Чешская общественность и революционные события в России

Говоря о восприятии Чехией революционных событий октября 1917 года, которые позже коммунистическая пропаганда назовет Великой Октябрьской социалистической революцией, необходимо подчеркнуть, что в мире, да и в самой России, информации было очень немного. Несмотря на то, что в газетах появилась соответствующая новость, выглядела она, скорее, как простое сообщение, иногда эмоционально окрашенное, которое публика воспринимала не слишком серьезно. Заявление чешского социал-демократического посла Властимила Тусара (1880—1924) от 5 декабря 1917 года по поводу исключительного исторического значения октябрьских событий в России для завершения войны — так как деятели советского правительства вступили в переговоры с немецкими политиками ради соглашения по принципу «мир равного с равным» — было одним из немногих, указывающих на важность русских событий для Чехии.

Нельзя забывать о том, что в то время на территории России находилось несколько десятков тысяч чехов. С одной стороны, это были соотечественники, которые еще во второй половине XIX века переехали в Россию в поисках средств к существованию, с желанием основать там свое хозяйство или заняться предпринимательской деятельностью; а с другой — военнопленные и перебежчики. Из них сформировались воинские подразделения, к которым русское правительство сначала относилось с явным пренебрежением. Позже, когда Россия нуждалась буквально в каждом солдате, им позволили активно действовать.

Огромную роль в оценке событий 1917 года сыграл знаток России, тогда еще профессор социологии в пражском Карловом университете Томаш Гарриг Масарик (1850—1937), с начала войны проживавший за границей. Масарик был известен своим критическим русофильством. В отличие от другого выдающегося чешского политика Карела Крамаржа (1860—1937), считавшего Россию главной славянской страной, фундаментом будущей послевоенной Славянской империи, Масарик ее не идеализировал, призывая широкую общественность и свое окружение к более критическому восприятию.

В период Первой мировой войны Масарик не спешил в Россию, в царской среде его недолюбливали. Статья «Россия и Европа. Эссе о духовных течениях в России», которую он подготовил для публикации в немецком издательстве за год до начала войны, подтвердила, что он отнюдь не является сторонником русской теократии.

Масарик о русской демократии

Масарик полагал, что русский путь к демократизации достиг своей вершины в дни Февральской революции 1917 года. Хотя он и не был приверженцем революций, на эти события смотрел с оптимизмом: «Царизм исключал мужиков, создающих собственную Россию, из пределов царской цивилизации и не давал им ни моральных, ни политических гарантий, Февральская революция подготовила перемены». Масарик ожидал, что помимо политических нововведений она также будет способствовать лучшему воспитанию и образованию: «Демократия обязана стать мировоззрением и образом жизни, в противном случае она бессмысленна и безрезультативна». Однако этого не произошло, и Масарик выразил свое недовольство тем, что русские либералы — движущая сила Февральской революции — сосредоточились исключительно на политике и не пытались развивать нравственность.

Масарик рассуждал об этическом кодексе: «Новая этика является этикой демократического равноправия; демократическое равноправие нуждается в критическом мышлении. Хотя русские революционеры осознали, что прежде всего должны быть уничтожены устаревшие установки и обычаи, они до сих пор рассуждают так, как и раньше, живут, опираясь на изжившие себя привычки; они хотят быть свободными, но одновременно не способны отказаться от традиций и рабского мышления». Позже Масарик добавил: «Без терпения не может быть истинной демократии: демократ будет недоволен, ему сложно будет угодить, но он не должен быть нетерпеливым. Терпение — гарантия гуманности».

Для современной России наверняка будет полезной еще одна мысль Масарика: «Русские очень легко забывают, что их цель — это не революция, а демократия; русский революционизм часто перерастает в анархизм и нигилизм». К этому можно добавить еще одно его высказывание: «Изъяны демократии исходят не из парламентаризма, а из недостатков общества».

Масарик положительно отнесся к Февральской революции, однако Октябрьскую не принял. Тем не менее даже после нее он не стал осуждать Россию, по-прежнему веря и надеясь, что у страны хватит сил начать процесс демократизации. Было лишь одно условие: «Россию необходимо остановить и успокоить».

В Россию Масарик прибыл в конце апреля 1917 года по приглашению своего друга, министра иностранных дел профессора Павла Николаевича Милюкова (1859—1943). Судя по всему, он был несколько разочарован и растерян от того, что увидел в Петрограде в начале мая. Масарик ожидал, что окажется в иной России, где сможет вести дипломатические переговоры относительно «чешского вопроса», ведь еще с конца января в Петрограде существовал Чехословацкий национальный совет во главе с Йозефом Дюрихом (1847—1927), человеком, являвшимся для русских более приемлемым, нежели он. Дюрих утверждал, что в его распоряжении имеются полномочия, предоставленные чешскими политиками, включая Карела Крамаржа, на организацию на территории России чехословацкого анти-австро-венгерского и антинемецкого сопротивления. Дюрих был монархистом, верившим в возможность обновления независимого чешского государства под покровительством династии Романовых.

После падения царизма в начале марта 1917 года ситуация изменилась. Несмотря на то, что де-юре Россия республикой так и не стала (произошло это лишь 1 сентября 1917 года), монархическое направление уже не было актуально. Однако сохранился так называемый лидерский принцип, приведший к съезду чехословацких объединений на Руси, состоявшемуся 6 мая 1917 года в Киеве, на котором Чехословацкий совет в Париже во главе с Масариком был признан высшим органом чехословацкого зарубежного сопротивления, включая Россию.

Во время своего пребывания в России Т. Г. Масарик стремился к максимальному увеличению численности чехословацких легионов, что совсем не нравилось новому военному министру А. Ф. Керенскому, который относился к ним с недоверием. Свое мнение он изменил лишь в начале «наступления Керенского» (18 июня (1 июля) 1917 года), когда в сражении при Зборове легионеры достигли больших успехов.

После октябрьских событий положение вновь изменилось. Масарик не сошелся во мнении с некоторыми западными политиками относительно того, чтобы легионы стали основой для вмешательства в большевистский режим — даже после их успехов в июне 1918 года, когда поступили сообщения о том, что те занимают города на Волге и вдоль сибирской магистрали. Ленин и Троцкий попытались заблокировать дальнейшее продвижение чехословаков на восток, разоружить и использовать определенную их часть для борьбы с белыми. Вместе с тем некоторые легионерские командиры, самым известным из которых был Радола Гайда (1892—1948), предприняли попытки наладить связь с белыми офицерами, стремившимися свергнуть большевистскую власть. Впрочем, успехи легионеров оказались временными, в сентябре фронт развалился, и многие солдаты застряли в России.

В это же время в Праге своей кульминации достигли события, связанные с образованием независимой Чехословакии. Утверждение, что без Великой Октябрьской социалистической революции не было бы независимой Чехословакии, не соответствует действительности. Благодаря функционированию легионов ведущие мировые политики могли убедиться в том, что у еще не существующего государства имеется собственная армия и что бок о бок со своими союзниками, Францией и Россией, она сражается за новую Европу. Таким образом, после своего появления на карте Чехословакия обещала стать надежным партнером.

Русская революция в оценке Т. Г. Масарика, К. Крамаржа и Я. Славика

Революционные события в России повлияли на восприятие Масариком революции как таковой: по его словам, она была «часто лишь реорганизацией, часто лишь ухудшением и реакцией». Масарик осуждал насилие, однако вместе с тем он допускал, что «иногда революция необходима. Именно поэтому право на революцию считается естественным».

Историк Ярослав Боучек, который в своей монографии об историке Яне Славике (1885—1978) упоминает, как Т. Г. Масарик, Карел Крамарж и Ян Славик воспринимали Россию и ее революцию, процитировал более позднее высказывание Масарика о том, что его книга «Россия и Европа» без каких-либо оговорок также бы могла именоваться «Русская революция». В ней он интерпретировал основы русского политического и общественного мышления, проследил за изменениями в деятельности оппозиции, причем особенно сосредоточился на изложении причин крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева, взглядах А. Н. Радищева и декабристов. Во всем этом он видел истоки русского революционного процесса XIX и XX вв. Сегодня мы с подобным восприятием русской революции, наверное, не согласились бы. То, что раньше по традиции называлось крестьянской войной во главе с Пугачевым, сейчас чаще именуется бунтом — протестом, вызванным недовольством существующим образом жизни и невыносимыми условиями существования. Участие в нем приняли не только простые крестьяне, но и более зажиточные казаки и городское население.

Отношение Масарика к русской революции ярко иллюстрируется одним из его высказываний: «Наше прежнее некритическое русофильство было надломлено и, надеюсь, побеждено военными событиями. Наше славянство не имеет права быть слепым. Я отвергаю, в первую очередь, такой панрусизм, который с лозунгами славянства и славянской политики возлагает всю надежду на Россию, на воображаемую Россию. В подобном русофильстве зачастую сокрыт нигилистический пессимизм. Опровержением такого русофильства является факт, что за свое освобождение мы благодарны прежде всего Западу, а России — в меньшей степени: некритическая русофильская политика, господствовавшая еще в начале войны, потерпела неудачу — причем не только из-за поражения России, но и из-за ее распада».

Говоря об интерпретации русских революций, стоит подчеркнуть, что Масарик разделял революцию как некое необходимое орудие перемен в непрерывном развитии общества — и ее действующее лицо, революционера, с его мышлением, идеями и средствами, призванными помочь в достижении цели. «Революционер полон предрассудков, он является политическим фетишистом, верующим в социальные и политические чудеса. Он верит случайностям и убежден, что 2х2=5 или 4 — как ему будет удобнее; верит в свою гениальность и величие, воображает себя героем. Революционер — это аристократ, абсолютист и тиран, вопреки тому, что в бой он идет с лозунгами равенства и братства. Если он не способен сделаться героем, то становится мучеником». В результате действий революционеров теоретическое понимание революции как символического шага к позитивным переменам на практике перерождается в анархию.

Тем не менее Масарик верил, что так называемая объективная революция, то есть такая, которая действительно необходима в интересах развития общества, способна смягчить анархию. Революция, по его мнению, входит в число тех факторов, которые прокладывают путь прогрессу. Однако не сама по себе, а посредством действий революционеров, которые осознают, что революция, если она необходима, осуществит лишь захват власти, тогда как последующие шаги будут исключительно эволюционными, основанными на нравственных принципах. Что касается русской среды, еще в 20-е гг. XX века Масарик верил, что народ сумеет перейти к постепенной демократизации жизни.

Прежде чем мы поговорим о Славике, нельзя хотя бы в нескольких словах не упомянуть еще одного видного чешского политического деятеля, председателя первого чехословацкого правительства Карела Крамаржа. К России он относился очень горячо, трепетно. Его жена происходила из известного русского рода. О России, русской революции и ее последствиях Крамарж высказывался в самых разных ситуациях, в том числе в ходе своей дипломатической деятельности. Для понимания его видения России важна его работа «Русский кризис», вышедшая в 1921 году. В первой части он рассматривает причины кризиса, во второй рассуждает о революции и большевизме, а третью часть посвящает перспективам России в будущем. С точки зрения Карела Крамаржа, русская революция была гибельным предприятием. Он полагал, что посредством революции русский народ был наказан за свои предыдущие ошибки.

В рецензии на «Русский кризис» Ян Славик отметил, что Крамарж искал причины русской революции в широком историческом контексте. Однако упрекнул его за то, что данный контекст был лишь обозначен, но не раскрыт. Крамарж, например, утверждал, что во всем виноваты реакционеры, которые в течение всего XIX века отвергали реформы, конституцию и либерализм.

Славик требовал выявления четких взаимосвязей. Это касалось и дефиниций тех или иных терминов. Так, в случае либералов и инициированных ими реформ речь шла не просто о нежелании осуществить что-либо подобное, но и о невозможности. Он доказывал, что на протяжении XVIII и XIX вв. Россия пробовала проведение самых разных реформ, но доминирующие принципы «государственности» и русского византизма настолько глубоко укоренились в подсознании, что у реформ западноевропейской направленности просто не было шансов.

Причину невозможности введения в России настоящего конституционализма он видел не в том, что правительство мешало Государственной думе получить реальную власть, а в том, что Государственная дума — нижняя палата русского парламента, существовавшая с 1906 года — не могла опереться на сознательных избирателей. Последние в 1917 году не сумели распознать опасность, грозившую им со стороны радикалов, и отнеслись толерантно к большевистской революции.

В течение всего межвоенного периода Ян Славик задавался вопросом, имела ли революция, осуществленная большевиками, какие-либо позитивные последствия. По его мнению, она заметно повысила грамотность населения, оживила находившиеся в состоянии застоя промышленность и сельское хозяйство. Однако это не означало, что он восхвалял революцию. Он ее резко критиковал за ее якобинский характер.

В контексте событий революции Карел Крамарж осудил русскую автократию и чрезмерно централизованное управление. Он пришел к выводу, что для процесса централизации Россия является слишком большой страной. И все же чешский политик верил в будущую демократическую Россию, зарождению которой могла бы способствовать русская эмиграция. Именно поэтому он требовал от нее подготовку нового самоуправления. Он поддерживал идею, что каждый русский гражданин должен чувствовать, что является частью государства, а потому нести определенную долю ответственности за его функционирование. В связи с этим Крамарж упрекал русскую эмиграцию в том, что она предпринимает слишком мало усилий для свержения большевистского правительства, ведет себя пассивно. Вот цитата из его книги «Русский кризис»: «Несмотря на то что русская революция полностью провалилась, одна неоценимая заслуга в истории России у нее все же имеется: она освободила — надеемся, что навсегда — Россию от абсолютизма и освободила в России личность. Это то, благодаря чему мы, возможно, однажды забудем все остальное, все то, чем она навредила России. Без подобного освобождения нельзя себе представить возрождение России».

В книге «Всем, кто размышляет о Советской России» Ян Славик, искавший смысл русской революции 1917 года, пришел к заключению, что «предпосылкой к разговору о СССР является изучение предшествовавших больших революций, их истории и теории. Если другие революции нам демонстрируют, что в революционном насилии тем больше крови, чем меньше условий для осуществления целей революционеров, у нас появляется определенный параметр для вычисления жестокости большевистских революционных методов».

Славик считал, что русская революция была направлена на две цели: попытку построения социалистического государства и высвобождение русского народа из заскорузлого бескультурья и экономической нищеты. Когда в 1917 году оппоненты из рядов меньшевиков и эсеров упрекали Ленина за то, что он пытается совершить в России социалистическую революцию, хотя это противоречило утверждению Маркса, что социалистическая революция невозможна в экономически отсталых странах, тот отвечал, что не стремится к прямой перестройке России в социалистическое государство, а лишь хочет, чтобы под влиянием особого развития ситуации в России русский пролетариат купил нейтралитет крестьянского сословия и, передав ему господскую землю, уничтожил русскую буржуазию. Далее к этой схеме — деструкция буржуазии, а не конструкция пролетарской системы — должен присоединиться и осмелевший западноевропейский пролетариат, который заложит основы единого международного строя и создаст Соединенные социалистические штаты Западной Европы, и они помогут России в быстром преодолении экономической отсталости.

В первом номере журнала «Славянский обзор», вышедшем в 1925 году, Ян Славик взял на себя обязанность информировать народ о русской революции «с научной, славянской и демократической точки зрения». При этом он опирался на утверждение Масарика о славянском вопросе: «Истинная любовь к славянам должна основываться на знании, а не на пустых восторженных речах». Результатом работы Славика в 1926—1928 гг. стали сначала публикации на страницах «Славянского обзора», а позже изданные на собственные средства три статьи об истории русской революции. К причинам Февральской революции Славик относил поведение и личные качества представителей царской семьи. Свои выводы он обосновывал пространными цитатами из архивных материалов, которые ему тогда удалось найти. Русскую революцию 1917 года Славик охарактеризовал как социальную революцию, безжалостное столкновение двух сторон: «Это жестокий бой, в котором есть победители и проигравшие, те, кто обретает и кто теряет, уничтожающие и уничтожаемые. Однако эти два лагеря неоднородны, их приверженцы представляют целый спектр различных течений».

В статье «Смысл русской революции. Размышления и критика» (1927) Ян Славик опровергает утверждение о том, что революция 1917 года была вызвана пагубным зарубежным влиянием, которое долго подрывало русскую экономику и государство и привело к его крушению. С точки зрения историка, для объективной интерпретации русской революции 1917 года необходимо подробно и основательно проанализировать события, предшествовавшие ей. В этой статье он опирался прежде всего на работы Павла Николаевича Милюкова и его трехтомный труд «История второй русской революции». При этом Славик критиковал Милюкова за то, что изложение событий революции он начал лишь 1915 годом — столкновением Государственной думы с царем и правительством, а не десятью годами раньше. По его мнению, как раз отсутствие фактов более раннего периода дало возможность появиться версии о целенаправленном вредительстве со стороны Запада. Он пишет: «У русской революции свой специфический, медленный темп, свой невежественный вандализм, степная безжалостность, однако по сути своей она протекает естественным образом».

Чешская интерпретация русской революции 1917 года

Что касается источников формирования чешской интерпретации русской революции 1917 года, необходимо сказать, что она базировалась на переводах работ как русских и западноевропейских, так и советских авторов. Данные публикации провоцировали чешских историков и интеллектуалов на ответную реакцию, на попытки рецензировать их и писать критические комментарии. Одним из таких примеров стала рецензия Яна Славика на работу П. Н. Милюкова «История второй русской революции». Первый том книги вышел в 1921 году в Софии, где Милюков в то время находился в эмиграции.

Источником информации о русской революции 1917 года были также впечатления и воспоминания тех, кто в этот период жил на территории России. Особенно ценными для чешского общества были воспоминания легионеров, чье активное участие в движении сопротивления явилось одним из фундаментов возникновения независимого чехословацкого государства. Легионеры стали символом национальной гордости Чехословакии, частью создаваемой государственной идеологии. Однако их воспоминания о русской революции представляли собой по большей части лишь опосредованную рефлексию.

Исходя из этого, для интерпретации русской революции 1917 года нужны были и другие источники. В 1918 году на чешском языке была издана скромная брошюрка (всего 31 страница) «Россия во времена революции: отношения во владениях большевиков». Спустя два года вышла еще одна небольшая брошюра (32 страницы) «Россия после Октябрьской революции, описанная участником революционных событий». Авторы этих текстов неизвестны. Вполне возможно, что это рефлексии одного из «поздних» русских эмигрантов. На это указывает содержание и стиль изложения, который близок воспоминаниям прозаика, автора исторических романов, толстовца, эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874—1940). Книга его воспоминаний впервые вышла в Вене в 1921 году под названием «Красный туман над Россией: Записки о революции». Следуя принципам толстовства, Наживин был противником любой революции. В своем произведении он выражал негативное отношение ко всем радикальным переменам.

Напротив, воспоминания другого русского эмигранта Сергея Семеновича Маслова (1887—1965) «Россия после четырех лет революции», вышедшие на чешском языке в 1924 году, отражали позицию русской либеральной эмиграции, которая, как видно из воспоминаний генерала Алексея Алексеевича Брусилова (1853—1926), появившихся на чешском благодаря Прокопу Максу в 1929 году, позитивно откликнулась на февральские события и действия Временного правительства. Однако она резко осуждала шаги русских радикалов, а их успех объясняла активной помощью из-за рубежа.

Интересен тот факт, что в 20-е гг. XX века в чешском переводе появились и некоторые работы советских авторов. Так, например, в 1924 году Коммунистическое издательство, находившееся тогда по адресу Perštýn 6, Praha 1, опубликовало перевод коротких текстов Ленина о революции 1917 года. Это был второй том из серии «Библиотека Ленина», первым вышел перевод работы другого советского политика, Григория Евсеевича Зиновьева, «Империализм и мировая национальная экономика» (1921).

Левая чехословацкая историография, отображающая русскую революцию 1917 года, представлена в первую очередь двухтомником музыковеда Зденека Неедлого (1878—1962) «Ленин» (1937—1938). Ян Славик был одним из немногих чешских историков-русистов, решившихся с научных позиций дать критический ответ Неедлому с его восхвалением русской революции 1917 года и ее главной фигуры В. И. Ульянова. Критика Славика была конкретной и содержательной, он доказал, что подход Неедлого в данной работе априори имел ясную цель и что книга представляет собой лишь повторение того, что было характерным для всей советской марксистской историографии и современной советской журналистики. Таким образом, Славик открыто предостерегал читателей от некритического восприятия подобных советских умозаключений.

Против искажения образа русской революции Ян Славик выступал и в 1945—1947 гг. После февральского переворота 1948 года его заставили молчать, и он уже был не в состоянии помешать тому, чтобы чешская интерпретация русской революции 1917 года не опустилась до уровня копирования советской идеологии, утверждавшей, что в России 1917-го первостепенную роль играли именно осенние события — организованная, тщательно продуманная и целенаправленная социалистическая революция.