Первого августа 1940 года член Политбюро ЦК ВКП(б), председатель Совнаркома и нарком иностранных дел Вячеслав Молотов выступал в Большом Кремлевском дворце на VII сессии Верховного Совета с отчетным докладом о внешней политике СССР. В то время как в европейском небе разворачивалась битва за Британию, а итальянцы сражались с англичанами в Северной Африке, большевики добивались бескровных успехов и ужесточали социальную мобилизацию. «Мы свой урок еще на партах учим, но снится нам экзамен по ночам!» — вдохновенно писал поэт Николай Тихонов.

Головокружение от успехов

26 июня президиум Верховного Совета СССР во главе с председателем, членом Политбюро Михаилом Калининым, издал указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». До конца года по настоящему указу будут осуждены за самовольный уход 321 648 трудящихся, а за прогулы или отлучки — 1 769 790. Страна переходила в режим военного времени. Растущее психологическое напряжение в обществе, от которого власть настойчиво требовала постоянной бдительности и боеготовности, сопровождалось резким усилением идеологического воздействия. Бойцы и командиры Рабоче-крестьянской Красной армии воспитывались в духе решения наступательных задач, и 26 июля Политическое управление РККА было переименовано в Главное управление политической пропаганды.

Дух горделивого торжества царил на сессии Верховного Совета.

С чувством полного и глубокого удовлетворения слушали народные избранники убедительную речь Молотова о новом этапе расширения границ СССР в результате присоединения Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины. Множилось число советских республик, наглядно сбывалось мудрое пророчество товарища Сталина, заявившего на XVIII съезде партии весной 1939 года о возможной «победе революции в одной или в нескольких странах» под влиянием событий второй империалистической войны. На практике оправдывалась гениальная ленинская концепция 1918 года о целесообразности тактического сближения большевиков с одними буржуазными государствами, чтобы с учетом текущего момента выгодно использовать их схватку с другими буржуазными государствами — в конечных интересах мировой революции. Потому особое внимание Молотов уделил добрососедским отношениям с Третьим рейхом, хотя в оккупированной Польше нацисты уже совершали массовые убийства гражданского населения. Сталинский нарком подчеркнул благотворное значение советско-германских договоров, обеспечивших Германии, по признанию докладчика, «спокойную уверенность на Востоке». Благодаря нейтральной позиции СССР, рейхсканцлер Адольф Гитлер получил безопасный тыл, возможность завоевывать пространство и ресурсы в Европе, наносить сокрушительные удары противникам и приобретать союзников, так как Германия вступила в войну практически в одиночку. С прагматичной точки зрения руководителей ВКП(б) и Коминтерна, своими агрессивными действиями фюрер невольно разрушал капиталистический мир, благодаря чему возникали объективные предпосылки и условия для грядущего освобождения зарубежного пролетариата от классовой эксплуатации и создания международной системы социализма.

В сентябре 1939 года, когда Вермахт начал боевые операции в Европе, огромные силы Красной армии, насчитывавшие 147 дивизий, почти 56 тыс. артиллерийских стволов, более 11 тыс. самолетов, а также более 23 тыс. танков, танкеток, самоходных установок и бронеавтомобилей, не только сохранили дружественный нейтралитет, но и приняли участие в ликвидации польских войск, пленении их военнослужащих и захвате материальной части Вооруженных сил Польши. «Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной», — телеграфировал 25 декабря 1939 года секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин министру иностранных дел Германии Иоахиму фон Риббентропу в ответ на его «теплые поздравления» советского вождя с шестидесятилетием. 18 июня 1940 года в Москве Молотов принял германского посла графа Фридрих-Вернера фон дер Шуленбурга и выразил ему «самые теплые поздравления советского правительства по случаю блестящего успеха германских Вооруженных Сил» во Франции.

Оба социалистических государства вели оживленную торгово-экономическую деятельность. С февраля по июль 1940 года СССР экспортировал в Германию в среднем более 300 тыс. тонн нефтепродуктов, 23 тыс. тонн авиабензина, 55 тыс. тонн автобензина, 110 тыс. тонн газойля, 70 тыс. тонн мазута и другие виды сырья, включая ценные для импортера хром, марганец, платину, зерно, хлопок. Немцы — с отставанием от графика — взаимно выполняли московские заказы военных материалов. Однако советские поставки все-таки выглядели более важными, так как укрепляли экономическую базу воевавшей Германии, частично компенсировали ее затраты и повышали возможности бороться против антигитлеровской коалиции. Через территорию СССР шел транзит германских грузов на Восток и в обратном направлении, благодаря чему преодолевалась британская блокада. Особое значение для нужд немецкой промышленности имел импорт дефицитного каучука. При этом опасные последствия гитлеровских побед Кремль не беспокоили, и попытки авторов «англофильствующей» прессы запугать СССР «перспективой усиления могущества Германии» Молотов решительно отверг, назвав их негодными. Благополучно складывались отношения СССР и с фашистской Италией.

Единственную проблему по-прежнему представляла непокорная Финляндия, соседствовавшая с Карело-Финской ССР. По итогам Зимней войны Финляндия потеряла значительную часть территории, включая обжитые и развитые районы Карельского перешейка, где проживало 12 % населения, но ценой отчаянного сопротивления сохранила независимость. «Между нашей страной и Советской Россией заключен суровый мир, передавший Советской России почти все поля боев, на которых вы проливали свою кровь во имя всего того, что для нас дорого и свято, — писал 14 марта в своем приказе № 34 Верховный главнокомандующий фельдмаршал барон Карл Густав Маннергейм. — После шестнадцати недель кровавых боев, без ночного и дневного отдыха, наша армия по-прежнему стоит непобежденный перед врагом». Принудить несговорчивых белофиннов принять главные достижения сталинского прогресса в виде НКВД, ГУЛАГа и колхозов большевикам пока не удалось. Поэтому с высокой трибуны Молотов красноречиво предупредил «некоторые элементы финляндских правящих кругов» о неизбежных последствиях их близорукого упрямства. «Отношения между СССР и Финляндией могут потерпеть ущерб», — прозрачно намекнул сталинский нарком на возможность повторения военной кампании. В ответ депутаты засмеялись и бодро зааплодировали. Молотов знал, о чем говорил. В соответствии с секретным протоколом «о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе» к советско-германскому пакту о ненападении 1939 года Финляндия входила в сферу интересов СССР и ее участь — как и судьба бесчисленных финских «кулаков» — все равно была предрешена с железной большевистской прямотой.

Уверенно предсказывал Вячеслав Молотов слушателям новые, еще более славные, внешнеполитические победы СССР. Конкретизировать обещания председателю Совнаркома не требовалось. «Ленинизм — не Библия, а диалектика, — напоминал товарищ Сталин. — Постоянной величиной в нашей политике является собственно наша стратегия — борьба за коммунизм. Тактику мы меняли и будем менять даже радикально, когда это диктуется интересами стратегии». Советские люди давно научились понимать подлинный смысл речей своих любимых вождей, руководствовавшихся передовым учением Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Предчувствие великих достижений создавало у бурно аплодировавших депутатов Верховного Совета СССР радостное и приподнятое настроение… сильно напоминавшее головокружение от успехов.

Заклятые друзья

Сокрушительный разгром Франции стал кульминацией германского блицкрига, но, несмотря на ожидания Гитлера, не привел к желанному окончанию войны. Оставшись в одиночестве, англичане продолжали биться насмерть. «У власти [в Британии] находится шут, шут в буквальном смысле слова», — раздраженно сказал Гитлер 10 сентября рейхсляйтеру Альфреду Розенбергу, руководившему внешнеполитическим ведомством НСДАП. Непреклонный британский премьер сэр Уинстон Черчилль решительно отклонил гитлеровские предложения мира, а заставить принять их при помощи интенсивных воздушных атак на туманный Альбион не удавалось. 15 сентября — в решающий день битвы за Британию, отмеченный самым крупным налетом на Лондон, — немцы потеряли 56 самолетов, а еще несколько десятков машин из числа вернувшихся на аэродромы требовали капитального ремонта. Королевские ВВС, лишившиеся двадцати шести самолетов, вывели из строя четверть всего парка боевых бомбардировщиков противника. При таких результатах летчики Люфтваффе вскоре могли истечь кровью в английском небе, тем более что текущие потери восполнялись менее чем наполовину. «Попробуй, закончи войну с Англией!» — ехидно рассуждал пенсионер Молотов спустя тридцать лет. Нацисты не смогли разбомбить британские авиапредприятия и отставали в гонке вооружений: в 1940 году англичане произвели 15 049 самолетов, а немцы лишь 9869.

Кроме того, Черчилль надеялся на помощь Соединенных Штатов, и президент Франклин Делано Рузвельт считал необходимым поддерживать Великобританию в борьбе с нацистами. Гитлер в краткосрочной перспективе не рассматривал США в качестве серьезного врага и полноценного участника мировой войны, хотя в невоюющей заокеанской стране авиазаводы выпустили за год 12 813 самолетов — больше, чем в СССР (10 565) и Императорской Японии, увязшей в Китае (4768).

В середине сентября Гитлеру пришлось признать отсутствие необходимых предпосылок для вторжения на Британские острова: после тяжелых потерь в норвежской кампании флот гросс-адмирала Эриха Редера не мог обеспечить проведение широкой десантной операции, а авиация рейхсмаршала Германа Геринга не сумела уничтожить английские истребители и подавить систему противовоздушной обороны. Поэтому фюрер отложил операцию «Морской лев» на неопределенный срок, несмотря на достигнутые континентальные победы. «Первый успех рождает новые проблемы, которые, что логично, становятся все крупнее», — так 21 сентября трезво оценил ситуацию генерал пехоты Готхард Хейнрици, командовавший XLIII армейским корпусом 9-й армии Вермахта, находившимся на побережье Ла-Манша.

Объективные трудности заключались в упорном сопротивлении Британской империи и потенциальной угрозе с Востока, возраставшей по мере того, как затягивалось англо-германское противоборство. Прямым следствием нападения на Польшу стала война с Англией. Теперь, когда осада Альбиона затягивалась, конечный исход схватки зависел от безопасности восточных границ рейха и позиции руководителей ВКП(б), преследовавших собственные цели. «Многое в сегодняшнем дне походит на времена Наполеона, — записал 21 сентября Хейнрици в дневнике. — Он тоже направился в поход на Москву, и, верно, не по собственной воле, а потому что его принудила к этому борьба с Англией». В теории скоротечная кампания против Советского Союза выглядела логичной, но на практике она требовала большого напряжения сил, концентрации ресурсов и в очередной раз расширяла театр военных действий.

Советско-германские договоры избавили Германию от безнадежной войны на два фронта, сулившей ей осенью 1939 года неизбежный разгром вкупе с экономическим истощением и крахом. Чтобы исключить подобный сценарий, Гитлер был готов «заключить союз хоть с самим дьяволом», а не только с большевиками, чьи гарантии не вводили в заблуждение нацистского лидера. «Сталин надеялся, что в течение трех лет мы все потеряем слишком много крови», — заявил фюрер в беседе с Розенбергом. После разгрома Франции и захвата ресурсов в Западной Европе военно-политическое и экономическое положение рейха выглядело намного лучше, чем накануне польской кампании. Британия перешла к обороне метрополии, и Гитлер, размышляя над дальнейшей стратегией, обратил взор на Восток. Присоединение к СССР Северной Буковины, не предусмотренное секретным протоколом к первому Московскому пакту, вызвало тревогу в Берлине, особенно в связи с вопросом о безопасности нефтяных источников на территории Королевской Румынии. «Мы ни при каких обстоятельствах не могли отказаться от жизненно важной для нас румынской нефти, — свидетельствовал Риббентроп. — Продвинься здесь Россия дальше, и мы бы оказались в дальнейшем ведении войны зависящими от доброй воли Сталина». Основания для беспокойства существовали, так как теперь на повестку дня встал вопрос о будущей судьбе Южной Буковины. Кроме того, Гитлера, как рассказывал Риббентроп, беспокоило сосредоточение войск Красной армии на восточных границах рейха и Румынии, хотя сам рейхсминистр не верил в вероятность нападения Сталина на Германию.

В то же время упрямое нежелание британцев заключать компромиссный мир Гитлер связывал с их потаенными упованиями на Советский Союз. «Если Россия окажется разбитой, последняя надежда Англии угаснет», — так рассуждал фюрер в середине лета 1940 года. В итоге на совещании высшего военного руководства, собравшегося 31 июля в Бергхофе, он определил цели и задачи пятимесячной кампании против СССР, предварительно намеченной на май 1941 года с нанесением ударов на Киев — Одессу и через Прибалтику на Москву. Для разгрома Советского Союза Гитлер предполагал выделить 120 дивизий. Буквально на следующий день в Генеральном штабе сухопутных войск началась разработка плана «Фриц». В середине сентября сотрудники группы сухопутных войск оперативного отдела Верховного командования Вермахта, работавшие под руководством подполковника Бернхарда Лоссберга, считали невероятным крупное советское вторжение в Польшу или Восточную Пруссию, пока основная масса немецких дивизий не будет связана на другом театре. Допускались удары по румынским нефтеносным районам и по Финляндии. В качестве наиболее реалистичного варианта рассматривалась оборона войсками Красной армии приграничных областей, присоединенных к СССР в 1939—1940 гг. При таком сценарии инициатива нападавшей стороны предоставляла ей значительные преимущества и создавала условия для успешных действий на флангах войсковых группировок противника.

В свою очередь, руководители ВКП(б), вооруженные марксистско-ленинской теорией, относились к «дружбе» с нацистами абсолютно прагматично. Еще в 1918 году делегаты VII съезда партии по инициативе председателя Совнаркома РСФСР Владимира Ленина предоставили членам ЦК «полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну». Поэтому советско-германские соглашения соблюдались в Москве лишь до тех пор, пока они отвечали текущим интересам высшей партийной номенклатуры. Ни о каком нарочито «прогерманском» курсе или тем паче самообмане членов Политбюро речи не шло. «Сталин поверил Гитлеру? — иронизировал позже Молотов над популярными мифами 1960-х гг. — Он своим-то далеко не всем доверял». В Генеральном штабе РККА последовательное планирование боевых действий против соседней Германии велось с октября 1939 года, когда Гитлер допускал возможность конфликта на Востоке лишь в неопределенном будущем. Кремль по-прежнему видел в рейхе первого вероятного противника, несмотря на официально декларированные дружбу и широкое сотрудничество.

Концептуальный документ под названием «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940—1941 гг.» начал готовиться после заключения договора о дружбе и границе 28 сентября 1939 года. На протяжении следующих одиннадцати месяцев общий план неоднократно дополнялся и уточнялся, одним из его главных исполнителей стал заместитель начальника оперативного управления Генерального штаба РККА комбриг (с 1940 комдив, затем генерал-майор) Александр Василевский. По состоянию на 18 сентября 1940 года, в зависимости от обстановки предполагалось развертывание главных сил Красной армии в составе трех фронтов (143 стрелковых, 7 моторизованных, 16 танковых, 10 кавалерийских дивизий, 15 танковых бригад и 159 авиаполков, имевших 6422 самолета) или к югу от Брест-Литовска с целью главного удара по линии Люблин — Краков — Бреслау и последующей изоляции Германии от балканских стран, или к северу от Брест-Литовска для разгрома Вермахта в Восточной Пруссии и ее захвата. На северо-западном участке границы три армии четвертого — Северного — фронта ограничивались активной обороной против немецко-финских войск, обеспечивая прочную защиту Ленинграда и прикрытие Мурманской железной дороги.

Отдельно прорабатывался вопрос о создании двух фронтов в составе шести армий (46 стрелковых, две танковых и одна моторизованная дивизии, три танковых бригады; всего 785 танков и 3,9 тыс. самолетов) в случае самостоятельной войны против Финляндии, о чем в завуалированной форме предупреждал Молотов в докладе на VII сессии Верховного Совета СССР. Как и в 1939 году, войскам Красной армии ставилась задача занять всю территорию Финляндии с захватом Хельсинки, выходом на границу с Норвегией и к Ботническому заливу.

Одновременно весной — летом 1940 года в оккупированных странах Европы менялся характер деятельности местных коммунистических партий. Члены Исполкома Коминтерна во главе с Георгием Димитровым, послушно выполнявшие идеологические инструкции руководителей ВКП(б), стали ориентировать соратников и единомышленников на создание народных фронтов. В скором будущем им отводилась роль оплота трудящихся в борьбе за восстановление утраченной независимости и дальнейшие революционные преобразования. Постепенно к антикапиталистической добавлялась и антифашистская — по скрытому смыслу антинемецкая — риторика.

Таким образом, летом — осенью 1940 года Генеральные штабы Красной армии и Вермахта независимо друг от друга разрабатывали далеко идущие планы по организации и проведению боевых операций на широком фронте, причем практическая работа с этой целью в Москве началась гораздо раньше, чем в Берлине. Следовательно, и руководящие указания Сталина своим подчиненным предшествовали июльским распоряжениям Гитлера. Обе стороны тщательно маскировали переброску и сосредоточение войск в пограничных областях. По свидетельству Молотова, немецкая разведка не должна была заметить и установить, как Советский Союз исподволь готовит «большие, серьезные меры». «Война может вспыхнуть неожиданно. Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются», — так утверждал Сталин. Однако детальное планирование генштабистами сокрушительных ударов с глубоким вторжением на соседнюю территорию само по себе еще не означало принятия окончательных решений о начале кампании в 1941 году. На них могли повлиять ход битвы за Британию, результаты дипломатических переговоров и неожиданные изменения в международной политике.

Приглашение в Берлин

В начале осени 1940 года в «добрососедских» отношениях между СССР и Германской империей возникло напряжение не только из-за Северной Буковины и безопасности нефтеносных районов Румынии, но и из-за Балкан, а также Финляндии, превратившейся в своеобразный камень преткновения между двумя социалистическими государствами. И хотя 16 сентября Риббентроп поручил Шуленбургу предупредить Молотова о транзите зенитно-артиллерийского дивизиона через финскую территорию в оккупированную Норвегию, Москва стала подозревать Берлин в намерении установить с Хельсинки особые отношения вопреки секретному протоколу к первому Московскому пакту. После румынской истории Гитлер действительно решил остановить экспансию Сталина на Запад, не желая предоставлять ему «больше ни одной европейской области». 23 сентября состоялось заключение германо-финляндского соглашения о пропуске войск Вермахта в районы Нарвика и Киркенеса в обмен на поставки вооружения.

Вечером 26 сентября Молотов поднял финский вопрос во время встречи с советником-посланником Вернером Типпельскирхом, временно замещавшим германского посла графа Фридриха-Вернера фон дер Шуленбурга. Типпельскирх не смог сообщить председателю Совнаркома «никакой дополнительной информации», но довел до его сведения еще более важную новость — о создании военного союза между Германией, Италией и Японией. В соответствии с инструкциями Риббентропа немецкий дипломат уверял собеседника, что новый договор «направлен исключительно против американских поджигателей войны» и не затрагивает отношений его участников с Советским Союзом. Повышенного интереса к двум соглашениям Молотов не скрывал, но Типпельскирх предупредил наркома о скором обращении Риббентропа к Сталину с необходимыми разъяснениями. На следующий день пакт был подписан. 30 сентября газета «Правда» опубликовала передовую статью Молотова «Берлинский пакт: о Тройственном союзе». Германия доминировала в Европе, Япония — в абстрактном «Великоазиатском пространстве». Никакой неожиданности, тем более угрозы для СССР автор в пакте не увидел, отметив уважение к позиции советского нейтралитета всех участников блока, намеренных лишь защищать свои сферы влияния от Великобритании и США. Трудно было понять, действительно ли руководители ВКП(б) настолько благодушны или они умело скрывают беспокойство.

Желание рейхсминистра снова вступить в личный контакт со Сталиным ясно указывало на намерения Берлина открыть очередной раунд советско-германских консультаций. Нацистам не удалось принудить Британию к миру, война продолжалась, англичане ждали помощи от американцев, поэтому открывались возможности для двусторонних переговоров. Их результаты, как и в августе 1939 года, могли способствовать более или менее мирному развитию сталинской экспансии, пока капиталисты продолжали бороться друг с другом. Однако грядущая торговля с Гитлером по поводу урегулирования спорных вопросов и раздела новых сфер влияния не отменяла подготовки антигитлеровских мероприятий. Оба инструмента — и скрытное сосредоточение огромной группировки войск Красной армии в приграничных районах, и выгодные дипломатические соглашения, усиливавшие позиции СССР на фоне второй империалистической войны, — можно было использовать в зависимости от обстановки.

Вечером 5 октября в присутствии членов Политбюро Молотова и его заместителя по делам Совнаркома маршала Климента Ворошилова Сталин более трех часов принимал наркома обороны СССР маршала Семена Тимошенко, начальника Генерального штаба РККА генерала армии Кирилла Мерецкова и начальника оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Ватутина. По ходу совещания, завершившегося около 20:00, в кабинет вождя приглашались и другие представители советской военно-политической элиты. Рассматривались планы стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на 1941 год.

В течение следующих дней, в соответствии с полученными указаниями Сталина и Молотова, Тимошенко и Мерецков подготовили на их имя докладную записку (№ 103313/сс/ов). Из содержания документа следует, что главный противник СССР и основной военный театр находились на Западе. Поэтому для боевых действий по линии от побережья Баренцева до Черного моря назначались 142 стрелковых, 7 мотострелковых, 16 танковых и 10 кавалерийских дивизий, 15 танковых бригад и 159 полков авиации, а для действий на Востоке — 24 стрелковых, 4 мотострелковых, 2 танковых и 2 кавалерийских дивизии, 8 танковых бригад и 43 полка авиации. Для прикрытия Закавказья, Средней Азии и других границ оставлялись 11 стрелковых, 6 кавалерийских дивизий, 2 танковых бригады и 27 полков авиации. Главная роль отводилась войскам Юго-Западного фронта (103 дивизии, 20 танковых бригад и 140 полков авиации), чтобы «мощным ударом в направлении Люблин и Краков, и далее на Бреслау в первый же этап войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах их участия в войне». Разработку всех планов предполагалось завершить к 1 мая 1941 года.

Пространное письмо Риббентропа на имя Сталина, датированное 13 октября, поступило в Москву только 17-го числа. Таким образом, между сообщением Типпельскирха о скором министерском послании и его получением прошли три недели — труднообъяснимая задержка, учитывая, что в августе 1939 года немецкая сторона осуществляла необходимое коммуницирование в считаные дни. В тот момент воздушная битва за Британию завершалась победой англичан: они потеряли более 1,5 тыс. самолетов, а немцы, имевшие значительное превосходство в воздухе — около 2 тыс. С настоящим фактом и продолжением войны Берлину приходилось считаться. Поэтому в письме Риббентроп подчеркивал стремление Германии к добрососедским отношениям и широкому сотрудничеству с СССР, обличал коварство британской политики, объяснял необходимость технического использования территории Финляндии для переброски войск в Норвегию и защиты немецких интересов в Румынии, откуда в рейх поступали необходимые нефть и зерно.

Особое внимание рейхсминистр уделил неизбежному созданию Тройственного союза и вновь предлагал выступить в качестве посредника в деле урегулирования советско-японских противоречий. «Историческая задача четырех держав в лице Советского Союза, Италии, Японии и Германии, по-видимому, состоит в том, чтобы устроить свою политику на долгий срок и путем разграничения своих интересов в масштабе столетий направить будущее развитие своих народов на правильные пути», — резюмировал автор. С учетом важности обсуждаемых тем от имени германского правительства он сердечно приглашал в Берлин председателя Совнаркома. «Его приезд дал бы фюреру возможность изложить господину Молотову лично свои мысли о дальнейшем устройстве отношений между нашими двумя странами», — закончил изложение собственных взглядов Риббентроп, выразивший надежду затем «вновь приехать в Москву», чтобы продолжить обмен мнениями. 21 октября Сталин ответил Риббентропу: Молотов принял приглашение и намерен посетить Берлин 10—12 ноября. В дальнейшем сроки официального визита сдвинулись на два дня.

Советско-германские переговоры на столь высоком уровне состоялись в последний раз. Очевидно, что оба диктатора стремились выяснить, какой инструмент воздействия в создавшейся ситуации окажется наиболее правильным в отношении могущественного соседа: дипломатическое урегулирование с отсрочкой военной кампании или сокрушительный удар с целью полного разгрома потенциально опасного противника. Немецкие генштабисты продолжали разрабатывать план кампании против СССР, но Гитлер колебался и не исключал очередного соглашения, если бы Сталин твердо отказался от экспансии в Европе. Тогда можно было бы возобновить подготовку к вторжению на Британские острова. Схожим образом вел себя и Сталин. В его личных директивах Молотову, датированных 9 ноября, содержались следующие указания: разузнать подлинные намерения участников Тройственного союза, наметить сферы интересов СССР в Европе и Азии, чтобы затем продолжить обсуждение данного вопроса с Риббентропом при его следующей поездке в Москву, подтвердить пребывание в советской сфере Финляндии, откуда требовалось вывести германские войска, включить в сферу интересов СССР Болгарию с вводом войск Красной армии, учитывать особые интересы СССР при решении вопросов о судьбах Турции, Румынии, Венгрии, Ирана, уточнить границы японского «Восточно-Азиатского пространства», предложить заключение почетного мира для Китая и т. д. Территориальные претензии Сталина выглядели более чем амбициозно — верный ленинец на скромной должности секретаря ЦК ВКП(б), пользуясь затянувшимся англо-германским противоборством, добивался бескровных триумфов, в результате которых германский рейх был бы охвачен в Европе и с севера, и с юга первым в мире социалистическим государством.

В Берлине товарищ Молотов многое и по существу был готов сказать господину Гитлеру. Вопрос заключался в том, как нервный и легковозбудимый фюрер мог отреагировать на подобные притязания?..

Окончание в следующем номере