В. Соловьев — странник духа, чуждый всем, кто имеет плоть и кровь.

Н. А. Бердяев

Соловьев для русской философии был тем же, чем Пушкин для поэзии.

Л. М. Лопатин

«Самый большой русский человек» — так характеризовал князь С. Н. Трубецкой своего учителя и друга философа Владимира Сергеевича Соловьева. Можно было бы смело добавить: и самый загадочный.

Учение Соловьева, важнейшими элементами которого были идеи Софии и Богочеловечества, «есть самый полнозвучный аккорд, какой только когда-либо раздавался в истории философии» (С. Н. Булгаков). Его система — опыт синтеза религии, философии и науки. «Причем не христианская доктрина обогащается у него за счет философии, а, наоборот, в философию он вносит христианские идеи и ими обогащает и оплодотворяет философскую мысль» (В. В. Зеньковский).

«Мыслитель необычайной силы умозрения, основоположник самостоятельной традиции русской философской мысли, он никогда не хотел довольствоваться ролью создателя новой философской системы. Творческая душа Соловьева жаждала не только мистических созерцаний и отвлеченных умозрений, но прежде всего — деятельного воплощения в жизнь основ христианского миропонимания» (С. А. Левицкий).

«Только отблеск, только тени»

Основой философии Соловьева является понятие Абсолютного как абсолютного единства или «Всеединства». Он строит свою философскую систему как историю развития мирового духа. Философ стремится обрести цельное знание, предполагающее единство теории и жизненно-практического действия. Его цель — «ввести вечное содержание христианства в новую соответствующую ему, т. е. разумную безусловную форму».

Соловьев развивает учение о «мировой душе», которая в своем идеальном аспекте есть Церковь — святая София, Премудрость Божия. В то же время София представлялась ему «живой идеей», Божественной личностью, с которой он находится в медиумическом общении. Учение о Софии получило развернутое изложение в книге Соловьева «Россия и вселенская Церковь».

В поэзии Соловьева София является ему как Вечная Женственность:

Знайте же, Вечная Женственность ныне

В теле нетленном на землю идет.

В храме немеркнущем новой богини

Небо слилося с пучиною вод.

Именно Соловьевым был заложен фундамент русского религиозно-философского Ренессанса. Причем его творчество оказало колоссальное воздействие не только на философов, но и на поэтов Серебряного века (прежде всего на «младших» символистов — А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова). Кстати, он сам прекрасно сформулировал сущность символизма в одном из своих стихотворений:

…Все, видимое нами,

Только отблеск, только тени

От незримого очами.
Обладая блестящим литературным дарованием, Соловьев сделал философскую проблематику доступной широким кругам русского общества. Более того, именно благодаря Соловьеву русская мысль стала мировым достоянием.

«Социальная троица»

Владимир Сергеевич Соловьев родился в Москве 16 (28) января 1853 года, в семье крупнейшего историка России Сергея Михайловича Соловьева. Обстановка ранних лет Вл. Соловьева сложилась весьма благоприятно для его последующего духовного развития. Немаловажно также и то обстоятельство, что одним из предков его матери, которая происходила из польско-казацкого рода, был замечательный мыслитель XVIII века Г. С. Сковорода.

Необычайная одаренность Вл. Соловьева проявилась уже в ранние годы его жизни. Окончив гимназический курс с золотой медалью, он в 1869 году поступил в Московский университет. Поначалу он увлекался биологией, но вскоре перешел на историко-филологический факультет и с еще большим рвением приступил к изучению философии.

В 1874 году, защитив в Петербургском университете магистерскую диссертацию «Кризис западной философии (против позитивистов)», в которой Соловьев высказал намерение соединить «c логическим совершенством западной формы» «полноту содержания духовных созерцаний Востока», он становится приват-доцентом Московского университета. В докторской диссертации «Критика отвлеченных начал» (1880) в каждой философской системе Соловьев выделяет ее ключевую идею, которая имеет относительную истинность лишь будучи включенной в целостную, «всеединую» систему.

Во время публичной лекции 28 марта 1881 года Соловьев, считая смертную казнь несовместимой с христианской нравственностью, обратился к новому царю с призывом помиловать цареубийц — участников покушения на Александра II.

После ухода вслед за этим из университета Соловьев занялся публицистической деятельностью. Он постепенно отходит от славянофильского лагеря и сближается с западниками, видя всемирно историческое призвание России в объединении христианского мира. Экуменизм (призыв к соединению церквей вокруг Рима в силу апостольского преемства римского епископа) сочетается у Соловьева с идеей теократии, предполагающей политический союз государства, Церкви и общества («История и будущность теократии», 1885). В 1896 году Соловьев совершает акт присоединения к Римско-католической церкви, не отрекаясь, однако, от православия.

В книге «Оправдание добра» (1897) Соловьев постулирует априорные начала нравственности, которая рассматривается им как источник права («минимум добра»); а в своих статьях о литературе он отстаивает реальную силу красоты, ее активную роль в преображении мира. Основным предметом этического трактата философа является понятие добра в непосредственной взаимосвязи с нравственным смыслом жизни. Соловьев считает добро безусловным, самоочевидным и несомненно доступным познанию началом. Его безусловность означает, что само по себе оно ничем не обусловлено, но оно все собою обусловливает и через все осуществляется.

В своем последнем философском произведении — «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, с приложением Краткой повести об Антихристе» (1899—1900) — Соловьев критикует этику непротивления злу насилием Л. Н. Толстого и рисует образ конца истории, которому предшествует нашествие на Европу монголов, всеобщее богоотступничество и воцарившийся вслед за ним глобальный социалистический миропорядок Соединенных штатов Европы с просвещенным филантропом-антихристом во главе.

В системе Соловьева, наряду с «теософией» («богомудрием», предполагающим синтез веры, разума и опыта и основанных на них религии, философии и положительной науки) и теократией («боговластием», которое, по Соловьеву, должно стать исинной формой правления, соединив в себе власть царя, первосвященника и пророка), присутствует «теургия» («богодействие» — совместное действие Бога и человечества по пересозданию последнего из плотского и природного в духовное и божественное). Концепцию Соловьева отличает эсхатологизм и спиритуалистический характер: мировой процесс должен привести к «уничтожению вещественного мира как вещественного и восстановлению его как царства духов, во всеобщности духа абсолютного».

Исторической миссией России Соловьев считал осуществление «социальной троицы» — органического единства Церкви, государства и общества.

«Ничего или очень мало в нем было человеческого»

Соловьев был изумительно одаренной и столь же противоречивой личностью; недаром он стал кумиром Серебряного века — многогранно творческого, блестящего и на редкость противоречивого. Обладая феноменальным логическим умом, Соловьев умудрился свести себя в преждевременную могилу «очистительным от бесов терпентином» (т. е. скипидаром), которым он поливал все вплоть до еды; все раздавая нищим, он мог до упаду хохотать над глупостью рабочих, падавших один за другим в выгребную яму и погибших там, мотивируя свое веселье тем, что «здешняя жизнь на земле не составляет столь серьезного факта, за который стоило бы так держаться и дорожить, и чем человек испытывает больше неприятного и дурного в этом мире, он получит сторицею в том». Автор серьезнейших философских трактатов и блестящих публицистических статей, тонкий литературный критик, Соловьев любил рассказывать сомнительные анекдоты и тешиться стишками вроде:

Владимир Соловьев лежит на месте этом,

Сперва был филозоф, а ныне стал шкелетом.

Иным любезен быв, он многим был и враг;

Но без ума любив, сам ввергнулся в овраг.

Он душу потерял, не говоря о теле,

Ее диавол взял, его ж собаки съели.

Прохожий! научись из этого примера,

Сколь пагубна любовь, и сколь полезна вера.

По словам В. В. Розанова, «может быть, было в нем „божественное“, как он претендовал, или, по моему определению, глубоко демоническое, именно преисподнее; но ничего или очень мало в нем было человеческого».

«Пpизывaл Teбя и видeл Teбя тpижды»

Самым значительным из того, что случилось с ним в жизни, Соловьев считал «три свидания», которые он подробно описал в поэме с таким же названием. «Я, Bлaдимиp Coлoвьeв, ypoжeнeц Mocквы, пpизывaл Teбя и видeл Teбя тpижды: в Mocквe в 1862 гoдy, зa вocкpecнoй oбeднeй, бyдyчи дeвятилeтним мaльчикoм; в Лoндoнe, в Бpитaнcкoм мyзee, oceнью 1875 гoдa, бyдyчи мaгиcтpoм филocoфии и дoцeнтoм Mocкoвcкoгo yнивepcитeтa; в пycтынe близ Kaиpa, в нaчaлe 1876 гoдa». «Соловьевец» А. А. Блок считал это, по справедливому мнению Ф. А. Степуна, «протокольно четкими показаниями Соловьева о происшедшем».

Трижды являвшийся ему образ Соловьев называл по-разному, но чаще всего «Софией» («Премудростью Божией»). Среди рукописей покойного философа было немало странных заметок, отмечавшихся буквой S, и письма за подписью Sophie, составленные измененным почерком Соловьева и имевшие характер любовной переписки.

С загадочными видениями и перепиской связана и еще одна не менее странная история. Незадолго до смерти Соловьева с ним вступила в переписку нижегородская журналистка А. Н. Шмидт (как оказалось впоследствии — автор философско-мистического трактата «Третий завет»), сообщив, что именно она являлась ему во всех его видениях, и убеждая, что он — воплощение Христа. Философ попытался урезонить ее в ряде писем, но так как она продолжала настаивать на своем, решил разубедить ее при личной встрече. После свидания со Шмидт Соловьев вернулся «глубоко потрясенным» и в чем-то ею убежденным. Обо всем этом, ставшем известным ближайшим родственникам философа, было решено молчать.

Искусствовед и мемуарист С. К. Маковский, который довольно подробно описывает историю взаимоотношений Соловьева и Шмидт, весьма легкомысленно характеризует ее просто как «помешанную», ссылаясь при этом на авторитет М. Горького (!). Однако мнение С. Н. Булгакова кажется нам более весомым. Вот что писал этот выдающийся философ и богослов, внимательно изучив рукописи Шмидт: «Здесь мы имеем не только интереснейший человеческий документ, историю души совершенно исключительной по своей судьбе, не только сокровенную страницу интимной биографии Владимира Соловьева, но и первостепенной важности мистический трактат, который смело выдержит сравнение с произведениями первоклассных европейских мистиков, как Я. Беме, Пордедж, Сведенборг <…>». В ее писаниях — «убеждение в близости конца мировой истории и воля к концу <…> и проникновенное истолкование Апокалипсиса, отнюдь не похожее на рационалистическое искание ключа к „пророческой азбуке“ (от Ньютона до Вейнингера). В то время когда Достоевского начинал охватывать апокалиптический трепет, а Вл. Соловьев еще не приближался к эсхатологическим темам, нижегородская Сивилла заносила на бумагу свои загадочные видения и прозрения в „будущность“, по-своему разгадывая тайну России».

«Мертвые приходили к нему запросто»

Вскоре Соловьев уехал в имение кн. С. Н. Трубецкого, откуда посылал своему брату М. С. Соловьеву на хранение запечатанные пакеты. После смерти Вл. Соловьева (31 июля 1900 года) брат вскрыл эти пакеты и был поражен их содержанием. Философ сообщал, что, подобно Иисусу Христу в пустыне, он изо дня в день искушается дьяволом: днем дьявол ходит за ним по пятам и смеется, а ночью садится около его кровати и ведет с ним долгие «возмутительные» беседы. Эти записи настолько ужаснули ортодоксально религиозного Михаила Сергеевича, что он предал их сожжению.

Однако в факте общения Вл. Соловьева с нечистой силой не было ничего поразительного для тех, кто хорошо знал этого философа-мистика. Для него казалось странным, что «человек, внимательно всматривающийся в жизнь, может не верить в существование бесов!» (Величко). Литератору Н. Н. Страхову он сообщал: «Я не только верю во все сверхъестественное, но собственно говоря, только в это и верю». По словам С. К. Маковского, Соловьев общался с призраками, «мертвые приходили к нему запросто», «он разговаривал с тенями исторического прошлого, вступал с ними в богословские споры».

Философ не сомневался в подлинности этого общения с умершими, которое преимущественно происходило во сне (сон, по мнению Соловьева, — это «как бы окно в другой мир»). Хорошо известно, что в дни своей юности Соловьев увлекался спиритизмом, полагая, что спиритуалистические феномены можно использовать в целях метафизики. Считается, что, побывав в 1875 году на подобных сеансах в Лондоне, он испытал в этом способе общения с духами горькое разочарование. Но интерес философа к оккультным наукам отнюдь не исчез вместе со столоверчением. В библиотеке Британского музея Соловьев и далее увлеченно изучал труды по «тайному знанию». Кстати, от лондонского периода сохранились его рукописи автоматического письма.

«Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает, / Тень мертвых уж близка…», — писал он в своих стихах, в которых всегда выражал самые заветные переживания и думы.

«Часто бывали у него видения черта»

Что касается дьявола, то его философ видел преимущественно наяву. Тогда, по словам многих очевидцев, Соловьев «бледнел и с выражением ужаса в остановившемся взгляде напряженно смотрел в одну точку» (Е. Трубецкой)¹. Однажды после подобного происшествия в гостях у А. Ф. Кони Соловьев спросил у знаменитого юриста, верит ли он в реальное существование дьявола, и на отрицательный ответ сказал: «„А для меня это существование несомненно: я его видел, как вижу вас <…>“ — „Когда и где? “ — „Да здесь, сейчас, и прежде несколько раз <…> Он говорил со мной <…>“ — „У вас, Владимир Сергеевич, расстроены нервы: это просто галлюцинации“. — „Поверьте, что я умею отличать обман чувств от действительности. Сейчас это было мимолетно, но несколько времени назад я видел его совсем близко и говорил с ним. Возвращаясь из Ганге на пароходе и встав рано утром, я сидел в своей каюте на постели, медлительно, задумываясь по временам, одевался и вдруг, почувствовав, что кто-то находится возле меня, оглянулся. На смятых подушках, поджав ноги, сидело серое лохматое существо и смотрело на меня желтыми колючими глазами. Я тотчас понял, кто это, и тоже стал смотреть на него в упор. „А ты знаешь, — сказал я ему, — что Христос воскрес?!“ — „Христос-то воскрес, — отвечал он, — но тебя-то я оседлаю!“ — и, вскочив мне на спину, сжал мою шею и придавил меня к полу. Задыхаясь в его объятиях и под ним, я стал творить заклинание Петра Могилы, и он стал слабеть, становиться легче, наконец руки его разжались и он свалился с меня <…>. В ужасном состоянии я выбежал на палубу и упал в обморок“».

К. Мочульский в своей философской биографии Соловьева приводит еще два аналогичных происшествия, которые необоснованно считает вариантами одного и того же события. В связи с этим «опытом» стоит привести историю, услышанную известным общественным деятелем, богословом и церковным историком А. В. Карташевым в доме баронессы В. И. Икскюль от профессора военно-медицинской академии генерала Вельяминова: «Однажды летом мы собрались на подмосковной даче Варвары Ивановны. Среди гостей был „вечный странник“ — Владимир Соловьев. В этот день он находился в состоянии особой экзальтации и рассказал нам много интересного о дьяволе. Наступала ночь. После затянувшегося полдника мы остались втроем на веранде, на деревянном полу которой виднелось много щелей. С мрачным видом Соловьев сидел в кресле, а я, продолжая начатый разговор, прогуливался по веранде. Соловьев говорил о дьяволе все более конкретнее и определеннее, и его настроение передавалось нам. Внезапно из щели в полу, примерно в центре веранды, с легким шумом поднялся почти до потолка столб довольно густого дыма или пара. „Вот он! Вот он!“ — закричал В. С., протянув руку в направлении происходившего. Затем, ничего не говоря, Соловьев поднялся с кресла. Он был мрачен и имел такой усталый вид, будто перенес тяжелое испытание. Мы были в замешательстве. Дым быстро и бесследно исчез. Придя в себя, мы начали искать объяснение случившемуся. Перед этим я курил и, возможно, обронил горевшую спичку, которая упала под пол. Ну, и что же? Откуда такой взрыв? Почему нет запаха горелого? Слуги с собакой спустились вниз и обыскали место под верандой, но ничего не нашли. Нам оставалось только замолчать и оставить эту загадку неразрешенной до конца жизни». После некоторого молчания этот высокомерный скептик сказал: «Я не нахожу объяснения случившемуся даже теперь и могу лишь констатировать факт».

Племянник Соловьева (С. М. Соловьев) рассказывал, что, по словам дяди, светлые видения его юности (София) и его зрелых лет (отшельник) после 1889 года сменились частыми видениями дьявола, являвшегося в разных образах. С. М. Соловьев пишет: «Часто бывали у него видения черта, и он просто рассказывал о них, иногда впадая в шутливый тон. Помню один его рассказ: „Вчера я лежу в постели. Горит свеча. Кто-то, кого я не вижу, гладит меня по руке и нашептывает мне весьма дурные вещи. Я вскакиваю с постели, начинаю его крестить и крестом выгонять за дверь“. С простотой монаха он говорил: „Надо читать перед сном псалом 90-й, чтобы избавиться от наваждений“». И добавляет: «В 1896—1897 годах в Финляндии, очевидно, у Соловьева были демонические явления», цитируя начало стихотворения 1898 г. «DAS EWIG-WEIBLICHE (Слово увещательное к морским чертям)»:

Черти морские меня полюбили,

Рыщут за мною они по следам:

В Финском поморье недавно ловили,

В Архипелаг я — они уже там!

«В Архипелаге (т. е. в Эгейском море. — И. Ш.) Соловьева преследовали демонические видения», — пишет С. Соловьев. Этот опыт нашел отражение в стихотворении «В Архипелаге ночью»:

Видел я в морском тумане

Всю игру враждебных чар;

Мне на деле, не в обмане

Гибель нес зловещий пар.

Въявь слагались и вставали

Сонмы адские духов,

И пронзительно звучали

Сочетанья злобных слов.

По свидетельству литератора В. Л. Величко, близкого друга Вл. Соловьева, публицисты и читатели много потешались над подобными стихотворениями. «Людям, заключенным в круг преимущественно будничных понятий, предоставляется, конечно, признавать или отрицать существование каких бы то ни было чертей; но при ограниченности наших познавательных средств и утверждение, и отрицание одинаково бездоказательно. Близкое знакомство с Соловьевым могло дать скорее некоторый материал для утверждения…»

Что же действительно происходило с великим русским философом? Почему он видел Софию и дьявола? Естественно, многочисленные и разнообразные паранормальные явления в жизни Соловьева были связаны с его мистической настроенностью, в значительной степени обусловленной особенностями не только его психики, но и физиологической организации. Знаменательно, что София представала перед Соловьевым в типическом образе оккультной мистической традиции; в столь же типических образах являлась ему и нечистая сила. Эти факты, а также его вещие сны и тому подобные феномены можно понять с психологической точки зрения, прежде всего в свете теории архетипов К. Г. Юнга (т. е. тех форм коллективного бессознательного, в которых мы воспринимаем мир). Однако даже самые глубокие психологические теории не в состоянии объяснить происшествия, о котором поведал уже упомянутый А. Ф. Кони.

Одна петербургская художница писала в своей мастерской портрет Соловьева. «Все время сеансов он был чрезвычайно весел, шутил, заливался своим детским смехом и говорил, что, веруя в учение о сорокадневном пребывании души умершего на земле, думает, что на это время она облекается формой не человека, а какого-нибудь другого живого существа, например птицы. „Я буду, конечно, филином, — говорил он, — и стану своим видом и криком пугать людей, а вам обещаюсь, если моя душа вселится в птицу, прилететь об этом сказать“. Он отказался немедленно взять подаренный ему художницей оконченный портрет, прося оставить его покуда в мастерской. В день, следовавший за его кончиной, художница, ночуя в комнате, соседней с мастерской, услышала в последней какой-то странный шум, а когда вошла туда, то увидела, что порывом ветра раскрыто итальянское окно и перед портретом Соловьева лежит, распростерши крылья, какая-то довольно крупная птица, влетевшая ночью и убившаяся, ударившись с разлета о раму портрета Соловьева».

«Он созерцал небесный свет»

О Соловьеве как в России, так и на Западе² написана масса работ и почти всегда речь в них идет о нем как о философе, богослове, поэте, литературном критике. Лишь вскользь авторы исследований о творчестве Соловьева пишут о нем как о человеке, обычно повторяя одни и те же свидетельства о диковинных чертах его характера и эксцентричности поступков, которые обескураживали современников и продолжают изумлять потомков. Даже в наиболее полной и одной из лучших биографий философа, «где прекрасно показано, что история жизни Вл. Соловьева представляет для русской мысли и культуры не меньший интерес, чем его творения» (П. П. Гайденко), ее автор (С. М. Соловьев) прямо заявляет, что ему «неинтересны романтические и оккультные эпизоды из жизни Соловьева». Племянник великого философа утверждает, что «вся жизнь Вл. Соловьева — история его сношений с Софиею». «Принцип „Софии“ имеет всеобъемлющее значение для мира и поэтому может получить различные определения в зависимости от различных точек зрения», — пишет Н. О. Лосский. А сам Вл. Соловьев поясняет, что София в образе Вечной Женственности «не есть только бездейственный образ в уме Божием, а живое духовное существо, обладающее всею полнотою сил и действий. Весь мировой процесс есть процесс ее реализации и воплощения в великом многообразии форм и степеней».

В то же время не следует забывать о том, что «лик Софии» у Соловьева «постоянно двоится — в нем проступают то небесные, то демонические черты» (П. П. Гайденко относит этот факт к чистому умозрению, обусловленному недостаточным различением Соловьевым «тварной и нетварной Софии».). Судя по всему, философ не только был визионером и имел способность воспринимать паранормальные явления, но и действительно имел контакты с иной реальностью³. «И весь вопрос в том, кого видел и встречал Соловьев в своем мистическом опыте» (прот. Г. Флоровский).

«Как философ и поэт, он созерцал небесный свет в его бесчисленных здешних отражениях и восходил, подобно Платону, от этих отражений к их первоисточнику, — писал Е. Н. Трубецкой. — Когда этот свет освещал для него глубь земной действительности и делал явными скрытые в ней темные бесовские силы, он, как пророк и обличитель, метал в них небесные громы. Вне этой борьбы света с тьмой жизнь была для него бессмыслицей, шуткой». Такое отношение Соловьева к жизни выразилось в одном из наиболее ярких его стихотворений:

Таков закон: все лучшее в тумане,

А близкое иль больно, иль смешно.

Не миновать нам двойственной сей грани.

Из смеха звонкого и из глухих рыданий

Созвучие вселенной создано.

Рецензируя замечательную книгу К. Мочульского о Соловьеве, вышедшую в Париже в 1936 году, Н. А. Бердяев писал: «Вл. Соловьев был натурой профетической и он сознавал свое профетическое служение. Он многое прозревал. Но он объективировал и свою субъективность, связанную с оптимистической обращенностью к Софии и к теократии, и свою субъективность, связанную с обращенностью к концу, свою личную эсхатологию <…>. Мы очень многим обязаны Вл. Соловьеву, его проблематика вдохновляла последующую мысль. Но между нами и Вл. Соловьевым лежит опыт, которого он не знал <…> и для нас уже невозможны многие иллюзии Соловьева. Но он остается одним из самых изумительных, самых значительных русских людей».

Литература

Соловьев B. C. Собр. соч., т. 1—10. СПб., 1911—1914.

Соловьев B. C. Письма, т. 1—4. СПб., 1908—1923.

Соловьев B. C. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974.

Соловьев B. C. Соч., т. 1—2. М., 1988.

Соловьев B. C. Литературная критика. М., 1990.

Булгаков С. Н. Что дает современному сознанию философия Владимира Соловьева? // Булгаков С. Н. От марксизма к идеализму. СПб., 1903.

Величко В. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и творения. СПб., 1903.

Трубецкой Е. Миросозерцание В. Соловьева, т. I — II. М., 1912 (М., 1994—1998).

Радлов Э. Л. Вл. Соловьев. Жизнь и учение. СПб., 1913.

Лукьянов С. М. О Вл. Соловьеве в его молодые годы. Материалы к биографии, кн. 1—3. Пг., 1916—21 (репринт М., 1990).

Книга о Владимире Соловьеве. М., 1991.

Чулков Г. И. Автоматические записи Вл. Соловьева // Вопросы философии. 1992. № 8.

Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.

Мочульский К. Владимир Соловьев // Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995.

Гайденко П. Об авторе и его герое // Соловьев С. М. Владимир Соловьев. Жизнь и творческая эволюция. М., 1997. С. 382—427.

Соловьев С. М. Владимир Соловьев. Жизнь и творческая эволюция. М., 1997. 

Лосев А. Ф. Владимир Соловьев и его эпоха. М., 2000.

Соловьев: pro et contra. СПб., 2000.

Степун Ф. Владимир Соловьев // Степун Ф. Мистическое мировидение. СПб., 2012.

Шауб И. Ю. Загадка В. С. Соловьева // История и культура. Вып. 15 (15). СПб., 2018.

Helleman W. Solovyov's Sophia as a Nineteenth-Century Russian Appropriation of Dante's Beatrice. Lewiston, 2010.