Ярослава Мозерова

Есть люди, которых, кажется, само мироздание выбрало для больших свершений, наделив для этого талантами и энтузиазмом, жаждой познания и работоспособностью. За отпущенные им судьбой годы они успевают столько, сколько человеку обычному не сделать и за несколько жизней. Уважение и заслуженное признание приходят к ним еще при жизни, добрым словом вспоминают их и после смерти. Лауреат премии за лучшее представление образа Чехии за рубежом, кавалер Ордена Почетного легиона Ярослава Мозерова — из таких людей. Практикующий врач и исследователь, художник, писатель и переводчик, дипломат и политический деятель — ни одно из этих занятий не было в ее жизни второстепенным, везде она была успешна, а ее заслуги и достижения признаны не только коллегами и почитателями, но и политическими соперниками. Ярослава Мозерова прожила долгую, насыщенную событиями жизнь, отстаивая интересы своей страны в высоких сферах и просто ежедневно помогая отдельным людям. Она их любила.

Детство с привилегиями

Ярослава Мозерова (Jaroslava Moserová) родилась в Праге 17 февраля 1930 года в семье состоятельной, с большими связями, культурными традициями и интересом к спорту. Финансовое благополучие семейства в основном обеспечивал отец — Ярослав Мозер (Jaroslav Moser). Юрист по образованию, он сделал блестящую карьеру, дослужившись до должности директора Синдиката Остравско-Карвинских угольных шахт. Однако известность и еще большее уважение он снискал на спортивном поприще: с юных лет Я. Мозер активно занимался спортом, играл в теннис, катался на горных лыжах. Выдающимся спортсменом он, правда, не стал, зато красноречие и врожденный дипломатический дар позволили ему занимать в спорте высокие административные должности. В 1930—1951 гг. он был членом и вице-президентом Чехословацкой горнолыжной ассоциации и одновременно членом бюро Международной федерации горнолыжного спорта. Неудивительно, что горные лыжи с ранних лет были любимым спортивным занятием и его детей, особенно Ярославы. А еще он прекрасно водил машину, и на его «Татре» последней модели семья путешествовала по родным местам и соседним странам.

Мать Ярославы, Анна Мозерова (урожденная Roosová), была дочерью директора Пражского провинциального банка; в ее семье в большом почете были не столько спорт, сколько литература, театр, музыка. Именно мама убедила дочь брать уроки фортепьяно, а ее учительницей стала Герберта Масарикова, внучка первого чехословацкого президента Т. Г. Масарика.

Мозеровы были не просто вхожи в дом, но и дружили с семьями Масариковых и Гавловых. Не оттуда ли, из далекого и счастливого довоенного детства, тянется ниточка личной дружбы и политического взаимопонимания первого посткоммунистического президента Чехословакии Вацлава Гавела и будущего депутата парламента, сенатора, кандидата в президенты Чехии Ярославы Мозеровой? Хотя в ее воспоминаниях В. Гавел долгое время был всего лишь трехлетним мальчиком в коротких штанишках, стоящим на фотографии между ее старшей девятилетней сестрой Боженой и ею самой, семилетней. Еще детьми они встречались и на вилле Мозеровых в Добржиховицах, и на вечерах, что устраивались в больших пражских квартирах этих благополучных и идеологически близких по духу семейств. То были прекрасные времена, о которых сама Я. Мозерова в 1989 г. в интервью скажет: «До начала войны я жила и чувствовала себя привилегированным ребенком».

Война дает уроки жизни

С началом войны и оккупации Чехословакии гитлеровцами этот флер элитарности, избранности слетел довольно быстро. Правда, в главном Мозеровым повезло: несмотря на то, что семья была смешанной, чешско-еврейской, по счастливой случайности никто из ее членов лично не пострадал. Но день за днем на глазах у девочки-школьницы исчезали еврейские друзья, родители одноклассников, да и сами одноклассники. В опустевшие квартиры их прекрасного дома въезжали семьи представителей нацистской элиты.

Дети оставались детьми, они продолжали играть во дворе, ходить в школу. Первым местом учебы Ярки Мозеровой была начальная школа в респектабельном пражском районе Бубенеч, а затем она поступила в гимназию на Велварской (Velvarská) улице в районе Дейвице. Но и у живущего своей детской жизнью младшего поколения были свои представления о войне. И Вернер — маленький заносчивый немецкий мальчик, выходивший во двор в коричневой рубашке, нацистских кожаных шортах, портупее и с кортиком на боку, стал для них символом жестокого военного времени и врагом номер один. Позднее Ярослава признается, что первое осознанное сильное чувство — жгучую ненависть — вызвал у нее именно этот мальчик. Но в один из первых послевоенных майских дней тот же Вернер, уже не дерзкий, а рыдающий, хлюпающий носом и вцепившийся в ее юбку со словами: «Фройляйн, фройляйн, сделайте что-нибудь, моих родителей увели в школу, их там могут расстрелять!» — вернул ей понимание, что «если что-то и стоит ненавидеть, то только саму ненависть», а не ребенка, родившегося не в то время и не у тех людей. Это понимание она пронесла через всю жизнь...

Еще одним из самых болезненных воспоминаний Я. Мозеровой того времени было прощание, как казалось, навсегда с любимой няней Хильдой, судетской немкой по происхождению. Оно, по сути, и стало окончательным расставанием девочки с детством. Война закончилась, но преследования за коллаборационизм, за сотрудничество с нацистами еще только набирали обороты. Скромная до застенчивости, избегавшая даже фотографирования и ничем не запятнавшая себя нянюшка оказалась среди виновных и невиновных в лагере временного содержания, где вместе с другими судетскими немцами ждала депортации из Чехословакии. Когда этот день настал, мало кто из чехов решился высказать им сочувствие, еще меньше — поддержать публично. Ярослава же сама несла нянин чемодан на вокзал и долго оставалась на перроне, глядя сквозь слезы вслед уходящему на запад поезду. Могла ли она предположить, что спустя много лет Хильда и ее муж, ведущий западногерманский врач-гинеколог, будут принимать ее с родителями в своей прекрасной квартире? Это была теплая встреча не родных, но очень близких людей, во время которой все сначала не решались смотреть прямо друг другу в глаза; одни — из чувства стыда за развязанную войну, другие — за изгнание.

Покинуть дом, домой вернуться

Окончить гимназию в Праге Ярославе так и не довелось. Зато в 1947 году она выиграла стипендию американской организации межкультурного обмена AFS (American Field Service) и на два года отправилась за океан, чтобы завершить среднее образование и, по замыслу организаторов, поделиться с американскими сверстниками тем, что им не довелось испытать: каково было существовать при фашистской оккупации с постоянной угрозой свободе и самой жизни.

На только что построенном корабле SS Marine Tigre, в каюте на тридцать человек с двумя другими стипендиатками плыла в Америку юная барышня, знакомая с далекой страной только по журналу National Geographic, на который до войны была подписана семья Мозеровых. Ступив на нью-йоркскую набережную, романтичная девушка с удовлетворением улыбнулась: картинки в журнале не обманули, американская трава и правда оказалась с голубоватым оттенком и темнее, чем в Европе.

Впрочем, отвлекаться на такие пустяки времени у нее не было: ее ждали в Warren Wilson College в городке Сваннаноа в Северной Каролине. Пресвитерианская церковь, под чьим управлением находился колледж, задумала его как место получения интеллектуальных знаний, а также навыков социальной работы и ручного труда.

Летом 1948 года Ярка с третьим по школе результатом сдала выпускные экзамены и уже готовилась отправиться домой, когда с родины стали приходить все более тревожные вести. После февральского переворота, отказа от плана Маршалла и объявления СССР единственным другом Чехословакия перестала быть той демократической страной, которую Я. Мозерова покинула. Ее ждало возвращение в реальность коммунистического режима, и преподаватели, тревожась за судьбу девушки, отговаривали ее от опрометчивого шага как могли. Ей твердили: ты вернешься, но уже никогда снова не сможешь выехать из страны; у тебя могут быть неприятности из-за того, что училась в Америке; тебя вообще арестуют и отправят в лагерь как внучку директора капиталистического банка...

Восемнадцатилетняя разумная девушка прекрасно понимала, что доля истины в этих словах есть. К счастью, победа в нескольких художественных конкурсах давала Ярке возможность продолжить образование, и она осталась, выбрав курс в знаменитой Лиге студентов-художников Нью-Йорка (Art Students League of New York).

Обучение в этой престижной школе оказалось относительно недорогим, но стипендии все равно едва хватало, да и от идеи вернуться на родину тосковавшая по родным Я. Мозерова не отказалась. Правда, понимая, что поездка домой действительно может оказаться последним путешествием в ее жизни и, едва она пересечет границу, «железный занавес» опустится за ее спиной, Ярослава решает... объехать вокруг света! Для этого тоже требовались средства, и немалые. Девушка берется за любую работу: рисует розочки на абажурах на фабрике, производящей светильники, работает инструктором по горным лыжам (вот как неожиданно пригодились спортивные занятия с отцом), на три месяца нанимается присматривать за детьми крупного фабриканта.

Наконец получены и диплом, и расчет, нужная сумма собрана, и на торговом корабле из Сан-Франциско юная искательница приключений через Филиппины, Малайзию и Цейлон отплывет в Бомбей. Она путешествовала по Индии и была совершенно очарована ею, затем через Красное море и Суэц оказалась в Египте, перебралась в Венецию и в октябре 1949 года в Цюрихе села в международный поезд-экспресс, который через Австрию должен был доставить ее в родную Прагу. И многие годы спустя Я. Мозерова не могла забыть, что в том поезде она была единственным пассажиром. Уже никто не въезжал в Чехословакию, и никто не покидал страну.

Скульптор или врач?

Два года учебы в Соединенных Штатах и долгий путь домой дали девушке многое. Она научилась отстаивать свои интересы, зарабатывать и жить самостоятельно; к ней, по ее собственным словам, пришло понимание, «что Европа — это не просто географическое понятие»; «я признала — писала Я. Мозерова, — автономию европейской культуры и мышления». Но, вернувшись в Чехословакию, где правили коммунисты, она оставила за спиной не только весь остальной мир, но и собственные иллюзии о свободе людей творческих профессий, и мечту о карьере скульптора. «Как знать, кого они заставят меня лепить?» — так в откровенном разговоре с отцом она объяснила свой отказ продолжить художественное образование и сообщила о решении стать врачом.

Впоследствии Ярослав Мозер очень гордился выбором дочери, даже обеих дочерей. Неизвестно, чем руководствовалась старшая, Божена, ставшая врачом-гинекологом. Но младшая, Ярослава, выбирая профессию, хотела не просто служить людям, но и избежать идеологического давления, справедливо полагая, что, в отличие от искусства, в медицине оно если и проявится, то в самую последнюю очередь.

Печальное подтверждение мысли о беззаконии коммунистической власти не заставило себя долго ждать. В 1950 году ее отец был арестован, год провел в тюрьме, а после освобождения не смог найти никакой работы, кроме места мелкого служащего на мусоросжигательном заводе, где трудился всю оставшуюся жизнь. Удивительно, но этот семейный эпизод не поставил крест на учебе и карьере его дочери, которая, отдавая дань мечте юности, в качестве специализации выбрала пластическую хирургию.

Однако, как часто бывает в жизни, мечты и реальность не совпали. После окончания лечебного факультета Карлова университета она уехала в Духцов — маленький городок на северо-западе Чехословакии, на границе с Германией. В провинциальной больнице оказалось одно из лучших в стране хирургических отделений, и, зная об амбициозных планах молодого талантливого врача, преподаватели посоветовали Ярославе набраться опыта именно там. Жалела ли она когда-нибудь о пяти годах, проведенных вдали от столицы? Нет, напротив. «Там я была счастлива, — напишет она позднее. — Местные врачи, художники, горнолыжники, шахтеры стали моими хорошими друзьями. Несколько раз во время аварий я спускалась в шахты как врач спасательного отряда. Это редкий бесценный опыт, особенно для женщины».

Вернувшись в Прагу в 1960 году, уже опытный тридцатилетний хирург Я. Мозерова вплотную приблизилась к осуществлению своей мечты: она была принята стажером в ожоговое отделение при Клинике пластической хирургии больницы Королевские Винограды. На последующие тридцать лет отделение стало ее постоянным местом работы сначала в качестве практикующего врача, затем ученого-исследователя. Через ее заботливые руки прошли сотни пациентов с ожогами — одними из самых тяжелых для человека травм. Многим она спасла жизнь, некоторым хотя бы частично вернула прежний облик, кому-то помогла вновь поверить в себя.

Молодой скрипач, который после ожога рук едва мог держать смычок, считал, что о музыкальной карьере придется забыть навсегда. Тогда его лечащий врач вспомнила, как в детстве брала уроки фортепьяно, и стала играть с ним дуэтом, сначала простые этюды по полчаса, потом час, все усложняя и усложняя репертуар. Так продолжалось три года, пока молодой человек снова не поверил в себя. Его первое публичное выступление состоялось на международном конгрессе по пластической хирургии, где они вышли на сцену и сыграли вместе — скрипач и его врач-аккомпаниатор. Эту историю рассказывали пациентам в отделении, но сама доктор Мозерова о ней и не вспоминала. Она вообще вдруг обнаружила у себя странную особенность: помнить только тех своих пациентов, которым так и не сумела помочь.

Так, не могла она забыть хозяина маленькой типографии, у которого реквизировали печатный станок, а самого его заставили стать электриком. Он был одним из сотен тысяч чехов, которых власти посчитали неблагонадежными и вынудили сменить работу в период «нормализации», последовавший за советским вторжением 1968 года. Печальный итог: короткое замыкание, пожар, страшные ожоги, практически уничтожившие лицо мужчины и лишившие его зрения. В клинике лицо ему почти восстановили, даже стеклянные глазные протезы были выполнены так искусно, что их можно было принять за настоящие. Доктор Мозерова, как ей казалось, уже уговорила покидавшего клинику пациента вернуться к типографскому делу и даже искала для него преподавателя языка Брайля, когда тот не выдержал мук и покончил с собой.

Помнила она и бывшего сотрудника министерства внешней торговли, выпускника университета, владевшего несколькими иностранными языками, которого власти отправили укладывать асфальт. Чан опрокинулся, и горячая масса просто затопила мужчину, оставив нетронутым только лицо. И, конечно же, она до конца жизни не могла забыть Яна Палаха...

«Это было не зря?»

В тот день, 16 января 1969 года, как раз было дежурство доктора Мозеровой, и именно она стала врачом, оказавшим Я. Палаху первую помощь. Парамедики, которые привезли в отделение молодого парнишку, поджегшего себя на Вацлавской площади в знак протеста против советского вторжения, обращались к нему почтительно «пан» и называли «факелом №1», сестры в отделении считали его вторым Яном Гусом, но для Я. Мозеровой он был прежде всего пациентом и лишь потом героем. Она не была его лечащим врачом, но в течение семидесяти двух часов, что длилась агония, проводила у его постели столько времени, сколько могла. Это к ней, превозмогая боль в обгоревшем горле, он обратился с вопросом: «Это было не зря, правда?» Она ответила уверено и твердо: «Нет, не зря!» Несмотря на постоянно дежуривших у ворот клиники сотрудников службы безопасности, люди несли к стенам охапки цветов, на имя Палаха приходили сотни писем со словами сочувствия, понимания и поддержки. Сестры, врачи, сама Ярослава читали их умирающему Яну...

Всю оставшуюся жизнь ей приходилось вновь и вновь отвечать на вопросы о тех трех днях, снова и снова рассказывать о последних минутах и прощальных словах молодого студента, ставшего символом протеста и героем нации. Как врач она не любила вспоминать об этих тяжелых событиях, но как человек с обостренным чувством гражданского долга понимала, что обязана делиться своими воспоминаниями. Благодаря Я. Мозеровой мы знаем, что до последних минут жизни волновало Яна Палаха, чем он пытался поделиться с ней и с миром, пока еще был в состоянии говорить. «Пожалуйста, расскажите всем, почему я это сделал!» — повторял он и настаивал, что целью его было «раскачать людскую совесть».

Ярослава Мозерова вспоминала те разговоры и считала, что смогла понять его правильно. Его поступок был не только и не столько протестом против советской оккупации, сколько стремлением побороть деморализацию общества, апатию, которую вторжение породило. Я. Палах видел, что происходило с людьми, приличными людьми, которые вдруг посчитали возможным идти на компромиссы, которые сдавались сами и предавали других. Именно это он хотел остановить, вспыхнув факелом на пражской площади. В одном из последних своих интервью Ярослава с горечью скажет: «Я глубоко сожалею, что многие люди, кажется, уже забывают атмосферу того времени и то, что он сделал».

Девочка с подсолнухом, Дик Фрэнсис и другие истории

В палатах ожогового отделения зеркала под запретом. Врачи и психологи знают: пока не сделано все возможное, чтобы хотя бы отчасти вернуть пациентам их прежний облик, они не должны себя видеть. Многие и не хотели, как не хотели, чтобы на них смотрели родные, и потому разговаривали с ними только из-за ширмы. У врачей такого щадящего режима не было, они каждый день видели страшные последствия того, что огонь и жар способны сотворить с человеческим телом, и чтобы не сойти с ума, искали или создавали защитную стену, броню. Ярослава Мозерова долгое время защищала свой разум, рисуя идущую полем девочку с цветком подсолнуха в руке.

Она вообще была талантливой рисовальщицей. Не случайно ее учитель, профессор Франтишек Буриан, врач с мировой славой, стоявший у истоков создания пластической хирургии, именно ее захотел видеть иллюстратором своего детища — Атласа пластической хирургии. Четыре года продолжалась работа, почти девятьсот рисунков выполнила практикующий хирург и член творческого союза Я. Мозерова, многие из них она еще и переделывала по несколько раз... Но слишком близко было их содержание к тому, что она как врач наблюдала каждый день. И тогда на смену рисованию пришло занятие литературой.

При всем многообразии занятий и достижений этой женщины, многие в Чехии знают ее прежде всего как переводчика сорока с лишним детективных романов британского экс-жокея и популярнейшего писателя Дика Фрэнсиса. Ярослава Мозерова-Давидова — так имя переводчика указано на титульных листах. Этим она подчеркивала уважение и любовь к мужу, Милану Давиду, с которым познакомилась через старшую сестру и прожила долгую счастливую жизнь, а его сына Томаша растила и воспитывала как своего родного... Продажи книг Фрэнсиса в переводе Мозеровой превысили продажи детективов Агаты Кристи, а переданная ею атмосфера английских скачек и мира вокруг них стала такой близкой чешской читательской аудитории, что если бы не имена и географические названия, многие посчитали бы местом действия Большой Пардубицкий стипл-чейз. Тем более что по сложности, а главное — престижности эти скачки могут поспорить разве что с Большим национальным стипл-чейзом в Ливерпуле.

В переводах она была так же скрупулезна и дотошна, как в операционной: если требовались уточнения, она шла за советом к жокеям, ветеринарам, спортивным журналистам... Переводы книг Д. Фрэнсиса принесли Мозеровой славу и национальную чешскую премию, подарили личную дружбу с писателем и его женой Мэри, любовь к лошадям и скачкам. Почему именно романы Дика Фрэнсиса? Отвечая постоянно на этот вопрос журналистов, она в конце концов нашла ответ и для себя самой: «В них всегда побеждает добро, а зло ждет наказание, будь то тюрьма, автокатастрофа или падение с высокого обрыва. Кроме того, мне нравится, что в этих книгах убийца — единственный, кто вынужден придумывать себе алиби».

Литературный дар Я. Мозеровой не ограничился блестящими переводами. И врачебный, и человеческий опыт, мысли о жизни она излила в написанных на английском языке пьесах «Такой хороший мальчик» (Such a nice boy) и «Письмо в Воллонгонг» (Letter to Wollongong); фильмы по ее сценариям снимали лидеры «новой волны» чехословацкого кино Эвалд Шорм (Evald Schorm) — «В общем, ничего не случилось» (Vlastně se nic nestalo, 1989 г.) и Яромил Йиреш (Jaromil Jireš) — «Двойная роль» (Dvojrole, 1999г.). Тереза Бродска (Tereza Brodská), близкая подруга Ярославы и бывшая жена старого друга дома Мозеровых Милоша Формана, за главную роль в последнем получила Чешского льва.

Издала Я. Мозерова и сборник рассказов-воспоминаний «Истории: о тех, кто не забывается» (Historky: Na koho se nezapomíná) — своего рода калейдоскоп людей и жизненных ситуаций с воспоминаниями от детских лет до Бархатной революции. С его обложки на читателя смотрит все та же девочка с подсолнухом в руке.

Революция в ее судьбе

Ярославе Мозеровой было около шестидесяти, когда осенние события 1989 года изменили многое в судьбе Чехословакии и, как оказалось, в ее собственной. Обстановка на работе становилась все более «партийной», что утомляло и разочаровывало Ярославу. Она уже готовилась уйти на покой и заняться литературой на даче около Пардубиц, но случился «бархатный» ноябрь и оказалось, что ей еще много предстоит сделать для страны, народа и даже мира.

В феврале 1990 года она была сначала кооптирована в нижнюю палату Парламента, позже на первых свободных выборах избрана депутатом. Пост председателя Комитета по вопросам науки, образования и культуры стал логичным следствием ее гражданской позиции: сразу после Бархатной революции вместе с двумя другими женщинами она написала письмо министру культуры, настаивая на ускорении процесса предоставления историческому центру Праги статуса культурного наследия ЮНЕСКО. В том, что это произошло и центр сохранил свой архитектурный облик, огромная заслуга лично Я. Мозеровой, как и в получении международного статуса культурного наследия еще восьмью объектами на территории Чехии.

Будучи человеком кристально честным, она вряд ли употребила даже толику своего влияния для принятия такого благоприятного для родной страны решения, хотя возможности у нее, несомненно, были. С 1993 года она работала над созданием Комиссии по делам ЮНЕСКО в Чехии, а затем и возглавляла ее вплоть до 1996 года, когда стала членом Исполнительного комитета ЮНЕСКО. В 1999 году на два года была избрана президентом Генеральной конференции этой организации.

Вопросы культуры, доступности образования, соблюдения прав человека и недопустимости дискриминации неизменно оставались в поле ее зрения. Она много ездила по миру, встречалась с Далай-ламой, по линии Комиссии по применению конвенций и рекомендаций вела переговоры с представителями самых недемократичных режимов о смягчении наказания и даже освобождении политзаключенных, и делала это успешно.

Дипломатичность была у нее в крови, что Я. Мозерова доказала на посту посла сначала Чехословакии, а затем Чехии в Австралии и Новой Зеландии. Говорят, что она согласилась принять этот пост и более чем успешно проработала на нем с 1991 по 1993 год, потому что об этом ее просил друг детства, а теперь президент Вацлав Гавел. Решение далось ей нелегко: как раз накануне отъезда выяснилось, что тяжело больна ее мать... Но Я. Мозерова всегда оставалась человеком с обостренным чувством долга.

С этим же чувством она пошла на выборы и в 1996 году стала сенатором от 43-го избирательного округа, куда входил так любимый ею город Пардубицы. Мозерова оставалась членом Сената Чешской Республики до 2004 года, а в 1996—98 годах была заместителем его председателя, членом Парламентской ассамблеи Европы.

Казалось бы, покорены все вершины власти, но в 2003 году Ярослава Мозерова вступает в борьбу за пост президента страны и оказывается первой женщиной в истории Чехии, на этот пост баллотировавшейся. Объясняя свое решение в одном из многочисленных интервью, она скажет: «Я хочу дать людям возможность выбрать кого-то, кто не является сильной партийной личностью и кто отвечает требованиям столь высокой должности». Ее соперниками были два опытных и авторитетных политика — консерватор Вацлав Клаус и социал-демократ Милош Земан, которого Я. Мозерова обошла в первом туре голосования. Место в Граде становилось все более реальным, муж, по словам Ярославы, был в панике и вздохнул с облегчением, когда она проиграла.

Было ли для нее поражение в президентской гонке большим разочарованием? Нет. По признанию самой Мозеровой, «если бы выбрали меня, я бы лишилась многого, что меня радует. Так происходит с каждым, кто занимает такой пост».

Ее жизнь распалась на две — до и после Бархатной революции. И обе она прожила, руководствуясь собственным кредо: «Всегда делать то, что нужно, делать то, что вы делаете лучше всего, и не лгать, особенно себе». 

Ярослава Мозерова умерла от рака в Праге 24 марта 2006 года. Ее оплакивали муж, приемный сын, внуки, друзья и все, кто ценил ее работу на любом посту.