Памяти петербургского историка Виктора Бортневского

Старший преображенец

В качестве основных направлений деятельности собственной Организацииⁱ генерал от инфантерии Александр Кутепов видел заброску боевиков-одиночек в СССР, ведение разведки и поддержание устойчивой связи с антибольшевистским подпольем на родине, подготовку резервистов из эмигрантов-добровольцев для перехода границы и последующей конспиративной работы. Последний командир Гвардии Преображенского полка искренне верил в возможность свержения большевистской власти путем накопления сил с целью подготовки вооруженного выступления или военного переворота. В августе 1924 года в частной беседе с эмиссаром, прибывшим из РСФСР, генерал так описывал свои планы:

«Знаете, что я буду делать, когда начнется восстание? У меня есть хорошенький отрядец из закаленных людей, вот я с ним и двинусь с какого-нибудь пограничного пункта на Москву. Приходим в какой-нибудь город, расстреливаем партийный комитет, всех остальных коммунистов сажаем в тюрьму и идем дальше, предоставляя населению уже по-своему устраиваться, там идем до Москвы, а там уж свои поди нам уже все приготовят — придем на готовое. Железными дорогами пользоваться не будем — будут автомобили, мотоциклы, аэропланы. Вы, конечно, слыхали о действиях Мамантова, Балаховича и им подобных. Вот и я буду действовать по такому же рецепту, только более усовершенствованно. Конечно, во всех пунктах пути будут сидеть мои люди уже, и теперь больше чем наполовину они сидят, а через полгода, я думаю, что путь уже будет вполне готов»ⁱⁱ.

Планы стремительного рейда не сбылись, в том числе и по причине чекистской инфильтрации конспиративной сети в СССР. Но после громкого скандала вокруг «Треста» 1927 года Кутепов никоим образом не отказался от продолжения упорной борьбы против руководителей ВКП(б), рассчитывая использовать в качестве надежного инструмента новосозданную Организацию, в идеале придав ей орденские черты. Кроме практического решения вышеперечисленных задач генерал хотел, чтобы его соратники включились в повседневную жизнь общественно-политических объединений эмиграции, занимались подбором и воспитанием активистов, готовых стать своеобразной пехотой для подготовки антисталинской «национальной революции» на родине, благо острый конфликт между властью и непокорным крестьянством в 1928—1929 гг. был налицо. Если в 1926—1927 гг. чекисты зафиксировали в СССР 1612 низовых терактов, то в 1928—1929-м — 10 120. Под влиянием постепенного свертывания нэпа, ужесточения режима и хлебозаготовительных кризисов количество протестных выступлений по стране выросло с 63 в 1926—1927 гг. до 2016 в 1928—1929 гг. Широко распространялись антибольшевистские листовки: в 1928 году — 845 учтенных случаев, в 1929-м — 2391. В 1925 году в СССР за «контрреволюционные преступления» были осуждены 1042 человека, в 1927-м — 26 036, в 1929-м — 33 757ⁱⁱⁱ. Зимой 1928/29 годов члены Политбюро приступили к введению карточной системы на хлеб, одновременно враждебные власти крестьянские — как их называли составители аналитических сводок и обзоров — настроения отмечались в красноармейской среде^iv.

Соответственно, агитации, пропаганде, разведке и контрразведке непосредственно в зарубежье уделялось, очевидно, меньшее внимание. 29 апреля 1928 года по приказу Его Императорского Высочества Великого князя Николая Николаевича (Младшего) Кутепов возглавил РОВС. В качестве председателя Союза он продолжал угрожать высшей номенклатуре ВКП(б) своими экстравагантными намерениями — от планирования десантной высадки на Кубани до попыток установить контакты с отдельными «военспецами» среди начсостава РККА. Долгие годы спустя Генерального штаба генерал-лейтенант Антон Деникин утверждал, что Кутепов в обстановке строгой секретности встречался в Париже с начальником Штаба РККА Михаилом Тухачевским^v. В 1928—1929 гг. в связи с участившимся переездом русских эмигрантов из Болгарии во Францию Кутепов распорядился приступить к работе своей Организации и в I отделе РОВС, причем без ведома его начальника, Генерального штаба генерал-лейтенанта Ивана Хольмсена. Возглавил группу «линейцев» во Франции штабс-капитан Корниловского артдивизиона Николай Закржевский, знакомивший со своими донесениями капитана Дроздовского артдивизиона Клавдия Фосса, оставшегося в Софии, и председателя РОВС.

В рамках своей конспиративной деятельности Кутепов против СССР поддерживал связи с комиссаром Шарлем Адольфом Фо-Па-Биде — известным сотрудником французских спецслужб со времен Великой войны — и дорожил ими. Роль посредника между ними играл капитан Дроздовской инженерной роты Игорь Завадский-Краснопольский. Для пользы дела комиссар предложил Кутепову подчинить ему Закржевского, генерал склонялся просьбу выполнить, но не успел из-за своей гибели 26 января 1930 года. Трагическая смерть Александра Павловича стала прямым следствием его непримиримой позиции, энергии и непредсказуемых действий с точки зрения большевиков.

На следующий день — по причине безвестного отсутствия Кутепова — в его должность автоматически вступил старший заместитель, Генерального штаба генерал-лейтенант Евгений Миллер. Ему шел 63-й год, и по своим личным качествам бывший Главнокомандующий Северного фронта сильно отличался от предыдущего председателя РОВС. В свою очередь, Закржевский воспользовался новой ситуацией, и задуманное подчинение не состоялось^vi. У корниловского артиллериста Завадский-Краснопольский^vii доверия не вызывал, так как подозревался в контактах с представителями советских спецслужб, хотя необходимых доказательств измены капитана эмигранты так и не получили.

Во Франции и Болгарии

Внезапная гибель Кутепова зимой 1930 года резко изменила ситуацию.

Созданная им Организация осталась без старшего начальника, чье право приказывать и требовать подчинения основывалось на бесспорном личном авторитете. В лице «небольшого числа отборных офицеров», оставшихся на своих местах, «линейцы» перешли на обслуживание управлений I (Французского: центр Париж) и III (Болгарского: центр София) отделов РОВС по части осведомления их начальников^viii. В предвоенное десятилетие I отделом руководили генерал от кавалерии Павел Шатилов (4 апреля 1930 — 27 июня 1934), генерал от инфантерии Иван Эрдели (29 июня 1934 — апрель 1935), и. о. генерал Миллер (апрель 1935 — 22 сентября 1937), и. о. вице-адмирал Михаил Кедров (23—26 сентября 1937), генерал-лейтенант Владимир Витковский (26 сентября 1937 — 9 октября 1942); III отделом (1925—1944) — Генерального штаба генерал-лейтенант Федор Абрамов. Таким образом, с начала 1930-х гг. в результате сужения материальной базы, возросших трудностей при переходе границы, резкого изменения реалий жизни в СССР и психологического отрыва эмиграции от советской действительности, а также в связи с усилением агентурной деятельности органов ОГПУ-НКВД за рубежом — бывшее второстепенное направление работы «Внутренней линии» (ВЛ) естественным образом стало основным^ix.

Весной 1930 года — вскоре после вступления Шатилова в должность начальника I отдела^x — он принял Закржевского, который так описал генералу первоочередные задачи своих соратников, принявших «кутеповское наследство»:

«1) Всемерное поддержание авторитета РОВС-а и всех его начальников на местах, действуя в толще наших чинов.

2) Содействие образованию и развитию деятельности возникавшим тогда организациям молодежи, и особенно Нац[иональному] Союзу Нов[ого] Пок[оления].

3) Борьба с проникновением Сов[етской] агентуры в наши ряды.

4) Слежка за большевицкими агентами»^xi.

Так в 1930-е гг. «линейцы» в основном и действовали.

Во-первых, они работали в дружественных организациях с целью сохранения в них влияния и зависимости от РОВС, использовали их возможности — от агитационно-пропагандистских и политических до практических, включая конспиративные операции по переброске агентов в СССР. К таковым относились Братство Русской правды (БРП), Лига Обера, Национальная Организация русских разведчиков (НОРР), общество «Русский Сокол», Русское христианское национальное движение (затем Русское трудовое христианское движение), и особенно «нацмальчики», как не без иронии в эмиграции называли членов Национального Союза нового поколения (НСНП), принявшего зимой 1936 года новое название: Национально-Трудовой Союз нового поколения (НТСНП). Впоследствии председатель НСНП—НТСНП—НТС корнет Виктор Байдалаков, возглавлявший Совет Союза в 1933—1955 гг., и другие заслуженные «новопоколенцы» не акцентировали внимания на значимости роли РОВС в становлении собственной организации, особенно в Болгарии, Франции и Югославии, а упоминания в последующих исторических очерках выглядели более чем сдержанными^xii. Однако, например, весной 1930 года Миллер распорядился ежемесячно выделять через «линейцев» около 250 франков на поддержку текущей деятельности «нацмальчиков» в Париже без упоминания источника поступлений^xiii. «Если бы не Ваша помощь, то во Франции вообще бы не было Союза»^xiv, — писал Шатилову 4 января 1934 года Генеральный секретарь Исполнительного бюро Совета НСНП Михаил Георгиевский. В 1935 году во Франции ежемесячные отчисления РОВС на деятельность НСНП составляли половину от местных эмигрантских сборов^xv.

Во-вторых, «линейцы» освещали состояние враждебных или оппонирующих РОВС организаций, внедрялись в их структуры с целью «пресечения их вредной для национального дела активности»^xvi. Таковыми считались возвращенцы, евразийцы, младороссы, сепаратисты (например, «казакийцы» из Казачьего национально-освободительного движения: КНОД), отчасти Российский Имперский Союз (РИС)^xvii. Кроме того, на «линейцев» возлагались обязанности по укреплению групп РОВС на местах, созданию кружков военно-политической подготовки, борьбе с критикой и слухами, порочащими РОВС и т. д. Так, например, в середине 1930-х гг. из 35 групп РОВС, существовавших во французской провинции, в 22 состояли «линейцы», в чьи функции вменялось «помогать старшему [чину] в работе по укреплению, спайке и охране группы»^xviii. Безусловно, самим «линейцам» наверняка импонировала мысль о собственной исключительности и пребывании в обособленном положении над эмигрантскими страстями и схватками.

Самостоятельное вступление в ВЛ не предполагалось — кандидату предлагали сделать этот шаг вышестоящие «линейцы» после наблюдения за его деятельностью и повседневным поведением. Однако все же вопреки распространенным стереотипам мечты Кутепова о создании закрытого Ордена оказались не более чем романтической иллюзией. Не существовало ни каких-то специальных посвящений в «линейцы», ни присяги с обязательствами, ни обособленной вертикальной структуры с единым центром управления, ни «степеней членства» — ничего, что бы вызывало сравнения ВЛ с мафией или масонской ложей. В лучшем случае кандидаты знакомились под расписку с текстом письменной инструкции.

«Идеология Организации» 1933 года (12 страниц машинописи), которой Борис Прянишников придавал такое исключительное значение, в первом приближении выглядела таинственно, но описывала идеальную схему, которую никогда не удалось создать. Тезис «выхода из Организации не существует»^xix выглядел сурово лишь на бумаге. На практике безопасный «выход» — то есть отход от дел — не представлял для контрразведчика проблем. Некоторые бывшие «линейцы» без каких-либо последствий потом даже выступали против РОВС, а другие элементарно уходили в бытовую жизнь^xx.

Возникла Организация при III отделе РОВС, поэтому Болгария, где ВЛ возглавил Фосс, стала главным оперативным участком работы «линейцев» несмотря на преимущественное значение Франции для Русского Зарубежья. В 1934 году на собрании главных сотрудников Фосса ему были назначены два заместителя. Его ближайшим соратником в Софии стал штабс-капитан артиллерии Александр Браунер^xxi, участвовавший в создании НТСНП. В теории к Фоссу поступали донесения от «линейцев», а он на их основании готовил обобщающие сводки для генерала Абрамова, находившегося в курсе всех мероприятий местной ВЛ. Однако на практике «линейцы» на местах информировали и начальников порученных их опеке групп РОВС, поэтому главную роль играли горизонтальные связи, а не иерархия. Французские «линейцы» Софии не подчинялись, но, как признавали члены комиссии полковника гвардейской артиллерии Георгия Петриченко, «некоторая тенденция» к тому существовала. В целом же Фосс считал, что из Софии ему управлять «линейцами» во Франции невозможно, и в лучшем случае ставил им общие задачи^xxii. Об общей численности чинов ВЛ позволяют составить представление следующие цифры: во Франции их было не более 30 человек^xxiii — и вряд ли больше в Болгарии.

В Болгарии «линейцы» Фосса сумели активизировать деятельность дружественных молодежных организаций: Роты молодой смены генерала Кутепова, «петровцев» НОРР^xxiv и др. В этом смысле работа в Болгарии выигрышно отличалась от Франции, где «линейцы», по признанию генерала Миллера, неоднократно докладывали по инстанции «явный вздор» и провоцировали трения^xxv. Вместе с тем капитану Марковского артиллерийского дивизиона и «линейцу» Виктору Ларионову^xxvi удалось успешное руководство в Париже молодежным кружком «Белая идея».

Служебные отношения между Шатиловым и Закржевским носили вполне благополучный характер. Начальник I отдела давал ему разные поручения, касавшиеся в первую очередь наблюдения за лицами, подозревавшимися в связях с СССР, помощи начальникам местных групп РОВС и организации лекционных выступлений в провинции^xxvii. Но Миллер, не терпевший нарушения субординации, считал, что Шатилов курировал «линейцев» добровольно и самовольно^xxviii. При этом Фосс, работавший в Софии, непосредственной связи с Шатиловым не поддерживал, а его контакты с Закржевским заключались лишь в обмене информационными сводками^xxix. В свою очередь Шатилов считал Закржевского офицером наблюдательным, честным, но к самостоятельной работе неготовым, чем, вероятно, и объяснял свое вмешательство в дела «линейцев». Предложение о создании особого устава для ВЛ генерал Шатилов отверг, а его роль в истории ВЛ прекратилась в связи с уходом с должности начальника I отдела РОВС в 1934 году^xxx.

Итак, отсутствие ясной иерархии, четких функций и структуры ВЛ привело к двум результатам: если в III отделе Фосс благополучно работал в тесной связи с Абрамовым, то во Франции «линейцы» во главе с Закржевским претендовали на автономное положение, раздражавшее Миллера^xxxi. В этом смысле Фосс был прав, когда заявлял: «Все делалось под флагом РОВС и считалось, что собранный кадр есть орудие в руках того или иного начальника отдела, при котором этот аппарат существует»^xxxii. Определенное значение имел тот факт, что причастность к ВЛ — для сравнительно молодых чинов РОВС — служила своеобразным психологическим протестом против инертности старых генералов и штаб-офицеров, занимавших начальствующие должности и, кроме требований чинопочитания, бывших совершенно пассивными в общественно-политической жизни эмиграции.

«Нацмальчики» против «линейцев»

Во Франции с мая — июня 1935-го и до конца декабря 1936 года ответственным за связь между чинами ВЛ и Миллером состоял советский агент генерал-майор Николай Скоблин. При этом ранее «линейцем» он не был, возложенным на него поручением тяготился, не желая увеличивать риски своего провала, и неоднократно просил Миллера освободить его от занимаемой должности^xxxiii. Недолгая причастность Скоблина к «линейцам» во Франции морально их скомпрометировала, но на самом деле не больше, чем чинов корниловских частей. Все же для некоторых современников, таких как Прянишников, факт формальной причастности Скоблина к скромной деятельности «линейцев» приобрел гипертрофированное значение.

22 сентября 1937 года Миллер был похищен в Париже советскими агентами при участии Скоблина, чье предательство раскрылось и произвело в эмиграции эффект разорвавшейся бомбы. Тяжелый кризис, поразивший управление РОВС на долгие месяцы, создал благоприятную атмосферу для энергичных действий со стороны оппонентов. Члены НТСНП устроили серию публичных выступлений в Брюсселе, Льеже, Лионе, Париже, формируя у неискушенных и плохо информированных слушателей впечатление, что исчезновение Миллера и измена Скоблина — прямой результат деятельности «линейцев», превратившихся в послушный инструмент агентуры НКВД. Реальные факты перемешивались с домыслами и фантазиями, отделить зерна от плевел толком никто не мог, а звонкая сенсационность повышала резонанс от заявлений «нацмальчиков», якобы раскрывших очередной «Трест».

В действительности громкие «разоблачения» ВЛ в Бельгии и Франции осенью 1937 года стали неизбежным результатом подспудно назревавшего несколько лет конфликта старых и молодых эмигрантов — не столько административно-политического, сколько поколенческого. При этом похищение Миллера и измена Скоблина сыграли лишь роль катализатора для гневных обличений. Из отчета комиссии Петриченко ясно следует, что НСНП-НТСНП создавался как «политический проект» РОВС и в первой половине 1930-х годов таковым и был. Однако с притоком новых членов к «новопоколенцам» их амбиции росли вместе с естественным желанием освободиться от «опеки» РОВС, чтобы затем играть собственную роль в жизни эмиграции. В итоге в Болгарии чины РОВС стали покидать НТСНП летом 1936 года, задолго до скандальных заявлений Прянишникова. Позднее тенденция к самостоятельности подчеркивалась и в литературе по истории НТС^xxxiv. Конечно, в столкновении с РОВС немаловажное значение имели и личные амбиции, особенно руководителей Французского отдела НТСНП во главе с инженером-химиком Владимиром Поремским.

Малосерьезные обвинения Прянишникова и его соратников «линейцев» в «провокациях» с туманными намеками на их зависимость от Скоблина и причастность к советской агентуре, прозвучавшие на общественных собраниях^xxxv, по существу были эмоциональным протестом «нацмальчиков» против навязчивых стремлений «контролеров» из ВЛ влиять на деятельность НТСНП. Грубовато, но небезосновательно Абрамов упрекнул «новопоколенцев» в желании построить свое политическое благополучие на несчастье РОВС^xxxvi, не понимая причин поступков молодых людей, выросших под «шинелью» заслуженных белых воинов.

В итоге отношения между двумя русскими антибольшевистскими организациями неизбежно расстроились, чему мог радоваться их общий противник. 9 декабря 1937 года новый начальник I отдела РОВС генерал-лейтенант Владимир Витковский исключил из рядов Союза участника знаменитого похода Яссы — Дон 1918 года и штабс-капитана Дроздовского артдивизиона Ростислава Рончевского^xxxvii, возглавлявшего Лионский отдел НТСНП. После устроенных в Лионе собраний с «разоблачениями» ВЛ начальники местных организаций РОВС потребовали исключения Рончевского. 18 декабря Витковский издал циркуляр № 1597, запрещавший чинам отдела состоять в НТСНП и Комитетах содействия НТСНП. Не желавшим покинуть НТСНП предлагалось оставить ряды РОВС в срок до 15 января 1938 года^xxxviii.

Предварительные выводы

Выявленные и доступные источники позволяют утверждать, что под обобщенным названием Внутренняя линия на самом деле скрывались две скромных контрразведывательных службы при управлениях III и I отделов РОВС, в совокупности насчитывавшие несколько десятков человек.

Осенью 1937 года «новопоколенцы» под влиянием «болезни роста» НТСНП и назревавшего конфликта с РОВС, тяжелого впечатления от похищения Миллера и измены Скоблина, горячих эмоций и серьезных амбиций создали далекий от реальности образ разветвленной полумафиозной организации, якобы инфильтрированной советскими провокаторами.

Хлесткие обвинения впечатлили и старших начальников РОВС.

Авторитетные члены специальной комиссии, работавшие по «делу Скоблина» под руководством генерала от кавалерии Ивана Эрдели в период с 5 октября 1937 года по 28 февраля 1938 года, пришли к отчасти спорным выводам о внедрении ВЛ в РОВС в виде «некоей тайной силы», действовавшей за спиной старших начальников вне привычной подчиненности и ставшей «орудием неких личных честолюбивых целей» в ущерб общему делу. В конечном счете, как полагали сотрудники комиссии, конспиративная деятельность плохо повлияла на отношения с НТСНП и на поведение отдельных «линейцев», заигравшихся в конспирацию. Тем не менее чинов ВЛ не следовало считать какой-либо «могущественной мафией», тем более что они не имели никакого отношения к измене Скоблина и исчезновению Миллера. В равной степени комиссией порицались и руководители НТСНП во главе с Байдалаковым — за необоснованные обвинения, и Шатилов, Фосс и Закржевский — в качестве «заправил» ВЛ. Соответствующую оперативную работу предлагалось прекратить, а «линию» — упразднить^xxxix. Однако решение касалось только Франции, а должность председателя РОВС в тот момент еще исполнял Абрамов, симпатизировавший Фоссу и считавший весь скандал недоразумением^xl. Самого Фосса фантазии на тему ВЛ раздражали и десятилетия спустя. Возможно, что именно поэтому в 1964 году в частной переписке он грубовато сравнил Прянишникова с «рванью»^xli.

В Болгарии деятельность контрразведчиков при управлении III отдела дала определенные плоды, включая активизацию русских молодежных организаций, а также разоблачение группы советских агентов, в первую очередь Николая Абрамова^xlii, вынужденного покинуть Болгарию. В 1936 году Фосс добился предоставления болгарской въездной визы Солоневичам. После неудачного покушения, состоявшегося зимой 1938 года, во время обыска у Ивана Солоневича была найдена крупная сумма в иностранной валюте, по законам подлежавшая конфискации, но благодаря хлопотам Фосса деньги вернули хозяину^xliii. Кроме того, контрразведчики РОВС сыграли важную роль в судьбах некоторых советских дипломатов в Болгарии, включая Федора Раскольникова^xliv. Возможно, поэтому члены комиссии Петриченко и предлагали ВЛ в Болгарии «во что бы то ни стало сохранить и, насколько возможно, в дальнейшем развивать», отказавшись лишь от одиозного названия^xlv. В краткосрочной перспективе так и произошло. Зимой — весной 1939 года Л.-гв. капитан Ян Яренко сменил в должности Фосса. Но он сохранил авторитет при управлении III отдела и не прекращал оперативной работы вплоть до отъезда с группой соратников на Восточный фронт в тылы немецкой группы армий «Юг» летом 1941 года.

Напротив, во Франции в 1930—1938 гг. «линейцы» действовали неэффективно. Они не защитили от чекистских спецопераций генералов Кутепова и Миллера, не разоблачили Скоблина, не удержали НТСНП под влиянием РОВС, а их конкретная работа в провинциальных группах РОВС, доклады, донесения и другие осведомления, ценность которых в первом приближении выглядит сомнительной, еще нуждаются в объективном исследовании. Но ликвидация ВЛ в I отделе выглядела как минимум логичной.

Эмоциональных впечатлений от скандальных «разоблачений» ВЛ современникам хватило на долгие десятилетия, а неформальное имя Организации — без серьезных к тому оснований — затем неоднократно использовалось эмигрантами для указаний на чекистские провокации. «Весь русский Нью-Йорк по-видимому подпал под влияние „внутренней линии“»^xlvi, — уверенно писал в 1961 году в частном письме Георгиевский кавалер и основатель Русского Корпуса генерал-майор Михаил Скородумов, увлекавшийся конспирологией.

Легенды о существовании незримой ВЛ ходили вплоть до 1990-х гг., хотя никаких подлинных фактов за этими таинственными утверждениями не стояло. Но людям хотелось обманываться и заблуждаться. В довоенный период контрразведывательная деятельность как одиночек, так и небольших групп стала неотъемлемой частью повседневной жизни многочисленных воинских объединений Русского Зарубежья, насчитывавших в Европе тысячи чинов к 1939 году. Поэтому противоречивую историю ВЛ — без мифов и сенсаций, с учетом всех неизбежных упущений и недостатков низовой самоорганизации — следует рассматривать в качестве одного из направлений эмигрантского активизма. Он вырос из неизбежного продолжения антибольшевистской борьбы как прямого результата непримиримого общественного разделения на сторонников белых и красных.