«Только бы империализм подох»

Более сорока лет тому назад в подмосковной Жуковке поэт и публицист Феликс Чуев встречался с бывшим председателем Совета народных комиссаров и наркомом иностранных дел СССР Вячеславом Молотовым. Соратник Владимира Ленина с 1917 года, он вошел в историю как верный сталинец, бывший одним из руководителей Коммунистической партии и советского государства на протяжении трех десятилетий. Во время хрущевской «оттепели» и первой десталинизации Молотов сначала лишился высоких постов и должностей, а в 1962 году был исключен из КПСС за «антипартийную фракционную деятельность и активное участие в массовых репрессиях».

Однако после XX съезда времена наступили травоядные. Провинившихся номенклатурных работников, лишившихся партийного билета, больше не истязали в застенках органов госбезопасности, не расстреливали, не сажали и не ссылали в районы вечной мерзлоты. Власти назначили твердокаменному большевику хорошую пенсию и предоставили государственную дачу. Здесь фанатичный борец за коммунизм во всем мире иногда принимал доверенных гостей, самозабвенно восхвалявших Сталина и фантомные достижения его колхозно-лагерной деспотии, оплаченные миллионами погубленных крестьянских жизней. «Успех коллективизации значительней победы в Великой Отечественной войне», — глубокомысленно подчеркивал радушный хозяин, а позже за накрытым столом с упоением поднимал рюмочку за своего мертвого кумира. Рьяный защитник «отца народов» старался не вспоминать о том, как зимой 1952/53 гг. — перед позорным умиранием в луже собственной мочи — одержимый Сталин потерял к нему доверие и явно собирался включить ближайшего соучастника своих многолетних преступлений в число намеченных жертв очередной кровавой чистки.

Иногда Молотову сообщали новости о реальной жизни за дачной округой, о том, как советские люди превратились в завистливых бедняков, толкущихся ежедневно в бесконечных очередях за мясом и другими продуктами. «Черт с ним, с мясом, только бы империализм подох», — бодро отвечал нытикам персональный пенсионер, большую часть жизни прекрасно питавшийся и не знавший ни в чем нужды.

Свои частные беседы с бывшим наркомом Чуев старательно записывал, создавая для исследователей уникальный и бесценный источник откровенных высказываний одного из самых жестоких и информированных представителей высшей партийной номенклатуры, зачастую не отдававшего себе отчета в разоблачительной сути случайных обмолвок. Своими рассказами Молотов искренне хотел послужить продолжению дела Ленина — Сталина, но по простодушию невольно превращался в свидетеля исторического обвинения.

Однажды Чуев процитировал ему отрывок из политического завещания Гитлера, объяснявшего нападение Германии на Советский Союз страхом перед большевистским вторжением в Европу. «Конечно, в этом тоже был известный вопрос», — быстро согласился с покойным фюрером Молотов.

Лаконичное свидетельство ближайшего соратника Сталина в полной мере объясняет подлинный смысл внешнеполитического курса СССР, начатого весной 1939 года. 80 лет назад его стратегическая цель полностью соответствовала марксистско-ленинской доктрине и по-прежнему оставалась неизменной: мировому империализму следовало подохнуть. Но для того, чтобы подарить зарубежным трудящимся НКВД, ГУЛАГ и колхозы — социальные основы сталинского прогресса — требовалась большая война в Европе. «Ныне войны не объявляют, — полагал Сталин. — Они просто начинаются». Вторую империалистическую войну мог развязать только Гитлер. Ему требовалось помочь.

«Мы — не участники Версаля»

При любых политических маневрах и отступлениях большевистской партии на протяжении двадцати лет после Октябрьского переворота ее конечная деятельность всегда подчинялась интересам борьбы за коммунизм. Нерентабельная колхозная система не только гарантировала незыблемость власти ВКП(б) в завоеванной стране, но и позволяла сталинцам жестоко эксплуатировать обескровленную деревню, выкачивая из нее ресурсы для подготовки сокрушительного удара по буржуазному миру. «Мировая революция может питаться только советским хлебом», — авторитетно заявлял Сталин, назвавший крестьянство зловредным классом, который «порождает и питает капиталистов, кулаков и вообще разного рода эксплуататоров». В результате коллективизации большевики ввели государственное крепостное право, истребили наиболее трудолюбивую часть крестьянства, присвоили себе его собственность и трудовые усилия колхозников. И после всесоюзного раскрестьянивания и ликвидации последних враждебных партии элементов наступала очередь борьбы с международным капиталистическим окружением.

В Советском Союзе подготовка к грандиозной войне началась еще в апреле 1929 года с принятием XVI партийной конференцией первого пятилетнего плана. В тот момент ефрейтор Адольф Гитлер был известен лишь как один из немецких политиков-популистов, а его партия в 1928 году на парламентских выборах получила всего 2,6 % голосов. В 1931 году, задолго до того, как Гитлер стал рейхсканцлером Германии, скрытые цели сталинской гонки вооружений так объяснялись в документах II (мобилизационно-организационного) управления Штаба Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА): «Наша партия <…> будет все более активно выполнять свою роль международного двигателя пролетарской революции, толкающего пролетариев всех стран к захвату власти».

Масштабы военного производства в СССР потрясают воображение. Если по состоянию на 1 января 1932 года в войсках РККА насчитывались 1446 танков и 213 бронеавтомобилей, то на 1 января 1934-го — 7574 танка и 326 бронеавтомобилей: больше, чем в армиях Великобритании, Германии и Франции вместе взятых.

Реваншистские устремления Гитлера, готового кроить европейскую карту по своему вкусу, представляли ценный ресурс для Сталина. Пропаганда пропагандой, а желание фюрера пересмотреть унизительный для немцев Версальский договор 1919 года и взорвать мир в Европе приобретало огромное значение в расчетах наследников Ленина, учившего играть на системных противоречиях между капиталистическими государствами. Еще весной 1918 года при решении вопроса о позорном Брестском мире делегаты VII съезда РКП(б) предоставили Центральному комитету (ЦК) «полномочие во всякий момент разорвать все мирные договоры с империалистическими и буржуазными государствами, а равно объявить им войну». Поэтому ценность любого дипломатического соглашения с буржуазным государством — Великобританией, Германией, Италией, Польшей, США, Финляндией, Францией, Японией — измерялась его объективной полезностью для целей и интересов ЦК ВКП(б), определявшихся марксистско-ленинской доктриной.

Весной 1935 года в беседе с лордом-хранителем печати Великобритании Энтони Иденом Сталин неожиданно разразился похвалами в адрес своего главного идеологического противника: «Мы не стремимся к изоляции Германии. Наоборот, мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы — великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем. Этот народ нельзя было надолго удержать в цепях Версальского договора. Рано или поздно германский народ должен был освободиться от версальских цепей. Мы — не участники Версаля, и мы поэтому можем судить о Версале свободней, чем те, кто участвовал в его создании».

Намек выглядел более чем прозрачным: большевики не участвовали в унижении Германии в 1919 году. В той или иной редакции, но откровенные слова руководителя ВКП(б), сказанные в доверительной беседе с влиятельным британским политиком, не могли не достигнуть берлинской рейхсканцелярии. Следовательно, Гитлер сделает правильные выводы. Но их не последовало.

Зимой 1937 года в Москве состоялся очередной судебный спектакль. На новый «процесс» сотрудники НКВД вывели старых большевиков: Георгия Пятакова, Григория Сокольникова, Карла Радека и других троцкистов. Самого Льва Троцкого, высланного в 1929 году за границу, громогласно клеймили как «агента Гестапо», мечтавшего вернуться к власти в СССР при помощи нацистов. Тем не менее ответственный сотрудник наркомата иностранных дел Георгий Астахов в частной беседе с представителем германского информационного бюро в Москве Эрвином Шуле доверительно сообщил, что суд над «агентами» Троцкого не имеет антигерманской направленности. И вообще все подобные инсценировки предназначались для внутреннего употребления.

В то же время Давид Канделаки — торговый представитель СССР в Рейхе — безуспешно пытался зондировать почву для советско-германского сближения. Ответного жеста со стороны упрямого фюрера Сталину пришлось ждать еще два года. Канделаки расстреляли в 1938 году — вероятно, за лишнее «многознание».

Про «поджигателей войны» и чужие полевые сумки

12 января 1939 года на большом дипломатическом приеме Гитлер демонстративно уделил несколько минут советскому полпреду Алексею Мерекалову. Их дружелюбный разговор произвел сенсацию. Собеседники вели себя так, как будто Москва и Берлин стали заклятыми друзьями, а не вели друг с другом пропагандистскую войну.

Поведение нацистского лидера объяснялось просто. Играя с 1935 года против миролюбивых англо-французских политиков, он постоянно повышал ставки и почти исчерпал запас некровавых триумфов. Гитлер избавил немецкий народ от версальских комплексов, вернул Германии авиацию и танки, восстановил флот, увеличил численность армии со ста тысяч до миллиона человек, без единого выстрела присоединил к Рейху Австрию и Судеты. Теперь он готовился ликвидировать Чехословацкую Республику и поглотить Чехию, выдвинул территориальные претензии к Литве, предложил Польше урегулировать проблему Данцига и «коридора» между Померанией и Восточной Пруссией, отделенной польской территорией от Германии.

Англо-французские политики во главе с премьер-министром Великобритании Невиллом Чемберленом и премьер-министром Франции Эдуардом Даладье жили иллюзиями старой Европы, считая эксцентричного фюрера связанным мюнхенскими соглашениями 1938 года. Но если бы теперь они осознали свою ошибку, то риски европейской войны резко возросли бы — и с учетом этого обстоятельства поведение и намерения Сталина приобретали для Гитлера исключительное значение.

Весной — летом 1939 года Красная армия (почти 2,5 млн человек) была сильнее Вермахта (1,3 млн человек) и располагала более значительными людскими ресурсами для всеобщей мобилизации. Большевики превосходили нацистов по орудиям и минометам (55 тыс. против 30 тыс.) и самолетам (11 167 против 4288). Соотношение показателей по танкам — ударной силе сухопутных войск — выглядело для немцев просто катастрофическим. Красная армия имела 21 110 танков, в том числе тяжелые и средние, а Вермахт лишь 2980. Причем 1145 (48 %) из них составляли танкетки с пулеметным вооружением, а еще 1223 (41 %) — легкие танки с пушкой небольшого калибра 20 мм.

Немецкая экономика нуждалась в импорте разных видов сырья, особенно фосфатов, руд, нефти, хлопка и зерна, а вооруженным силам Рейха не хватало боеприпасов. Если бы в 1939 году Германия опиралась только на свои источники, она бы могла вести интенсивную войну не более полугода, и то при строжайшей экономии. Кроме того, германские штабы не планировали боевых действий против СССР, с которым у Рейха отсутствовала общая государственная граница, и не могли заранее развернуть полноценную армию вторжения.

Таким образом, при всех теоретических допущениях Гитлер не располагал никакими возможностями для внезапного нападения на «миролюбивый» СССР и ведения долгосрочной кампании на Востоке. Поэтому весной — летом 1939 года Советскому Союзу не грозила военная опасность со стороны Германии. Напротив, руководители большевистской партии сохраняли полную свободу в своих оценках и действиях. Однако Сталин не для того столько лет искал общий язык с Гитлером, чтобы теперь ему угрожать и останавливать нацистскую экспансию в Европе.

В 1939 году партийно-политической пропагандой в СССР занимались более 250 тыс. ответственных товарищей. В краткосрочной перспективе им надлежало решить важнейшую задачу и объяснить советским людям причины (временного, конечно) сближения первого в мире социалистического государства с нацистским Рейхом. Поворот в сторону Берлина требовалось сделать плавно и осторожно, а самое главное, чтобы партийный актив верно понял его потаенный смысл.

3 марта секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Андрей Жданов, выступая на партийной конференции, предложил делегатам «копить наши силы для того времени, когда [мы] расправимся с Гитлером и Муссолини, а заодно, безусловно, и с Чемберленом». Сталин внес в слова Жданова нужные коррективы в отчетном докладе на XVIII съезде ВКП(б), состоявшемся 10—21 марта в Москве. Великий вождь подчеркнул необходимость «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Но в то же время он дал ясно понять слушателям, что «поджигателями войны» ЦК партии считает не Германию, а Великобританию, Францию и США. Десятилетия спустя Молотов признался Чуеву, что сталинская речь на XVIII съезде послужила началом решительного поворота в советско-германских отношениях. По словам бывшего наркома, Гитлер и его соратники «правильно поняли это заявление» и сделали верные выводы.

Среди других ораторов наиболее откровенно высказался начальник Политуправления Красной армии, армейский комиссар I ранга Лев Мехлис, отличившийся особой ревностью во время кровавой чистки командных кадров в 1937—1938 гг. Никогда Мехлис не позволил бы себе сказать с высокой трибуны слов, не заслуживших одобрения Сталина. Главный политработник заявил: «В случае возникновения войны Красная армия должна перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик».

Красноречиво и загадочно выступил на московском съезде писатель Михаил Шолохов. Он тоже предчувствовал эпоху революционных войн и призвал слушателей обращать особое внимание на будущие трофеи: «В частях Красной Армии, под ее овеянными славой красными знаменами, будем бить врага так, как никто никогда его не бивал, и смею вас уверить, товарищи делегаты съезда, что полевых сумок бросать не будем — нам этот японский обычай ну… не к лицу (Аплодисменты). Чужие сумки соберем (смех, аплодисменты)… потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится». Не имел ли Шолохов в виду личный опыт использования материалов из чужих — трофейных — полевых сумок?.. Это реплика к незакрытому вопросу об авторстве многострадальной рукописи «Тихого Дона».

Акценты были расставлены и задачи определены.

«Все лучше и лучше»

14 марта Словакия при поддержке Германии провозгласила независимость, а поздним вечером Гитлер потребовал от чехословацких лидеров капитуляции, пообещав в случае отказа чехов от сопротивления предоставить им «широкую самостоятельность, автономию и известную национальную свободу». Президент Эмиль Гаха, посчитавший кровопролитие большим злом, покорно вручил «судьбу чешского народа и страны в руки фюрера Германского Рейха».

15 марта части Вермахта вошли в смятенную Прагу. На месте Чехии Гитлер создал Протекторат Богемия и Моравия, а Словакия официально перешла под защиту Рейха. Затем на волне успеха фюрер добился от Литвы возвращения Мемельского (Клайпедского) края, захваченного литовцами в 1919 году. От прошлогодних мюнхенских соглашений не осталось и следа, поэтому британский министр иностранных дел лорд Эдуард Галифакс мрачно сказал, что в следующий раз Гитлеру придется пролить кровь.

Осенью 1938 года во время Судетского кризиса Польша забрала у Чехословацкой республики часть Тешинской области в юго-восточной Силезии. Чехи спорили с поляками из-за этого региона с разным составом населения еще в 1919—1920 гг. Польско-чешская граница поляков не устраивала, и, воспользовавшись удобной ситуацией, они ее «исправили» в свою пользу. Однако совместное участие в аннексии пограничных районов Чехословакии два государства отнюдь не сблизило. Варшава отвергла территориальные притязания фюрера, заявив о намерении рассматривать любое покушение на Данциг в качестве акта агрессии против Польши. Ее министр иностранных дел Юзеф Бек опасался, что в случае уступок по чешскому образцу рейхсканцлер спустя какое-то время предъявит новые требования и старая история повторится.

Слабость и несогласованность действий европейских государств лишь разжигала аппетиты фюрера, приказавшего своим главнокомандующим готовиться к польской кампании. Чтобы твердо остановить Рейх и предупредить возникновение новой полномасштабной войны, требовалось создание «второй Антанты» — антигитлеровской коалиции с участием Великобритании, Франции, СССР, Польши, Румынии и других государств Европы.

Однако положение Второй Речи Посполитой и Королевской Румынии, граничащих с Советским Союзом, выглядело сложным. Ни поляки, ни румыны не хотели сотрудничать со Сталиным, скомпрометировавшим себя за предыдущие десять лет кровавой коллективизацией и повальными расстрелами собственных командиров. Антигерманская военная конвенция объективно предполагала вступление войск Красной армии на территорию государств Восточной и Средней Европы для борьбы с общим врагом. Но кто мог гарантировать, что большевики вернутся обратно, а Коминтерн не воспользуется ситуацией для организации местных «социалистических революций»?.. Соседи СССР, особенно поляки, помнившие 1920 год, боялись принудительной советизации с массовым террором по социально-классовому признаку, и их страхи, учитывая речь товарища Мехлиса на XVIII съезде ВКП(б), имели под собой веские основания.

Варшава, располагавшая почти полумиллионной армией, собиралась отважно сражаться с тевтонами, рассчитывая в то же время на помощь Лондона и Парижа. В ходе англо-польских переговоров, состоявшихся 4—6 апреля, обе стороны гарантировали друг другу поддержку в случае боевых действий. Теперь военная судьба англичан, заявивших о намерении «умирать за Данциг», зависела от положения Польши, хотя фюрер надеялся избежать конфронтации с Великобританией, угрожавшей Рейху морской блокадой.

Гитлер попал в почти безвыходную ситуацию. Чтобы получить необходимую промышленную, сырьевую и продовольственную базу для успешной борьбы против Британской империи, нацистам требовалось установить свое господство в Европе. Но для достижения этой цели не хватало ресурсов и возможностей, а позиция Сталина все еще оставалась неопределенной. Вряд ли кто-то из государственных лидеров мог поверить в наличие у него двадцати одной тысячи танков и одиннадцати тысяч самолетов, но многочисленность Красной армии сомнений не вызывала.

14 апреля президент США Франклин Рузвельт обратился с письмом к рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру и премьер-министру Италии Бенито Муссолини, предложив им дать обязательства не нападать в течение десяти лет на тридцать одно государство Европы и Ближнего Востока. Взамен Рузвельт обещал Рейху поддержку по вопросу о равных правах в мировой торговле. Гитлер взял паузу, чтобы разобраться в намерениях Сталина. Создание англо-франко-польской коалиции производило удручающее впечатление. Если бы к ней присоединился еще и Советский Союз, то перспективы Рейха в грядущем военном столкновении стали бы катастрофическими.

17 апреля в ответ на обращения Великобритании и Франции о предоставлении возможных гарантий безопасности для Польши и Румынии Советский Союз официально предложил Лондону и Парижу заключить договоры о взаимопомощи. Позиция СССР получила широкую известность, и тем самым открылся длинный цикл англо-франко-советских контактов по поводу общего противостояния нацистской агрессии. Камнем преткновения становился вопрос об условиях введения войск Красной армии на территорию Польши и Румынии для совместного отпора агрессору. Тем не менее Сталин выглядел миротворцем, заботившимся о европейской безопасности, и таковым его зачастую изображают до сих пор, обвиняя западных партнеров в упрямой несговорчивости или желании оставить СССР наедине с Гитлером. Но громкие заявления сталинских дипломатов были лишь видимой частью большевистской политики, проводившейся по лучшим ленинским рецептам.

В тот же день без всякой огласки советский полпред в Берлине Алексей Мерекалов посетил статс-секретаря германского министерства иностранных дел Эрнста фон Вайцзеккера. Старый чекист и дисциплинированный член ВКП(б) Мерекалов каждое свое слово согласовал с Москвой и передавал точку зрения Сталина, заявив германскому дипломату следующее: «Идеологические расхождения вряд ли влияли на русско-итальянские отношения, и они также не должны стать камнем преткновения в отношении Германии <…>. С точки зрения СССР нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с Германией. А, начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше».

Для Гитлера волшебные слова «все лучше и лучше» зазвучали почти как музыка Рихарда Вагнера. Сталин вел беспроигрышную игру. Если бы англичане и французы приняли его условия, то войска Красной армии мирно вступили бы на территорию Польши и Румынии, оказав затем в краткосрочной перспективе братскую помощь трудящимся по свержению владычества польских панов и румынских бояр. Еще более выигрышное соглашение с Гитлером сулило не просто территориальные приобретения, но и желанную для любого большевика-ленинца Вторую империалистическую войну, сулившую конец капиталистическому миру.

28 апреля Рейх разорвал польско-германскую декларацию о неприменении силы, подписанную в 1934 году. Свое решение Гитлер объяснил отказом поляков предоставить немцам возможность построить экстерриториальную автомагистраль в восточно-прусский Кенигсберг через «польский коридор». Одновременно фюрер заявил о денонсации англо-германского военно-морского соглашения 1935 года, обосновав этот шаг антинемецким характером англо-польских соглашений и введением 26 апреля в Великобритании всеобщей воинской повинности. В большой речи в Рейхстаге Гитлер ответил Рузвельту и дал понять американскому президенту, что не обещает мирного разрешения международных конфликтов.

Однако главная интрига гитлеровского выступления заключалась в том, что нацистский вождь впервые избежал публичных нападок на Советский Союз. Так Гитлер ответил на мартовскую речь Сталина, по достоинству оценив его скрытые угрозы в адрес либерально-демократических «поджигателей войны».

Источники и литература

Авторханов А. Г. Происхождение партократии. Т I. Франкфурт-на-Майне, 1981.

Авторханов А. Г. Технология власти. Процесс образования КПСС. Мюнхен, 1959.

XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 10—21 марта 1939 г. Стенографический отчет / Отв. по вып. Д. Чугаев. М., 1939.

И. В. Сталин: pro et contra. Антология. Т. II / Сост. И. В. Кондаков. СПб., 2015.

Кен О. Н. Мобилизационное планирование и политические решения. Конец 1920-х — середина 1930-х. СПб., 2002.

Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу 1939—1941 гг. М., 2002.

Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933—1945 гг. М., 2003.

СССР — Германия 1939—1941 / Сост. Ю. Г. Фельштинский. В 2 книгах. Нью-Йорк, 1989.

Сталин И. В. Вопросы ленинизма. М., 1947.

Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991.