Некоторые произведения — это своего рода рассказы, иллюстрации к истории, которую зритель должен выдумать сам.
Произведения М. Рессела можно видеть в Национальной галерее в Праге, в Южночешской галерее изобразительного искусства им. Алеша в г. Глубока-на-Влтаве, в Галерее современного искусства в г. Градец Кралове, а также в зарубежных собраниях, например, в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне, в галерее «Барух» в Чикаго (Jacques Baruch Gallery) и в Галерее Антонио Шварца в Милане (Gallery Antonio Schwarz), а также в частных собраниях по всему миру.
М. Рессел принимал участие в реставрации таких выдающихся памятников, как, например, Мартиницкий дворец в Праге (плафоны), большой Лобковицкий дворец Пражского Града и в возрождении фресок М. Алеша на Староместской площади.
Мы встретились с М. Ресселом в конце октября этого года, когда чешская природа, застывшая в ожидании зимы, продемонстрировала нам свои возможности живописца.
С.М.: Наш журнал издается, прежде всего, для людей, чье культурное прошлое несколько отличается от той среды, где они сегодня живут. Мог ли ты жить постоянно за границей? Например, в Италии?
М. Р.: Мог. Италия — это для меня страна нежных красок. Это буквально ласкающий взор пейзаж. Особенно Тоскана — отдохновение для глаз: кипарисы и пинии. Я приехал туда впервые в 1975 году, и впечатление было огромное.
С. М.: Было бы для тебя, как для художника, лучше, если бы ты имел возможность приехать в Италию раньше? Ведь поездка в Италию была, можно сказать, обязательна для художников XIX века: после окончания Академии туда ездили почти все, кто, выражаясь школьным языком, хорошо учился…
М. Р.: Да, это было бы лучше, я в этом не сомневаюсь. Но Италия разная для каждого художника: пошлем туда двадцать живописцев — и каждый из них привезет домой свою Италию. Мне не хочется вдаваться в какие-то философские глубины, я не философ, но мне кажется, что итальянцы лучше воспринимают изобразительное искусство, они более открыты для него, но и лучше подготовлены. На одной из своих выставок я видел в Италии посетителя, который очень долго стоял перед моим рисунком большого размера, изучая его буквально по сантиметру. Такое в Чехии можно увидеть редко… Каждая картина должна иметь свой ритм, и этому я там подучился; наверное, стоит говорить о тех, кому сочетание визуального и внутренней мелодии, логики, ритма удастся демонстрировать в идеальном сочетании хотя бы один раз в жизни…
С. М.: И, по твоему мнению, когда тебе это удалось?
М. Р., улыбаясь: Трудно сказать, но к тем, что мне нравятся, относится картина, которая находится в Южночешской галерее, она называется «Поющий остров». Синяя конструкция — это изображение звуковой лаборатории, меня она поразила своей конструкцией, формой; это обхват, движение, исходящее из центра композиции. Мне сразу было неясно, что следует поместить в середину. А потом я случайно увидел плакат на стене, это был Вышебродский алтарь (деталь иконы «Христос на горе Елеонской» анонимного Мастера Вышебродского алтаря, XIV век — прим. С.М.), и я «процитировал» эту чешскую классику…
Я люблю и другую мою картину, ту, на которой изображено много людей с Градом на втором плане, помнишь? Все эти люди куда-то идут, но там нет ни одной группы, все порознь. Это было написано тогда, когда все в Чехии ринулись в предприниматели, надели костюмы брусничного цвета и были о себе очень высокого мнения… Каждый идет своей дорогой, не замечая никого другого…
С. М. А рисунки? Можно ли сказать, что они отчасти появились благодаря твоим детским впечатлениям от военной Англии? Я читала, что конфликт техники и природы возник именно из этих, довольно страшных, воспоминаний?
М. Р.: Да, это правда. Я пережил бомбежки в Лондоне, где мы жили, потому что моему отцу, офицеру, удалось бежать из оккупированной Праги и сражаться на стороне союзников в Великобритании, а позднее в составе армии Свободы, в 1944 году. Мне нравилось жить в Англии. И впечатления этого времени — это, конечно, не только бомбежки. Это, что для меня важно, и детское чтение, комиксы, которым я посвятил определенное время, уже будучи профессиональным художником, в Праге. Несомненно, жизнь в Великобритании обогатила меня как живописца.
С.М.: А русская живопись? Мне кажется, что до сих пор искусство многих стран недооценивается, потому что сами жители его или не знают, или не умеют достаточно пропагандировать… Чешское искусство — это искусство маленькой страны, но и искусство России из-за многих обстоятельств остается в стороне от самых главных дорог, если можно так выразиться…
М.Р.: Во время учебы в Академии мы были в Ленинграде, ходили по музеям. Из тех мастеров, которые мне первые приходят в голову, назову, к примеру, Шагала, хотя он отчасти уже и французский художник. Впечатление произвел Кандинский, которого мы видели в Русском музее. Сегодня я хотел бы оценить мастера, который живет в настоящее время в Праге, это Виктор Пивоваров… Наоборот, меня удивляет успех некоторых художников, которые зарабатывают перерисовкой фотографий известных и, часто, богатых людей, преподносят это ремесло в качестве искусства…
С.М.: Сегодня больше всего говорят о миграции, идея мультикультуризма, таким образом, потеряла популярность… Однако без обогащения культур, без общения трудно себе представить не только развитие искусства, но и вообще существование человечества. Для таких контактов важно, чтобы самобытность не ушла, а сохранялась. Как ты на это смотришь?
М.Р.: Думаю, что границы сохраняются сами, они и формируются сами, естественным путем. Например, в Чешской Республике есть такой регион — Моравская Словакия (Slovácko). Там поют определенные песни, типичные для региона, там имеется характерный для региона фольклор. Те песни, что там поют, не поют в других районах. Так было и раньше, и сейчас. И не надо создавать никаких искусственных границ, эти нужные для сохранения своеобразия границы будут существовать сами.
