Процесс Рудольфа Сланского был апогеем политических репрессий, направленных против высших слоев коммунистической номенклатуры в Центрально-Восточной Европе, да и, похоже, в послевоенном Советском Союзе. Смерть Сталина помешала тому, чтобы это дело стало началом мощной волны террора против вновь выявленных замаскировавшихся «классовых врагов» и перерожденцев в СССР и странах-сателлитах, а также готовившейся в то время массовой депортации советского еврейского населения в отдаленные районы Сибири и Дальнего Востока, называемой иногда «вторым холокостом».

За редкими исключениями и российские, и зарубежные историки согласны с тем, что суд над Сланским должен был стать своего рода прологом к новому «большому процессу» в Москве, главными фигурами которого намечались Вячеслав Молотов и Анастас Микоян. За ними должен был последовать Лаврентий Берия и, возможно, другие члены высшего советского руководства, в том числе Никита Хрущев, Николай Булганин, Георгий Маленков и ряд видных политических деятелей в оказавшихся под властью СССР европейских государствах. В ином положении пока находится вопрос о депортации еврейского населения: немало российских историков, обслуживающих путинский режим, утверждают, что ничего подобного не готовилось.

Процесс Сланского и советский государственный антисемитизм

Государственный антисемитизм появился в СССР как минимум за десять лет до процесса Сланского. Уже в 1939—1941 гг. советские партийные органы и госбезопасность при проверках кадрового состава стали обращать особое внимание на национальность сотрудников, прежде всего руководящего звена, скрупулезно подсчитывать долю русских и представителей иных национальностей, прежде всего евреев. Так, в мае 1941 года Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) направило Андрею Жданову, входившему тогда в самый близкий круг Сталина, справку «О работе Института мирового хозяйства и мировой политики АН СССР». Там говорилось: «Институт работает совершенно неудовлетворительно. <…> Явное неблагополучное положение Института объясняется тем, что кадры Института засорены людьми, не заслуживающими политического доверия. <…> В Институте лишь незначительная часть должностей, как правило, второстепенных, замещены русскими людьми. <…> Среди руководящих работников только два человека русских»¹. Иными словами, более чем прозрачно намекалось, что неудовлетворительная работа этого важного в политическом отношении исследовательского центра объясняется недостаточным количеством русских на ключевых должностях.

Начальной точкой антисемитских репрессий в СССР можно считать убийство по приказу Сталина руководителя Государственного еврейского театра (ГОСЕТ) и Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) Соломона Михоэлса в январе 1948 года. За этим последовали закрытие ГОСЕТ и ЕАК; борьба с «безродными космополитами» и «низкопоклонством перед Западом», главными жертвами которой оказывались еврейские интеллектуалы; аресты членов ЕАК и других видных советских деятелей еврейской национальности; выдавливание евреев из партийного аппарата, командных кадров вооруженных сил, госбезопасности, МИДа и прочих государственных ведомств. Средства массовой информации стимулировали и без того широко распространенные в массовом сознании антисемитские настроения. Однако вплоть до конца 1952 года власть пыталась прикрыть погромное содержание пропаганды фиговым листочком «советского интернационализма», избегала в официальной риторике антисемитской и антисионистской фразеологии.

Так, в обвинительном заключении по делу ЕАК, утвержденном в апреле 1952 года, подсудимых обвиняли в разжигании и использовании «буржуазного национализма», связях с «реакционными еврейскими кругами США», попытках помешать «естественному процессу ассимиляции евреев» в СССР, однако термин «сионизм» в этом документе использовался всего один или два раза. При этом судебное заседание по делу ЕАК, состоявшееся летом 1952 года, и все связанные с ним документы были закрытыми, материалы и формулировки остались неизвестны общественности.

Можно предположить, что начальным толчком для массовых антисемитских репрессий и погромов, вплоть до высылки еврейского населения в Сибирь и на Дальний Восток, Сталин планировал сделать процесс Сланского и намеченный на март 1953 года суд над «убийцами в белых халатах». Понять извращенную логику «кремлевского горца» трудно. Может быть, он рассчитывал снять с себя ответственность за инициирование «второго холокоста», продемонстрировав мировому общественному мнению, что «сионистский заговор» обнаружен не только в СССР, но и за рубежом, в Чехословакии. Возможны, разумеется, и другие объяснения открыто антисемитской направленности процесса Сланского.

Подготовка к этой провокации началась в Чехословакии в 1949 году. В материалах созданной в 1968 году, во время Пражской весны, Комиссии ЦК КПЧ по политическим процессам и реабилитации упоминается, что «значение еврейского вопроса при инсценировке политических процессов (в Восточной Европе. — Ю. Ф.) обнаружилось уже в 1949 году, с началом (в Советском Союзе. — Ю. Ф.) широкой кампании против так называемого космополитизма»². Прибывший летом 1950 года в Прагу старший советник МГБ СССР (то есть руководитель группы сотрудников советской госбезопасности, контролирующих деятельность StB) Владимир Боярский заявил: «Основным нашим врагом является международный сионизм, у которого в распоряжении имеется самая развитая шпионская сеть». По его инициативе в октябре 1950 года был арестован руководитель Брненской областной парторганизации еврей Отто Шлинг, которого Боярский предполагал сделать главной фигурой готовящегося «большого чехословацкого процесса». В феврале 1951 года по рекомендации Боярского начальником следственного отдела Министерства национальной безопасности ЧСР был назначен патологический антисемит Андрей Кепперт, постоянно говоривший о борьбе с международным сионизмом и распространявший Протоколы сионских мудрецов³. Боярский и другие советники из СССР подчеркивали в беседах с чехословацкими коллегами «растущее влияние иудаизма на международной политической арене», упоминали Рокфеллера, Ротшильда и связывали их имена с «управляемыми евреями» Сланским и Бедржихом Геминдером, заведующим Международным управлением ЦК КПЧ.

Летом 1951 года антисемитский компонент политических репрессий в СССР и Чехословакии заметно усилился, возможно, в связи арестом бывшего советского министра госбезопасности Виктора Абакумова, которого, помимо прочего, обвиняли в попустительстве заговорщикам еврейской национальности в аппарате МГБ. В июне 1951 года, незадолго до своего отзыва в Москву, Боярский дал указание одному из руководителей следственного отдела МНБ Богумилу Доубеку и его сотруднику Карелу Кошталу подготовить большой обзорный доклад, подытоживавший накопившиеся показания о так называемом «еврейском буржуазном национализме» в руководстве КПЧ и правительстве, в том числе конкретно о Сланском и Геминдере. Этот доклад был отредактирован советскими товарищами и направлен Клементу Готвальду и министру национальной безопасности Чехословакии Ладиславу Копршиве.

Одновременно эти материалы были отосланы в Москву Сталину. Тот решил, что выбитые из подследственных «доказательства» недостаточны для предъявления обвинений Сланскому и Геминдеру, но, тем не менее, потребовал отстранить Сланского с поста Генерального секретаря партии, отозвать Боярского и заменить его «более сильным и опытным человеком». Таким человеком стал новый старший советник МГБ полковник Алексей Бесчастнов, который и занимался подготовкой процесса Сланского и других жертв политических репрессий из среды чехословацкого руководства начала 1950-х гг.

О деле Сланского и о его процессе уже рассказывалось. Но важно еще раз подчеркнуть, что впервые еврейское происхождение обвиняемых было подано как причина предательства. «Общим у всех этих предателей является их буржуазное еврейское воспитание, — заявил прокурор. — Даже после вступления в Чехословацкую коммунистическую партию и выдвижения на высокие ступени в партийном руководстве они продолжали оставаться буржуазными националистами и стремились к собственной выгоде. <…> Для достижения этого они вступали в контакт с сионистскими организациями и с представителями израильского правительства, которые на самом деле являются агентами американского империализма»⁴.

На процессе Сланского сионизм был назван в качестве злейшего врага социализма и коммунистических партий. Этот тезис акцентировался советской печатью. Рассказывая о первом дне процесса, «Правда» писала: «Эти лица обвиняются в том, что они, будучи троцкистско-титовскими, сионистскими буржуазно-националистическими предателями и врагами чехословацкого народа, народно-демократического строя и социализма, занимались шпионажем, подрывали единство чехословацкого народа и обороноспособность республики» и так далее, и тому подобное⁵. Включение сионизма в список тягчайших преступлений против коммунистической партии и социализма было, разумеется, далеко не случайным.

9 февраля 1953 года «Правда» напечатала статью министра обороны и члена Президиума ЦК КПЧ (добавим — зятя Готвальда) Алексея Чепички под принципиально важным названием «О классовой борьбе в странах народной демократии». Чепичка провозгласил: «На этом процессе была разоблачена роль международного сионизма как агентуры американского империализма, с помощью которой враг проникает в коммунистические партии. Таким образом, и эти пятые колонны, как резерв, брошенный в бой, потерпели поражение»⁶. На процессе Сланского врагом СССР и стран народной демократии был объявлен и Израиль, названный орудием поджигателей новой мировой войны и империалистических претендентов на мировое господство. Наконец, Сланского и его коллег обвинили в покушении на жизнь Готвальда с помощью врачей-убийц. Это произошло именно в те дни, когда в Москве начали раскручивать аналогичное дело.

Под тяжелый каток антисемитских репрессий попадали среди прочих сами организаторы чудовищных политических процессов в странах «народной демократии». В частности, разоблаченным «сионистским заговорщиком» оказался генерал-лейтенант МГБ Михаил Белкин — главный советник по вопросам безопасности в странах Центрально-Восточной Европы, организатор процесса Ласло Райка и, по вполне серьезным данным, убийства Яна Масарика в Праге⁷. Оказавшись на Лубянке в качестве подследственного, Белкин признался, что завербовал шефа венгерской госбезопасности Габора Петера для работы на британскую и сионистскую разведки. После ареста Петера в Венгрии очень быстро обнаружился воображаемый заговор врачей, в точности советский аналог.

При более глубоком знакомстве с деятельностью советских органов безопасности в странах-сателлитах вполне убедительной представляется версия, по которой процесс Сланского должен был стать триггером, запускающим уже готовую к действию машину «второго холокоста». Однако немало российских и зарубежных историков отрицают это, ссылаясь на отсутствие документов, подтверждающих намерение Кремля депортировать несколько миллионов советских евреев.

Тем не менее такое намерение вполне реально. Если суммировать многочисленные факты и отрывочные сведения, попадавшие в СМИ и мемуары советских государственных деятелей, то вырисовывается следующая картина. Принципиальное решение о высылке было принято Сталиным в конце 1940-х — начале 1950-х гг. Для ее подготовки была создана комиссия во главе с Михаилом Сусловым, секретарем был назначен сотрудник МГБ, а затем ЦК КПСС Николай Поляков. Для размещения высылаемых в местах их будущего проживания в 1952 году было начато форсированное строительство лагерных комплексов. Одновременно по месту работы и месту жительства шло составление списков лиц еврейской национальности. По многочисленным воспоминаниям, работники домоуправлений, а иногда и сотрудники МГБ по секрету предупреждали своих еврейских друзей о готовящихся преследованиях.

Известно также, что зимой 1953 года группа видных государственных деятелей, военных, ученых и литераторов еврейской национальности готовила письмо Сталину. Инициаторами были видный журналист, в прошлом руководитель ТАСС Яков Хавинсон, академики Марк Митин и Исаак Минц. Письмо это, судя по всему, существовало в нескольких вариантах. В одном подписавшие клеймили сионизм и отрекались от «врачей-убийц», текст этого письма сохранился. Другие варианты известны в пересказе знакомых с ними и даже подписавших их людей. В них в той или иной форме Сталина просили спасти евреев от «праведного гнева» русского народа и переселить подальше от больших городов. Предполагалось, что высылка начнется в марте 1953 года после открытого суда над «врачами-убийцами» и их казни.

Документов, подтверждающих подготовку депортации, действительно обнаружено не было, по крайней мере, до сих пор. Однако это не значит, что их не существовало. В СССР было несколько волн уничтожения секретных документов, так или иначе затрагивавших советских руководителей разного времени. Многие файлы и досье до сих пор хранятся в полностью закрытых архивах. Кроме того, депортация ряда народов Северного Кавказа была оформлена постановлениями ГКО СССР post factum, когда операция фактически закончилась; ее руководители действовали на основе устных предписаний. Известно также принятое в январе 1953 года постановление Бюро Президиума ЦК КПСС о строительстве гигантского — на 150—200 тысяч человек — лагеря для «особо опасных иностранных преступников». Поскольку иностранцев в СССР в то время было значительно меньше, возникает вопрос: для кого строился этот лагерь?

И самое главное. Уже на пенсии, в феврале 1953 года, бывший одно время министром вооруженных сил СССР Николай Булганин получил от Сталина приказ подогнать к столице и другим крупным городам несколько сот военных железнодорожных составов. Теплушки без нар стояли наготове на Московской окружной дороге, в районе Ташкента и во многих других местах. Об этом Булганин рассказал в 1970-х гг. доктору исторических наук Якову Этингеру. «Булганин, — пишет Этингер, — подтвердил ходившие в течение многих лет слухи о намечавшейся после процесса (врачей. — Ю. Ф.) массовой депортации евреев в Сибирь и на Дальний Восток. <…> Н. С. Хрущев рассказывал, уже будучи тоже в отставке, о своем разговоре со Сталиным, что планировалось организовать „народные выступления“ против евреев во время их депортации в Сибирь с тем, чтобы расправиться с ними. <…> Булганин считал, что главными организаторами „дела врачей“ и намечаемых антиеврейских акций были Сталин, Маленков и Суслов. <…> В феврале 2001 года внук Н. С. Хрущева, сотрудник газеты „Московские новости“, сообщил мне, что В. М. Молотов также неоднократно говорил ему, что инициаторами провокации с врачами были именно Сталин, Маленков и Суслов»⁸.

Но, пожалуй, наиболее убедительным является признание ближайшего соратника Сталина Анастаса Микояна. «Как-то после ареста врачей, когда действия Сталина стали принимать явно антисемитский характер, Каганович сказал мне, что ужасно плохо себя чувствует: Сталин предложил ему вместе с интеллигентами и специалистами еврейской национальности написать и опубликовать в газетах групповое заявление с разоблачением сионизма, отмежевавшись от него. <…> Это было за месяц или полтора до смерти Сталина — готовилось „добровольно-принудительное“ выселение евреев из Москвы. Смерть Сталина помешала исполнению этого дела»⁹.

Процессы 1953—1954 годов

Смерть Сталина остановила подготовку новых «больших процессов» и в целом массовые репрессии в СССР. Советская номенклатура, жившая в постоянном страхе арестов и расстрелов с середины 1930-х до 5 марта 1953 года, вполне отдавала себе отчет в том, что не только рядовые жители Страны Советов, но и правящие группы являются жертвами политического террора, независимо от тщательно демонстрируемой, подчас вполне искренней лояльности верховному властителю. Иначе складывались дела в Чехословакии и других странах «народной демократии».

После смерти Готвальда 14 марта 1953 года власть в стране сосредоточилась в руках узкой группы лиц: первого секретаря ЦК КПЧ Антонина Новотного; Антонина Запотоцкого, занявшего после смерти Готвальда пост президента страны; премьер-министра Вильяма Широкого; министра обороны Алексея Чепички; партийного идеолога Вацлава Копецкого и Карола Бацилека, министра национальной безопасности, а с осени 1953 года — партийного лидера Словакии. Эта правящая группа, присвоившая высшую власть в стране, не собиралась отказываться от политического террора и против бывших коллег и соперников в руководстве партии.

Раз запущенную машину репрессий остановить очень трудно. Важно и другое. Будучи замешанными в арестах, пытках и судебных процессах позднесталинского периода, лидеры Чехословакии не собирались останавливать преследования бывших товарищей по партии. Они прекрасно понимали, что в этом случае им могут предъявить обвинения в незаконном преследовании правоверных коммунистов, обвиненных в контрреволюционных преступлениях. Свою роль сыграла тяжелая социально-экономическая и политическая обстановка в Чехословакии в начале 1950-х гг. Недовольство населения коммунистическим режимом временами выплескивалось в открытые акции неповиновения. Так, в июне 1953 года в знак протеста против денежной реформы на десятках крупнейших заводов прошли забастовки. Манифестации в Пльзени переросли в уличные бои. Почти 500 человек были арестованы и «изолированы в трудовых лагерях». В этих условиях правящая группа стремилась не допустить, чтобы соперники из высшего слоя партаппарата воспользовались общественным недовольством и попытались сменить руководство. И, наконец, советская верхушка после смерти Сталина была глубоко вовлечена в борьбу за власть и особенно не интересовалась тем, что происходило в Чехословакии.

Первый «постсталинский» политический процесс состоялся в мае 1953 года. К длительным срокам тюремного заключения были приговорены несколько высокопоставленных дипломатов, среди них посол в Израиле и Швеции профессор Эдуард Гольдштюкер, посланник в Турции Карел Дифек и советник посольства в Великобритании Павел Кавас. За делом дипломатов в сентябре 1953 — январе 1954 года последовали шесть закрытых процессов. Среди них суд над группой высокопоставленных сотрудников госбезопасности во главе с бывшим шефом StB Освальдом Заводским и бывшим заместителем министра национальной безопасности Йозефом Павлом. Заводский был приговорен к смерти и повешен в пражской тюрьме Панкрац. Говорят, он слишком много знал о работе советской разведки. Йозеф Павел получил 25 лет тюремного заключения.

В январе 1954 года подошла очередь генералов. В феврале под судом оказались несколько партийных функционеров по делу «Большого троцкистского совета». В общей сложности они получили сто три года тюремного заключения. В июле и августе 1954 года перед судьями предстали группы «экономистов», в том числе ведущих экспертов коммунистической партии, самым известным из которых был заместитель министра сельского хозяйства Йозеф Смрковский. Однако наиболее громкими процессами 1954 года были суды над руководителями КПЧ во главе с Марией Швермовой в январе и над видными словацкими деятелями в апреле.

Вплоть до своего ареста в 1951 году Мария Швермова, вдова одного из выдающихся деятелей компартии Яна Швермы, погибшего в 1944 году в Словакии, фанатичная сталинистка, стоявшая у основания КПЧ, входила в высшее руководство ЦК, была заместителем Генерального секретаря, то есть самого Сланского, отвечала за ключевой участок партийной работы — организационный, включающий в себя подбор и расстановку партийных кадров. Ее иногда именовали (разумеется, неофициально) «национальной вдовой». Активно участвовала в травле Милады Гораковой.

Заподозрить Швермову в нелояльности линии партии, Сталину и Готвальду невозможно. Причины ее ареста, скорее всего, в том, что она входила в близкое окружение двух ведущих фигурантов процесса Сланского — его самого и Отто Шлинга, с которым состояла в гражданском браке. Злые языки утверждают также, что, будучи весьма привлекательной женщиной, она отказала в близости Вацлаву Копецкому, и он сделал все, чтобы отмстить ей, распространяя самые грязные слухи и посадив за решетку. Менее понятно, почему ее не включили в число обвиняемых по делу Сланского. Возможно, не хотели увеличивать количество подсудимых нееврейского происхождения, чтобы подчеркнуть антисемитскую направленность процесса. Могли быть, разумеется, и иные причины. Как бы то ни было, Швермовой повезло: в 1954 году ее приговорили не к смерти, а к пожизненному заключению, шестеро других обвиняемых, высших чинов партийного аппарата, в общей сложности получили сто тринадцать лет тюрьмы. В 1956 году, когда политическая оттепель дошла, наконец, до Чехословакии, Швермова была амнистирована.

Другим ключевым процессом 1954 года стал суд над несколькими видными партийными интеллектуалами и политическими деятелями Словакии. Сначала в декабре 1950 года был арестован известный писатель и дипломат Иван Хорват. Через несколько недель такая же судьба постигла писателя и сотрудника МВД Даниэля Окали, генерального секретаря Словацкого национального фронта Ладислава Голдоша, видного писателя и общественного деятеля, председателя общества Matica slovenská Ладислава (Лацо) Новомеского и председателя Корпуса уполномоченных, то есть премьер-министра Словакии, Густава Гусака. Всех их обвинили в словацком буржуазном национализме и попытках развалить Чехословакию. Впоследствии Гусак утверждал, что за этими арестами стоял Вильям Широкий. Следствие длилось до 1954 года. По-видимому, у следователей StB и их советских кураторов в 1952—1953 гг. были более важные дела: нужно было довести до завершения дело Сланского, а затем понять, что, собственно, происходит в Москве. Процесс над словацкими деятелями начался в Братиславе 21 апреля 1954 года и продолжался четыре дня. Гусак был приговорен к пожизненному лишению свободы, другие обвиняемые получили длительные сроки тюремного заключения. Все они были помилованы в 1960 году, а в 1963-м признаны невиновными.

Судьба выживших жертв политических процессов 1953—1954 гг. сложилась по-разному. Некоторые из них — Йозеф Павел, Йозеф Смрковский, Эдвард Гольдштюкер — пережили идейную трансформацию и из убежденных сталинистов превратились в активных сторонников социализма с человеческим лицом. Когда оказалось, что такого лица у социализма быть не может и Пражская весна была подавлена советскими танками, они снова стали жертвами политических преследований, правда, уже не столь жестоких, как в начале 1950-х гг. Пересмотрела свои взгляды и Мария Швермова, но активного участия в политической жизни не принимала. Пребывание в тюрьмах оказалось «холодным душем» для многих сталинистов, оно раскрыло им глаза на социализм.

Иначе сложилась судьба Густава Гусака. Он стойко держался на допросах, у него были выбиты все зубы. Но парадокс в том, что после оккупации Чехословакии в 1968 году советские руководители шаг за шагом выдвигали его на высший пост в стране: в 1971 году он стал руководителем КПЧ, а в 1975-м — президентом страны. С его именем связана так называемая «политика нормализации» — подавление не только оппозиционных, но и всех реформистских проявлений в Чехословакии в 1970—1980-х гг.

1 www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/68346.

2 vtoraya-literatura.com/pdf/problemy_vostochnoy_evropy_09-10_1984_text.pdf.

3 nsarchive2.gwu.edu/rus/text_files/EastUropeProblems/1985-11-12/1985-11-12%20(38-73).pdf.

4Эндрю К., Гордиевский О. КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева. М., 1992. С. 423.

5 radio_osvobozhdenie_21_kult_lichnosti_chast_4__ocr.pdf.

6Там же.

7 www.svoboda.org/a/462100.html; web.archive.org/web/20120623165812/http://www.novayagazeta.ru/gulag/50098.html.

8Этингер Я. Это невозможно забыть: воспоминания. М., 2001. С.105—106.