Зимой 1963 года в письме к Вере Алексеевой-Борель, дочери генерала, он писал, как после Высочайшего завтрака случайно стал свидетелем неприятной сцены, происшедшей, скорее всего, в один из июльских приездов императрицы: «Александра Федоровна подошла к Вашему отцу, взяла его под руку и стала гулять с ним вдоль окраины сада, около которой никого не было. Вдруг Государыня остановилась, выдернула свою руку из-под руки генерала Алексеева и отошла от него, не подав ему на прощание руки. В этот самый момент отошел Император от нашей группы и, поглаживая усы, направился к Императрице. Мне было ясно, что Императрице Александре Федоровне не удалось устроить своего дела, и, привыкшая не получать отказов, <она> не в силах была сдержать своего раздражения».

Только после Февральской революции Алексеев коротко рассказал Тихобразову о причине Высочайшего неудовольствия. Александра Федоровна пыталась рассеять предубеждение начальника Штаба против Григория Распутина и настойчиво предлагала, чтобы тот посетил Ставку, чем «принес бы большое счастье».

К тому времени Распутин и его петроградские похождения стали притчей во языцех. Профессиональный разведчик, Генерального штаба генерал-майор Николай Батюшин, служивший в 1916 году при штабе Северного фронта, рассказывал о «старце» так: «По-своему Распутин был религиозен, сменяя бесшабашный разгул в домах своих приятелей и у цыган, а равно ежедневные у него дежурства по ночам своих поклонниц, молитвой. Этот разврат, прикрываемый при этом религиозным ханжеством, указывал на принадлежность, по-видимому, Распутина к хлыстовской секте, сведения о чем имелись также в делах канцелярии Святейшего Синода. Люди, желавшие в самых порочных даже проявлениях Распутина видеть сверхъестественное, усматривали чуть ли не „чудесные“ уклонения и в его половой сфере».

Алексеев, полагавший, что вокруг бессовестного «старца», дискредитировавшего Царскую семью, вертятся подозрительные личности вроде чиновного прохвоста Ивана Манасевича-Мануйлова и банкира Дмитрия Рубинштейна, отреагировал на предложение сухо. «Ваше Императорское Величество, — с достоинством ответил генерал, — я давно уже составил мнение по этому вопросу и ничего не сможет его изменить. Я должен добавить, что как только он появится в Ставке, я сложу с себя занимаемую должность». В итоге беседа оборвалась и стратег навсегда потерял расположение Александры Федоровны. Ее немилость к генералу была очевидной.

Однако можно ли на этом основании утверждать, что Алексеев примкнул к «заговорщикам», стремившимся организовать дворцовый переворот, чтобы передать престол другому лицу и предотвратить революционный взрыв в России?..

На что соглашался Алексеев?

Главную роль в организации «заговора», кульминацией которого должно было стать принуждение императора к отречению в пользу цесаревича Алексея Николаевича при регентстве Великого князя Михаила Александровича, играл председатель Центрального военно-промышленного комитета Александр Гучков. Слово «заговор» мы недаром берем в кавычки. Николай II и Гучков испытывали по отношению друг к другу острую неприязнь, граничившую, вероятно, с ненавистью, и, конечно, монархист Гучков, страстно желая отречения царя, руководствовался не только политическими расчетами, но и личными мотивами.

Однако подготовка дворцового переворота не выглядела серьезной и заключалась, в первую очередь, в разговорах и полунамеках в очень узком круге лиц. Наиболее заметным среди них и единственным старшим начальником стал Генерального штаба генерал-майор Александр Крымов, командовавший Уссурийской конной дивизией. В целом же, как сообщал в эмиграции Гучков историку Сергею Мельгунову, «сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось».

15 августа 1916 года Гучков написал Алексееву частное письмо, полное обвинений в адрес власти, назвав ее «жалкой», «дрянной» и «слякотной». Особенно беспокоила автора угроза революции: «Надвигается потоп». До сих пор нет оснований считать, что начальник Штаба ответил Гучкову, вступив с ним в переписку. Но вместе с тем Алексеев не поставил в известность императора о полученном письме, в связи с чем одни исследователи упрекают генерала в неискренности, а другие полагают, что, получая ежедневно большую корреспонденцию, генерал просто не придал ему серьезного значения. Однако Гучков стал распространять текст в списках. Вскоре содержание письма стало известным в обществе и вызвало эффект в либерально-оппозиционных кругах: складывалось обманчивое впечатление, что оппозицию скрытно поддерживает сам начальник Штаба Верховного Главнокомандующего.

В конце сентября Николай II поговорил с Алексеевым, но тот упорно отрицал, что писал Гучкову. Заявление генерала заслуживает внимания. Гучков не отличался сдержанностью и еще до войны приобрел известность как человек, использующий в собственных политических целях частные письма. Учитывая должность, положение Алексеева и то доверие, которое питал к нему Николай II, стал бы Алексеев настолько рисковать и вступать в опасную и сомнительную переписку с Гучковым, не имея гарантий конфиденциальности? И чего ради?.. Летом — осенью 1916 года заботы Алексеева и его незаурядное трудолюбие всецело были подчинены интересам Действующей армии и фронта, в то время как любое, даже невинное письмо Гучкову могло поставить точку в безупречной военной карьере начальника Штаба.

В маргинальной публицистике до сих пор распространена конспирологическая версия о принадлежности Алексеева к «военной масонской ложе», якобы тесно связанной с «заговорщиками». Однако квалифицированный ученый и исследователь истории российского масонства Андрей Серков, изучавший именные списки и архивные материалы лож, еще в 1998 году опроверг это надуманное утверждение, восходящее к сочинениям Нины Берберовой — она щедро записывала в «масоны» своих недоброжелателей, а также тех, о чьей принадлежности к масонству располагала непроверенными или противоречивыми сведениями.

Отметим, что Алексеев не мог играть роль руководителя «военного заговора» в Ставке и по свойствам личного характера: слишком академичный, спокойный и рассудительный, идеальный руководитель большого штаба. Пожилой генерал, страдавший тяжелым заболеванием почек, обладал безусловным глазомером, но порой ему не хватало быстроты и железной воли в доведении задуманного до конца. Поэтому в русские Бонапарты Алексеев не годился.

Очевидно, представители другой группы либеральной оппозиции во главе с князем Георгием Львовым, возглавлявшим объединенный комитет Земского союза и Союза городов (Земгор), пытались выяснить настроения Алексеева, учитывая его немилость у Александры Федоровны. Итог этим попыткам подвел после Февральской революции председатель IV Государственной Думы Михаил Родзянко, убеждавший Львова не назначать Алексеева Верховным Главнокомандующим. 10 марта 1917 года Родзянко писал Львову: «Алексеев являлся постоянным противником мероприятий, которые ему неоднократно предлагались из тыла как неотложные».

Более того, начальник Штаба без всяких политесов предсказывал, что виновником катастрофы станет сам русский народ в лице депутатов Думы. По версии Сергея Мельгунова, осенью 1916 года Алексеев соглашался с князем Львовым лишь в том, что необходимо изолировать Александру Федоровну в Крыму и прекратить ее «безответственное» вмешательство в военно-политическую деятельность под влиянием распутинских «советов». Но ни о каком участии Алексеева в «заговоре» речи не шло.

Болезнь и выздоровление

Императрица Александра Федоровна не забыла отказ Алексеева принять «старца» в Ставке и писала супругу в начале осени 1916 года: «Бог дал ему (Распутину. — К. А.) больше проницательности, чем всем военным взятым вместе». Естественно, что русский генералитет, узнай он о таком нелестном сравнении, вряд ли бы согласился со своей государыней.

Робкие попытки Алексеева обратить внимание императора на необходимость коррекции внутриполитического курса результата не дали. В конце октября Михаил Васильевич с грустью говорил протопресвитеру Армии и Флота Георгию Шавельскому: «Нет смысла служить: ничего нельзя сделать, ничем нельзя помочь делу. Ну, что можно сделать с этим ребенком! Пляшет над пропастью и… спокоен. Государством же правит безумная женщина, а около нее клубок грязных червей: Распутин, Вырубова, Штюрмер, Раев, Питирим». Вместе с тем интересно, что сам Николай II, судя по записям в дневнике, сохранял предупредительное отношение к своему ближайшему сотруднику в Ставке.

Через несколько дней после разговора с протопресвитером, в первых числах ноября, Алексеев тяжело заболел — старая уремия дала резкое обострение. Температура у него поднялась почти до 40 градусов, а боли в почках не прекращались. Александра Федоровна усматривала в тяжелой болезни начальника Штаба почти мистический смысл: «Работа человека, который так страшно настроен против нашего друга (Распутина. — К. А.), как бедный Алексеев, не может быть благословенной».

Состояние больного ухудшалось с каждым часом, казалось, что он умирает. Император неоднократно навещал Михаила Васильевича. Вероятно, кризис наступил после 3—4 ноября.

В Петрограде в общественных кругах ползли упорные слухи, что Алексеева отравили «распутинцы», желавшие добиться сепаратного мира с Германией. Конечно, подобные версии не имели под собой оснований, но они в полной мере свидетельствовали о нездоровых умонастроениях в столице.

Генерал попросил об исповеди и 8 ноября приобщился Святых Христовых Тайн, о чем позднее протопресвитер Георгий Шавельский свидетельствовал: «Исповедался и причащался больной с восторженным воодушевлением. В большом государственном человеке мне ни раньше, ни позже не довелось наблюдать такой искренней, горячей веры. Сразу после причастия у него точно прибыло сил, он ожил. Дух победил плоть… Наступило серьезное улучшение, давшее надежду на возможное выздоровление». В свою очередь, генерал сказал о. Георгию: «Если судит мне Господь выздороветь, снова отдам себя делу, все свои силы, свой опыт и знания посвящу моей Родине, да будет во всем Воля Божия!» Действительно, ровно через год Алексеев отдаст всего себя своему последнему делу — Добровольческой армии.

Алексеев и Львов

Высочайшим повелением Алексеев получил особый отпуск и 20 ноября убыл из Могилева в Севастополь, чтобы пройти курс лечения в Романовском институте физических методов лечения. В качестве особого благоволения государя к своему начальнику Штаба необходимо рассматривать направление вместе с ним в Крым его сына, отозванного с фронта — Л.-гв. штабс-ротмистра Николая Алексеева. В Ставке Алексеева временно заменил генерал от кавалерии Василий Ромейко-Гурко, о чьих способностях для замещения столь ответственной должности Михаил Васильевич отзывался сдержанно.

В публицистике часто муссируется вопрос о таинственном приезде в Севастополь Львова, который якобы тайком обсуждал с Алексеевым планы по организации отречения Николая II. По версии Мельгунова, Алексеев «отказался от всяких политических разговоров» и князя «не принял». По свидетельству дочери, Веры Алексеевой-Борель, «к отцу никого не допускали, и он вообще никого не принимал».

Напротив, Генерального штаба генерал-лейтенант Александр Лукомский зимой 1933 года в интервью дипломату Николаю Базили заявил, что, якобы по словам Анны Алексеевой, вдовы генерала, Львов приезжал в Севастополь в середине февраля 1917 года и провел в разговорах с Алексеевым целый день. Беседы носили конфиденциальный характер, поэтому Анна Николаевна сама приносила собеседникам обед и подавала на стол. Среди обрывков фраз Львова она услышала что-то «о предстоящей неминуемой революции». Однако родственники Алексеева, включая детей, не оставили никаких сведений о подобных семейных свидетельствах и рассказах вдовы генерала. Вера Михайловна утверждала, что вместе с матерью они уехали из Севастополя и вернулись в Смоленск после Крещения (6 января 1917 по ст. ст.) — следовательно, Анна Николаевна никак не могла быть свидетелем приезда Львова в середине февраля.

Другие сведения о встрече Львова и Алексеева в Севастополе сообщил в декабре 1933 года в интервью Николаю Базили земский деятель Василий Вырубов: «Про это свидание я знаю и от князя Львова, и от его племянницы доктора Никитиной-Полусадовой. Она служила у нас в Земском Союзе, и ей был предоставлен отпуск для сопровождения кн. Львова во время болезни. Инициатором был князь Львов. После болезни Алексеева он хотел повидаться с ним и обменяться мнениями. Свидание это, по словам Львова, не имело никаких результатов, оно застало Алексеева, не оправившегося от болезни в нервном состоянии близком к раздражению, и Алексеев не пожелал затронуть при этом свидании никаких ни общих вопросов, ни политических, и всем своим отношением дал понять, что этот разговор его более не интересует, и он не хотел на эти темы разговаривать о внутреннем положении страны». Никитина же рассказывала, что «М[ихаил] В[асильевич] просто накричал на Г[еоргия] Е[вгеньевича], подчеркивая, что ему наскучили все вопросы политики, что он болен, что он сейчас занимается только поправкой своего здоровья, чтобы ему было возможно заняться своим делом, и никаких осведомлений он не желает слышать». Тем самым концепция Мельгунова верна в том смысле, что если больной Алексеев даже и принял Львова, то политических разговоров вести с ним не пожелал, не говоря уже о теоретическом обсуждении дворцового переворота.

Алексеев вернулся в Ставку 18 февраля 1917 года, чтобы руководить неотложными мероприятиями в связи с разработкой оперативных планов по сосредоточению войск на Юго-Западном фронте накануне весеннего наступления. Гурко, по мнению Алексеева, с возложенными на него обязанностями не справлялся. 23 февраля в Могилев из Царского Села возвратился государь и приступил к обычной деятельности. В тот же день в Петрограде начались роковые волнения…

Таким образом, история отречения императора Николая II от престола и драматические события, происходившие в русском верховном командовании в дни Февральской революции 1917 года, не имели отношения к «заговору генералов», версия о котором позднее возникла в крайне правых кругах русской эмиграции в качестве исторического мифа.

Литература:

Александров К. М. «Во всем от него можно ожидать самой большой ширины взглядов». Оценки и настроения генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева в письмах дипломата Николая Александровича Базили // Единый всероссийский научный вестник (Москва). 2016. № 3. Ч. 4.

Алексеева-Борель В. М. Сорок лет в рядах русской императорской армии: Генерал М. В. Алексеев / Науч. ред. А. В. Терещук. СПб., 2000.

Кирилин Ф. Основатель и Верховный Руководитель Добровольческой Армии ген. М. В. Алексеев. Ростов-на-Дону, 1919.

Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту (Заговоры перед революцией 1917 года). Париж, б. г.

Серков А. И. Был ли генерал М. В. Алексеев масоном? // Наши Вести (Санта-Роза). 1998. Март. № 450 (2751).