На пике горбачевской перестройки, которую в России с наступлением нового века стало хорошим тоном лягать, вслед за другими запретными и полузапретными темами россияне открыли для себя еще одну — Первую мировую войну 1914—1918 гг. Нельзя сказать, что бы она была совершенно закрытой, нет. Просто та война рассматривалась как пролог куда более грандиозных и масштабных событий, последовавших за ней: Февральской и Октябрьской революции 1917 года и Гражданской войны.

Первую мировую советская историческая наука и агитпроп КПСС, ссылаясь на «бессмертные» цитаты вождя мирового пролетариата, трактовали как кровавую схватку империалистических хищников, одним из которых был русский царизм. В ней не было ни правых, ни неправых — все были виноватыми. При этом оправдывалась политика большевиков-ленинцев, которые выступали с пораженческих позиций. В целом та война в трактовке советской исторической науки была малозначимым событием.

И лишь на рубеже 1980—1990-х гг., именно благодаря перестройке, у отечественных историков и публицистов появилась возможность для куда более объективного и всестороннего изучения Первой мировой войны, без оглядок на идеологические и цензурные «рогатки и препоны».

Тогда же стало возвращаться другое название той давней войны. Современники называли ее Второй Отечественной или Великой европейской войной. Оба названия представляются вполне логичными и уместными. Первое из них — прямая отсылка к событиям начала XIX века. В 1812 году Франция, пребывавшая тогда под скипетром Наполеона Бонапарта, объявила России войну и начала против нее военные действия. Спустя сто с небольшим лет войну России объявил новый враг — кайзеровская Германия. Второе наименование подчеркивало позицию России как равноправного участника Сердечного Согласия (так переводилось на русский язык название блока Антанта), а также то обстоятельство, что именно европейский континент являлся главным театром военных действий. Со временем у Первой мировой появилось еще одно обозначение — она вошла в историю как последняя солдатская война старой Европы. И с этим трудно не согласиться.

Чем новая Европа отличалась от старой, той, что была до 1914 года? В результате Первой мировой войны рухнули четыре империи — Российская, Австро-Венгерская, Германская и Османская. Правившие в них династии потеряли свои троны. Дворяне, считавшиеся опорой Романовых, фон Габсбургов, фон Гогенцоллернов, в той или иной мере утратили свое привилегированное положение в условиях установившегося республиканского строя. Причем если в Германии и новообразованных европейских государствах для дворян дело обошлось по большей части моральными потрясениями и кое-где конфискациями земель, то в России большевики, захватившие власть, последовательно проводили в отношении «бывших» политику террора и репрессий, граничившую со стратоцидом. Тех немногих представителей дворянства, что стояли у истоков советского государства, включая В. И. Ульянова (Ленина), остальные считали негодяями и отщепенцами. Впрочем, Ленин и его присные, происходившие из дворян, порвали все связи со своим сословием задолго до 1917 года.

Так или иначе, был совершен резкий переход от довоенного общества, которое было во многом сословным, к новому — условно назовем его массовым. Этот процесс ускорился после Второй мировой войны, и к 1960-м гг. в Северной Америке и Западной Европе окончательно сложилось общество потребления и массовой культуры.

На развалинах канувших в Лету империй и монархий возникли новые государства: Польша, Финляндия, Югославия, Чехословакия, Литва, Латвия, Эстония. Таким образом, даже внешние отличия Европы старой от Европы новой были видны, как говорится, невооруженным глазом.

Войной солдатской ее стали называть тоже неслучайно. В отличие от Второй мировой, в Первую мировую до 90 % потерь приходилось на военнослужащих, т. е. точнее говоря, на солдат. А главное, тогда воюющие стороны старались соблюдать писаные и неписаные правила ведения войны: рыцарское отношение к противнику, гуманное обращение с плененными и гражданским населением. Все это считалось в порядке вещей.

О последней солдатской войне старой Европы я вспоминаю каждый раз, когда перебираю почтовые открытки и фотокарточки в моей коллекции, которая сложилась за много лет. Началась она со стопки открыток начала ХХ столетия. На них запечатлены русские боевые корабли из I и II Тихоокеанских эскадр, Владивостокского отряда крейсеров, участвовавших в Русско-японской войне 1904—1905 гг. По большей части эти корабли или погибли, или были захвачены японцами. Но были среди них и «ветераны», которые потом приняли участие в Первой мировой. Эти открытки мне подарил бабушкин брат, когда мне было лет тринадцать. Скорее всего, именно тогда у меня и зародился интерес к истории Русской-японской и Первой мировой войн.

Я хорошо помню, какое внимание московской публики привлекла фотовыставка «Август 14-го», приуроченная к 75-й годовщине вступления России в свою последнюю войну. Я посетил ее. У организаторов можно было купить переснятые из дореволюционных газет и журналов фотопортреты Николая II, генералов Л. Г. Корнилова, М. В. Алексеева, А. М. Каледина, Н. Н. Юденича, адмирала А. В. Колчака. Таким же товаром торговали в те годы в подземном переходе в районе станции метро Горьковская (ныне Тверская) в центре Москвы, а в Петербурге — у Казанского собора на Невском проспекте.

Позднее, уже в 1990-е, я приобрел несколько фотографий и открыток, запечатлевших реалии последней солдатской войны старой Европы по обе стороны линии фронта. Точнее, фронтов.

Летом 1996 года в Петербурге я купил почтовую открытку, датируемую 1916 годом. На ней репродукция картины художника И. А. Владимирова «Атака татарского полка». В начале Первой мировой войны в составе Российской императорской армии из проживавших на Кавказе мусульман была сформирована Кавказская туземная конная дивизия. В нее вошел Татарский конный полк. Личный состав был укомплектован азербайджанцами, которых до революции в России называли кавказскими татарами. Дивизия сражалась против австрийцев на Юго-Западном фронте. Командовал ею великий князь Михаил Александрович Романов, брат Николая II.

Летом того же 1996 года в букинистическом магазине в Праге я нашел открытку примерно того же времени, что и купленная в Петербурге. На ней австрийский художник A. Tarussig запечатлел встречный бой 27-го пехотного полка австро-венгерской армии с русскими на улице какого-то населенного пункта. Судя по красной черепице, которой крыты крыши домов, это был небольшой населенный пункт в Галиции или Буковине. Во всяком случае, на Россию это не похоже. Оба художника постарались изобразить противников не только реалистично, но и не принижая врага.

Но, как известно, война ведется не только силой оружия на поле брани, не только в тылу, в цехах военных заводов, но и при помощи пропаганды: каждая сторона старается преувеличить свои победы и приуменьшить успехи врага, сгустить краски и очернить его. Поэтому наряду с картинами, которые можно однозначно отнести к жанру батальной живописи, выдержанными в реалистическом ключе, встречались и встречаются такие, которые ближе к карикатуре, к агитке. Их цель — поднять воинский дух своей армии, а заодно показать противника слабым во всех отношениях.

Примерно тогда же, в 1996-м или в 1997-м, в Праге я купил австрийскую почтовую открытку времен Первой мировой войны, относящуюся именно к этому жанру. На ней, как следует из надписи, запечатлено взятие австрийскими войсками артиллерийских позиций черногорцев. На картине умолкнувшие пушки, масса черногорских солдат и офицеров, вскинувших руки вверх, тут же их убитые и раненые товарищи и вплотную приблизившиеся к их позициям австрийские солдаты со своими офицерами во главе. Еще минута-другая — и позиции черногорцев будут заняты неприятелем.

В очередной свой приезд в Петербург в конце 1990-х в букинистическом магазине я приобрел еще одну весьма любопытную почтовую открытку. Вплоть до середины ХХ века на оборотную сторону снимка, сделанного в фотоателье, можно было нанести разметку для почтового адреса, наклеить марку и использовать как «открытое письмо». Купленная мной открытка была именно такой. Ее подарил пленный русский солдат своему товарищу, с которым делил тяготы неволи. На обороте написано:

Дарю на добрую память дорогому товарищу Павлу Сергеевичу Смирнову от Николая Нилова 1918-го [года] октября 6-го дня.

Тверской губ.[ернии] Ново-торжеского уезда, Марьинской волости, дер.[евня] Андрияново, Николаю Нилову.

Обращает на себя внимание весьма опрятная одежда и, по тогдашним меркам, довольно упитанный вид пленных русских солдат. Невольно обращаешь внимание на дату — октябрь 1918 года. Как известно, в 1915 году Германия прочно села на карточную систему снабжения продовольствием, в 1918-м немцы голодали. Здесь невольно напрашивается сравнение с тем, как обращались германские нацисты с военнопленными в годы Второй мировой войны.

Эту фотокарточку-открытку органично дополняет другой снимок, на котором запечатлели себя четверо граждан Чехословацкой социалистической республики в 1956 году. Надпись на обороте:

Дорогие и незабываемые воспоминания о наших молодых годах и верном братстве времен армии и русского плена, которые мы вместе пережили и которые уже никогда не вернутся. 1914—1956 гг.

Востржеж Ян, мясник и трактирщик, Тржебеховице-под-Оребем.

Можно с большой долей вероятности предположить, что в 1914 году их призвали на военную службу в австро-венгерскую армию, они воевали на Восточном фронте и попали в плен. Скорее всего, они вступили в Чехословацкий корпус, сформированный в России в годы Великой европейской войны, и в его рядах, преодолев бесконечные русские просторы, добрались до Владивостока, откуда на пароходах вернулись к себе домой.

Статистика хорошо известна историкам. В годы Первой мировой войны погибло 5—7 % военнопленных у всех воюющих сторон — страны старались выполнять международные конвенции по защите прав военнопленных. Во Вторую мировую советские военнопленные массово погибали в плену у германских нацистов. Коменданты лагерей из числа «правоверных» национал-социалистов стремились уничтожить как можно больше славянских недочеловеков, дабы очистить земли на Востоке для арийской расы, а кроме того, советский диктатор Сталин отказался от этих людей, заявив, что у Советского Союза нет военнопленных, а есть изменники и предатели.

Знаменитый прусский военный теоретик генерал К. фон Клаузевиц утверждал, что война является продолжением политики иными средствами. Поэтому и Антанта, и Четверной союз в ходе войны использовали политические средства. Как известно, власти Австро-Венгрии санкционировали формирование Польского легиона и частей сичевых стрельцов из числа австрийских подданных, поляков и галичан, дабы внести смуту в ряды российских подданных, поляков и малороссов. Ответом стало формирование русским военным командованием Пулавского Легиона (1915), а позднее Польского стрелкового корпуса (1917) в составе Русской армии. Тогда же был сформирован и Чехословацкий корпус в России.

Об этом напоминает почтовая открытка, на которой изображен знаменосец 1-го Чешско-словацкого полка, о чем на обороте сделана соответствующая надпись на русском, французском и английском языках. Это не собирательный образ чешского легионера, а конкретный исторический персонаж — чех Ярослав Федорович Гейдук (1863—1918), уроженец Австро-Венгрии, большую часть своей жизни проживший в России и принявший российское подданство. В 1914 году он стал знаменосцем Чешской дружины, в 1916 году — знаменосцем 1-го стрелкового полка им. Яна Гуса. Как общественный деятель работал в организации «Союз чешских обществ в России» в Киеве, был сторонником участия частей Чехословацкого корпуса в военных действиях на стороне русских белогвардейцев, принимал участие в формировании чехословацкого батальона в составе Добровольческой армии генерала Л. Г. Корнилова.

В этом году исполнилось 102 года со времени окончания Первой мировой войны. Хотелось бы, чтобы память о ней заняла подобающее место в сознании россиян. Ведь Вторая мировая война, составной частью которой стала Великая Отечественная, образно говоря, выросла из последней солдатской войны старой Европы, которая еще не знала тогда ни о большевизме, ни о фашизме, ни о национал-социализме.