Регистрация НТС как общественной организации стала возможной в России только после 1991 года. Но не политической ориентацией определяется в конечном счете место «Граней» в истории русской литературы, а тем, что этот небольшой по объему журнал представлял собой значительное литературное и культурное явление середины — второй половины ХХ века.

В «Гранях» печатались представители первой волны русской эмиграции И. Бунин, Б. Зайцев, Н. Тэффи, И. Елагин, Ю. Терапиано, С. Рафальский и др. А с 1960-х гг. все больше талантливых и честных отечественных писателей, встречавших препятствия для публикации на родине, стали передавать свои произведения в этот независимый от советской власти зарубежный журнал. Здесь были опубликованы первая часть «Чонкина» В. Войновича, «Все течет» В. Гроссмана, «Семь дней творения» В. Максимова, «Крохотки» и глава «Ракового корпуса» А. Солженицына, рассказы В. Шаламова, стихи И. Бродского, Н. Коржавина, Н. Горбаневской, Б. Окуджавы, А. Галича.

Булат Окуджава вспоминал: «В 50-ые гг. попал мне в руки этот маленький запретный плод, и жизнь моя перевернулась. Я стал учиться по-новому мыслить, я начал с горечью понимать, что я раб, а надо быть Человеком. Этот маленький журнал постепенно стал средством борьбы. Да, это была борьба, но не только с советской властью, а за излечение наших душ и нашего сознания…»

С середины 1970-х гг., после появления полноценного «толстого» журнала «Континент», «Грани» начали утрачивать свое лидирующее место среди русских эмигрантских изданий. Чтобы противостоять в конкуренции с «Континентом», в 1983 году на должность главного редактора был приглашен известный русский писатель, только что эмигрировавший из Советского Союза под неослабевающим давлением властей, Георгий Владимов.

С этого времени «Грани» не однажды упоминаются в переписке 1983—1986 гг. Василия Аксенова с Беллой Ахмадулиной и Борисом Мессерером или с Георгием Владимовым.

Василий Аксенов с облегчением воспринял известие об отъезде семьи Владимовых в ФРГ 26 мая 1983 года. Сам находясь с 1980 года в эмиграции, Аксенов с тревогой следил за судьбой своего товарища и коллеги, остававшегося в Советском Союзе и ведущего правозащитную деятельность А в ноябре 1983 года он получил письмо от Георгия Владимова уже как от главного редактора «Граней». Владимов предложил ему откликнуться на недавно вышедшую в Москве книгу стихотворений Ахмадулиной «Тайна», о чем Аксенов тут же уведомил Беллу и Бориса Мессерера. Переписка с ними велась через американских корреспондентов в Москве, а также через культурных атташе американского посольства — сначала Пика Литтела и его жену Бигги (до осени 1993 года), а затем (с осени 1993 года) через Рэя Бенсона и его жену Ширли. Других возможностей не было: обычная почта перлюстрировалась советскими «компетентными органами», а до таких адресатов, как Аксенов, вообще не доходила.

В декабре 1984 года статья Василия Аксенова «Прогулка в Калашный ряд», посвященная творчеству Беллы Ахмадулиной, вышла в № 134 «Граней». Об этом Владимов немедленно известил Аксенова и сообщил о весьма благоприятных отзывах прессы.

В 1986 году у Владимова обострились трения с руководством НТС, чьим органом являлся журнал, о чем он поведал Аксенову в письме от 1 марта 1986 года. Сложные отношения с работодателями завершились увольнением Владимова, которое он, его жена и теща переживали очень тяжело. Теща, Елена Юльевна Домбровская (1910—1986), актриса и режиссер советского цирка, вскоре скончалась от сердечного приступа.

Подробности этой драматической истории содержатся в переписке Василия Аксенова с Беллой Ахмадулиной и Борисом Мессерером.

Из письма Василия Аксенова — Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру.

18 ноября 1983¹

<…> На днях я получил письмо от Жоры. Он стал главным редактором «Граней» и просит меня написать статью о «Тайне» и вообще о таинственности Шелапутова и Хамадуровой².

<…>

Статью я начну писать, как только романчик свой бедный закончу³, т.е., надеюсь, через месяц. Времени дико не хватает⁴, для романа просто ворую по часу в день, а то и по 15 минут. Капитализм не особенно-то дает размягчаться.

<…>.

Из письма Георгия Владимова — Василию и Майе Аксеновым

16.12.84

Дорогие Маечка и Вася! Поздравляю с Новым Годом и с вашим американским днем Благодарения, желаю всех российских и американских благ! А главное, дети мои, — здоровья!

Завершился мой первый редакторский год (сейчас выскочил 134й №), и должен сказать, наиболее гвоздевым материалом оказалась «Прогулка в калашный ряд». Это именно то, что и нужно «Граням» (новым). Отзывы со всех сторон самые благоприятные, временами «переходящие в овацию», как писали при Иосифе Виссарионыче. «Так держать, медсестра!»

<…>

Георгий Владимов — Василию и Майе Аксеновым

1 марта 1986

Дорогой Вася!

Получили ваше письмецо от 12 февраля, спасибо <…>

Жданов⁵ пока сидит крепко в директорах, и ты можешь «Поиски жанра» послать на его имя. Только советую настоять в сопроводиловке, чтоб книжкой занималась известная тебе Н. Е. Кузнецова — она, еще с одной женщиной из типографии, вычитают внимательно, с минимумом опечаток (и безвозмездно), все остальные тут — дикие халтурщики.

<…>

Твой разговор с тезкой⁶, по-видимому, возымел действие: 20-го состоялась трехсторонняя встреча, оченно резкая, где я и Наташа все высказали, что наболело-накипело, руководство⁷ (повышая голос до верхнего «до») настаивало, что это «их журнал», они и решать будут, а «наши друзья» заняли позицию примирительную: очень просили меня все-таки продолжать мои «благородные усилия», результаты которых им очень нравятся, а что касается некоторых наших материальных претензий (создание редакторского фонда для авансирования малоимущих авторов, повышение зарплаты моим сотрудникам — до обещанного ранее предела, не более того) — это «ваши внутренние проблемы, в которые мы вмешиваться не можем». Закончилось, впрочем, демонстративно — «миссис и мистер Владимовы» были приглашены отужинать, а руководство — нет, даже жалко было смотреть, как они быстренько хватались за шапки и дубленки. Ощущение — как после Бородинской битвы: поле осталось за французами, то есть франкфуртцами, но «победа нравственная», как пишет Лев Николаевич, вроде бы за нами. Что дальше будет, не знаю, пока — обоюдное молчание, с осторожным выведыванием, что же там дальше-то было, за ужином, и не собираюсь ли я все-таки уйти. Вот так и живем.

<…>

Из письма В. Аксенова — Б. Ахмадулиной, Б. Мессереру

Июль 1986 г.

<…>

Не знаю, дошел ли до вас скандал, разразившийся в окрестностях Франкфурта и всколыхнувший литературную эмиграцию, а именно увольнение Жоры с поста редактора «Граней». Сделано это было на редкость бестактно и нагло. Его литературная независимость трактовалась как «нелояльное отношение» к организации. Пример этой черной неблагодарности и полной невозможности терпеть рядом сложную человеческую личность вместо партийного винтика лишний раз показывает, что писателю нечего делать по соседству с любой партией.

<…>

Уже с середины мая к нам в Вашингтон начались почти ежедневные звонки из Германии и из Парижа. Максимов этим поворотом в Жориной судьбе был потрясен, кажется, не меньше, чем Жора, и старался поддерживать его изо всех сил. К слову сказать, несмотря на некоторую вздорность характера, Емельяныч вообще относится к небольшому числу честных людей и во всяком случае он выгодно выделяется среди очумевших мегаломанов или наглых провокаторов, вроде гиньольной⁸ пары Синявских⁹.

Я пытался «тихой дипломатией» хоть как-то улучшить Жорину ситуацию, но вскоре выяснилось, что дело зашло уж слишком далеко и обратного хода нет. Превращение «Граней» в настоящий литературный журнал (а именно таким он становился под Владимовым) тамошних командиров не устраивало, да к тому же и личные отношения в их небольшой общине дошли уже до абсурда <…>

Владимовское дело многих (хоть на момент) объединило. Под письмом в его защиту подписалось (хотя текст, сочиненный Максимовым, далеко не всем нравился) около семидесяти «деятелей культуры», среди них были люди, годами пылавшие друг к другу омолаживающим чувством ненависти. Однако и у этого письма, составленного, казалось бы, по бесспорному поводу, нашлись ненавистники и завистники, в частности, гиньольная пара Синявских. В эмиграции пошли бродить похабнейшие письма и листки. Любопытно, как люди, дома¹⁰, перед лицом общего пугала, хранившие по отношению друг к другу хотя бы лояльное молчание, здесь развернулись в надменности, интриганстве и общем сволочизме <…>.