Богумил Кубишта наряду со штудированием трудов философов занялся изучением языков: «Я могу говорить по-немецки, по-итальянски, по-французски, по-словенски и уже неплохо по-польски». Он много работал, используя любую возможность выставляться, поскольку был уверен, что наделен особым даром, и считал свои произведения проводниками божьего промысла. Они, по мнению автора, были призваны посвятить человека в тайны бытия, открыть ему глаза на дарованные высшей силой права и обязанности, предостеречь.

Вера в высокую миссию и пророческий дар давала Кубиште силы идти выбранным путем, отметая недоброжелательность, критику и непонимание. Но одновременно она укрепляла его запредельно высокую самооценку, гордое упрямство и бескомпромиссность, с которой он отзывался о других в статьях и рецензиях. Ведь Богумил Кубишта пробовал себя не только в живописи, но и в публицистике, пытался четко сформулировать новые прогрессивные пути в искусстве. При этом считал себя в праве критически высказываться обо всех и обо всем, что тормозило художественный прогресс. В крестовом походе против «опустошенного академизма и устаревшего импрессионизма», который художник развернул после возвращения в Прагу из Парижа, он бывал злоязычен и попросту груб.

Одним из последствий жесткой критики стало так называемое «ослиное дело». В 1911 году написавший «на пробу» пару картин в стиле импрессионизма художник-реалист Йозеф Ульманн в ответ на критику Кубишты (который, помимо прочего, назвал коллегу ослом), набросился на него с кулаками в пражском ресторане Union и подал иск в суд. Процесс выиграл Кубишта, но это событие укрепило его репутацию бескомпромиссного радикала.

Аскетизм мира и войны

«В самосовершенствовании есть цель и благополучие жизни. Начните жить по-новому, и внешние тяготы и заботы отступят, им на смену в жизнь придут счастье и мир. Так с человека падут колдовские чары несчастья», — писал Богумил Кубишта в одном из эссе. Это «жить по-новому» сам художник понимал как постоянное пополнение знаний, неустанный труд вплоть до самоотречения, признание человеческого несовершенства и, как следствие, строгость к себе и к другим.

В повседневной жизни он был довольно непритязателен, хотя, если средства позволяли, хорошей одеждой и едой никогда не пренебрегал. Только вот денег у него часто не было. Конечно, в какой-то мере это отвечало принятому на себя Кубиштой обязательству быть аскетом в мирное время. И, как бы парадоксально это ни звучало, рассматривать армейскую службу и войну тоже как своеобразные формы аскетизма.

Впервые Богумил Кубишта оказался в армии в 1905 году, отслужив несколько месяцев заряжающим в береговой артиллерии в городе Пула. В октябре 1911 года он получил звание лейтенанта запаса, а в январе 1913 года — офицера действующей армии. Считается, что оставить гражданскую жизнь и стать профессиональным офицером Кубишту побудили безмерно огорчавшие его споры в чешской художественной среде, бесконечные конфликты между модернистами и «традиционными» пейзажистами. Отчасти такое объяснение можно принять хотя бы потому, что Кубишта грезил о превращении в обозримом будущем Праги в столицу современного европейского искусства. А при такой воинственной разобщенности на скорое осуществление мечты надежды не было. Но все же финансовые проблемы вынудили художника искать их решение на службе австро-венгерской короне. В письме брату Карелу в декабре 1912 года Йозеф Чапек рассказывает: «Снова побывал художник Кубишта. Он так беден, что приходит к нам часто, чтобы согреться у теплой печки. Видеть такое очень грустно».

Собираясь к месту службы в Пулу, художник верил, что сможет «вернуться к своей работе в относительном финансовом благополучии» лет через пять. Правда, перед отъездом был вынужден занять триста крон на приобретение обмундирования. До начала Первой мировой войны оставалось менее двух лет.

Последние мирные месяцы службы в хорватском порту давали ему время для живописи. К этому периоду относятся картины «Море» (1913) и «Медитация» (1913), в которых критики отмечают отход Кубишты от строгого кубизма в сторону фовизма и первые признаки сюрреализма. Эти произведения вместе с написанными практически с натуры «Армейским натюрмортом», «Береговой артиллерией в бою с флотом» и «Налетом на Пулу» участвовали в двух выставках в годы Первой мировой войны.

Их автор тем временем посвятил себя военным обязанностям командующего батареей. Именно в этом качестве он совершил свой «первый боевой акт» — расстрел французской подводной лодки Curie, получившей приказ войти в порт Пулы и потопить три пришвартованных там австрийских линкора. 20 декабря 1914 года лейтенант Кубишта, действуя по собственной инициативе, отдал приказ «огонь!». Дальнейшее он с гордостью опишет в письме родным: «Пушки стреляли как в аду. Смотреть, как часть снарядов попадает в рубку, где находится перископ, другие устройства и командир, как они взрываются огненными сполохами внутри, было одновременно страшно и прекрасно!» Разумеется, в нем говорил художник, очарованный эффектным, красочным и мрачным зрелищем. Последователь Льва Толстого отступил на второй план. За свои действия Кубишта был повышен в звании и награжден орденом Леопольда.

По окончании войны 27 октября 1918 года капитан австро-венгерский армии прибыл в Прагу и стал одним из первых, кто вступил в чехословацкую армию после провозглашения независимого государства. Кто-то считал, что так Кубишта хотел искупить вину за службу в имперских войсках, но, вероятнее всего, он действовал по зову сердца. Очевидцы рассказывали, как «с детским энтузиазмом он с саблей в руках повел толпы с Вацлавской площади на ратушу». Новые власти оценили порыв и доблесть: Кубишта был назначен командиром бронепоезда, который готовился к оправке на восток, сражаться с венграми в Словакии. Но 27 ноября в пражском Военном госпитале в возрасте 34 лет умер от испанки.

Как это часто случается, настоящее признание пришло к Богумилу Кубиште после смерти. В 1920 году состоялась его первая персональная выставка, за которой последовали другие, и не только в Чехословакии. Были собраны и изданы его критические очерки, эссе и письма. Увидевшая свет в 1960 году книга «Переписка и размышления» стала своего рода творческим и моральным кодексом для поколения чехословацких художников-неформалов. Его представители Алеш Веселы, Ян Кобласа, Антонин Томалик и другие в том же году приняли участие в неофициальных выставках — легендарных Konfrontace I и Konfrontace II. Хотя их произведения выглядели совершенно иначе, чем картины Кубишты, новаторство, упорство и смелость молодых последователей ему бы понравились. 

Литература

Karen L. Carter, Susan Waller ed.  Foreign Artists and Communities in Modern Paris, 1870—1914. Strangers in Paradise. Farnham, 2015

Berghaus Günter, ed. International Futurism in Arts and Literature. Walter de Gruyter, Berlin-N.-Y., 2012

Srp Karel, Pelikánová Gabriela, Novotná Zuzana. Bohumil Kubišta: Zářivý krystal. Praha, 2014

Švestka Jiří, Vlček Tomáš, Liška Pavel. Czech Cubism: 1909—1925/ Art, Architecture, Design. UN. 2006

Nešlehová Mahulena. Bohumil Kubišta. Praha, 1984