Что же, можно, пожалуй, перейти от «ближнего» к «дальнему» Виноградскому кругу. Он связан уже не с прогулками, а с походами по делам — или в более приятные места, то есть пивные и рестораны.

Ровно в квартале от пивной Lokal, куда я захожу не реже двух раз в неделю, на углу Korunní и Budečská стоит вполне пристойный, буржуазного вида дом со странной надписью «Kravin» над входом. Именно здесь, на первом этаже, находилась в 1911 году легендарная пивная пана Звержины, в которой собирался исполнительный комитет созданной Ярославом Гашеком и его друзьями «Партии умеренного прогресса в рамках закона». Манифест партии начинался такими словами:

«Как только имперский совет был распущен, наш исполнительный комитет, резиденцией которого является „Коровник“ на Краловских Виноградах, вынес постановление принять горячее участие в избирательной кампании, выдвинув своего кандидата; и в „Коровнике“ вывесили следующий манифест...»

В том же 1911 году Гашек представил здесь «Доклад о недоброкачественных продуктах и суррогатах», прочитал лекцию о национализации дворников; тут же было основано литературное кабаре «У братьев‑маккавеев», первой театральной постановкой которого стала одноактная пьеса Гашека «Чашка черного кофе», которую он написал на спор тут же, заключив пари о том, что сам сыграет в ней пять ролей.

Глядя сегодня на скучные вывески Йога-студии, никак не украшающие окна славного когда-то «Кравина», трудно даже представить, что здесь в день выборов в австрийский парламент, на которых Гашек был выдвинут как кандидат от нигде не зарегистрированной партии, происходили такие вот бурные события:

«Мы чувствовали себя в „Коровнике“ словно укротитель среди хищников. <…> Наш голос был гласом вопиющего в пустыне, вокруг которого рыкают львы; мы были словно благоухающий цветок, теснимый со всех сторон сорняками. Мы стояли, словно невинное дитя на крыше затопленного домика, вокруг которого бушует грязный и мутный поток. Мы чувствовали себя, словно заманенная в логово позора невинная девушка, окруженная сводниками. Мы ощущали примерно то же, что человек, случайно севший без брюк на ежа. А вокруг нашей крохотной крепости все гудело от возбужденных голосов политических реакционеров, соблазнившихся велькопоповицким пивом и голосовавших за Хоца или смиховским пивом в трактире „У Либалов“ и голосовавших за Виктора Дыка. По несчастному стечению обстоятельств на нашем избирательном участке подавалось виноградское пиво, наши агитаторы вынуждены были то и дело бегать в уборную, к этому и сводилась вся их агитация избирателей. И вот представьте себе все это вкупе: уборная, коровник, партия умеренного прогресса в рамках закона, кандидат с толстой физиономией, необычная политическая программа, короче, все это не могло окончиться не чем иным, кроме как, выражаясь красивым французским словом, — débácle, крахом».

Не помогли ни лозунги вроде таких: «Избиратели, протестуйте избирательными бюллетенями против землетрясения в Мексике!», «Раздам среди своих избирателей триста билетов сербской государственной лотереи, на которые можно выиграть пятнадцать миллионов франков золотом», «Каждый наш избиратель получит карманный аквариум», ни плакат, гласивший: «Примем добродетельного молодого человека для клеветы на конкурентов». На выборах тогда победил кандидат национально-социальной партии Вацлав Хоц, но то, что Гашек выступил кандидатом именно от Виноград, а не от Жижкова, где ему установлен отличный конный памятник работы Карела Непраша, так изящно пародирующий конный памятник Жижке, греет душу.

Гашек вообще был «певцом» Виноград. Помните эпизод из «Похождений бравого солдата Швейка», когда Швейк в полицейском участке беседует с милым интеллигентным господином, задержанным за сущий пустяк?

«Словом, — продолжал несчастный подчиненный того начальника, который так великолепно справлял свои именины, — когда мы обошли с дюжину различных кабачков, то обнаружили, что начальник-то у нас пропал, хотя мы его загодя привязали на веревочку и водили за собой, как собачонку. Тогда мы отправились его разыскивать и под конец растеряли друг друга. Я очутился в одном из ночных кабачков на Виноградах, в очень приличном заведении, где пил ликер прямо из бутылки. Что я делал потом — не помню... Знаю только, что уже здесь, в комиссариате, когда меня сюда привезли, оба полицейских рапортовали, будто я напился, вел себя непристойно, отколотил одну даму, разрезал перочинным ножом чужую шляпу, которую снял с вешалки, разогнал дамскую капеллу, публично обвинил обер-кельнера в краже двенадцати крон, разбил мраморную доску у столика, за которым сидел, и умышленно плюнул незнакомому господину за соседним столиком в черный кофе. Больше я ничего не делал... по крайней мере не помню, чтобы я еще что-нибудь натворил... Поверьте мне, я порядочный, интеллигентный человек и ни о чем другом не думаю, как только о своей семье».

И опять все дело происходило на Виноградах. Мало того, что это готовый сценарий для празднования дня рождения начальника отдела — у Гашека в этом эпизоде есть одно удивительное совпадение, опять же связанное с Виноградами. Когда выяснилось, что у разбушевавшегося ночью господина целых пять детей, причем старший из них — скаут, Швейк разразился такой тирадой:

«Он скаут? — воскликнул Швейк. — Люблю слушать про скаутов! Однажды в Мыловарах под Зливой, в районе Глубокой, округ Чешских Будейовиц, как раз когда наш Девяносто первый полк был там на учении, окрестные крестьяне устроили облаву на скаутов, которых очень много развелось в крестьянском лесу. Поймали они трех. И представьте себе, самый маленький из них, когда его взяли, так отчаянно визжал и плакал, что мы, бывалые солдаты, не могли без жалости на него смотреть, не выдержали... и отошли в сторону. Пока их связывали, эти три скаута искусали восемь крестьян. Потом под розгами старосты они признались, что во всей округе нет ни одного луга, которого бы они не измяли, греясь на солнце».

И надо же — ровно в квартале от «Кравина», в доме номер 16 по Korunní, почти всю свою жизнь прожил один из главных организаторов скаутского движения, прекрасный человек и замечательный писатель Ярослав Фоглар, чьи рассказы о «Быстрых стрелах» или «Тайну головоломки» читал в свое время чуть ли не каждый чешский подросток.

Вселенная Виноград постоянно и обильно пересекается со вселенной Гашека. И даже я, неофит, постоянно умудряюсь находить точки соприкосновения с этими вселенными. Вот лишь один пример — во дворе того самого дома на Fügnerovo náměstí, куда я, спустя двадцать семь лет после первого раза, вновь пошел на бухгалтерские курсы, произошел вот этот замечательный эпизод из похождений Швейка:

Вольноопределяющийся затих, потом начал вертеться под одеялом и наконец спросил:

— Вы спите, товарищ?

— Не спится, — ответил Швейк со своей койки, — размышляю...

— О чем же вы размышляете, товарищ?

— О большой серебряной медали «За храбрость», которую получил столяр с Вавровой улицы на Краловских Виноградах по фамилии Мличко; ему первому из полка в самом начале войны оторвало снарядом ногу. Он бесплатно получил искусственную ногу и начал повсюду хвалиться своей медалью: хвастал, что он самый что ни на есть первый инвалид в полку. Однажды пришел он в трактир «Аполлон» на Виноградах и затеял там ссору с мясниками с боен. В драке ему оторвали искусственную ногу и трахнули этой ногой по башке, а тот, который оторвал ее, не знал, что она искусственная... и с перепугу упал в обморок. В участке столяру ногу опять приделали, но с той поры он разозлился на свою большую серебряную медаль «За храбрость» и понес ее закладывать в ломбард. Там его сцапали, и пошли неприятности. Существует какой-то там суд чести для инвалидов войны, и этот суд постановил отобрать у него эту серебряную медаль и, кроме того, присудил отобрать и ногу...

Знал бы я, что трактир «Аполлон» находился как раз во дворе здания моих курсов, то, ей-Богу, учился бы с двойным усердием!

Когда я иду по делам в нашу Виноградскую ратушу, а это происходит частенько, то вспоминаю ответ чиновника из юморески Гашека о том, как старухе Графнеровой отказали в просьбе принять ее в богадельню — ну как же, ей даже не исполнилось 88 лет, из справки врача явствовало, что «она совершенно здорова, так как страдает только ревматизмом, воспалением почек, камнями в печени, катаром желудка, пороком сердца и другими пустячными недомоганиями», и радуюсь тому, что сегодняшние чиновники работают несколько более эффективно.

Вообще, конечно, связь с Гашеком у меня наитеснейшая — ведь его в свое время «зарезали» в Одессе пьяные матросы, причем зарезали не где-нибудь, а в нашем знаменитом «Гамбринусе», директором которого работает мой одноклассник. Тут, как говорится, никаких комментариев не требуется.

Помимо ратуши на площади Мира есть несколько важнейших мест. В здешнем неоготическом соборе святой Людмилы венчались и Йозеф Чапек, и все тот же Гашек, в театре на Виноградах снимали один из моих самых любимых фильмов, «Иллюзионист», а в Народном доме выступали Маяковский и Бунин. Бунин читал здесь доклад о творчестве Льва Толстого 23 октября 1936 года, но ничего о пражском вечере никогда не написал, разве что упомянул его в письме в редакцию «Последних новостей», в котором жаловался на отвратительное отношение к нему германских таможенников на обратном пути во Францию. Маяковский же, выступавший тут 23 апреля 1927 года, наоборот, красочно описал свою поездку:

«Большой вечер в „Виноградском народном доме“. Мест на 700. Были проданы все билеты, потом корешки, потом входили просто, потом просто уходили, не получив места. Было около 1500 человек. Я прочел доклад „10 лет 10-ти поэтов“. Потом были читаны „150 000 000“ в переводе проф. Матезиуса. 3-я часть — „Я и мои стихи“. В перерыве подписывал книги. Штук триста. Скучная и трудная работа...»

В отличие от Бунина, почитателей у него в Праге было множество. Зал этот — действительно на 700 мест — по сю пору носит имя Маяковского.

Мы с друзьями тоже частенько ходим в Народный дом. Причина проста — сегодня в первом этаже находится бельгийская брассерия BRUXX, куда привозят дважды в неделю из Голландии свежие мидии и устрицы и где можно выпить отличное бельгийское пиво. Тем, кто в Праге впервые, я обязательно рассказываю о Маяковском — это придает трапезе более возвышенный, интеллектуальный характер.

В квартале оттуда, почти на углу улиц Anglická и Balbínova, до сих пор работает и прекрасно себя чувствует пивная «У золотого литра», вход которой украшен мемориальной доской с надписью о том, что именно здесь (скорее всего, в 1906 году) была основана уже описанная выше «Партия умеренного прогресса в рамках закона». Почти напротив — Česká spořitelna, банк с самыми красивыми в Праге отделениями, почти каждое из которых является архитектурным шедевром. Войти в здание можно как с улицы Anglická, так и Jugoslávská, оно украшено фресками Франтишека Якуба и Вацлава Кеймара, а проект помещения разработан великим Освальдом Поливкой. Неудивительно, что в роскошном холле возле фонтана всегда можно найти и взять себе на память иллюстрированную брошюру, посвященную истории создания этого отделения. У меня их уже с десяток.

Дойдя до пересечения улиц Anglická и Londýnská (в Одессе я регулярно оказывался на углу Тенистой и Солнечной, а в Праге выходят какие-то британские совпадения), я либо иду дальше, в кафе «Деминка» (ну что им мешает изменить в названии одну букву?), где в свое время встречались Кафка с Гашеком, а я встречаюсь в основном с куриным шницелем, либо же поворачиваю налево, в бистро к давнему одесскому знакомому Юре Колеснику. А мимо отеля «Беранек», куда я раньше специально приезжал с другого конца города, чтобы со священным трепетом его сфотографировать — еще бы, тут бывали Цветаева и Набоков, Горький и Северянин, Берберова и Ходасевич, а младший сын Виктора Васнецова, Михаил, наконец чудесным образом встретил вырвавшихся в 1925 году из Одессы и потом Москвы жену с сыном — я теперь пробегаю, торопясь в аптеку. Пробегаю, но все равно уважительно ему кланяюсь — разумеется, незаметно для окружающих.

Другой мой виноградский маршрут пролегает по улице Яна Масарика, мимо бывшей президентской виллы, и дальше через Americké náměstí с фонтаном на улицу Londýnská — туда я отвожу в детский сад дочку. От детского сада до знаменитой школы, в которой учились два чешских президента, всего квартал, но какой! В доме № 30 находился сто лет назад клуб «Русская беседа», в котором 20 ноября 1922 года состоялось первое публичное выступление Марины Цветаевой после ее приезда в Чехословакию. А в доме напротив (Londýnská 33) жил академик Владимир Андреевич Францев; именно он в 1933 году выдвинул на соискание Нобелевской премии по литературе Ивана Бунина.

Надо признаться, что ходить по нашим Виничным горам, засаженным в 1358 году по указу Карла IV виноградниками, да так, что «весь ландшафт к востоку от Праги, от Нусельской долины до последнего склона Виткова, был засажен виноградной лозой», порой непросто, особенно после обеда с пивом. Добраться из точки А в точку В часто можно разными маршрутами, и опытные ходоки выбирают те, что ведут по более ровным местам.

Одно из таких «ровных мест» и заодно третий маршрут «большого круга» — площадь Йиржи из Подебрад, легендарная Джей-зи-пи — экспатам сложно выговорить чешское имя Йиржи. Сюда я хожу на устраиваемые Александром Морозовым в «Пельменарне» лекции, на завтраки в Cafefin или Le Caveau, на рынок за овощами, любуясь каждый раз непохожим ни на какой другой костелом Пресвятого Сердца Господня, шедевром словенца Йоже Плечника, который не только стал главным архитектором в Любляне, но и реконструировал по просьбе Масарика Пражский Град. Плечник даже использовал некоторые обломки от собора святого Вита в устройстве крипты.

Рядом, в садах Святоплука Чеха, можно не только устроить отличный пикник, но и освежиться в жаркий летний день в только что построенных фонтанах. Если при этом читать цитаты из произведений Чеха, выбитых тут же в металле, то сам он, стоящий рядом, запечатленный в бронзе Яном Штурсой (жившим, кстати, тоже на Виноградах, на площади Мира), будет глядеть не так уж строго.

Ну, а четвертый маршрут — это прогулка по лучшим в Праге Гавличковым садам. Тем самым, о которых многократно цитируемый Гашек писал так:

«На окраине Виноградов, ближе к Вршовицам, и расположились те самые удивительные Гавличковы сады — бывшее владение немца Гребе, который вложил высосанные из чешского народа деньги в свое блестящее начинание и создал на склоне Нусельской долины самый прелестный парк в Праге. Сотни тысяч истратил он на это дело, чтобы потом его виллу и роскошные сады арендовала княжеская чета Виндишгрецов, и наконец виноградский магистрат выкупил этот парк у их наследников и сделал общественным достоянием, дабы всяк желающий мог вдоволь надышаться чудесным воздухом, погулять здесь, где ароматы цветов, запахи хвои и лиственных деревьев в разнообразнейших его уголках как бы переносят посетителя в мир настоящей природы, прочь от городского шума в сельскую тишь, чтобы каждый налюбовался (какое же это в общем невыразительное слово: налюбовался) тем, что сильнее всего действует на душу: зеленью деревьев, изумрудной травой, короче, тем, что находит отзвук в сердцах истинных любителей природы, для которых лес — не сажени древесины, а луг — не центнеры сена. Чтобы люди могли послушать пение птиц, посмотреть на скалы, пещеры, фонтаны и пруды, хоть и искусственные, но выполненные так умело, что повторяют капризы природы в мельчайших подробностях».

И, хотя в остальной части своего фельетона, который так и называется «В Гавличковых садах», он в своей привычной язвительной, а в этом фельетоне еще и совершенно зощенковской манере высмеивает «их нравы», а точнее — нравы тогдашних обывателей, семей Павлоусковых и Боусковых — восхищение лучшими в Праге садами скрыть все равно не может.

Как не смог и я, попав сюда впервые много лет назад и сразу решив, что хочу жить где-то рядом, а лучше — совсем рядом.

Сегодня в Гавличковых садах летом танцуют по выходным бачату и танго и смотрят театральные представления, зимой катаются на катке, а осенью происходит главное местное событие, Vinobrání na Grébovce, сбор винограда с двенадцати тысяч кустов — последних растущих тут, на Королевских Виноградах, чья славная история включает в себя годы, когда они были отдельным, самостоятельным городом, причем четвертым по численности городом в Богемии.

«Мои» Винограды — это и расположенные на месте старых виноградников Ригровы сады с потрясающим видом на Прагу и находящимся рядом, на улице Chopinova, необычным домом Лайхтера, построенным по проекту Яна Котеры; и легендарный Český rozhlas, куда меня иногда приглашают на запись; и даже деревянное фотоателье великого фотографа Йозефа Судека, перенесенное из Виноград на Малу Страну.

В общем, я мог бы смело перефразировать знаменитое высказывание Хемингуэя о Париже, отнеся его к Виноградам.