Интервью «Русскому слову», 23 июня 2016 года  Чуть более года назад ведущий российский политолог, старший исследователь престижного американского Института Брукингса Лилия Шевцова писала: «Российская система персонализированной власти продемонстрировала незаурядную волю к выживанию: она надела маску и некоторое время притворялась своей полной противоположностью, но затем вернулась к прежним хищническим методам. Начиная с большевистской революции в 1917 году, российская система реинкарнировала раз за разом: сперва — как коммунистическая власть, затем в 1991 году сбросила маску СССР и вооружилась либеральными лозунгами, а в 2013—2014 вернулась к образу „осажденной крепости“. Забавно, что Путин пытается удержаться при власти с помощью системы, которая однажды уже рухнула, ступив таким образом на путь государственного суицида»¹. Российскую политическую систему с полным на то основанием можно назвать самодержавием. О ее перспективах «Русское слово» беседует с Лилией Шевцовой.

Агония может быть длительной

— Лилия Федоровна, огромное спасибо за то, что согласились поговорить с нашими читателями — русскими, живущими в Европе. Одни из них покинули Россию в знак протеста против той системы, которую Вы назвали «самодержавием» (я бы уточнил: самодержавием путинского толка), или просто из чувства политической брезгливости; другие до сих пор гордятся аннексией Крыма и истерически поддерживают Владимира Путина. Но и те, и другие не могут не думать о том, что происходит на исторической родине. Давайте начнем с самого острого вопроса: насколько стабильны и живучи российская система и режим Путина?

— Действительно, исчерпан ли потенциал нынешней российской системы? Я не во всем согласна с некоторыми моими коллегами, которые считают, что она уже подошла к своему концу, находится на краю обрыва. Да, очевидно, что система переживает очередной этап упадка и даже находится в стадии агонии. Но эта агония продолжается вот уже 25 лет, она началась в момент распада Советского Союза в 1991 году. При этом у системы и режима сохраняется определенный ресурс выживания. Это около 400 миллиардов долларов в разных фондах, которые можно использовать для затыкания дыр бюджета и подкупа населения, подбрасывания ему крошек с барского стола. Это и деморализация общества и элиты. Это и отсутствие идеологической альтернативы. Это и слабость Запада.

Пожалуй, трудно вспомнить другой момент в истории, когда Запад был бы настолько слабым. Сегодня, 23 июня, когда мы с вами разговариваем, решается судьба Великобритании в Европейском союзе, в известной мере судьба самого Европейского союза — по крайней мере, в его нынешнем виде. Упадок Запада не создает внешних побудительных мотивов для демонтажа российской самодержавной системы. Можно ли ожидать выхода из нашего собственного тупика, когда весь окружающий мир находится в тупике? Можно ли, будучи во многом деморализованным, создать жизнеспособную альтернативу российскому самодержавию? Наконец, не исключено, что главный ресурс выживания системы — ее способность продлить собственную жизнь, хотя и в стадии агонии, через смену режима, в результате добровольной или принудительной смены правящей команды. Это вполне реальный вариант получения системой нового дыхания. Такое не раз случалось в истории.

— О кризисе Запада говорят и в России, и в Европе. Может быть, подтверждается избитый советский тезис о неуклонном углублении общего кризиса капитализма? Или прав Освальд Шпенглер, предвидевший закат Европы? Или это типичный wishful thinking?

— Ни то, ни другое. Кризис настигает Запад не в первый раз. Запад преодолевал свои кризисы в 30-е и в 70-е годы прошлого века. Более того, и это самое важное, кризис, похоже, является единственным реальным механизмом обновления западной модели общественной системы. Судя по всему, в Кремле переоценивают глубину этого кризиса, переоценивают степень ущербности западного политического мира. И делают ошибку!

Поиск синтетической легитимации

— Давайте от общих трендов перейдем к сиюминутной политической конкретике. В чем Вы видите специфику ситуации в России летом 2016 года?

— Власть вошла в очередной этап подтверждения собственной легитимности, на сей раз через выборную кампанию. Именно выборы в нынешних условиях являются основным средством поддержания легитимности и путинского режима, и системы самодержавия в целом. Прежние способы обеспечения легитимации — монархическая, свойственная империи Романовых, или идеологическая, как это было в Советском Союзе, уже давно не работают. Два года назад Кремль обратился к военно-милитаристской легитимации и консолидации общества посредством поиска врагов и формирования модели «осажденной крепости». Но военно-милитаристская легитимация тоже выдыхается. Дело в том, что Россия стала частью глобального мира; в частности, российский правящий класс, слой рантье, живущих на доходы от «бензоколонки», в которую превратилась российская экономика, личным образом интегрировался в западную систему. А это значит, что конфронтация с Западом представляет угрозу для системы.

Поэтому сейчас мы видим попытку найти синтетическую легитимацию, объединить некий смягченный вариант модели «осажденной крепости», который не мешал бы Кремлю возвратиться к диалогу и даже сотрудничеству с Западом и одновременно добиться легитимации через контролируемые выборы. Некоторые наблюдатели за выборами, в том числе российские, допускают, что Кремль попытается сделать предстоящие выборы «красивыми». С этим, вероятно, связана замена Чурова в качестве руководителя ЦИК на Эллу Памфилову, которая пользуется общественным доверием. Возможно, осенью Кремль рискнет использовать «управляемый плюрализм» в рамках новой Государственной думы, пойдет на допуск в парламент некоторых оппозиционеров, например, Владимира Рыжкова. Не исключено, что «Яблоко» перейдет черту в три процента и даже, кто знает, в пять процентов. В любом случае, можно ожидать, что Кремль попытается сделать предстоящие выборы достоверными.

— Неужели Кремль рискнет пойти на честные выборы?

— Можно быть уверенным: Кремль никогда не допустит бесконтрольности выборного процесса. Административный ресурс будет жестко работать. В этом, в частности, заключается ущербность и уязвимость самой системы, поскольку легитимация посредством выборов несовместима с гарантированным для власти результатом. В итоге и этот способ легитимации неизбежно выдохнется, даже уже выдыхается.

«Самоподрыв» системы

— А как быть с настроениями масс, которые с воодушевлением одобряют аннексию Крыма?

— Все отчетливее вырисовываются и все активнее действуют факторы «самоподрыва» системы, в том числе обусловленные законом «непреднамеренных последствий». И «крымнашизм» — прекрасный тому пример. Да, аннексия Крыма породила мощный всплеск рейтинга Путина, укрепила легитимацию режима. Но одновременно захват Крыма и война на востоке Украины вызвали санкции, которые нанесли тяжелейший удар по экономическому потенциалу нынешней российской системы, по модели ее выживания. Ведь Россия как была, так и остается бензоколонкой для Запада. Далее, действия России в Украине нанесли мощный удар по геополитическим амбициям Кремля, привели к сужению свободы и пространства для экономического и политического маневрирования. И таких факторов можно перечислить немало. То, что, на первый взгляд, кажется успехом внешней или внутренней политики режима, на деле часто подрывает его способность к выживанию.

В целом складывается любопытная картина. Действует логика угасания цивилизации, которая не может найти источников выживания в XXI веке, но которая еще цепляется за жизнь. Цивилизации, в которой действуют внутренние источники как угасания, так и самосохранения. Но хочу особо подчеркнуть: впервые в истории русское самодержавие выживает во многом за счет слабости окружающего мира и более развитой западной цивилизации.

Элита и оппозиция

— Будущее российского самодержавия во многом зависит, с одной стороны, от «качества» элиты, если можно так сказать, от ее способности принимать рациональные решения и консолидации вокруг лидера, а с другой — от силы и сплоченности оппозиции. Как Вы оценивается нынешнюю российскую элиту и оппозицию?

— Пожалуй, трудно вспомнить в российской, да и в советской истории пример столь продажной, коррумпированной, деморализованной и гнилой элиты. Это специфика нынешнего этапа развития российского общества — посткоммунизма, из которого, кстати говоря, труднее выйти, чем из коммунизма. Нынешняя элита — это элита потребительского типа, это класс рантье, живущий и выживающий за счет продажи газа, нефти и бензина, причем продажи не Китаю, а Западу, прежде всего Европе. Эта элита лично интегрирована в западную систему, в Лондонград и вряд ли согласится с превращением страны в Северную Корею. Да, сегодня они поддерживают лидера, но вряд ли будут сидеть вместе с ним и группой его единомышленников в некоем «кремлевском бункере» до самого конца, когда (и если) на политическую арену выйдет улица. Они, естественно, попытаются выскочить из этого бункера. И в целом, именно улица является важнейшим фактором, который будет определять поведение нынешней российской элиты.

А что же оппозиция? Естественно, оппозиция всех оттенков — левая, правая, националистическая — деморализована так же, как и все общество. Дело не только в борьбе эгоцентризмов, личном соперничестве лидеров и так далее, о чем сегодня все говорят. Есть системные факторы, определяющие слабость оппозиции. Разве может появиться сильная левая оппозиция, если существует компартия, являющаяся лояльной режиму частью системы, которая бревном лежит на пути формирования левых оппозиционных течений? Трудно ожидать появления мощного эффективного левого протестного движения, пока есть компартия, перехватывающая массовое недовольство и трансформирующая его в формы, не угрожающие власти.

Националисты — самый антисистемный элемент нынешней российской оппозиции. Они выступают за формирование русского nation state, подрывая тем самым нынешнее государство, которое представляет собой огрызок империи. Но националистам очень сложно выйти из крымской ловушки. Поддержав аннексию Крыма, они тем самым оказались в одном лагере с Путиным и режимом в целом и не могут из этого лагеря выйти.

Вряд ли имеется перспектива у либералов — по крайней мере, сейчас она не видна. Причина этого кроется не в личностных факторах или не только в них, но в том, что на либералов возложили ответственность за то, что происходило в 1990-х годах. Пропагандистская кампания очень ловко создала миф о том, что именно либералы ответственны и за распад СССР, и за все несчастья, обрушившиеся на население в девяностые годы.

Но это лишь одна сторона проблемы. Другая состоит в том, что пока системные либералы являются частью власти, в том числе входят в правительство, мы вряд ли можем рассчитывать на успешный подъем либеральной оппозиции в случае нарастания массового протестного движения. Позволю себе сделать вывод: не силовики, не Иванов, Патрушев и им подобные являются основой выживания путинского режима, а именно системные либералы! Это они обеспечивают выживание режима (но не системы) за счет более или менее успешного решения массы макроэкономических и макрофинансовых проблем.

Так что трудно сказать, кто оседлает протестную волну, которая неизбежно рано или поздно появится. Очень многое зависит от того, в какой мере либералы смогут найти свою роль внутри протестной волны, которая будет неизбежно левоориентированной и зацикленной на вопросах равенства и справедливости.

85 процентов, или массовый когнитивный диссонанс

— Можно ли ожидать появления массовых протестных движений, пока пресловутые 85 процентов россиян поддерживают Путина? И можно ли вообще доверять таким опросам?

— Да, рейтинг Путина (те самые 85 процентов), на первый взгляд, завораживает. О таком рейтинге демократические лидеры могут только мечтать. Но это на первый взгляд. С помощью нынешнего социологического инструментария очень сложно ощутить и оценить реальную температуру и вектор настроений в обществе. Если начать задавать уточняющие вопросы, вырисовывается картина массовой шизофрении, как минимум, массового когнитивного диссонанса. Если 85 процентов действительно поддерживают Путина, то одновременно они же весьма критически относятся к власти, олицетворением и центральным звеном которой является тот же Путин.

Вот пример. 60—70 процентов опрашиваемых обычно согласны с тем, что власть коррумпирована. Но как сочетается высокий рейтинг Путина с коррумпированностью власти? Ведь Путин и есть власть. Далее: в 2014 году, когда был пик массовой эйфории в результате аннексии Крыма, только 16 процентов опрошенных были готовы пожертвовать своими интересами во имя государства, а пожертвовать своими интересами во имя Крыма были готовы примерно 30 процентов респондентов. Думаю, сейчас эти цифры будут значительно меньше. И еще интереснее: 47 процентов опрошенных говорят, что люди имеют право бороться за свои права, даже если осуществление этих прав противоречит интересам государства.

Иными словами, поддержка массами Путина очень хрупкая. Неслучайно же мои коллеги, Андрей Илларионов и Андрей Пионтковский, говорят: посмотрите на рейтинги других лидеров, например, Чаушеску. Его рейтинг накануне падения был еще выше. Добавлю, что рейтинг КПСС перед отменой шестой статьи тогдашней советской конституции, в которой говорилось о руководящей роли партии, был 99 процентов. Наконец, нельзя исключать и банального обмана. Так, каждый четвертый опрашиваемый упоминает, что при опросах люди не говорят правды. А это значит, что он и сам может соврать, особенно когда его спрашивают, доверяет он Путину или нет.

Режим падет в результате толчка изнутри

— Итак, режим кажется прочным, но на самом деле он гнилой, может рассыпаться от внутренних напряжений или толчка извне. Многие, например, говорят, что смена режима и даже системы произойдет в результате внешнего поражения. История России, похоже, подтверждает эту точку зрения. Вспомним, что реформы 1860-х годов были результатом поражения России в Крымской войне, а реформы 1905—1907 годов — поражения империи на Дальнем Востоке в войне с Японией. Как Вы думаете, что может послужить толчком к началу глубоких изменений в России?

— Говоря о перспективах выхода из нынешнего самодержавия, мы вступаем на очень зыбкую почву, часто ошибаемся. И наши единомышленники, и наши оппоненты, мы все часто ошибаемся в оценках и этого режима, и этой системы. Это естественно. Ведь мы переносим на российскую реальность опыт прошлого или опыт других стран и регионов, например, опыт выхода из коммунизма стран Восточной Европы и Балтии; опираемся на устоявшиеся политологические схемы и концепции, которые неприложимы к России и другим посткоммунистическим странам. Я сама до недавнего времени пользовалась этими кальками.

Между тем нынешняя российская система является уникальной. Такого феномена в мире еще не было. Советский Союз, сверхдержава, один из архитекторов мирового порядка, превратился в сырьевой придаток Запада. Сегодняшняя Россия выживает, паразитируя на западной цивилизации. Российское общество деморализовано, ему самому очень трудно сформулировать свою повестку, свое видение будущего, свою программу. Поэтому определить, что будет дальше, очень трудно. Все может случиться в любой момент: может быть, изменения, о которых мы говорим, начнутся завтра, а может быть, ничего не случится в ближайшие десять лет. Повторюсь, Россия — новая модель, а потому было бы некорректно проводить параллели с выходом из коммунизма Центрально-Восточной Европы и государств Балтии. И потом, выход из посткоммунизма — совсем не то, что выход из коммунизма. Первая страна, которая экспериментирует с выходом из посткоммунизма — Украина, а не Россия.

Теперь о том, как могут начаться изменения. Режим действительно очень уязвим. Он гнилой и трухлявый, может не пережить следующие пять лет, потому что не может гарантировать соблюдения интересов правящего класса, класса рантье. Путин и его окружение не гарантия этих интересов. Но это касается именно режима, а не системы самодержавия, которая имеет гораздо более широкую базу, более прочные опоры и больший ресурс выживания. Даже многие либералы, конструируя модели выхода из самодержавия, делают ставку на авторитарного лидера как на силу, способную придать социальным переменам необходимый импульс.

Но вернемся к перспективам режима: толчок к его обвалу, скорее всего, произойдет внутри России. Это массовые протесты, бунтующая улица, которой боится и режим, и элита. Но этот толчок изнутри может произойти тогда, когда внешние факторы будут тоже работать на смену режима, например, произойдет ужесточение западных санкций.

Агрессия как способ принуждения к любви

— То есть, Вы все же в известной мере согласны с тем, что режим может рухнуть в результате внешнеполитического поражения?

— Я не верю в возможность жесткой силовой конфронтации между Россией и Западом, прежде всего в силу самой природы российской власти. Власть выживает за счет иллюзии великодержавности, которая может существовать только тогда, когда Россия является частью международного концерна, признана или кажется признанной другими державами в качестве равноправного партнера. И поэтому для Кремля агрессивность и конфронтационность — это просто механизмы «принуждения Запада к любви». И когда посланные из России болельщики бьют в Марселе или Тулузе французских или английских болельщиков, это сигнал: мы может набить вам морду, если не будете с нами дружить. Иными словами, российская система и российская власть не хотят конфронтации и не стремятся к ней. Это способ навязать свои требования и правила игры. Поэтому я исключаю глобальную конфронтацию, хотя любое столкновение боевых самолетов в воздухе, любая случайность может привести к эскалации. Нельзя забывать о казусе 1914 года, когда страны, сами того не желая, втянулись в мировую войну. Этого исключать не стоит, но такой сценарий в нынешней инкарнации системы самодержавия не заложен.

А что касается Запада, то у него впервые в истории есть мощный инструмент влияния на российскую элиту. Но это не военное сдерживание, а контроль счетов в западных банках, недвижимости и т. п. В частности, применение британского антикоррупционного законодательства к находящимся в Великобритании активам российских олигархов, которые являются британскими резидентами, предусмотренная этим законодательством проверка источников их состояний были бы мощнейшим ударом по российскому правящему классу. Иными словами, Запад вполне может сказать этим людям: мы готовы вас терпеть и даже считать одними из нас, но только если вы будете вести себя так, как это у нас принято. Это был бы импульс огромной силы. Но пока Запад к этому не готов.

Запад не хочет распада и изоляции России

— Действительно, многие убеждены, что Запад боится распада России. Ведь тогда неизбежно встанет вопрос: что произойдет с российским ядерным арсеналом? Не достанется ли он каким-нибудь совсем «отмороженным» авантюристам?

— Конечно, Запад не хочет распада России, боится его именно потому, что неясно, что может случиться с ядерным потенциалом. Но не только. Западная цивилизация и ее ключевые центры — США, Франция и Германия — очень боятся изоляции России. Понятно почему: изоляция ядерной державы с непредсказуемой элитой, которая ведет себя как уличный гангстер, чревата самыми неприятными последствиями. Поэтому не случайны попытки Германии (к этому же неизбежно будет склоняться и Вашингтон) как минимум расширить число каналов и площадок, на которых можно будет вести разговоры с Москвой, чтобы снять ее излишнюю агрессивность. И российское ядерное оружие — фактор, который будет рассматриваться при всех обстоятельствах и при всех сценариях.

Но попустительство Запада в отношении коррумпированной российской элиты связано не только со страхом изоляции и распада России. Ведь чистка западной банковской системы, о которой мы только что говорили, никак не угрожает распадом России. Есть и другие причины. Западный истеблишмент пребывает сейчас в полуобморочном состоянии, сталкиваясь с огромным количеством проблем, на фоне которых проблемы, создаваемые коррумпированными российской, китайской или, допустим, азербайджанской элитами, которые как черви вползли в кишечник западной системы, — не самая главная забота Вашингтона, Брюсселя, Лондона и Берлина. Кроме того, в ведущих западных странах имеются мощные лоббистские структуры, возникшие в результате сращивания интересов российских, азербайджанских и прочих посткоммунистических рантье с интересами части западного политического и делового истеблишмента, прежде всего в Германии и Великобритании. Наконец, самоочищению Запада мешает отсутствие идеологического драйва.

Новая разрядка?

— Порой возникает впечатление, что сегодня повторяется то, что в прошлом было названо «разрядкой международной напряженности». Тогда советские дипломаты, политологи и пропагандисты убеждали, причем не без успеха, своих западных партнеров: давайте не будем обращать внимания на советские порядки, признаем, что мы разные, что у нас разные представления о правах человека и так далее. Эта демагогия служила, в общем, одной цели — предотвратить западное давление на коммунистический режим. Как Вы думаете, не происходит ли нечто подобное сегодня?

— Владимир Путин в своем выступлении на Петербургском международном экономическом форуме в очень мягкой форме послал месседж Западу: давайте забудем об Украине, давайте будем сотрудничать, ведь вместе мы можем столько сделать. Те же сигналы идут от Лаврова и бизнес-сообщества: давайте начнем все сначала, мы же не хотели конфронтации, мы зла не держим. Эти сигналы находят подчас положительный отклик на Западе. Ф.-В. Штанмайер, германский министр иностранных дел, дает понять: не нужно морить Россию санкциями, давайте подумаем об их выборочном снятии. С этим в той или иной форме согласны определенные силы во Франции, Австрии, Венгрии — они давно предлагали «новую разрядку».

Но повторение старой формулы разрядки и мирного сосуществования вряд ли возможно. Во-первых, мирное сосуществование в условиях личной интеграции российского правящего класса внутрь западного общества и политического класса будет парализовывать Запад. Лидеры западного мира не могут этого не ощущать. Во-вторых, в годы холодной войны СССР не считался колоссом на глиняных ногах. На Западе, да и мы в СССР, часто не понимали, что советская система внутренне слаба и неустойчива. Сейчас же Запад чувствует, что Россия очень уязвима. Следовательно, повторение прежней формулы отношений, рассчитанной на сильного противника, уже не годится. В-третьих, наконец, СССР, особенно в 1980-е годы, был предсказуемой державой, стремящейся к сохранению статус-кво, следовал правилам игры, даже экспансию осуществлял в своей сфере влияния. Сейчас российский режим пытается выжить за счет обрушения правил игры и подрыва статус-кво. Поэтому коллективный Запад в лице его ведущих игроков пытается найти некую умеренную линию: сдерживать Россию, не загоняя ее в угол и позволяя Путину спасти лицо. Западные лидеры не заинтересованы в смене российского режима, пытаются найти зоны и точки соприкосновения с ним. Ведь один из принципиальных для Запада вопросов, на который пока нет ответа: возможно ли выйти из самодержавия без распада государства, распада, которого все боятся. Но одновременно Запад не может и не будет доверять нынешней российской власти. Ее репутация испорчена безнадежно.

— Огромное спасибо! 

Лилия Шевцова

Британцы решили покинуть Европейский Союз

«Ежедневный журнал», 24.06.2016²

Европа станет карточным домиком? Бросьте! Не станет. Европа будет искать новые соединительные ткани — медленно, методично и упорно. <…> А что вся эта встряска означает для России? <…> Есть иллюзия, что разброд в Европе увеличивает российские шансы половить рыбку в мутной воде. Что же, это всегда занятие слабых. И оно может дать дивиденды. Тем более что европейский популизм так хочет использовать Россию в своих играх. Но дивиденды от этой игры для нас могут быть временными. Поддержка право-левого популизма, проповедующего протекционизм и подозрительность в отношении окружающего мира, вряд ли создаст для России благоприятную внешнюю среду. <…> Запад начинает поиск своей новой истины. <…> Это уже не первый кризис либеральной цивилизации. <…> И сейчас они выживут: сменят машиниста, поставят новый локомотив и начнут движение. И нам их будет не догнать. Если не сумеем вскочить в последний вагон.