Двадцатый век оказался переломным в попрании христианских заповедей, ценности жизни и свободы человеческой личности на одной шестой земной суши. Сегодня эти язвы обнажены перед всем человечеством…

Советская власть беспощадно перемалывала в своих кровавых жерновах не только целые сословия исторической России — первыми на тоталитарную плаху ложились личности, способные противостать безжалостному режиму оружием и идеями. Посредством «красного террора», бессудно и «судами», «обвиненные» и безвинные, умершие на чекистских допросах и приговоренные тройками НКВД. Духонин, Колчак, Перхуров, кадеты, юнкера, сонм христианских священников и защитников веры.

В этом бесконечном списке убиенных и умученных большевиками предстают фигуры братьев-близнецов — князей Петра и Павла Дмитриевичей Долгоруковых, которых советская власть умертвила, невзирая на пожилой их возраст и пацифизм личных убеждений. Они не были безгласными жертвами режима, как большинство русских, и отстаивали иные ценности — ценности, которые являлись альтернативой большевицкой диктатуре. Увы, идеалы братьев не были поняты и в их родной аристократической среде, а составители «Сборника биографий кавалергардов» в биографическом очерке, посвященном их отцу, князю Дмитрию Николаевичу Долгорукову, ничтоже сумняшеся аттестовали их как «постыдных деятелей „освободительного“ движения»².

Братья увидели свет в Царском Селе 9 мая 1866 года, о чем свидетельствуют Записки их матери: «Мы переехали в Царское село 5го Мая, не успели обжить дачу как совершенно неожиданно явились на свет Божий мои близнецы 9го Мая. <…> В 5 часов после обеда кончили убирать комнату, мою будущую спальную, священник служил молебен в ней, для освящения нового жилья, а в семь часов его уже призвали для молитвы над новорожденными Петром и Павлом. Крестили их в Духов день 25, и оба мои братья близнецы (графы Орловы-Давыдовы) были крестными отцами, Анатолий сам за себя, а Владимир вместо Папеньки»³.

Петр и Павел росли и развивались в эпоху Великих реформ, казалось бы, открывавших перед страной широкие перспективы. Отец — Дмитрий Николаевич Долгоруков (4.04.1827—20.07.1910), Рюрикович из ветви князей Долгоруковых «Крымских», блестящий кавалергард, литератор, владелец особняка в Москве и имения Полуэктово при селе Волынщина Рузского уезда Московской губернии⁴. Мать — Наталия Владимировна (2.07.1833—11.02.1885), из семьи Орловых-Давыдовых, чьи предки умели организовывать и государственные перевороты, и работу Императорской Академии Наук. Старший брат — князь Николай (4.02.1858—8.05.1899), впоследствии видный земский деятель и предводитель Черниговского дворянства. Как отмечал П. Н. Милюков, «их мать, игравшая главную роль в семье, считала, что общение с более демократической молодежью, уже начиная со школы, совершенно необходимо ввиду общего настроения эпохи»⁵.

Ее отец, Владимир Петрович Давыдов (23.04.1809—24.04.1882) 20 марта 1856 года добился дозволения принять имя и титул деда своего, графа Владимира Григорьевича Орлова, и потомственно именоваться графом Орловым-Давыдовым. Он окончил Эдинбургский университет со степенью доктора права. На государственной службе выслужил чины камергера и действительного статского советника. Владел орловским имением Отрада. В течение 20 лет граф В. П. Орлов-Давыдов избирался петербургским губернским предводителем дворянства. Он опубликовал двухтомный труд «Биографический очерк Графа Владимира Григорьевича Орлова, составленный внуком его Графом Владимиром Орловым-Давыдовым» — возможно, единственное в России фундаментальное исследование внука о деде.

Свободно владея несколькими языками, Владимир Петрович непринужденно общался с самыми разными людьми: писателем Вальтером Скоттом и лордом Биконсфильдом, имамом Шамилем и представителями Дома Романовых. Александр II и государыня Мария Александровна ценили Владимира и его супругу Ольгу Ивановну (урожденную княжну Барятинскую) за их редкие качества — ум, отзывчивость, неутомимую благотворительность. Некогда и Россия могла похвастаться достойной элитой…

Дедушка, граф Владимир Петрович Орлов-Давыдов, воспитывался в Эдинбургском университете «и был англоманом не только по воззрениям и привычкам, но и по наружности. Читал постоянно огромные листы „Times“, — вспоминал князь Петр Дмитриевич Долгоруков. — Он был хорошим хозяином и одним из крупнейших русских землевладельцев. В сороковых годах он подавал Императору Николаю I записку о желательности освобождения крестьян от крепостной зависимости, но по английскому образцу, то есть в качестве безземельных арендаторов. За эту записку ему было предложено выехать на несколько лет из России»⁶.

В эпоху Великих реформ граф усердно ратовал за парламентаризм и принятие Конституции. К сожалению, гибель Александра II не позволила увенчать здание российской государственности этими спасительными атрибутами, а косная политика преемников государя через двадцать лет привела к большой беде — идее «маленькой победоносной войны» и грянувшей вслед за ней революции 1905 года.

Идеи графа В. П. Орлова-Давыдова упали на благодатную почву. Его внуки, князья Долгоруковы, приняли активное участие в земском движении. Князь Павел, окончив физико-математический факультет Императорского Московского университета, с 1893 года избирался предводителем дворянства Рузского уезда. На этом посту он оставался в течение трех пятилетий. Рузское земство, председателем которого стал Павел Дмитриевич, занималось созданием школ начального образования, содействием развитию сельского хозяйства (изменение системы полеводства, введение посева новых растений, распространение усовершенствованных сельскохозяйственных орудий и искусственных удобрений, улучшение коневодства и скотоводства). Павел Дмитриевич большое внимание уделял также созданию просветительных учреждений в своем уезде и Москве. В начале XX столетия при поддержке земства в Рузе действовали культурно-благотворительные общественные организации: «Братство во имя святой Марии-Магдалины» (вело в основном культурно-просветительскую работу в учреждениях); «Рузское попечительство о народной трезвости» (занималось главным образом работой непосредственно с населением, организуя лекции и народные чтения, устраивая благотворительные концерты). Князь «построил ихтиологическую станцию на Анофриевском озере, которую возглавил профессор Московского университета Н. Ю. Зограф». Эта станция действует до сих пор⁷.

Частная жизнь князя не сложилась. Семью он не создал. Его избранница, актриса Мария Яковлевна Пуаре, автор известных романсов, всецело принадлежала богеме и не могла разделять идейных устремлений Павла Дмитриевича.

Во время русско-японской войны князь Павел был уполномоченным дворянского отряда Красного Креста на театре военных действий в Маньчжурии. Принимал участие в земских и земско-городских съездах 1904—1905 гг. Когда грянула революция 1905 года, князья Петр и Павел Долгоруковы стали одними из основателей Конституционно-демократической партии. Князь Павел был избран председателем ее Центрального комитета (1905—1907), затем товарищем председателя ЦК. Конечно, его избрали не за княжеский титул, как говорили злые языки, а за открытый, благородный характер. Князь был убежденным противником смертной казни, сторонником развития образования и общественных компромиссов. Павел Дмитриевич стал инициатором созыва Всероссийского учительского съезда в Москве в 1903 году и был избран его председателем.

Понимая, что стремление народов России к автономии исторически неизбежно, князь выступал за развитие национального самоуправления, используя богатый опыт Британской империи.

При обсуждении вопроса об автономии Польши на земско-городском съезде в начале сентября 1905 года Павел Дмитриевич сказал следующее: «Для меня польский вопрос не есть только вопрос политический, но и является моральной проблемой и делом народной совести России. Не вижу возможности половинчатого решения вопроса. Единственный выход, на котором можно согласиться, — есть восстановление независимой Польши»⁸.

Политическая фронда Павла Дмитриевича не осталась незамеченной. В 1905 году князь был лишен придворного звания камергера. В 1908 году предан суду за превышение власти, выразившееся в раздаче в 1905 году крестьянам продовольственного капитала без соблюдения требуемых законом формальностей; судился в Московской судебной палате в 1910 году и был приговорен к отрешению от должности предводителя дворянства.

Будучи с юношеских лет убежденным пацифистом (он председательствовал на 18-м мировом пацифистском конгрессе в Стокгольме в августе 1910 года), князь Павел Дмитриевич пропагандировал идеи пацифизма, для чего еще с конца XIX века пытался организовать пацифистское общество в России, встречая, однако, сопротивление властей. В 1909 году князю удалось основать в Москве небольшое «Общество мира» (национальное отделение международного общества с тем же названием), однако с началом Великой войны общество было закрыто, а он, как председатель, в воззвании по поводу закрытия призвал всех к исполнению своих гражданских повинностей, поскольку война уже объявлена.

Несмотря на свой пацифизм, братья Долгоруковы с первых шагов поддержали Белое движение. Князь Павел сразу понял, что советская власть не даст жить никому. На одном из митингов он сказал: «Если мы считаем большевизм злом, разрушающим нашу Россию, то должны сделать все, не смущаясь ужасами гражданской войны, чтобы вырвать ее из этого зла»⁹. Князь Павел принимал участие в восстании юнкеров в Москве, находился в осажденном Александровском военном училище, был избран в Учредительное собрание. До февраля 1918 года находился под арестом в Петропавловской крепости, осенью 1918 года влился в ряды Вооруженных Сил Юга России, а в 1920 году ушел с Русской Армией за границу. Князь работал в Осваге, находился в Крыму все время, вплоть до эвакуации, продолжая агитацию всемерной и всепартийной поддержки сражающейся армии, для чего организовал «Объединение общественных и государственных деятелей» (ООиГД) и был его председателем. Четвероюродная сестра Павла, графиня София Владимировна Панина, в 1941 году вспоминала: «а потом Юг, где он ходил в костюме, сшитом из дорожного мешка, а сапоги свои шнуровал белыми тесемками. Я помню, как чернилами красила эти тесемки и вечно зашивала дыры его костюма и рубашек».

Но взгляд князя оставался ясным: только в Белой армии он видел «единственную противобольшевицкую национальную силу». За границей (Константинополь — Париж — Варшава) князь продолжил борьбу. Дважды переходил границу, пытаясь вербовать в СССР сторонников. Брат Петр с семьей поселился в Праге. Чехия была родной сердцам Долгоруковых: в детстве они многажды бывали в Карлсбаде (Карловых Варах) на водах вместе с матушкой. В Париже Павлу Дмитриевичу пришлось жить в холодной мансарде на седьмом этаже. Он шутил по этому поводу: «В беженстве я поднимаюсь все выше и выше, а не опускаюсь»¹⁰.

Седьмого июня 1926 года князь пересек советско-румынскую границу. Долгоруков конспиративно пробыл в СССР около 40 дней, много раз (согласно записке, которую сумел передать за границу перед самым своим арестом) был, вопреки предпринятым мерам к изменению внешности, узнан бывшими знакомыми. И только однажды заросшего бородой князя спутали с великим классиком, когда под Харьковом один из собеседников испуганно прошептал: «Что ты, дедушка Толстой, что ли, с того света пришел?»

Долгоруков был поражен «запуганностью» советских граждан: те же люди, которые в 1918 году самоотверженно помогали Павлу Дмитриевичу, в 1926 году проявляли крайнее малодушие — захлопывали перед ним двери, просили больше не приходить. Князь был арестован 13 июля 1926 года на пути из Харькова в Москву на железнодорожной станции Лопасня, куда приехал повидать тетку — настоятельницу упраздненного монастыря игуменью Магдалину (в мире графиню Марию Владимировну Орлову-Давыдову). Павел Дмитриевич был препровожден в Харьковскую тюрьму (ОГПУ Украины), где просидел 11 месяцев в ожидании суда и приговора, причем считалось, что наказание не может быть строгим за незначительность совершенного преступления (переход советской границы) и учитывая возраст Долгорукова.

Он был расстрелян как заложник, без суда 10 июня 1927 года…

Чекисты состряпали обвинение: «Долгоруков, Павел, бывший князь и крупный помещик, член ЦК кадетской партии, который после разгрома белых эвакуировался с остатками врангелевской армии в Константинополь, где состоял членом врангелевской финансовой контрольной комиссии, затем переехал в Париж, где являлся заместителем председателя белогвардейского Национального комитета в Париже, принимая руководящее участие в зарубежных монархических организациях и их деятельности на территории СССР; в 1926 году нелегально пробрался через Румынию на территорию СССР с целью организации контрреволюционных, монархических и шпионских групп для подготовки иностранной интервенции. Председатель ОГПУ Менжинский. 9 июня 1927 года. Приговор приведен в исполнение».

1927 год. Одиннадцатая Пасха и последняя (Приводимые здесь строки взяты из письма со штемпелем «Харьковское ГПУ», написанного князем Павлом Дмитриевичем Долгоруковым его брату в Прагу из тюрьмы, после десяти месяцев заключения и за месяц до расстрела.). «Харьков, ГПУ. Чернышевск. ул. 9/V, 27. Христос Воскресе! Поздравляю Вас всех с Праздником. Получил 7/V твое письмо от 10/IV. Открытку не получал до этого. Морально чувствую себя хорошо, но желудок в последние месяцы испортился, вроде колита. У меня сломалась искусственная челюсть, что затрудняет жевание, главным образом хлеба (серого). Что касается платья, то хотя у меня ужасная рвань, но, пока я здесь, мне ничего другого и не требуется. Относительно моей участи еще ничего не знаю. Недавно я получил из Москвы через Политич, Красный Крест (Е. П. Пешкова) ватное пальто и белье, которого у меня теперь достаточно. Два раза получил оттуда же и припасы, что оч. приятно. Мне здесь сказали, что за границей в газетах появилось известие о моем расстреле в Москве. Сообщи родственникам и друзьям, что я считаю известие о моей смерти по меньшей мере преждевременным. Много читаю. Знакомлюсь с новыми писателями, с наслаждением перечитываю Л. Толстого, Мамина-Сибир., Чехова, Лескова...»

По свидетельствам неназванных источников и по слухам, достигшим эмигрантских кругов, Долгоруков перед смертью «держался мужественно и ободрял других» приговоренных к расстрелу, «кн. Долгоруков перед расстрелом потребовал, чтобы ему дали умыться, и красноармейцы хотя и исполнили его просьбу, но смеялись над ним, не зная, очевидно, что таков старинный русский обычай: по возможности прийти в могилу чистым»¹¹.

Сын его сподвижника, Владимир Набоков, в том же году откликнулся строками:

«Но сердце, как бы ты хотело, // чтоб это вправду было так: // Россия, звезды, ночь расстрела // и весь в черемухе овраг».