В отличие от Пушкина Лермонтов никогда не искал мира с обществом, в котором ему приходилось жить: он смертельно враждовал с ним — вплоть до дня своей гибели.
А. И. Герцен[1].
«Скажи-ка, дядя, ведь недаром…»
Считается, что Лермонтов привлекает к себе в старости по принципу противоположности, возрастной в данном случае. Меня же он захватил еще в раннем детстве, началом чему послужили строфы из «Бородина», которые отец любил напевать. А чуть позже у соседей по дому оказался однотомник Лермонтова, включавший все им написанное, — такие однотомники классиков, европейских и отечественных, издавались в пятидесятые годы. С тех пор помню наизусть вот эти необычайно мелодичные стихи со странным для мальчика, еще не осознающего своего частичного иудейства, названием «Еврейская мелодия» (1830):
Я видал иногда, как ночная звезда
В зеркальном заливе блестит;
Как трепещет в струях, и серебряный прах
От нее рассыпаясь бежит.
Но поймать ты не льстись и ловить не берись:
Обманчивы луч и волна.
Мрак тени твоей только ляжет на ней —
Отойди ж — и заблещет она.
Светлой радости так беспокойный призрак
Нас манит под хладною мглой;
Ты схватить — он шутя убежит от тебя!
Ты обманут — он вновь пред тобой.
Другим потрясшим незрелый ум подростка стихотворением (читалось-то все подряд) явилось «Предсказание» (1830):
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет…
Эти строки проецировались, конечно, на «Великую Октябрьскую…» и приводили в восхищение, на них сочинялись «вдохновенные» продолжения и варианты. А самая суть лермонтовского предсказания (об апокалиптическом ужасе, неминуемо следующем за низвержением основ власти), действительно потрясающего для 16-летнего автора, оставалась тогда невоспринятой и непонятой.
Прочитаны, конечно, были в детстве и перечитывались позже и другие стихи Лермонтова, но от этих остались самые яркие воспоминания.
Что же касается упомянутой выше «Еврейской мелодии» (потом будет написана и другая, в подражание Байрону), то нельзя не остановиться на действительно чрезвычайном внимании ее автора к мелодике стиха: неслучайно в первые годы творческого пути (вплоть до 1832-го) слова «песня», «романс», «мелодия (русская, еврейская, грузинская)» в названиях его лирических творений занимают значительное место (около 20 названий). И вообще, нельзя не отметить замечательную звучность лермонтовской поэзии в целом. Вот и одним из самых известных русских романсов стало положенное на музыку Е. С. Шашиной[2] стихотворение «Выхожу один я на дорогу…».
Таким представилось начало моего постижения Лермонтова.
«Глаза его не смеялись, когда он смеялся…»
Следующим этапом стало чтение «Героя нашего времени» (1837—1839) в качестве внеклассного, предписанного на лето. Помню ошеломляющее впечатление от романа, прочитанного сразу — от начала и до конца, сильное и острое чувство, непонятое, конечно, тогда, необъяснимое. Это потом, потом, сочиняя статью в защиту лермонтовского героя, я прочитал у Игоря Виноградова[3], моего чуть старшего современника:
«Отчетливо помню то странное, беспокойное ощущение, с которым я читал в первый раз „Героя нашего времени“. Это было, как, видимо, и у многих, в восьмом классе средней школы — согласно программе. И отчетливо помню, как тщетно пытался я и на уроках, и читая учебник, найти какое-то объяснение этому странному и беспокойному своему ощущению, в котором если и было что-то похожее на сострадание, то презрительности и тем более насмешки — ни призвука. Это было живое, непосредственное ощущение какой-то неясной, странной, но несомненной причастности всего того, что происходило в Печорине и с Печориным, к моей собственной жизни <...>. Казалось бы, откуда было взяться такому ощущению»[4] (курсив И. И. Виноградова. — В. Е.).
Такое сходное с моим ощущение! И трудно даже сейчас до конца осмыслить, что было общего у меня с этим блестящим офицером 30-х годов XIX века. Чем завораживал он наше юношеское сознание? Сильной волей и смелостью в критические минуты, смелостью до отчаянности? А еще, может быть, тем, что хорошо разбирался в людях, видел их, как говорится, насквозь?
Но и себя он видел насквозь со всеми своими не весьма приятными и даже отталкивающими порой для окружающих особенностями. Сильное впечатление производила на нас честность, с которой он оценивал свои собственные поступки.
Отмечу еще, что в годы моей юности, когда торжество насильственного и всеобъемлющего коллективизма являлось непоколебимым, откровенный индивидуализм Печорина действовал на сознание как освежающая струя чистого воздуха в душном и наглухо закупоренном помещении…
Но главной мыслью романа, пружиной повествования является неприятие автором своего времени, поражающего присущими ему пороками, и круг общения, в котором вращается Печорин: какое время, таков и его герой.
Впечатляющую характеристику времени оставил выдающийся современник Лермонтова А. И. Герцен: «...чтобы дышать воздухом этой зловещей эпохи, надобно было с детства приспособиться к этому резкому и непрерывному ветру, сжиться с неразрешимыми сомнениями, с горчайшими истинами, с собственной с самого нежного детства слабостью, с каждодневными оскорблениями; надобно было приобрести привычку скрывать все, что волнует душу, и не только ничего не терять из того, что в ней схоронил, а, напротив, — давать вызреть в безмолвном гневе всему, что ложилось на сердце. Надо было уметь ненавидеть из любви, презирать из гуманности, надо было обладать безграничной гордостью, чтобы, с кандалами на руках и ногах, высоко держать голову»[5].
В «большом свете»
Свое отношение ко времени, выразительно раскрывавшемуся в атмосфере светского общества, Лермонтов предельно четко сформулировал в письме к М. А. Лопухиной[6] от конца 1838 года из Петербурга в Москву: «Надо вам сказать, что я самый несчастный человек, и вы поверите мне, когда узнаете, что я каждый день езжу на балы: я пустился в большой свет; в течение месяца на меня была мода, меня буквально разрывали. Это, по крайней мере, откровенно. Весь этот свет, который я оскорблял в своих стихах, старается осыпать меня лестью; самые хорошенькие женщины выпрашивают у меня стихи и хвалятся ими, как величайшей победой. <…>
Ну так я открою вам свои побуждения: вы знаете, что мой самый большой недостаток — это тщеславие и самолюбие; было время, когда я в качестве новичка искал доступа в это общество; это мне не удалось: двери аристократических салонов были для меня закрыты; а теперь в это же самое общество я хожу уже не как проситель, а как человек, добившийся своих прав; я возбуждаю любопытство, передо мною заискивают, меня всюду приглашают <…> дамы, желающие, чтобы в их салонах собирались знаменитые люди, хотят, чтобы я бывал у них, потому что я ведь тоже лев; да, я, ваш Мишель, добрый малый, у которого вы и не подозревали гривы[7]. <…>
Но этот новый опыт принес мне пользу, потому что дал мне в руки оружие против этого общества, и если оно когда-нибудь станет преследовать меня клеветой (а это непременно случится), то у меня, по крайней мере, найдется средство отомстить; нигде ведь нет столько низкого и смешного, как там»[8] (курсив мой. — В. Е.).
Именно в свете увидел поэта год спустя и замечательно запечатлел его образ молодой И. С. Тургенев:
«У княгини Шаховской я, весьма редкий и непривычный посетитель светских вечеров, лишь издали, из уголка, куда я забился, наблюдал за быстро вошедшим в славу поэтом. Он поместился на низком табурете перед диваном, на котором, одетая в черное платье, сидела одна из тогдашних столичных красавиц — белокурая графиня Мусина-Пушкина — рано погибшее, действительно прелестное создание. На Лермонтове был мундир лейб-гвардии Гусарского полка; он не снял ни сабли, ни перчаток и, сгорбившись и насупившись, угрюмо посматривал на графиню. Она мало с ним разговаривала и чаще обращалась к сидевшему рядом с ним графу Шувалову, тоже гусару. В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах, возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий. Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине. Слова: „Глаза его не смеялись, когда он смеялся“ и т. д. — действительно применялись к нему. Помнится, граф Шувалов и его собеседница внезапно засмеялись чему-то, и смеялись долго; Лермонтов также засмеялся, но в то же время с каким-то обидным удивлением оглядывал их обоих. Несмотря на это, мне все-таки казалось, что и графа Шувалова он любил, как товарища — и к графине питал чувство дружелюбное. Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, напустил на себя известного рода байроновский жанр, с примесью других, еще худших капризов и чудачеств. И дорого же он поплатился за них! Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба. На бале дворянского собрания ему не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества. Быть может, ему приходили в голову те стихи:
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки...»[9] (курсив мой. — В. Е.).
Скептицизм Лермонтова ощутил и правильно понял после прочтения «Героя нашего времени» главный устроитель и политический архитектор этого времени император Николай I, недвусмысленно назвавший в письме к императрице ум автора романа «извращенным»:
«14/ 26 июня 1840 г.
7 часов вечера... За это время я дочитал до конца „Героя“ и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое изображение презренных и невероятных характеров, какие встречаются в нынешних иностранных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характер. И хотя эти кошачьи вздохи читаешь с отвращением, все-таки они производят болезненное действие, потому что в конце концов привыкаешь верить, что весь мир состоит только из подобных личностей, у которых даже хорошие с виду поступки совершаются не иначе как по гнусным и грязным побуждениям. Какой же это может дать результат? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле? Люди и так слишком склонны становиться ипохондриками или мизантропами, так зачем же подобными писаниями возбуждать или развивать такие наклонности! Итак, я повторяю, по-моему, это жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора»[10].
«Нет, я не Байрон, я другой…»
После размышлений о «Герое нашего времени» и вообще о «нашем» для Лермонтова времени уместно обратиться к его лирике, погружение в которую каждый раз на новом уровне понимания сопровождало меня долго. Лирику, отмеченную столь значимыми стихотворениями, начиная со стихов «На смерть поэта» (1837) и «Бородино» (1837)[11] до таких поздних шедевров, как «Дума» (1838), «Молитва» (1839), «И скучно, и грустно…» (1840), «Тучи» (1840), «Валерик» (1840—1841), «Родина» (1841), «Прощай, немытая Россия…» (1841), «Выхожу один я на дорогу…» (1841).
Все эти стихотворения помню наизусть, несмотря на слабеющую с возрастом память. А еще подумалось, как же созвучно по сути лермонтовское время с нынешним: там позади было восстание декабристов, у нас — шесть-семь лет свободы с самого конца 1980-х до середины 1990-х; вот уже и знаменитая уваровская триада снова пришлась кстати в России ХХI века, только еще на безмерно утрированном и огрубленном уровне.
И как созвучны оказались многие лермонтовские стихотворения с нынешним временем и с нашими эмигрантскими судьбами[12]! Давайте прислушаемся:
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно…
<…>
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию — презренные рабы («Дума»);
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды... («И скучно, и грустно…»);
Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники… («Тучи»)
И наконец:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Дуэли и смерть
Как писал А. И. Герцен, «Лермонтов находился под сильнейшим влиянием гения Пушкина, с чьим именем, как мы уже сказали, связано начало его литературной известности. Но Лермонтов никогда не был подражателем Пушкина»[13].
Однако есть у Лермонтова еще одно роковое сходство со своим предшественником: беспечность во время дуэлей[14], которые у него тоже случались.
Правда, в отличие от Пушкина, он был военным, офицером, отличавшимся изрядной смелостью, свидетельством чему служит сохранившаяся официальная военная сводка по поводу сражения у реки Валерик в 1840 году:
«Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик, имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнил возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших солдат ворвался в неприятельские завалы»[15].
Может быть, в связи с этим своим качеством или из-за присущего ему, по-видимому, фатализма[16] Лермонтов в двух последних дуэлях, включая роковую в июле 1841 года на горе Машук, оказывал полнейшее безразличие к своей возможной смерти.
Во время дуэли с сыном французского посла Эрнестом Барантом[17] 18 февраля 1840 года Лермонтов стоял под его прицелом с направленным в сторону пистолетом, куда (в сторону) и выстрелил после промаха Баранта[18].
То же повторилось через без малого полтора года при роковой дуэли с Мартыновым: стоя перед сосредоточенно целившимся в него противником, Лермонтов держал пистолет дулом вверх…
Так, на первый взгляд, неожиданно завершилось противостояние Лермонтова своему времени. Но по логике обстоятельств и событий такой исход выглядит вполне закономерным: «Ни Николай I, ни Бенкендорф, ни даже Мартынов не вынашивали планов убийства Лермонтова-человека. Но все они — каждый по-своему — создавали атмосферу, в которой не было места Лермонтову-поэту»[19].
Следует еще остановиться на строке из стихотворения[20] Осипа Мандельштама, вынесенной в название настоящей статьи. Почему о Лермонтове сказано «мучитель наш»? Трудно ответить на этот вопрос. Видимо, в определенный период жизни Мандельштам много размышлял о нем и его творчестве, погружение в которое вызывало у него сложные и даже, быть может, болезненные эмоции, а ранняя смерть Лермонтова в неполных 27 лет вызывала острое сочувствие и сожаление.
[1] Герцен А. И. Из статьи «Русская литература: Михаил Лермонтов» // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М, 1989. С. 136.
[2] Шашина Елизавета Сергеевна (1805—1903) — певица, композитор, после утраты голоса в результате болезни посвятила себя теории музыки и композиции; музыкальный автор нескольких песен и романсов на стихи Лермонтова, в том числе еще одного известного романса «Нет, не тебя так пылко я люблю…»; ею же положен на музыку отрывок из поэмы «Мцыри».
[3] Виноградов Игорь Иванович (1930—2015) — литературный критик, литературовед, зав. отделом прозы, а затем критики в журнале «Новый мир» при А. Т. Твардовском, главный редактор журнала «Континент» с 1992 г.
[4] Виноградов И. Философский роман Лермонтова // Духовные искания русской литературы, М., 2005. С. 21.
[5] М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, М., 1989. С. 7—8.
[6] Лопухина Мария Александровна (1802—1877) — дочь уездного предводителя дворянства Вязьмы, ближайший человек в окружении Лермонтова, адресат наибольшего числа его писем.
[7] Намек на известную собственную смысловую ошибку в поэме «Демон»: «И Терек, прыгая, как львица / С косматой гривой на хребте…»
[8] Лермонтов М. Ю. Собр. соч. в 6 т., М.-Л., 1957. Т. 6. С. 609—610.
[9] М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников… С. 296—297.
[10] Там же. С. 487.
[11] Следовало бы упомянуть здесь и стихотворение «Парус», написанное еще раньше, в 1832 г.
[12] Для Лермонтова ссылка на Кавказ по ощущениям аналогична нашей эмиграции.
[13] Герцен А. И. Из статьи «Русская литература: Михаил Лермонтов»… С. 136.
[14] Кроме последней, с Дантесом.
[15] ru.wikipedia.org › wiki › Валерик_(стихотворение).
[16] См. гл. «Фаталист» в романе «Герой нашего времени».
[17] Эрнест де Барант (1818—1859) — атташе французского посольства в Петербурге, сын Проспера де Баранта (1782—1866), французского посланника, историка, публициста, знакомого Пушкина.
[18] Сравните с исходом дуэли Печорина с Грушницким в «Герое нашего времени».
[19] Вацуро В. Э. Художественная проблематика Лермонтова // М. Ю. Лермонтов. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. Стихотворения, СПб., 2014. С. 32.
[20] Стихотворение О. Мандельштама «Дайте Тютчеву стрекозу…» (1932).
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Государственный праздник Чехословакии
Государственный праздник Чехословакии
теги: новости, 2024
28 октября Чехия отмечает День образования независимой Чехословацкой республики. День создания независимого чехословацкого государства является национальным праздником Чешской Республики, который отмечается ежегодно 28 октября. О...
Воспоминания Александра Муратова
Воспоминания Александра Муратова
теги: новости, 2024
14 октября с.г. из типографии вышла первая книга "Воспоминания" Александра Александровича Муратова многолетнего автора журнала "Русское слово" Автор выражает слова благодарности Виктории Крымовой (редактор), Анне Леута (графическ...
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
теги: новости, 2024
Уважаемые читатели и подписчики журнала "Русское слово"! Спешим сообщить вам о том, что десятый номер журнала "Русское слово" сверстан и отдан в печать в типографию. Тираж ожидается в ближайшее время о чем редакция РС сразу все...
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
В рамках празднования столетнего юбилея Славянской библиотеки 5 сентября 2024 года, в здании Клементинума состоялся международный симпозиум «Славяноведческое библиотечное дело и его влияние на современное общественное образован...
Столетний юбилей Славянской библиотеки
Столетний юбилей Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Вчера, 5 сентября, наша организация "Ruska tradice "с гордостью приняла участие в праздновании 100-летия Славянской библиотеки, нашего многолетнего партнёра. В праздновании юбилея Славянской библиотеки приняли у...
Выставка казахской культуры в ДНМ
Выставка казахской культуры в ДНМ
теги: новости, 2024
В большом зале Дома национальных меньшинств 08.10.2024 в 12:00 открылась выставка, посвященная казахской культуре. ...
Летние выставки в Чехии
Летние выставки в Чехии
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Если вы не уехали из Праги куда-нибудь на море, то у вас есть шанс посетить одну из региональных галерей во время летних каникул. Национальная галерея для местных выставок поделилась своими фондами и поддержал...
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
теги: новости, 2024
В Доме национальных меньшинств 2 июля открылась выставка Вендулы Бржезиновой "Мужество, добро, примирение"! Смысловое значение названия выставки таково: "Мужество жить, быть добрым к себе и окружающим и мириться с собой ...