Динару Идрисову 42 года — семья, двое детей и около 1000 судебных процессов, в которых он выступал защитником. У Динара три высших образования: он изучал экономику, государственное и муниципальное управление и IT-технологии, за плечами стажировки в ABN, Oracle и многих других компаниях Силиконовой долины. Динар — создатель одного из первых авторизованных учебных центров корпорации Microsoft в Санкт-Петербурге. Правозащитной деятельностью он занимается шесть лет, работает исключительно мирно — всего четыре задержания, и те не на акциях протеста. 28 января 2018 года на Динара напали и жестоко избили. Ему диагностировали перелом руки и скулы, черепно-мозговую травму, сотрясение мозга, ушибы грудной клетки и пояснично-крестцового отдела.

— Я не суеверный человек. И не верующий. Но в тот день впервые жена не хотела отпускать меня на акцию, говорила, что у нее плохое предчувствие. Второй момент: я впервые взял с собой аптечку, купил несколько пакетов кровоостанавливающих средств, хирургические перчатки. Я сын врачей и когда-то в детстве даже хотел стать военным хирургом. Я не раз оказывал людям первую медицинскую помощь, но мне не приходилось делать это на публичных мероприятиях. А в этот день вдруг взял аптечку. Может, я это сделал под влиянием событий 7 октября, где моей подзащитной раскроили голову, а другой девочке сломали ногу, так что возникла угроза обрыва тазобедренной артерии.

На акцию 28 января я шел как журналист и наблюдатель, вел видеотрансляцию. Я искал место, откуда мне будет хорошо видно происходящее, и так оказался в злополучном доме на Тверской, 17. Не найдя окна, которое выходит на Тверскую, я надел пресс-карту и начал звонить в квартиры в надежде, что меня пустят поснимать с балкона или из окна, но дверь никто не открыл. Уже спускаясь, буквально за 15 секунд до нападения я сказал: «Это была неудачная идея — зайти в этот подъезд». Я тогда имел в виду, что, пока ходил по дому, терял время, мог что-то пропустить. На первом этаже на меня напали.

— Почему вы считаете, что вас избили оперативные работники?

— Это были люди сработавшиеся, то есть они нападали на человека не в первый раз и делали это профессионально. Судя по отсутствию агрессии, они просто выполняли заказ. Я не прерывал трансляцию. Нападавшие однозначно ее смотрели. А еще они знали, что трансляция выходит с задержкой на 15-20 секунд: когда я спускался, они попали в объектив камеры, но она не успела это передать. Трое мужчин сбили меня с ног и сломали камеру и телефоны, чтобы изображение не ушло в эфир. Первый удар был в ноги, а второй направлялся в висок, но я смог уклониться, удар пришелся по касательной. Били в голову — руками и ногами. Я не получил ни одного удара по внутренним органам, то есть это не было простым хулиганским нападением. Целью была либо ликвидация, либо превращение меня, что называется, в овощ. Как сказал потом мой шестилетний сын, у меня голова была, как у мишки-панды — круглая и опухшая. Чудом не пострадал левый глаз. Сломана скуловая кость. Сломана рука. Видимо, я пытался защитить голову. Последнее, что помню, это шум шагов, удары прекращаются, хлопает входная дверь. Я понял, что эти люди ушли, и потерял сознание. Очнулся в квартире у жильцов дома. Позже физиотерапевт в больнице говорил: «Вам повезло, с таким количеством прицельных ударов в голову вы могли бы очнуться в реанимации, плохо помня, кто вы вообще, или не очнуться вовсе».

— Что могло послужить поводом для нападения?

— Не знаю точно. Несколько моих последних публикаций были адресованы правоохранителям и спецслужбам. Я писал о том, что начальник полиции Петербурга генерал-лейтенант Власов дважды подписал указание на проведение тайного административного расследования в отношении Андрея Бажутина, лидера Объединения дальнобойщиков России. Я опубликовал эти документы и назвал фамилии людей, которые за этим стоят. Это серьезное обвинение, в нормальной стране оно повлекло бы отставку начальника полиции. Еще писал об очередном обыске в штабе Навального: оттуда были трансляции, я из них сделал скриншоты с лицами сотрудников Центра по борьбе с экстремизмом. Я описал правовую сторону происходившего и указал на очевидную незаконность действий Центра «Э». И третье — я довольно долго выступаю противником фиктивных антитеррористических расследований. Многие мои коллеги говорят, что я иду по тонкому льду: меня могут обвинить в оправдании терроризма. А я, конечно, никогда терроризм не оправдывал. Просто считаю, что иногда то, что именуется в России терроризмом, таковым не является и вообще не связано с противоправной деятельностью, просто спецслужбы пытаются выполнить заказ руководства страны по выявлению сети экстремистско-террористических сообществ. Мне не поступало угроз. Произошедшее я рассматриваю не просто как нападение с целью избиения, а как покушение на убийство.

— Насколько вы психологически были готовы к такому?

— Готов я не был. Предполагал, что могут быть хулиганы-оппоненты, которым я бы мог дать отпор: я до института занимался и дзюдо, и самбо, и рукопашным боем, участвовал в дворовых драках. Но вероятность того, что со мной пойдут расправляться оперативники, мне представлялась довольно низкой. Это было глупо. Это вызвало общественный резонанс, негативный по отношению к правоохранительным органам. Я не представляю опасности такого рода, чтобы становиться мишенью. Хотя, возможно, где-то я действительно наступил на мозоль.

— Что-то изменилось в вас после нападения? Появились новые мысли? Может, страх?

— Страх — нет. Новые мысли — да. В том числе оценка опасности деятельности, присутствия на определенных мероприятиях. Это не значит, что я не приду на следующие акции, просто позабочусь о повышении уровня своей безопасности и безопасности других людей.

— Когда власть начинает оказывать давление на правозащитников?

— Это всегда от беспомощности. Когда власть не имеет возможности путем пропаганды задавить общественное мнение, формируемое в том числе высказываниями авторитетных правозащитников, она затыкает им рот теми способами, какими владеет. Где-то это наркотики, где-то избиения.

— Что чувствует человек, который борется за права людей в такой стране, как Россия? Нет ощущения, что просто толчешь воду в ступе?

— Нет такого ощущения. Потому что ты видишь, что увеличивается число тех, кто разделяет твои взгляды.

— Какова сегодня главная цель правозащитников?

— Преодоление идеологических разногласий, которые ничтожны по сравнению с опасностью, ждущей нас в ближайшие даже не годы, а месяцы. Выработка новых механизмов солидарности, взаимопомощи и, не побоюсь этого слова, сопротивления. Существует огромное количество способов ненасильственного сопротивления. Например, вывоз за границу людей, подвергающихся политическим репрессиям, — это тоже сопротивление.

— Если бы перед вами сейчас были те, кто на вас напал, что бы вы им сказали?

— Я бы спросил, зачем они уничтожают собственную жизнь. Потому что покушение на чужую жизнь — это уничтожение собственной.

Случай с Динаром не единственный. 30 января 2018 года в Москве напали на юриста Валентина Карелина, который работает с независимыми депутатами Крылатского. 1 февраля в Санкт-Петербурге в подъезде собственного дома избили муниципального депутата Сергея Виниченко. Правозащитники утверждают, что нападавшие тесно сотрудничают с правоохранительными органами, а факты нападения являются прямым следствием профессиональной деятельности жертв.