— Итоги сентябрьских выборов в Государственную думу, естественно, заставляют задуматься, каковы их значение и последствия. И первый вопрос: в чем был смысл этих выборов для власти? Может быть, это просто некое ритуальное действо, повторение того, что было в Советском Союзе, когда население единодушно голосовало за «нерушимый блок коммунистов и беспартийных»? Вот и сейчас: полагается выбирать парламент — выбрали. А по сути дела ничего не меняется: предыдущая и новая Дума являются послушным инструментом Кремля, а как зовут того или иного российского парламентария, сколько-нибудь существенной роли не играет. Но, может быть, эти выборы имели для Кремля какое-то серьезное значение? Ведь с ними связывают кадровые перемены наверху бюрократической иерархии, которые уже происходят и, похоже, будут происходить.

Электоральная автократия a lá Путин

— Начнем с того, что выборы обязательны. Политологи называют российский режим электоральной автократией. Для такой системы характерна несменяемая персоналистская власть: один и тот же персонаж может десятилетиями находиться во главе государства, но при этом выборы проводятся регулярно. Они являются обязательным элементом такого рода режимов, подтверждают его легитимность. В этом, по сути дела, нет ничего особенного. Так нередко было в Латинской Америке, подобные режимы до сих пор встречаются в некоторых других регионах.

Если же от теории перейти к практике и говорить конкретно, то эти выборы являются для Кремля, в первую очередь, способом ротации кадров. Ведь Дума — не парламент в демократическом, в том числе европейском понимании этого термина. Это просто один из институтов, нечто вроде министерства, крупной силовой структуры или корпорации. И его необходимо время от времени обновлять. При этом сама Дума является своего рода источником кадров, которые в дальнейшем могут быть использованы в других властных структурах. Выборы приводят к тому, что часть депутатов Думы переходит в иные государственные ведомства, иногда на более почетные и высокие должности, а на их место приходят из регионов новые кадры, новые претенденты на позиции в государственном аппарате. Таким образом, выборы — это механизм кадровой ротации.

Во-вторых, в системе государственных институтов Дума является инструментом и органом публичной политики. В ней формируются группы депутатов, которые активно участвуют в пропаганде, постоянно появляются на телевидении. Эти группы становятся публичными проводниками кремлевского курса. Для Кремля это тоже важно.

Третий момент — необходимо укреплять партийную систему, пусть ложную и не отвечающую требованиям нормальной партийной политики. Ведь Единая Россия является одним из важных элементов нынешнего режима, а потому она должна поддерживать свое положение в качестве партии, позиционирующей себя как правящая. Для этого она участвует в федеральных, муниципальных, губернаторских и всех иных выборах. Для партий выборы необходимы.

Доверие к Государственной думе падает

— Давайте от общего перейдем к частному. Какие результаты нынешних выборов наиболее интересны и важны?

— Важно то, что в сентябре прошли первые посткрымские федеральные выборы. А сегодняшняя Россия отличается от той, которая была до Крыма, до Сирии, да и до третьего срока Путина. И поэтому их результаты интересны и показательны для понимания того, что представляет собой эта самая посткрымская Россия. Главный результат — самая низкая явка на федеральных выборах за весь постсоветский период. На избирательные участки пришло менее 48 процентов избирателей. Это говорит о падении доверия общества к Государственной думе, к нынешней системе партийно-политического представительства в целом, к выборам. Это доверие находится сегодня на самой низкой точке. Очевидна также усталость от бесконечной пляски четырех партий: Единая Россия, две «старые» партии — ЛДПР и КПРФ, а также сравнительно новая, но уже успевшая надоесть избирателю Справедливая Россия. Де-факто все они составляют одну партию. Граждане это чувствуют и одновременно понимают, что какой-либо серьезной альтернативы на выборах не было. Отсюда потеря интереса.

Второй важный итог этих выборов — в их результате появился наиболее «стерильный» парламент за все постсоветские годы. Это предсказывали. Так, политолог Александр Кынев за полгода до выборов писал, что Единая Россия может получить меньший, чем ранее, процент голосов, но сможет образовать конституционное большинство, поскольку получит 170—200 мандатов в результате голосования в одномандатных округах. И он оказался прав, хотя и частично. По партийному списку Единая Россия получила в Думе 140 мест, а в одномандатных округах — 203 мандата. Сейчас многие пишут, что Кремль «пережал», стараясь укрепить позиции Единой России. Может быть, делать этого и не стоило бы. Трудно сказать, является такой результат Единой России победой Кремля или его «инженерным» поражением. Ведь настолько стерильная Дума, которую не случайно называют монолитной — отчетливое свидетельство антидемократизма российской политической системы.

Отчуждается ли общество от власти?

— Можно ли сделать вывод, что низкая явка свидетельствует не только о падении доверия к институту выборов и к Государственной думе, но также говорит о потере интереса к власти? Быть может, началось постепенное отчуждение общества от власти?

— Окончательно ответить на этот вопрос можно будет только в ходе президентских выборов. Одно дело — недоверие к Думе как к политическому институту, к парламенту и выборам, другое — отношение к тому, что население воспринимает, и не без оснований, как реальную власть. Как известно, в России высоко доверие к президенту, к армии, к церкви. Это показывают социологические исследования. Можно предположить, что вокруг следующих президентских выборов развернется острая борьба. Путин рассчитывает, что президентские выборы продемонстрируют высокую степень доверия к нему лично. Он убежден в том, что у него нет альтернативы. Но сейчас, после сентябрьских выборов в Думу, это не совсем очевидно. Похоже, что нарастает усталость не только от Думы, но и от всей системы власти. И это понятно. На протяжении шестнадцати лет в России существует одна и та же система власти, шестнадцать лет ротируются одни и те же люди. Какие бы меры, какие бы новые реформы и новые кадровые перестановки Кремль ни предпринимал, они не могут этого отменить. Конечно, общество от этого устало. Но в полной мере ответ на вопрос, насколько сильна эта усталость, мы узнаем, когда станет ясно, какой будет явка на будущих президентских выборах, как Кремль будет мобилизовывать электорат.

Причины поражения оппозиции

— К сожалению, никто из кандидатов от оппозиции, в том числе известные и популярные политики, не прошел в парламент. Это считается, и не без оснований, крупным провалом. Но социологические опросы показывают, что от 15 до 20 процентов взрослого населения не поддерживают нынешнюю власть, 14 процентов негативно относятся к Путину и не доверяют ему. И тем не менее, две оппозиционные партии, ПАРНАС и Яблоко, в сумме получили от трех до четырех процентов голосов. Дело только в отсутствии привлекательных лидеров, или этот провал вызвали какие-то более глубокие причины?

— Причин три. Первая, самая важная, состоит в том, что сейчас ветер в России дует не в паруса либеральных партий. Общественные движения находятся на спаде. Протесты 2011—12 годов поначалу были очень воодушевляющими, но они, по сути дела, ни к чему не привели. Их результат оказался существенно меньше желаемого. Общество было этим разочаровано. Сегодня ветер дует в паруса патриотических партий. Но Единая Россия, как она обычно это делает, не дает каким-либо патриотическим, националистическим или неоимперским партиям и движениям воспользоваться этим, присваивает себе соответствующие лозунги и идеи, играет на массовых настроениях. Так было и на прошлых, и на этих выборах. Иными словами, Единая Россия, формально находящаяся в центре политического спектра, на самом деле стоит во главе всей нынешней патриотической повестки дня.

Далее: не состоялось объединение либеральных и демократических сил. Его, впрочем, и раньше не было. Еще важнее, что избирательные стратегии и Яблока, и ПАРНАСА оказались очень слабыми и неудачными. Действительно, имеется 15-процентный, может быть, 20-процентный оппозиционный, демократически ориентированный электорат. Это показала низкая явка в крупных городах, где этот электорат в основном и накапливается. Но он не мобилизуется вокруг Яблока и ПАРНАСа. Причины понятны.

В крупных городах Явлинского устойчиво поддерживает часть интеллигенции, примерно пять-семь процентов живущих там избирателей. Это его «ядерный электорат», но его недостаточно для того, чтобы Яблоко могло преодолеть пятипроцентный барьер. Последнее было бы возможно, если бы Явлинский получил примерно 10 процентов голосов в крупных городах и как минимум пять-семь процентов в других регионах. Но это требовало очень активной, наступательной избирательной кампании на всех территориях, в том числе там, где поддержка Яблока невысока. Об этом писали практически все наблюдатели. Однако Явлинский сделал ставку на позиционирование себя самого как участника будущих президентских выборов, не стал проводить местных агитационных кампаний, разве что там, где у него сложились сильные региональные организации и где, например, Яблоко имеет представительство в законодательных собраниях — иными словами, там, где его и так поддерживают. Но это всего 10—15 территорий. Этого оказалось мало.

Еще хуже была избирательная кампания ПАРНАСа. После гибели Бориса Немцова, который был признанным лидером партии, руководство перешло к Михаилу Касьянову. А он сделал совершенно ошибочный шаг, решив подключить к избирательной кампании Вячеслава Мальцева. По всей видимости, Касьянов рассчитывал, что этот популярный блогер привлечет на сторону ПАРНАСа свою аудиторию, что усилит поддержку избирателей. Это была очень рискованная ставка, она ни к чему не привела. Более того, она, скорее всего, оттолкнула от ПАРНАСа часть сторонников, которые увидели в Мальцеве националиста и безответственного популиста.

Есть еще один очень важный фактор. Еще недавно, когда Сурков отвечал в Администрации президента за внутреннюю политику, а Грызлов командовал Государственной думой, Кремль исходил из того, что небольшое присутствие в Думе либеральных партий было бы полезно для стабильности власти, для властной системы в целом. Оно аккумулировало бы активность образованного городского среднего класса и канализировало бы эту активность в приемлемом для власти направлении. Сейчас стало ясно, что Кремлю это стало безразлично, Кремль больше не придерживается линии на представительство этой части населения в Государственной думе.

— Ему это просто не нужно ...

— Да, Кремлю безразлично, представлены ли либеральные слои в парламенте или нет. Если три года назад Кремль активно работал с этой частью образованного класса, то сейчас он от этого отказался. Да и вообще, вся политическая система в стране ориентирована на то, чтобы до предела осложнить возникновение какой-либо политической альтернативы. Были созданы очень жесткие условия для выхода на политическую арену любой новой партии. Сейчас это практически невозможно. Кремль удовлетворен нынешней четырехпартийной схемой. Ему все равно, есть в парламенте представительство иных слоев или нет.

Так что три причины поражения демократической оппозиции: ветер дует в другие паруса, очень плохая избирательная кампания и крайне невыгодные условия, в которые были поставлены малые партии.

— Можно ли сказать, что еще одной причиной поражения демократических сил было отсутствие у них крупной мобилизующей идеи, понятной и близкой не только их убежденным сторонникам, но и более широкому кругу избирателей? Ведь в ходе предвыборной кампании оппозиционные лидеры говорили в основном о том, что режим плох, что нужно сократить военные расходы и освободившиеся средства направить на улучшение здравоохранения, образования и так далее. Способна ли такая логика привлечь к оппозиции более широкий круг избирателей?

— Вы правы в том, что в этой избирательной кампании наши либеральные партии на деле выступили с повесткой и аргументацией, свойственной Справедливой России. Ее также активно использует КПРФ. Выяснилось, что Явлинский и Касьянов, по сути дела, вышли с тем же самым словарем, с тем же самым набором аргументов, которые избиратель уже слышал от других, псевдооппозиционных партий. Говорилось, что правительство действует неправильно (а это, кстати говоря, критика в адрес Медведева, а не Путина и не режима в целом), что необходимо перенести акцент с милитаризации на развитие науки и культуры. Таким образом, оппозиция перестала быть интересной для своего ядерного электората, но одновременно не смогла заинтересовать ту часть общества, которая голосует за КПРФ и Справедливую Россию.

Есть и еще один момент. Положение оппозиции осложняется, помимо всего прочего, тем, что Кремль успешно отбирает и использует элементы самых разных повесток. Многие идеи и аргументы оппозиции, которые могут привлечь к ней внимание и поддержку масс, присваиваются властью. Так, например, Алексей Навальный опубликовал немало ярких материалов, которые услышало практически все общество. В них говорилось о безумной роскоши высших чиновников, о чудовищной коррумпированности правящего класса. И вот сегодня Единая Россия пытается возглавить борьбу с коррупцией. Обществу в последнее время постоянно рассказывают, как арестовывают губернаторов и других крупных чиновников.

И, наконец, оппозиция лишена права на публичный протест. Власть неоднократно демонстрировала обществу, что она готова пойти на неограниченные репрессии и подавить силой несанкционированные выступления и акции. В итоге оппозиция не может выйти из политического гетто, в котором она находится. Это во многом напоминает ситуацию, которая была в Чили во времена Пиночета и в Никарагуа во времена Сомосы.

В обществе накапливается «пассивная агрессия»

— И все же общество не может не осознавать, не чувствовать на собственном опыте, что экономическая ситуация ухудшается, что реальные доходы падают, надежды на то, что кризис прекратится сам собой (например, цены на нефть вдруг взлетят и снова на потребителей прольется дождь нефтедолларов), постепенно ослабевают, а оппозиция пока не предложила яркую, привлекательную для масс альтернативу. Как общество реагирует на складывающуюся ситуацию? Правильно ли я понимаю, что недовольство жизнью нарастает, но общество не связывает причины своего недовольства с действиями власти?

— Мне нравится термин, который предложил Леонид Бершидский, колумнист «Блумберга»: в обществе нарастает «пассивная агрессия». Общество расслаблено, не хочет мобилизовываться, и одновременно в нем копится глухое недовольство системой в целом. Однако прогнозировать, в каком направлении это недовольство будет канализироваться, куда оно выплеснется, против кого оно будет направлено, невозможно. В психологическом отношении ситуация в России напоминает положение дел в СССР в преддверии его краха. Общество недовольно, но не видит альтернативы. Граждане понимают, что правительство действует неправильно, что оно виновато в снижении жизненного уровня. Но массовое сознание в России предельно персонализировано. Для него правительство — это Медведев, а он друг Путина, а у Путина нет альтернативы. Потому люди пока мирятся со всеми недостатками системы.

Наконец, российское общество корпоративно. Практически все население включено в государство через те или иные корпорации, как это было в 1930-е годы в Германии и Италии. Все являются членами тех или иных экономических субъектов, бюрократических ведомств, политических и общественных структур, контролируемых государством. В частности, подавляющее большинство бизнеса так или иначе связано с государственным бюджетом. В итоге в обществе чрезвычайно высока лояльность: многие считают, что, выступая против государства, против системы, они тем самым осложняют или вообще подрывают свое собственное благополучие, сколь бы убогим это благополучие ни было. Вместе с тем, внутри этих корпораций накапливаются критические оценки происходящего, которые пока не выливаются в политическую активность. Общественное раздражение, «пассивная агрессия» ограничивается недовольным бурчанием, шутками, анекдотами, но не приводит к активным действиям.

Раскола элит нет

— Это действительно очень напоминает советское общество перед началом перестройки: социум находится в состоянии пассивного недовольства. А как обстоит дело с элитой? На протяжении четырех-пяти лет российская пресса и политологи обсуждают вопрос о расколе элит. Есть ли признаки такого раскола в современной России? Или элиты консолидированы вокруг Путина, соперничают и борются друг с другом за близость к верховному вождю и не помышляют о его замене? Путин чувствует себя уверенно или чего-то боится? Может быть, недавно созданная Национальная гвардия предназначена для удержания власти в случае недовольства в верхах, а не только для подавления массовых протестных выступлений?

— Раскола элит, о котором много писали в разное время, по состоянию на 2016 год нет. Никто не пытается сплотить против Путина какую-то часть элиты. И далее: один из признаков раскола элит — появление высокопоставленных перебежчиков. Такие перебежчики были и при Сталине, и при Брежневе. А сейчас таких людей нет. Нет никакого генерала Иванова, который, уйдя в отставку и уехав в Лондон, рассказывает, как устроена и работает система власти в России. Даже люди, перебравшиеся за границу в результате тех или иных разногласий с Кремлем, как, например, Юрий Лужков или банкир Пугачев, бывший в свое время одним из важных элементов системы раннего путинизма, никаких реальных показаний не дают и политических действий против Путина не предпринимают. Возможно, кое-кто из них боится путинских карательных органов, на многих произвела впечатление история с Литвиненко, а ранее — с Яндарбиевым. Люди понимают, что они не останутся безнаказанными. Но дело не только в этом.

У Путина зловещая, но довольно эффективная кадровая система. Он очень умело манипулирует кадрами, например, предоставляет своим бывшим приближенным, уставшим от борьбы за место под его солнцем, выгодные места. Его система устроена так, что все постоянно перемещаются по горизонтали, в ней никто не вынашивает амбиций выше тех, которые установил глава государства, он гарантирует каждому своему лояльному стороннику более или менее престижные позиции даже после окончания активной работы. Вот, например, Грызлов, который был активным сторонником Путина, председателем Государственной думы, после отставки с этого поста получил должность постоянного члена Совета безопасности, тихо сидел на его заседаниях, никуда не стремился.

Есть и другой фактор, своего рода рецидив монархического принципа. Даже когда люди теряют свои посты, они считают правильным сохранять верность престолу.

Кремль готовится к войне с Западом

— Все последние меры по усилению силового блока, армии, создание Росгвардии, в перспективе, возможно, создание Министерства госбезопасности нельзя интерпретировать в рамках опасения Путина за свою власть. Здесь иная логика. Все эти структуры и ведомства создаются и усиливаются в результате того, что с начала своего третьего срока Путин взял курс на конфронтацию с Западом. Он рассматривает их как защиту от Запада. Путин верит, что ему угрожает не внутренняя оппозиция, которой практически нет ни в обществе, ни в элите, а Запад. И вот в свете этого он укрепляет силовые структуры, стремится очистить их и элиту в целом от людей, которые могут оказаться предателями, выстраивает систему контроля за перепиской и всеми коммуникациями, систему тотального контроля за гражданами. Это все направлено против воображаемой глобальной угрозы, на подготовку к неизбежной войне, которая, как он уверен, разразится где-то между 2020 и 2025 годами и к которой надо готовиться, используя все возможные технические средства, растить кадры, не допустить проникновение Запада внутрь страны.

— Что это — чистая паранойя? Путин в самом деле уверен, что на Россию собираются напасть американцы, НАТО, инопланетяне, Бог знает кто еще? Или это попытка мобилизовать общество, сплотить его вокруг президента перед лицом внешней угрозы?

— У этой медали есть три стороны. В верхушке путинского режима имеются люди, уверенные в том, что война неизбежна, что на Россию готовится нападение. Вот, например, генерал Ивашов. Еще 10 лет назад это был абсолютно маргинальный персонаж, выступавший в третьеразрядных СМИ, с пеной у рта убеждавший всех в том, что война неизбежна, что США вот-вот нападут и надо готовиться к войне с НАТО. Но внутри системы так никто не думал. Сейчас ситуация иная. На открытых конференциях Генштаба прямо повторяют то, что Ивашов говорил десять лет назад: что короткий период сотрудничества с Западом закончился, что надо готовиться к войне. Многие люди из военного и силового истеблишмента реально убеждены в этом.

Вторая сторона медали. Путин аннексировал Крым и развязал конфликт с Западом, имея в виду рациональную цель — вынудить Запад подписать новый договор о коллективной безопасности. Эта идея была выдвинута еще во время президентства Медведева, но это была их общая программа с Путиным. Потом она была отодвинута на задний план, но не забыта. Когда принималось решение об аннексии Крыма, в Кремле, конечно, понимали, что конфронтация неизбежна, но видели в ней средство принудить США и европейские страны к новому разделу сфер влияния в Европе, как говорят многие публицисты, «принудить Запад к любви». Но это не более чем фантазия. Никто на Западе не собирается вступать в какие-либо переговоры с Путиным о новом договоре коллективной безопасности. Однако Путин продолжает наращивать конфронтацию, надеясь в конечном итоге добиться этой цели. При этом в его окружении немало людей, которые не хотят войны, но считают, что Россия долгое время играла подчиненную роль в мировых делах, а для того, чтобы повысить свой статус, надо вести наступательную политику, в том числе использовать военную силу в Украине, в Сирии, всюду, где только можно.

И наконец, третий момент. В Кремле понимают, что после практически беспрерывного пребывания у власти в течение шестнадцати лет Путин может надоесть массам. И в этой ситуации добиться эффективного контроля над обществом, мобилизовать массовую поддержку можно, разогревая воинственные, милитаристские настроения. Так и происходит. Нагнетая ненависть к Америке, к Западу, Кремль усиливает массовую популистскую поддержку власти.

ВРЕЗКА

Александр Морозов. Родился 1 января 1959 г. в Москве. Учился на философском факультете МГУ. Известный российский журналист. Автор многочисленных публикаций в ведущих российских медиа (газета «Ведомости», журнал The New Times, Слон.ру, Forbes.ru, Colta.ru и др.) В 2011—2015 гг. — главный редактор «Русского журнала» (). Номинант конкурса «Политпросвет» (шорт-лист 2014 года). В 2014—2015 гг. — приглашенный преподаватель Рурского университета г. Бохума (Германия). В 2015—2016 гг. — сотрудник медиакомпании Deutsche Welle (Бонн, Германия). Как эксперт по российской внутренней политике выступал на конференциях и круглых столах в Берлине, Вильнюсе, Брюсселе и других городах, на Forum-2000 в Праге (2013). Участвовал в организации культурных фестивалей в Таллине и Праге.