Окончание, начало см. «Русское слово» № 6—7/2021

Научная экспедиция по вскрытию склепов исторических личностей эпохи Навои начала работу в мавзолее Гур-Эмир.

Вскрытие склепа Тимура // Правда. 1941. 17 июня. № 166 (8574)

Ложь как пример

13 июня в Берлине разыгралась буря в стакане воды.

Текущий номер Völkischer Beobachter — главной газеты НСДАП — попал под конфискацию. Бдительные цензоры запретили его распространение и вовремя пресекли невольное разглашение военной тайны имперским министром народного просвещения и пропаганды доктором Йозефом Геббельсом. Но прежде чем репрессивные меры возымели необходимое действие, часть тиража достигла иностранных посольств, в чем и заключался подлинный смысл хитроумной акции. «Некорректная» передовица Геббельса Kreta als Beispiel («Крит как пример») по существу адресовалась читателям лишь одной дипломатической миссии: им автор прозрачно намекал на скорое германское вторжение в Великобританию. «При этом сейчас моему престижу наносится ощутимый удар. Но это стоит того», — записал в дневнике Геббельс 13 июня. С его точки зрения, публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы и грандиозная сенсация состоялась.

Москва усыпляла всеобщую бдительность другим способом.

Газета «Правда» — орган ЦК и Московского горкома ВКП(б) — в тот же день призывала читателей «быстрее осваивать новые машины и изделия», рассказывала о том, как трудящиеся с большим подъемом подписываются на очередной добровольно-принудительный госзаем, а город Горький готовится к отопительному сезону. В рамках обязательной для каждого партийного и беспартийного большевика самокритики порицались воронежские организации, обещавшие увеличить производство товаров широкого потребления и продовольствия из местного сырья, но сделавшие непростительно мало для выполнения взятых на себя обязательств.

В тот момент в Воронежской области ситуация со снабжением действительно выглядела плохо. Районные партийные и советские органы постоянно обращались в обком во главе с 1-м секретарем Владимиром Никитиным, немало потрудившимся в предыдущие четыре года в составе репрессивных «троек» органов НКВД. Низовые власти просили предоставить дефицитный хлеб сверх выделенных скудных лимитов. Обком в ответ бодро советовал «прекратить бесцельные ходатайства», предложив улучшать колхозную торговлю «за счет организации привоза на рынки муки, крупы и других сельскохозяйственных продуктов, имеющихся у колхозов и колхозников». Иными словами, партия советовала просителям выживать за счет собственных ресурсов и приусадебных участков.

О чем еще сообщала «Правда» 13 июня?..

Между Германией и Великобританией продолжалась воздушная война, боевые действия шли в Африке, Сирии, Средиземноморье. Внимание ТАСС привлекла поездка на Ближний Восток спецпредставителя президента США Аверелла Гарримана, занимавшегося широким кругом вопросов в связи с организацией американских поставок по «ленд-лизу»¹. Весь мир воевал, а от деловитых газетных статей веяло спокойствием и уверенностью.

«Правдинская» безмятежность имела глубокий смысл.

Вечером 13 июня член Политбюро ЦК ВКП(б) и нарком иностранных дел Вячеслав Молотов вручил имперскому послу в СССР графу Фридриху-Вернеру фон дер Шуленбургу текст заявления ТАСС. Вечером его передали по радио, а на следующий день опубликовали в печати. «Правда» уделила основное внимание завершению учебного года и грядущей оздоровительной кампании в пионерских лагерях, подчеркивая необходимость воспитывать «закаленных, смелых, приспособленных к жизни тружеников-бойцов». Сообщению ТАСС нашлось место в правом верхнем углу второй газетной полосы: важно — но не первостепенно, по сравнению с организацией летнего отдыха школьников.

Беспочвенные слухи о «близости войны между СССР и Германией» циркулировали благодаря пропаганде неких «враждебных сил» и измышлениям иностранной печати, в первую очередь английской, о чем — в завуалированном виде — как будто свидетельствовал и поспешный отъезд в Лондон британского посла сэра Стаффорда Криппса. Решительно отвергались «надуманные» версии о якобы имевших место германских претензиях к СССР и новом, еще более тесном соглашении двух социалистических государств. Подчеркивалось, что обе стороны строго соблюдали пакт о ненападении.

Переброски войск Вермахта на Восток связывались, «надо полагать, с другими мотивами» немецких руководителей — буквально в соответствии с содержанием предполагаемого гитлеровского письма от 14 мая, а утверждения о подготовке СССР к войне с Германией назывались «лживыми и провокационными». Военные мероприятия, проводившиеся командованием РККА на Западе, враждебного характера по отношению к рейху не носили, а объяснялись ежегодным обучением «запасных» и проверкой работы железнодорожного транспорта. «Русские, кажется, до сих пор ни о чем не догадываются. Во всяком случае развертывание [войск] происходит так, как нам бы этого и хотелось: массированно, что позволяет нам сделать их легкой добычей, — с удовлетворением записал в дневнике Геббельс 14 июня. — В Восточной Пруссии концентрация [войск] так велика, что русские могли бы превентивным воздушным ударом нанести нам ощутимые потери. Но они этого не сделают. Для этого им не хватит мужества». Итак, противник пребывал в неведении. Рейхсканцлер Адольф Гитлер, выступивший 14 июня на большом совещании о действиях по плану «Барбаросса», вновь убеждал своих генералов в обоснованности принятого решения о нападении на Советский Союз, чье поражение заставит Великобританию сложить оружие. И фюрер, и главный пропагандист рейха свято верили в превосходство собственных сил и успех операции на Востоке.

Публикацию ТАСС довольный Геббельс принял с восторгом: «Превосходно!»

В период хрущевской оттепели и в последующие десятилетия сообщение от 13 июня 1941 года, продиктованное или составленное лично Сталиным, рассматривалось историками критически. «Все советские военачальники в один голос утверждают, — писал в середине 1960-х гг. Александр Некрич, — заявление ТАСС оказало на армию пагубное, деморализующее влияние». Джугашвили уверял военнослужащих РККА и население в отсутствии угрозы германского нападения, поскольку слепо сам считал его невероятным. Поэтому более двадцати лет спустя, когда страшная цена сталинских заблуждений, скромно названных «просчетом в сроках», уже не вызывала сомнений, современники, естественно, обличали «деморализующее влияние» пресловутого сообщения. Газетам поверили, расслабились, агрессии не ждали, а она началась.

Однако, как полагает автор, в середине июня 1941 года заявление ТАСС адресовалось зарубежным читателям — именно их, и в первую очередь Гитлера, «ответственные круги в Москве» настойчиво убеждали в миролюбивой позиции СССР, в то время как с советскими людьми большевистская печать говорила на эзоповом языке. Главный смысл сообщения от 13 июня заключался не в его содержании, а в контекстном умолчании, в том, о чем его анонимный автор-составитель принципиально не сказал.

В третьем абзаце небольшого текста трижды упоминался пакт о ненападении 1939 года и ни разу — последующий, еще более важный договор о дружбе и границе, уже нарушенный руководителями ВКП(б) в результате решения о создании польской дивизии в РККА. Из чего неглупый читатель делал закономерный вывод: «дружба» между нацистами и большевиками закончилась, осталась чистая прагматика. «По данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз», — заявлял источник ТАСС.

Таким, образом, руководители ВКП(б) — они же «ответственные круги в Москве» — больше не акцентировали внимания трудящихся на «дружбе» с рейхом. По состоянию на 13—14 июня 1941 года отношения между Германией и СССР определялись лишь тем, насколько тщательно обе стороны выполняют взятые на себя в 1939 году обязательства «воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга». Ситуация бы мгновенно изменилась, если бы Германия вдруг отступила от буквы первого Московского пакта, как это ранее уже произошло с Финляндией. Мифический обстрел финнами группы красноармейцев у деревни Майнила на Карельском перешейке 26 ноября 1939 года послужил поводом для разрыва советско-финляндского договора о ненападении, после чего последовал «контрудар» войск Ленинградского военного округа, сосредоточение и развертывание которых против Финляндии происходило на протяжении трех предыдущих месяцев.

И здесь следует вновь вернуться к гитлеровскому письму от 14 мая.

Предположим, письмо было подлинным. И в нем, помимо прочего, фюрер доверительно предупреждал Сталина о способности группы нелояльных генералов спровоцировать пограничный конфликт с Советским Союзом ради того, чтобы ослабить давление на Великобританию. Гитлер, конечно, вводил Сталина в заблуждение. Но мог ли Джугашвили пренебречь столь ценными сведениями?..

«Семьи не брать»

Подготовка и публикация сообщения ТАСС с опровержением слухов о советско-германской войне никак не касалась перемещений и сосредоточения войск на западе СССР, проходивших под сталинским контролем в соответствии с майским вариантом «Соображений об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». 12 июня нарком обороны маршал Семен Тимошенко и начальник Генерального штаба РККА генерал армии Георгий Жуков направили совершенно секретную и особой важности директиву № 504207 генерал-полковнику танковых войск Дмитрию Павлову, командовавшему войсками Западного особого военного округа (ЗОВО).

В период с 17 июня по 2 июля на территорию ЗОВО для «нормальной учебы» прибывали 51-й и 63-й стрелковые корпуса (в составе пяти дивизий и корпусных частей), а также 22-й инженерный полк. 51-й корпус следовал из Уральского военного округа (УрВО), 63-й — из Приволжского (ПриВО). Их предлагалось разместить в полевых лагерях в районах Дретуни и Гомеля, обеспечить горюче-смазочными материалами (ГСМ), продовольствием и дровами для приготовления пищи из текущих запасов. О передислокации никто не имел права знать, кроме Павлова, его начальника штаба генерал-майора Владимира Климовских и члена Военного Совета корпусного комиссара Александра Фоминых, в связи с чем запрещались открытые переговоры по телефону и телеграфу. При этом прибывавшие корпуса в состав округа не включались и его командованию не подчинялись. 51-й корпус входил в 22-ю армию генерал-лейтенанта Филиппа Ершакова, а 63-й — в 21-ю армию генерал-лейтенанта Василия Герасименко, следовавшие из УрВО и ПриВО на запад.

По состоянию на 13 июня 1941 года войска Красной армии насчитывали 303 дивизии, в том числе 198 стрелковых, 61 танковую, 31 моторизованную и 13 кавалерийских. Немцы оценивали силы противника на востоке в диапазоне от 180 до 200 дивизий, невольно занижая их более чем на треть. На западе предполагалось развернуть четыре фронта, не считая войск в Крыму: Северный (22 дивизии, в том числе 6 танковых и моторизованных), Северо-Западный (23 дивизии, в том числе 6 танковых и моторизованных), Западный (44 дивизии, в том числе 18 танковых и моторизованных) и Юго-Западный (97 дивизий, в том числе 30 танковых и моторизованных). Три армии резерва Главного Командования (РГК) разворачивались непосредственно за войсками двух фронтов: 22-я (с Урала: 9 дивизий, в том числе 3 танковых и моторизованных) — за Западным, 16-я (из Забайкалья: 12 дивизий, в том числе 4 танковых и моторизованных) и 19-я (с Северного Кавказа: 11 дивизий, в том числе 3 танковых и моторизованных) — за Юго-Западным. В районе северо-западнее и юго-западнее Москвы предполагалось держать еще две центральные армии РГК: 28-ю (8 дивизий, в том числе 3 танковых и моторизованных) и 24-ю (11 дивизий, в том числе 3 танковых и моторизованных). Всего из 303 дивизий на Западе вместе с центральными армиями РГК сосредотачивались 237 дивизий (в том числе 155 стрелковых, 51 танковая и 25 моторизованных), или почти четыре пятых от общего числа всех оперативно-тактических соединений РККА.

Тринадцатого июня, в тот день, когда по радио прозвучало сообщение ТАСС, Тимошенко и Жуков направили Военному Совету Киевского особого военного округа (КОВО) совершенно секретную и особой важности директиву № 504204. Для повышения боевой готовности войск округа к 1 июля «все глубинные дивизии и управления корпусов с корпусными частями» приказывалось «перевести ближе к госгранице в новые лагеря». Предписывалось: «передвижения войск сохранить в полной тайне», «марш совершать с тактическими учениями по ночам», «с войсками вывести полностью возимые запасы огнеприпасов» и ГСМ. «Семьи [с собой] не брать», — так заканчивали директиву Тимошенко и Жуков. По оценкам Михаила Мельтюхова, в это время более 40 % стационарных баз Красной армии находились в западных округах, многие располагались в двухсоткилометровой приграничной полосе. Окружные склады были перегружены боеприпасами, ГСМ, снаряжением и другим имуществом сверх приемных нормативов. Еще более 14 тыс. вагонов боеприпасов и более 4 тыс. вагонов материальной части и вооружения хранились на открытом воздухе, а по распоряжению Генерального штаба РККА на запад перебрасывались свыше 100 тыс. тонн горючего.

В свою очередь Геббельс, располагавший лишь общими сведениями, высоко оценил деятельность Тимошенко и Жукова, выполнявших указания Сталина и других руководителей большевистской партии. «Концентрация русских [войск] именно на границе предельно велика, и это вообще самое лучшее, что может только произойти. Будь они рассредоточены в глубину страны, тогда они представляли бы большую опасность», — записал рейхсминистр 16 июня.

17 июня члены Политбюро приняли строго секретное постановление «Об отборе 3700 коммунистов на политработу в Красную Армию». В период с 1 июля по 1 августа наркомату обороны разрешалось призвать в армию 3,7 тыс. политработников запаса для укомплектования среднего политсостава на основании персонального отбора годных кандидатов в возрасте от 22 до 30 лет, с последующим утверждением местными партийными органами. В тот же день член ЦК ВКП(б) и нарком госбезопасности, комиссар госбезопасности 3-го ранга Всеволод Меркулов направил Сталину спецсообщение № 2279/М с важным агентурным донесением. Источник «Старшина», служивший в штабе Люфтваффе, докладывал в Москву (№ 4261 от 16 июня): военные приготовления Германии вооруженного выступления против СССР закончены, и удар можно ожидать в любое время; заявление ТАСС в кругах штаба авиации воспринято иронически. Сталин прочитал и наложил короткую резолюцию: «Т-щу Меркулову. Может послать ваш „источник“ из штаба герм. авиации к еб-ной матери. Это не „источник“, а дезинформатор». Под псевдонимом «Старшина» скрывался обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен — противник нацистов, придерживавшийся левых взглядов и заплативший жизнью за помощь СССР².

18 июня Меркулов подал Сталину, Молотову и наркому внутренних дел, генеральному комиссару госбезопасности Лаврентию Берии записку о массовом отъезде из СССР сотрудников германского посольства с членами семей и об уничтожении служебных бумаг. С 10 по 17 июня уехали 34 человека, включая авиационного атташе полковника Генриха Ашенбреннера, забравшего не только все имущество, но и свой легковой автомобиль. Но Сталин, вероятно, находился под впечатлением от предыдущего донесения Меркулова с сообщением «Старшины» и должным образом не отреагировал.

На страже родины

Одновременно с развертыванием войск Красной армии на Западе органы НКВД и НКГБ завершали спецмероприятия на территориях, присоединенных к СССР в 1939—1940 гг. В соответствии с накопленным чекистским опытом требовалось изменить социальный состав неблагонадежного населения, ликвидировать «антисоветские элементы» и обеспечить безопасность будущих фронтовых тылов. За период с 14 мая по 19 июня в Западной Белоруссии органы НКВД и НКГБ репрессировали 24 422 человека (арестованы — 2059, депортированы в отдаленные местности СССР — 22 363), в республиках Прибалтики — 40 178 (арестованы — 14 467, депортированы — 25 711), в Молдавии — 18 392 (арестованы — 4507, депортированы — 13 885).

В последние предвоенные недели и дни ответственные ведомственные руководители совершали служебные поездки на будущий театр военных действий. Их подлинные цели историкам по-прежнему неизвестны, в связи с чем существуют разные версии и предположения. В Белорусский и Молдавский пограничные округа прибыли инспекторские группы Главного управления погранвойск (ГУПВ) НКВД. Группу, приехавшую на белорусскую границу, возглавлял лично начальник ГУПВ генерал-лейтенант Григорий Соколов. 17—19 июня район Измаила на румынской границе посетил заместитель начальника погранвойск НКВД по морской части контр-адмирал Сергей Воробьев, направившийся затем в Одессу, где в командировке находился Меркулов³.

Параллельно чекисты вели борьбу с «врагами народа» в войсках.

Накануне войны в Вооруженных Силах СССР, в первую очередь в авиации, набирала силу новая волна репрессий, с каждой неделей возрастало количество арестованных представителей старшего и высшего командно-начальствующего состава. Ретивые следователи выбивали из них показания об участии в очередном «заговоре» и «вредительской деятельности». С 21 апреля по 19 июня особистами были арестованы 28 человек: два генерал-полковника — Герой Советского Союза, начальник Управления ПВО Григорий Штерн и Александр Локтионов, состоявший в распоряжении Тимошенко, четыре генерал-лейтенанта — Герой Советского Союза, командующий ВВС Московского военного округа Петр Пумпур, дважды Герой Советского Союза, помощник начальника Генерального штаба РККА по авиации Яков Смушкевич, командующий ВВС Дальневосточного фронта Константин Гусев и помощник командующего ВВС ПриВО Павел Алексеев, а также девять генерал-майоров, четыре комдива, дивинженер, три комбрига, полковник и четыре военинженера 1-го ранга. Из них в 1941—1942 гг. расстреляли 24 человека, включая Героев Советского Союза, три комбрига погибли в лагерях и тюрьмах. В сталинской мясорубке выжил, отбыв десятилетний срок, и дождался реабилитации единственный военачальник — комдив Георгий Иссерсон, академический профессор, один из создателей в 1930-е гг. советской теории глубокой наступательной операции, интенсивная подготовка к проведению которой велась в момент его ареста.

Массовые аресты военных возобновились 22 июня и продолжались вплоть до 29 декабря: репрессиям подверглись еще 38 человек, из них расстреляли 34, погибли в лагерях и тюрьмах четверо⁴. Заместитель наркома обороны по боевой подготовке, Герой Советского Союза генерал армии Кирилл Мерецков был арестован 23 июня и помилован через два с половиной месяца по устному указанию Сталина. Будущего маршала, выбивая показания, подвергали не только пыткам и истязаниям, о чем в частном разговоре он рассказывал так: «Мне ссали на голову. Один раз они били меня, били, больше не мог: на полу, закрыл голову вот так руками, сижу. А они кругом скачут, пинают меня ногами, а какой-то мальчишка молоденький расстегнулся и давай мне на голову мочиться. Долго мочился. А голова, у меня, видишь, полуплешивая, седая. Ну, вот ты скажи, как я после этого жить могу?»

Скрытый смысл бериевско-меркуловской фабрикации этого нового комплекса следственных дел — с безусловного одобрения Сталина — накануне и в начале тяжелейшей войны с Германией остается до сих пор неясным. Тем более что зачастую основанием для репрессий пострадавших военачальников служили архивированные «показания» их сослуживцев, арестованных и расстрелянных во время «ежовщины». Однако очередной виток жестокого террора органов НКГБ-НКВД против представителей высших военных кадров СССР весной — летом 1941 года свидетельствовал не только о безусловной патологии сталинского государства, но и о глубоком потенциале его саморазрушения.

Доигрались до «Дортмунда»

Вечером 18 июня и ночью следующих суток Тимошенко и Жуков пробыли в кабинете Сталина более четырех часов, дольше там находился лишь Молотов. Постепенно к совещанию приглашались кандидат в члены Политбюро и секретарь ЦК Георгий Маленков, отвечавший за состояние высших партийных кадров, заместитель наркома госбезопасности, комиссар госбезопасности 3-го ранга Богдан Кобулов, начальник Главного управления ВВС РККА генерал-лейтенант авиации Павел Жигарев, нарком авиационной промышленности Иван Шахурин и другие ответственные товарищи. Все они, кроме Кобулова, пробывшего в кабинете чуть более получаса, расстались со Сталиным в половине первого ночи.

По мнению автора, прямым следствием совещания стали распоряжения Тимошенко и Жукова, направленные из Москвы в приграничные округа, о создании на базе окружных штабов фронтовых управлений с их скрытным выдвижением к государственной границе на полевые командные пункты. В Ригу соответствующая шифровка (№ 5439, 5440) на имя командующего Прибалтийского особого военного округа (ПрибОВО) генерал-полковника Федора Кузнецова ушла в четыре утра — через 3,5 часа после того, как Тимошенко и Жуков вышли от Сталина. (Прошу здесь дать скан шифровки, файл «Директива Жукова» прилагаю. Подпись под картинкой: Источник из микрофильмированной коллекции документов генерал-полковника Дмитрия Волкогонова в собрании Гуверовского архива Стэнфордского университета, опубликован К. М. Александровым в 2016 году). Развертывание фронтов в мирное время означало скорую и неизбежную войну. Маршал Иван Баграмян, служивший в июне 1941 года в звании полковника в должности заместителя начальника и начальника оперативного отдела штаба КОВО, в мемуарах подтверждал получение аналогичной телеграммы Жукова утром 19 июня в Киеве с распоряжением о выдвижении «в строжайшей тайне» полевого управления Юго-Западного фронта в Тарнополь. Сохранился черновик постановления Политбюро от 21 июня об организации Южного фронта генерала армии Ивана Тюленева и назначении маршала Семена Буденного командующим армиями «второй линии» (II стратегического эшелона) с местопребыванием штаба в Брянске. Тем же документом Жукову поручалось общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, Мерецкову⁵ — Северным фронтом, представители высшей партийной номенклатуры назначались членами соответствующих Военных Советов оперативно-стратегических командований. Скорее всего, назначения были подготовлены, но формально их не успели осуществить. В последние мирные сутки совокупность слухов, сведений и предупреждений о скорой германской агрессии, поступавших в Кремль со всех сторон, превысила критическую массу.

Утром 21 июня Генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Георгий Димитров позвонил Молотову, чтобы выяснить положение и получить сталинские инструкции для зарубежных коммунистических партий. Молотов ответил неуверенно, очевидно, чувствуя, как теряется инициатива, а ситуация выходит из под контроля: «Положение неясно. Ведется большая игра. Не все зависит от нас». Действительно, от руководителей ВКП(б) уже ничего не зависело. В тот же день в войска Вермахта, предназначавшиеся для вторжения в СССР, поступил кодовый сигнал «Дортмунд»: выполнение «Барбаросса» начиналось в три часа ночи следующих суток по среднеевропейскому времени. В свою очередь войска Красной армии на Западе СССР, находившиеся в тот момент в движении и развертывании, напоминали огромную рыхлую массу, которую руководители ВКП(б) подставляли под сокрушительный удар отмобилизованных и высокопрофессиональных сил врага. Коммунисты Тимошенко и Жуков, принадлежавшие к номенклатурным кадрам ЦК партии, послушно выполняли их распоряжения.

В тот же день Шуленбург получил от имперского министра иностранных дел Иоахима Риббентропа личную телеграмму, содержавшую текст заявления для Молотова с тезисным обоснованием германского нападения на Советский Союз. Более пространный меморандум должен был получить в Берлине чрезвычайный и полномочный посол СССР, комиссар госбезопасности 3-го ранга Владимир Деканозов. В качестве причин разрыва пакта о ненападении и прямой агрессии Риббентроп называл следующее: подрывная деятельность групп Коминтерна в Германии и Европе, антигерманская политика Москвы, в частности, заключение советско-югославского договора о дружбе, концентрация войск РККА на восточных границах рейха. Политические решения нацистов повергли в глубокое уныние Шуленбурга, искренне выступавшего за сохранение добрососедских отношений с СССР. Вечером Молотов безуспешно пытался выяснить у него причины охлаждения в двухсторонних отношениях и отсутствие в Германии какой-либо реакции на сообщение ТАСС от 13 июня, но граф лишь пообещал запросить Берлин.

Широкомасштабные боевые действия германских войск на западных рубежах СССР начались 22 июня в примерном интервале между 4:00 и 4:30 по московскому времени. В пятом часу утра — практически одновременно — Молотов принял подавленного Шуленбурга, приехавшего в Кремль вместе с советником Густавом Хильгером. Все указания Риббентропа посол послушно выполнил и сообщил, что, по его мнению, речь шла о начале войны. «Никакой концентрации войск Красной армии на границе с Германией не производилось, — возразил Молотов и с явной горечью спросил собеседника: — Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» Но Шуленбург ничего не мог добавить к сказанному. Сбылась мрачная легенда о страшном возмездии за покушение на гробницу великого завоевателя Тимура: безумец, нарушивший покой могущественного Тамерлана, обрекал себя на неизбежные страдания и вызывал разрушительные потрясения.

Вслед за театрами в Атлантике, Средиземноморье и Африке Германия открыла фронт на востоке — огромный по ширине и глубине операций. «Злобный бред, распространявшийся советской пропагандистской машиной в ночном эфире по адресу Англии и Соединенных Штатов, был заглушен на заре германской канонадой. Злые не всегда умны — так же, как диктаторы не всегда правы», — вспоминал Черчилль о событиях 22 июня. Великобритания и США становились теперь для руководителей ВКП(б) желанными союзниками.

Силы и средства противников на советско-германском фронте 22 июня 1941 года⁶

Вопрос о том, с какой целью разворачивалась на Западе СССР огромная группировка Красной армии, до сих пор служит предметом ожесточенной полемики. Еще в 1989 году историк, профессор Военной академии им. Фрунзе Даниил Проэктор поставил актуальный вопрос: «Не готовил ли Сталин всю эту массу войск не только для обороны, но и для наступления?» — и ответил на него утвердительно: «Есть много признаков, что да». Близкой точки зрения придерживаются историки Михаил Мельтюхов и Владимир Невежин, бывший советский разведчик Владимир Резун (Виктор Суворов), авиационный инженер Марк Солонин, генерал-майор запаса погранвойск Владимир Городинский и другие авторы. Их оппоненты, в первую очередь профессор Академии военных наук РФ Лев Лопуховский и инженер-механик Борис Кавалерчик, по сути, продолжают отстаивать тезис Александра Некрича. Ученый полагал, что Сталин собирался вступить в новые переговоры с Гитлером в равных условиях, чтобы не позволить ему вести диалог и предъявлять какие-либо требования к СССР с позиции силы. Если вспомнить о гитлеровском письме от 14 мая, то в нем фюрер и высказывал пожелание личной встречи. Тогда этот тезис — вкупе с фактом формирования полевых управлений фронтов — выглядит логичным.

Однако и возражений достаточно.

Ведь в том же письме Гитлер предупреждал Сталина и о начале перебросок своих сухопутных сил с востока на запад в 20-х числах июня. Кроме того, гипотетические июльские переговоры вели к утрате внезапности — важнейшего условия глубокой наступательной операции — и противоречили известному доктринальному принципу Сталина: «Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются». Еще более сомнителен тезис об откладывании активных операций против рейха на 1942 год: прибывавшие в приграничные округа многочисленные войска размещались в палаточных лагерях, тонны боеприпасов и ГСМ разгружались на открытом воздухе, и вряд ли планировалось их оставлять в таком состоянии на осенне-зимний период. Молотов в частном разговоре проговорился: «Можно ли народ, или партию, или армию, или даже своих близких держать так год или два в напряжении?» И сам ответил на свой вопрос отрицательно.

Справедлив другой тезис Льва Лопуховского и Бориса Кавалерчика — о качественном превосходстве по многим позициям и параметрам Вермахта над Красной армией. Поэтому, как полагают исследователи, войска РККА вряд ли могли осуществить грандиозную операцию на западе и потерпели бы неизбежное поражение. Точка зрения коллег заслуживает внимания, но это совсем не значит, что в 1939—1941 гг. Сталин, Молотов, Тимошенко и Жуков столь же трезво оценивали состояние Вооруженных Сил СССР, их боевую подготовку и возможности. Во время Зимней войны советские войска не смогли разгромить Вооруженные Силы Финляндии и оккупировать ее территорию, как планировалось в ноябре 1939 года, вместе с тем такую попытку они предприняли. Итак, полемика далека от завершения и поиск истины будет продолжаться, хотя нынешняя общественно-политическая ситуация и неблагоприятна для свободной дискуссии.

Беда и горе

Разгром на фронте производил ошеломляющее впечатление.

Только за первые две с половиной недели войны советские потери составили убитыми, ранеными и пропавшими без вести 747 870 бойцов и командиров⁷ (37,5 % войск действующей армии), а также 11 783 танка или почти четыре пятых от их совокупной численности в пяти приграничных округах к 22 июня. С 22 июня по 31 июля ВВС РККА потеряли 5744 самолета (против 1023 уничтоженных и 657 поврежденных немецких⁸). К военной катастрофе привели разные причины, но в первую очередь — большевистский курс на международной арене, начиная как минимум с весны 1939 года. «Если брать за критерий стратегию, политику, прозорливость и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны совершенно недальновидным», — писал Черчилль в достаточно мягком тоне.

Сегодня историк имеет право на гораздо более жесткие оценки.

В результате самоубийственного сближения и сотрудничества с гитлеровским рейхом в 1939—1941 гг. руководители ВКП(б) нанесли непоправимый урон интересам государственной обороны и общественной безопасности. Они позволили нацистам приобрести боеспособных союзников среди других государств и постепенно усиливаться, вести успешные операции и завоевать необходимые ресурсы в Европе, создали им благоприятные условия и необходимый плацдарм для беспрепятственного развертывания почти двухсот дивизий с целью подготовки внезапного нападения на Советский Союз. Армии и населению пришлось потоками собственной крови расплачиваться за «просчеты» недальновидных марксистов-ленинцев, представлявших собой, по словам поэта, «сброд тонкошеих вождей». Для замученного колхозами народа преисполненная страданий, лишений и жертв война, которая унесла почти 27 млн жизней на фронте, в оккупации и в тылу, стала очередным социальным бедствием за минувшую четверть века — и главным результатом внешней политики Сталина.

Источники и литература:

Агапов А. Б. Дневники Йозефа Геббельса. Прелюдия «Барбароссы». М., 2002.

Александров К. М. «Привести войсковые части и учреждения округа в полную мобилизационную готовность» // Звезда (СПб.). № 9/2016.

Баграмян И. Х. Так начиналась война. Киев, 1988.

Вермахт на советско-германском фронте. М., 2011.

Гальдер Ф. Оккупация Европы. Военный дневник начальника Генерального штаба. 1939—1941. М., 2007.

Городинский В. И. Правда истории или мифология? М., 2016.

Двенадцатый съезд РКП(б). 17—25 апреля 1923 года. М., 1968.

Детектив. История. Политика / Альманах (Москва). № 2/1995.

Дениц К. Десять лет и двадцать дней. М., 2004.

Заметки о войне на уничтожение. Восточный фронт 1941—1942 гг. в записях генерала Хейнрици. СПб., 2018.

Кайюс Б. Военные дневники люфтваффе. М., 2005.

Коминтерн и Вторая мировая война. Ч. I. До 22 июня 1941. М., 1994.

Лопуховский Л. Н., Кавалерчик Б. К. Июнь 1941. Запрограммированное поражение. М., 2020.

Лубянка. Сталин и НКВД—НКГБ—ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946. М., 2006.

Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. М., 2002.

Мерфи Д. Э. Что знал Сталин. Загадка плана «Барбаросса». М., 2009.

Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933—1945. М., 2003.

Невежин В. А. «Если завтра в поход…». М., 2007.

Некрич А. М. 1941. 22 июня. М., 1965.

Нимиц Ч., Поттер Э. Война на море 1939—1945. Смоленск, 1999.

Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934—1944 гг. М., 2015.

«Правда». 1941: 13 июня. № 162 (8570); 14 июня. № 163 (8571); 17 июня. № 166 (8574).

Приказы народного комиссара обороны СССР. 1937 — 21 июня 1941 г. Т. 13 (2-1). М., 1994.

Редер Э. Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935—1943. М., 2004.

Рылов В. Ю. За и против. Воронеж, 2018.

Седьмой экстренный съезд РКП(б). Март 1918 года. М., 1962.

Соколов Б. В. Георгий Жуков. Триумфы и падения. М., 2003.

Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. М., 1995.

Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991.

Супрун М. Н. Ленд-лиз и северные конвои, 1941—1945 гг. М., 1997.

1941 год. В 2-х кн. М., 1998.

1941 год — уроки и выводы. М., 1992.

Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 2. Т. 3—4. М., 1991.

Шмидт П. Переводчик Гитлера. Смоленск, 2001.