— Ваша новая книга поражает в первую очередь невероятной находкой, которая предшествовала ее появлению. Для тех, кому чтение только предстоит: что это была за находка?

— История эта началась в августе 2020 года, когда я вместе со своим соавтором Татьяной Рыбаковой собирала материал для третьей части нашей трилогии о Сербии. Во время одного из путешествий я оказалась в небольшой экодеревне, где мы со съемочной группой остановились поужинать и переночевать. Владелец этого туристического местечка, завидев русскую журналистку, немедленно пригласил нас осмотреть его собственный краеведческий музей, где он собирал разные редкости. Мы добросовестно осмотрели — римские монеты, турецкие кувшины, пробитую немецкую каску. Тут он и говорит: у меня хранится коробка с бумагами на русском языке, я купил ее на блошином рынке, потому что заметил там несколько конвертов с марками, а я сам филателист. Он принес коробку, полную старых счетов, афиш, писем. Среди них я увидела записную книжку в коричневом переплете. Открыла — смотрю: там не записи, но… ноты. На обложке в правом углу была надпись: «Алексей Бутаков, мои композиции, 1943, г. Нюрнберг, барак номер 6».

— И как развивалась эта история потом?

— Четыре года упорных поисков — в архивах, в музеях, в фонотеках и кинотеках — открыли для меня биографию забытого югославско-русского композитора Алексея Бутакова. Сын адмирала Алексея Бутакова, эмигрировавшего в Югославию вместе с армией Врангеля, потомок старинной династии моряков и флотоводцев, он оказался в Сербии десятилетним мальчиком. Там стал музыкантом, а затем — офицером резерва. Все остальное я предлагаю читателям узнать уже со страниц моего романа.

Когда я впервые взяла в руки этот нотный альбом, от руки расчерченный и исписанный карандашом, я поняла, что судьба или Божественное провидение выбрало меня неслучайно. У меня есть опыт работы в архивах, и мой первый, написанный в 2011 году исторический роман «На реках Вавилонских», по одной из линий как раз заканчивался тем, что эскадра Врангеля отчаливает от берегов Крыма. Я приняла это как зов или вызов. «Что бы хотел от меня сам Бутаков?» — подумала я. Ответ был ясен, как Божий день: восстановить, не дать пропасть его творчеству. Уже тогда не как цель, даже не как мечта, а как ощущение правильности возникла у меня в голове картина: музыка Бутакова звучит на сцене Национального театра в Белграде — там, где он начинал свою музыкальную карьеру. И вот, как пишут в романах, прошло четыре года. 9 октября 2024 года симфонический оркестр театра исполнил программу «Возвращение имени. Алексей Бутаков», в которой прозвучали произведения композитора, написанные им в лагере для военнопленных.

— В книге «Последних русских видели в Белграде» вы сплетаете факты, которые вам удалось найти, с предположениями о мыслях не только Бутакова, но и других исторических персонажей тех лет. Каково соотношение в вашей книге исторической правды и беллетристического вымысла?

— Книга полностью основана на реальных событиях, все персонажи — а роман удивительно многолюден — это реальные личности. Я использовала воспоминания, письма, архивные материалы. Но, конечно, это художественное произведение. И поступки, размышления, диалоги основаны на характере образа так, как я его увидела. В части современной, где рассказываются реальные истории нынешних эмигрантов, все фамилии изменены.

— Вы пишете о Белграде времен первой волны русской эмиграции: «Русские задавали в городе тон. Оказалось востребованным именно то, что они умели лучше всех — создавать вокруг себя культуру. Русские ученые читали лекции о литературе, о французском духе и новых научных открытиях, а к ним приурочивали и концерты. Белградская филармония, русский Народный университет, Народная консерватория. В новых залах, непривычных к такому наплыву классической музыки, зрителей медленно, но верно вводили в мир Римского-Корсакова, Мусоргского, Глазунова. Белградцы и не скрывали, что многие из них впервые в жизни услышали звуки классической музыки в двадцатом году, в зале гостиницы „Касина“. Нельзя даже сказать, что русские влились в этот стремительный культурный поток, — нет, не так: они его создали». Насколько безмятежно происходило культурное влияние такого масштаба? Как реагировали на него тогдашние деятели сербской культуры?

— Влияние русской эмиграции на культурную и общественную жизнь Югославии было огромным. Музыка, архитектура, наука — везде присутствуют русские имена. В какой-то момент в среде сербской музыкальной общественности даже возникло некоторое отторжение: не слишком ли легко они передали в руки приезжих развитие собственной культуры. Именно в этот момент, а он в романе один из ключевых, русские музыканты и хореографы создают на музыку югославского композитора Христича шедевр балетной сцены — «Охридскую легенду». Но они не много успевают: им выпало лет 15, не больше, от войны до войны.

— Вы приступили к работе над книгой об Алексее Бутакове в те дни, когда началось полномасштабное вторжение России в Украину. И то, как вы узнали об этом страшном событии, стало частью вашей книги. То есть сама жизнь драматическим образом распорядилась так, что в историю первой волны русской эмиграции в Сербии вплелась история ее новой волны, уже современной. Почему?

— Я не собиралась писать роман. Мы сняли документальный фильм о находке «И будет музыка», музыкальное наследие было восстановлено. Но нападение на Украину все перевернуло. Я буквально сразу поняла, что моя задача как писателя — свидетельствовать. А события вокруг меня развивались необыкновенно. Сейчас я живу в Черногории, и наша маленькая курортная Будва в тот год стала буквально реабилитационным центром. В фонде помощи беженцам я вела краткие курсы черногорского языка. И через меня проходили сотни и сотни людей, каждый со своей собственной, но так похожей на все остальные историей. Я начала записывать и уже со второго рассказа поняла, что рождается роман. Роман о бесконечном русском беге. О выборе, который неминуемо приходится делать каждому, хочет он того или нет. В современной части книги есть две вымышленные фигуры, собственно, главные персонажи. Молодая женщина, которая работает переводчицей, и ее друг, сербский режиссер. Понятно, никто не будет читать роман, если в нем нет любовной линии. Однако это в каком-то смысле служебные фигуры. Переводчица сталкивается по работе с большим числом людей, а режиссер — собирательный образ серба и сербских настроений, более сложных, чем они кажутся на первый взгляд.

— Многим новым русским эмигрантам пришлось бежать под угрозой уголовного преследования и, как это было сто лет назад, бросать все, что составляло их жизнь. Об этом вы пишете в книге. И, насколько можно по вашей книге судить, русские эмигранты первой волны оказались в Белграде в более доброжелательной среде, чем во многих других местах, куда их забросила судьба. Так ли это было тогда и так ли теперь?

— Сходны части одного и того же потока или различны? Конечно, общее есть между всеми волнами русской эмиграции. Главное из общего — судьба. Ну а протекает этот поток в разной местности и в разных исторических обстоятельствах. Начнем с простого. Первая волна оказалась в разоренной Великой войной Европе. Удивительно, что великодушный сербский король Александр нашел возможность поддержать, найти работу и как-то упорядочить жизнь около сотни тысяч человек — военных, гражданских, раненых, больных тифом, разоренных, потерпевших полный крах. Нынешняя волна появилась в благополучном свободном мире, который в этом благополучии не всегда, по мнению эмигрантов, готов вникать в детали. Однако естественные для эмигранта трудности нынешней жизни в Сербии и Черногории — неустроенность, беготня с документами при вечно меняющихся правилах, работа где нашел, а не по специальности и так далее — несравнимы с тем, что пережили их предшественники. Настроение югославского общества по отношению к русским менялось несколько раз за несколько десятилетий ХХ века. Сначала — братья по оружию, потом — несчастные беженцы, потом — носители культуры, еще через десяток лет — белогвардейцы, противники батюшки Сталина, а еще через десяток все те же люди — уже сталинские шпионы, коллаборационисты. Короче говоря, к 1950-м годам в Югославии от десятков тысяч первых русских осталось буквально несколько тысяч. Куда они подевались? Да туда же, куда и остальные в тот людоедский век: лагеря, аресты, расстрелы, депортации…

— Современные герои вашей книги, российские эмигранты, оказались в Белграде среди украинских беженцев. Среди людей, которым пришлось бежать из-под бомбежек и обстрелов, терять родных и друзей по вине России. И вот они живут в одном городе, возможно, общаются. Каково отношение украинцев к тем, кого теперь называют «хорошими русскими»?

— Иногда мне кажется, что существует два мира: мир реальный и мир социальных сетей. В мире фейсбука идут бои со скандалами, которые в настоящей жизни практически никто не замечает. Помню, где-то в начале всех этих событий я прочитала интервью одного из представителей полиции Черногории: «Никаких межнациональных конфликтов среди приезжих не наблюдается. Русские и украинцы вместе сидят в кафанах и пьют ракию».

— «Европейский город со славянским лицом», как вы назвали Белград в своей книге — один из главных ее героев. Каковы самые заметные черты его лица не в первой половине ХХ века, когда в нем жили русские эмигранты первой волны, а сегодня, сто лет спустя?

— Я живу на Балканах уже около 10 лет. Про меня говорят, что я обалканилась. По крайней мере, я научилась у балканцев ценить жизнь. Больше всего этому учит Белград. Самая главная его черта — невозмутимость. Ощущение покоя и гармонии жизни. Сам образ его — медленное течение двух великих рек, тысячелетняя твердыня, возвышающаяся над городом, сохраняя линии, заложенные еще римлянами, и главная улица, которая ведет от этих древних стен прямо в кипение современной жизни — из Сингидунума в Белград. Когда я впервые попала в этот город, я была поражена разлитой прямо в воздухе человечностью. Знаете, какое самое распространенное обращение на Балканах: господин, приятель? Нет — брате! Как говорят эмигранты, труднее всего привыкнуть к тому, что здесь полицейский — не враг, а друг. Что он действительно здесь стоит, чтобы тебе помочь. Да, поначалу бывшие москвичи страшно кипятятся на вечное балканское «полако». Да, конечно, мы в Москве очень быстро бегаем, куда быстрее, чем белградцы. И куда мы прибежали? К ним и прибежали...

— Для людей из России, оказавшихся в Европе вообще и в Сербии в частности, один из острых вопросов: распаковывать ли чемоданы? Одни уверенно говорят «да» и начинают новую жизнь. Другие ждут, что их родина вернется на нормальный путь. Третьи напоминают, что ожидания такого рода бессмысленны. Каково настроение среди российских эмигрантов в Сербии?

— В Белграде, почти в самом центре, стоит построенная первыми эмигрантами русская церковь — Троицкая. Маленькая, беленькая, похожая на такие же церквушки в русском провинциальном городе. Но она сильно от них отличается. Это единственная в мире церковь, которая построена без фундамента. А зачем фундамент? Ведь весной — в поход. Так они и жили. Не учили язык, даже детям в гимназиях в программу не включали изучение сербского. Сидели на чемоданах и чистили оружие. Возвращения на белом коне не дождались, а войну получили. И каждый выбирал свой путь. Главный герой моего романа, Алексей Бутаков, принимает югославское гражданство и в качестве офицера-резервиста идет на защиту Белграда. Его друг выбирает другой вариант: он все-таки едет в Советскую Россию. Можете догадаться... Вообще, тема выбора у меня одна из главных. Герои романа — это не только русские, там очень много и югославов — проходят через все ловушки ХХ века: войну, оккупацию, лагерь, давление режима. Собственно, жизнь Алексея Бутакова в лагере, его мужественное и неуклонное противостояние насилию, труд и борьба его и его друзей за то, чтобы сохранить человеческое достоинство, — это ведущая тема романа. Как, кстати, и творчества самого Бутакова. Герои оказываются в оккупации трижды: они живут при оккупации Белграда фашистами, они недолго, но оказываются под всемогущей властью Красной Армии, освободившей город, а послевоенная их жизнь проходит при смягченном, но тем не менее коммунистическом режиме. Цензура, доносы, предательства, уклонение, мучительные ежедневные усилия для того, чтобы остаться людьми.

Меня часто спрашивают те, кто уже успел прочитать роман: где там я сама? Конечно, весь роман — это я. Но тем не менее есть одна ключевая глава, самый важный эпизод в романе, который я писала, совершенно отчетливо видя в героине себя. В этом отрывке писательница встречается со своим бывшим коллегой-журналистом, который зовет ее сотрудничать в немецком оккупационном листке. И их разговор. Прочитайте! Не удержусь и добавлю, что спустя несколько лет этого человека видят на трибуне нового коммунистического союза писателей. И кстати, никакой моей фантазии. Чистые факты.

Что ждет нынешнюю эмиграцию? Нет тут единственного видения. Многие страшно тоскуют по своей стране, по привычному кругу. Другие в меру своего понимания пытаются влиять на политику и строить будущее России. Однако большинство — вот уже третий год идет — устраиваются в новой жизни. Вижу в первую очередь по той невероятной активности, с которой вновь прибывшие учат сербский язык. А для тех, кто надеется, что все вернется, как вы говорите, на нормальный путь, я бы хотела процитировать своего издателя. На мой вопрос: «Как ты думаешь, все вернется?» — он ответил так: «Вернется? Куда? Туда, откуда мы вот ко всему этому пришли?»

Что касается лично меня, то я, как уже говорила, обалканилась окончательно.